Я вернусь к тебе в пору цветения

вновь пускаться в бег до окраин света

хоть не привыкать — далека дорога

ты меня во тьме ожидаешь где-то

для тебя могу стать сильнее бога

♫ Канцлер Ги — Плач Гильгамеша по Энкиду

      Ее пижама лежала там же, где она ее оставила — в шкафу. Луна забрала с собой не все свои вещи, кое-что должно было быть дома — и как память для отца, и на случай, если она вдруг вернется. Вот и вернулась. Пижама была такой же мягкой и так же сладко пахла ванилью, но ее прикосновения к коже казались чужими. Луна посмотрела на себя в зеркало — конечно, она не изменилась, она была фейри и менялась только под мороком, но эта девушка в розовой пижаме с кроликами не могла быть королевой Эрин Ласгален… или могла? Луна всмотрелась в свое лицо: ее взгляд приобрел некую горделивость, как и осанка. Один раз королева — всегда королева, неважно, во что она одета.       Сунув ноги в тапочки-зайчики, Луна осторожно приоткрыла дверь. Присутствие Ксенофилиуса ощущалось интуитивно: она всегда знала, дома папа или нет, даже если не слышала его. Он был здесь.       Он был на кухне — сидел за столом. Спал, уронив голову на руки. Ксено часто засыпал так, и обычно Луна будила его, если была дома, а не в Хогвартсе.       Луна застыла рядом с отцом, не решаясь позвать его или тронуть за плечо. Вдруг он поднимет лицо и она увидит, что он — старик? Какой глупый страх, он же фейри, он не может быть стариком… но Луна боялась, и просто стояла, не шевелясь. Осматривала кухню: беспорядка здесь стало не больше, но это не радовало, потому что говорило не о том, что Ксенофилиус делает уборку, а о том, что он не ест дома. Если вообще бывает дома, а не живет в редакции «Придиры».       Нужно разбудить его, поговорить с ним, что за идиотский ступор? Но тут Ксенофилиус вздрогнул и поднял взгляд.       С губ Луны слетел тихий вскрик — она видела пустоту в глазах отца, но… не настолько безысходную. Морщины не покрыли все еще молодое лицо, но тень старости все же легла на него — или же тень скорби, а в волосах, и без того серебристых, Луна была уверена — появились нити седины.       Ксено смотрел на нее молча. Изумленно, как на призрака. Луна тоже молчала.       Наконец он мотнул головой и пробормотал:       — Ты мне снишься, да? Ты столько раз мне снилась… и каждый раз это был только сон… Ты не вернулась. Ты не могла вернуться, — отец говорил с ней, но будто с собой. Убеждал себя в нереальности происходящего. Сколько же раз он верил, что его дочь на самом деле дома, и сколько раз эта надежда разбивалась в осколки, когда он понимал, что Луна ему всего лишь приснилась?..       За окном цвели деревья. Не только яблони, много-много деревьев: они специально сажали в саду те, что цвели бы весной.       «Я вернусь к тебе в пору цветения»       «Вера твоя крепче каменных стен»       — Папа, — сказала Луна, но голос сорвался. Она опустилась на колени, заглядывая сидящему отцу в лицо. — Папа, я настоящая, это не сон, слышишь?       — Нет, — прошептал Ксено. — Не может быть. Ты так уже говорила.       — Папа!       Взяв его за руки, Луна приложила ладони отца к своим щекам.              — Видишь? Меня можно потрогать. Я настоящая. Я… я вернулась.       — Настоящая? — Ксенофилиус ощупал ее лицо, как ощупывают слепые: погладил щеки, нос, лоб, провел ладонью по волосам — и громко всхлипнул. Луна не первый раз видела, как отец плачет, но каждый раз ее душа разбивалась на части от его слез.       — Настоящая, — благоговейно прошептал Ксено, сползая со стула на пол. Крепко обнял Луну, прижал к себе, баюкая, как ребенка.       — Настоящая… доченька… если это тоже сон, я не выдержу и отправлюсь на Авалон к твоей матери…       — Нет, не сон, я настоящая! — Луна оглянулась в поисках своей волшебной палочки и ее ударило очередное осознание: палочки не было. Она проснулась в своей постели обнаженной, имея только кулон. Палочка осталась в Эрин Ласгален. И палочка, и все остальное: ее библиотека, ее переносная лаборатория, ее гардероб, все, что она взяла с собой для путешествия по мирам.       Но она могла творить магию и без палочки.       — Экспекто Патронум!       Ксено ахнул, отстранившись от Луны и во все глаза глядя на занявшую половину кухни львицу, сотканную из серебристого сияния. От львицы исходило тепло; протянув руку, Ксенофилиус коснулся ее носа, и его лицо наконец просветлело.       — Настоящая, — повторил он уже без той дрожи в голосе. И воскликнул громко и радостно, — Настоящая!       Подхватив Луну на руки, он вскочил, кружа ее по кухне, роняя посуду и стулья. Луна рассмеялась, обнимая отца в ответ и понимая: она безумно соскучилась.

***

      — Рассказывай! — потребовал Ксенофилиус, когда они наконец наобнимались, и он заварил кофе. — Что это вообще было? Я прихожу — тебя нет. На столе письмо, книга, все это, конечно, безумно трогательно и у тебя есть талант писателя, но…       — Сейчас расскажу, — Луна обняла чашку ладонями. — Ой, папа, я такое тебе сейчас расскажу!       И рассказала. Про Леголаса, про Лихолесье — Эрин Ласгален, про Тауриэль, про Элладана и Элрохира, про Арагорна и Арвен, про других эльфов, людей, гномов и хоббитов, про то, как учила эльфов магии, про то, как орки приняли ее за своего Темного Властелина, про то, как она влюбилась и вышла замуж, про то, как стала королевой, как создала Бузинную палочку, как ее муж-король с помощью этой палочки уничтожил всех орков, наконец, как они оба решили, что им стоит иметь детей — и с каждым ее словом взгляд Ксено становился все более изумленным.              — Погоди-погоди, — он встряхнул головой и провел ладонями по лицу. — Еще раз. Ты попала в мир, который называется Арда?       Луна кивнула.       — Там живут эльфы, люди, гномы, хоббиты, орки и тролли?       — Орков и троллей там уже нет. Но да.       — Ты встретила короля эльфов по имени Леголас?       Имя Леголаса резануло по душе тупой бритвой. Луна опустила глаза.       — Да.       — И в конце концов вышла за него замуж? Поверить не могу, — пробормотал Ксено. — Нет, я верил, что моя дочь выберет в мужья кого-то особенного, но короля?.. И ты от него?..       — Беременна, — Луна дотронулась до живота. — Это близнецы.       — Тогда почему ты здесь? — Ксенофилиус потер переносицу. — Я безумно счастлив, что ты здесь, но, если ты вышла замуж, если… Господи, у меня будут внуки? — он издал слегка истерический смешок. — Надеюсь, этот твой король тебя не прогнал?       — Он никогда бы меня не прогнал. Я просто проснулась здесь, не знаю, почему.       — Он же сходит с ума, — Ксено покачал головой. — Там, где он остался. Я понимаю это чувство… это такая боль…       Луна обхватила себя руками за плечи. Еще какая боль. Она чувствовала то же самое — хотя и не так сильно, потому что боль смешивалась со счастьем из-за встречи с отцом, и поэтому притуплялась.       — Ты можешь вернуться?       — Нет. Скорее всего, нет. Та машина для путешествий по мирам… я не думаю, что она надежная. Ее нельзя как-либо настроить, и вместо нужного мира я могу попасть куда угодно.       — Что тогда будешь делать?       Луна вынула из-под пижамы кулон, показав отцу — снимать не стала, чувствуя, что нельзя.       — Это было на мне, когда я оказалась в своей комнате.       — Из того мира? — Ксено жадно всмотрелся в блеск драгоценного металла. — Это же не серебро?       — Это мифрил. У нас нет такого металла. Кроме того, в том мире осталась моя волшебная палочка, а также, — Луна вновь коснулась живота, — у меня есть нечто, что принадлежит и тому миру, и этому.       — Другими словами: ты знаешь, что делать?       — Да. Ты сам говорил мне когда-то, помнишь? Если потеряешься — лучше не беги куда-то, а стой на месте. Так больше шансов, что тебя найдут.       Леголас должен искать ее. Как — Луна не представляла, но чувствовала, что он будет искать любыми способами, что не отпустит ее — не сможет. И, возможно, он поймет, как ее вернуть, поэтому ей оставалось надеяться и ждать.       Ей следовало верить.       «Вера твоя крепче каменных стен».       На Авалоне ничего не произносится просто так.       — Теперь ты расскажи мне, — попросила Луна. — Сколько меня не было? Что произошло, пока меня не было?       — Три года, — сказал Ксенофилиус. Луна вздрогнула — три года, целых три года, отец почти обезумел, не видя ее несколько месяцев, и — целых три года?..       — Твои друзья очень беспокоились о тебе. Сначала примчался Невилл, потом Гарри, потом Рон и Гермиона, и Джинни, и Падма, и Чоу, и все они постоянно были здесь, хоть кто-то, да был… Потом постепенно они поняли, что я не собираюсь запускать в себя Убивающим, и стали заходить реже… о, — встрепенулся Ксено. — А вот и Гермиона!       Луна тоже услышала хлопок во дворе, и быстрым движением провела ладонью над ухом, наводя морок.       — Здравствуйте, мистер Лав… — Гермиона осеклась на слове, застыв в дверях кухни и глядя на Луну, как на привидение. — …мистер Лавгуд, — все-таки договорила она. — Господи, Луна!       Бросив пакеты, Гермиона бросилась обнимать подругу. Обычно они ни разу не обнимались, обычно Луне казалось, что Гермионе она не очень нравится, да и ей не очень нравилась слишком приземленная и зашоренная Грейнджер, которая в самом начале их знакомства плохо отзывалась о журнале ее отца — но теперь Гермиона обняла Луну так крепко и тепло, как не было даже после окончания битвы за Хогвартс.       — Ты жива! Как ты выжила? Как ты вернулась? Где ты была? Это же безумие: путешествовать по мирам! Но у тебя получилось? Да?       — Да, — гордо сказала Луна.       — Может, позовете всех? — предложил Ксенофилиус. — Если сегодня никто не занят…       — Никто! — решительно заявила Гермиона, выпрямляясь. — Как они могут быть заняты? Я прямо сейчас отправлю Патронусы… все будут так счастливы! Ох, Луна, ты не представляешь, как нас перепугала!       Вскоре во дворе дома раздавался один хлопок аппарации за другим. Луна начала понимать, что чувствовал Ксено в день ее исчезновения: ее окружил калейдоскоп красок и голосов. Невилл, Гарри, Рон, Джинни, Падма, Чоу — все ее друзья, все, кому она присылала прощальные письма — сидели теперь в гостиной. Ксенофилиус сделал для всех какао и тихо испарился, не мешая дочери общаться с друзьями.       — Ты просто сумасшедшая! — сказала Джинни. — Ты понимаешь, как ты рисковала?       — Но риск был оправдан, так ведь? — заметила Падма.       — Где ты была? — спросила Чоу.       Луна осмотрела друзей — она не изменилась, но они за прошедшие три года стали другими. Гарри то ли забыл побриться, то ли начал отращивать бороду, и выглядел более спокойным, чем обычно — уже не подросток, за которым охотится величайший темный маг, а взрослый мужчина, один из авроров. Точно так же дело обстояло и с Роном: он стал словно еще выше, но и шире в плечах, и хотя в глазах его, как и в глазах Джинни, плескалась горечь утраты, он казался довольным и собой, и жизнью. Невилл, наоборот, смотрел с затаенной печалью — не горечью, а печалью. Гермиона сменила прическу: теперь ее волосы были гладкими и уложенными в аккуратный хвост. Джинни прическу не изменила, но, как показалось Луне, стала немного пышнее, чем была. Падме очень шел голубой брючный костюм — больше, чем школьная мантия. Чоу стала еще красивее прежнего, и так по-лисьи улыбалась, что Луне подумалось: все-таки она кицунэ, и врала, когда на своем шестом курсе говорила, что нет.       — Рассказывай! — потребовала Джинни.       Луна повторила ту же самую историю, которую недавно рассказала отцу. Выражение лица Гермионы доставило ей искреннее удовольствие — было почти слышно, как в ее голове ломаются все представления о четких правилах магии; откуда Грейнджер взяла, что у магии могут быть правила — Луна никогда не понимала.       — В смысле ты вышла замуж? — хором воскликнули девушки, когда история дошла до этой части.       — То есть, — Джинни нервно хихикнула. — ты хочешь сказать, что ты — королева?       — Im rís o Eryn Lasgalen, — певуче произнесла Луна. — Это синдарин.       — Безумие, — пробормотала Гермиона. — Эрин… Эрин Ласгален?       — Когда-то это место называлось Лихолесьем, но после того, как Тьма перестала иметь власть над ним, королевству дали новое имя, — объяснила Луна.       — Вышла замуж за короля, — протянула Падма. — Ты всегда выделялась, — будто повторила прежние мысли самой Луны. — А как он выглядит, покажешь?       Взяв альбом и карандаш, Луна быстро набросала лицо. Тонкие правильные черты, пронзительные ясные глаза, длинные волосы… Леголас смотрел с рисунка, словно настоящий. Смотрел печально и укоризненно.       — Какой он… — восхищенно ахнула Чоу.       — Я всегда говорила, что у тебя есть вкус, — заметила Падма.       — Постойте, — Гарри поправил очки. — А он… получается, остался в том мире?       — Только не говори, что ты не знаешь, как вернуться! — Гермиона прижала ладонь к губам.       — Понятия не имею, — Луна развела руками. — И это еще не все.       — Неужели ты… — догадавшись, Джинни широко распахнула глаза.       — Это будут мальчики, — кивнула Луна. — Близнецы.       — Господи, — пробормотал Рон. Джинни побледнела еще сильнее.       — Но если ты здесь, беременная, а твой муж там… — даже до сих пор спокойные Чоу и Падма взволнованно переглянулись.       — Он же тебя не выгнал? — уточнил Невилл, совсем как отец.       — Он никогда бы меня не выгнал, — повторила Луна.       — Тогда ему… — пробормотал Гарри, но замолчал, не договорив.       — Да, — сказала Луна. — Ему очень плохо.

***

      Повернувшись на бок, Леголас хотел притянуть к себе Луну, зарыться носом в ее волосы и спать так дальше, прижимаясь грудью к ее спине, но на месте его жены в постели была лишь пустота. Такое случалось, иногда Луна просыпалась раньше и уходила в свою лабораторию или на прогулку, не тревожа сон уставшего за прошлый день Леголаса, и обычно он не беспокоился, но сейчас испуг пронзил до кончиков пальцев. Леголас сел. Простыни, где спала Луна, не были смяты, будто она не ложилась совсем, хотя он помнил, что засыпал, держа ее в объятиях. Разгладила постель магией? Зачем? Ее никогда не заботили такие мелочи.       Леголас встал. Одевался так быстро, как только мог, будто спешил на какую-то новую войну. Быстрыми шагами прошел в лабораторию — там было пусто. Как и в библиотеке. Как и в столовой, и на кухне, и в саду — везде.       Стражи клялись, что не видели королеву, и у Леголаса не было причин им не верить, как и не было причин думать, что она ушла сама — зачем? Куда? Без своей волшебной палочки… с детьми… великий Эру, с детьми…       Она не могла вернуться в свой мир, но все говорило о том, что именно это и случилось.       Ее мир забрал ее. Леголас не верил, что это могло произойти по ее желанию, он хорошо ее знал, он очень хорошо ее знал, знал, что она скучает, но не настолько, чтобы молча и без предупреждения его бросить. Ее мир просто забрал ее.       Но она уже принадлежала его миру! Она была королевой, она носила внутри детей… возможно, богам, тем, кто властен над судьбами эльфов в обоих мирах, это было безразлично.

***

      Леголас упал на постель лицом вниз — на подушку, которая должна была хранить запах волос Луны. Она всегда пахла по-особенному, и он знал, что это аромат ветра иного мира, и сначала много думал об этом, а потом… потом решил, что беспокоиться не о чем. Оказалось — зря.       Подушка не пахла ничем. Он был королем, он был воином и не должен был плакать, но жгучие слезы все равно обожгли глаза. Иметь все, чтобы потерять в один миг… его отец тоже терял, но его жена ждала его на Амане, а Луны не было и там. Не было нигде.       Но разве он мог просто так сдаться? Он обещал самому себе, что ради нее сможет стать сильнее самих валар. Ради нее, ради их детей… он должен хотя бы попытаться.       Нет, не попытаться. Он должен вернуть их.       Встав с постели, Леголас решительно направился в архивы Эрин Ласгален — там должны были быть ответы.