Я вернусь к тебе в пору цветения

      В коридорах Леголас столкнулся с Тауриэлью — он успел забыть, что в Эрин Ласгален все еще находились приглашенные на праздник гости. Он забыл обо всем, в том числе о вежливости, и на Тау взглянул лишь мимолетно, не приветствуя ее. Тауриэль вздрогнула от его взгляда. Догнала, тронула за плечо, обращая на себя внимание.       — Что случилось?       Леголас посмотрел на нее так, словно только что осознал, что она здесь.       — Пусти, — он дернул плечом, сбрасывая ее руку. — У меня нет времени, — и быстрыми шагами двинулся дальше.       — Да что случилось? — окончательно опешила Тауриэль. — Стой!       Она догнала его, схватила за руку — Леголас оттолкнул ее ладонь.       — Не твое дело!       — Что? — Тау совершенно перестала что-либо понимать — зато рассердилась. Перегнав Леголаса в два прыжка, она преградила ему путь и выкрикнула прямо в лицо, — Как ты со мной разговариваешь? Я не только твой друг и воспитанница твоего отца! Теперь я королева Имладриса!       Леголас вздрогнул, будто она его ударила, моргнул, словно пробуждаясь ото сна. Королева Имладриса… действительно, став женой Элрохира, который стал королем, Тауриэль разделила с ним титул… и она была его другом, всегда была… а он на нее кричит, хотя она ни в чем не виновата и всегда хотела ему добра…       — Прости, — проронил он. — Я… я… — как это объяснить, Леголас не знал, и коротко продолжил, — Луны больше нет.       — Что? — Тау широко распахнула глаза. — Как это — нет? Почему нет? Она ушла? Ее же не могли похитить?       — Нет, — Леголас покачал головой. — Не могли. Она просто… исчезла. Ее мир забрал ее, думаю, поэтому. Когда-то она говорила, что такое возможно.       — Но сейчас? Когда она…       — Наверное, той силе, которая отправила ее сюда, без разницы, — Леголас стиснул кулаки. — Или же это и стало причиной, возможно, это нарушило что-то, какой-то закон…       — И что ты будешь делать? — растерянно спросила Тауриэль.       — Не знаю, — он издал нервный смешок. — Понятия не имею. Знаю только, что я должен, что я обязан ее вернуть. Неважно, как. Неважно, какой ценой. Возможно, есть способ. Возможно, у отца остались какие-то записи… Наше королевство — древнее, вдруг что-то есть…       Тауриэль вспомнилось множество виденных ею раненых эльфов, которые бредили в горячке. Леголас был в такой горячке, и вряд ли осознавал, что говорит, и она могла его понять, но…       — Я не уверена, что в архивах… — начала она, но он ее перебил:       — Постой, ведь вы с Элрохиром еще здесь! Все еще здесь! Архивы подождут, — Леголас повернулся, шагая в другую сторону — к залу.       — Это ты постой! — бросилась за ним Тауриэль. — Ты куда?       Глаза Леголаса обожгли ее безумным пламенем.       — То, что должен. То, что могу. Я созываю Белый Совет.

***

      Возможно, это было безумием, возможно, так посчитали все, но никто не посмел сказать и слова против, ибо каждый видел по лицу Леголаса — что-то случилось. Что-то невероятно важное. Они собрались в пиршественном зале: Келеборн и Галадриэль, Элрохир и Тауриэль, Элладан и Аэллот, Гимли и Киннди, Арагорн и Арвен, Фарамир и Эовин, и хоббиты с женами — все те, что еще вчера поздравляли Леголаса и Луну с грядущим появлением детей.       Глядя на них, Леголас понимал: он беспокоит их зря. По личным причинам — исчезновение Луны было трагедией для него, но не для Арды, и волновать это должно было лишь народ синдар, который лишился своей королевы, а Белый Совет до сих пор собирали только если угроза нависала над всеми, но… ему было все равно. Пусть его назовут безумцем — он и так чувствовал, что сходит с ума. Если раньше Леголасу казалось, что он знает, что такое отчаяние — он ошибался. Он понятия не имел. Он страдал, потеряв мать, он винил себя в бездействии, когда погиб Гэндальф, он всерьез думал о собственной гибели, когда их окружили орки у Хельмовой Пади, он пережил ранение моргульским клинком, но ничто из этого не шло в сравнение с теперешней рвущей изнутри болью, не физической, но от того было еще хуже. С физической болью Леголас умел бороться, да и терпеть ее привык. С этой…       Его фэа раскалывалась на части, дробилась на мелкие крошки, и никогда, никогда не стала бы снова цельной.       Он не стал произносить долгие предисловия. Обвел всех присутствующих взглядом и сказал просто и коротко:       — Луна исчезла.       Все девушки, кроме Галадриэли, Тау и Арвен, хором ахнули. Тауриэль скорбно опустила глаза, а Галадриэль с Арвен переглянулись, и в их взорах полыхнуло одинаковое пламя.       — Исчезла! — вскричал Гимли. — Как?       — Ее не могли похитить? — спросил Фарамир.       — Надо послать разведчиков на поиски! — встрепенулись близнецы.       Арагорн молчал, но побледнел, как мел. Хоббиты встревоженно запереговаривались, перешептываясь друг с другом.       — Нет нужды в разведчиках, — ответил Леголас. — Луну не похитили и она не ушла сама. Ее забрал ее мир. Быть… быть может, кто-то из вас знает… — он с мольбой взглянул на Галадриэль, единственную из присутствующих, что была лично знакома с валар. Галадриэль медленно покачала головой.       — Мне очень жаль, но даже мой единокровный дядя Феанор не смог шагнуть бы за пределы Арды, — сказала Галадриэль. — Во всяком случае, по собственной воле.       — Гэндальф! — пробасил Гимли. — Гэндальф должен знать ответ!       Беспокоить еще и Гэндальфа? Леголас провел ладонью по лицу, словно снимая невидимую паутину. Какая разница, что подумает о нем старый волшебник?       Какая вообще разница?       — Я напишу Гэндальфу, — сказал он.       — Думаю, не нужно, — проговорила Галадриэль. — Это произошло по воле силы, которая в разы превосходит нас. Возможно, даже Гэндальфа. Если так должно было случиться, не нам менять установленные законы. Я понимаю твою боль и сочувствую твоему горю…       — Не понимаете! — Леголас никогда не думал, что однажды повысит голос на владычицу Лориэна, но повысил, и на мгновение испугался, но потом ему снова стало все равно, а в следующую секунду внутри закипела злость — что она понимает? Ее муж рядом с ней! Она не рвалась пополам! Не так, как он!       — Возможно, нет, — спокойно согласилась Галадриэль, и это спокойствие раздражало гораздо больше, чем если бы она тоже закричала. — Зато я понимаю — и знаю — что происходит, если идти против воли богов.       — Поэтому когда-то сами пошли против их воли!       — Поэтому лишилась их благословения и всей семьи! — глаза Галадриэли сверкнули. Келеборн положил ладонь поверх ее руки.       — Исход нолдор принес нам только боль, — отрывисто заговорила она. — После Нуменорской катастрофы путь в Аман закрыт. Но не это главное. Ты понимаешь, чего хочешь добиться? Ты хочешь вернуть эллет из другого мира. Возможно, ее мир за пределами Эа. Арда и так искажена, а если ты обратишься к силам, которые для тебя неподвластны… — она сжала губы. — Ты уничтожил всех тварей, созданных Сауроном, король Лихолесья. Тебе стоит остановиться, чтобы однажды не уподобиться тому, чье зло ты искоренил.       Леголас замер, из всей речи Галадриэли выцепив главное, не то, что она предупреждала его об опасности, другое — если она предупреждала, значит… это было все-таки возможно?       — Уходи за Море, Леголас, — сказала Галадриэль. — Уходи за Море, в садах Эстэ тебе станет лучше.       — Нет, — он упрямо мотнул головой. — Я…       — Леголас, — тихо сказала Тауриэль. Тихо, но четко, очень знакомой интонацией: так она говорила, если в их общем детстве принц Лихолесья начинал о чем-то спорить с Трандуилом, а ей случалось оказаться рядом. Это значило «согласись и сделай по-своему», и обычно относилось к ерунде вроде несвоевременной конной прогулки.       — Я… — он бессильно опустился в кресло. — Я…       Его не оставят в покое, ему не дадут искать Луну, кто-то обязательно будет мешать, Галадриэль не оставит его в покое; она может быть права, а его действия могут на самом деле оказаться губительными, но… он был на это готов.       — Я уйду за Море, — проронил Леголас, закрывая лицо руками. — Простите за то, что потревожил.       Галадриэль промолчала.

***

      Поверили ему или нет, но в покое оставили — владыки Лориэна вернулись в свой цветущий край, все остальные тоже разъехались по домам — все, кроме Тауриэли. Что она сказала Элрохиру, Леголас не знал и не хотел знать, но ее присутствие помогало удержаться на краю пучины отчаяния. Без Тау он не выдержал бы этого рвущего душу одиночества.       Работа в архивах не отвлекала: Леголас искал, но сам не знал, что ищет. Знал только, что не намерен прекращать искать, но выхода не было. Выход не находился. В библиотеке отца, там, где он хранил трактаты о магии — ничего. В библиотеке Луны — ничего.       Ничего!       Гэндальфу Леголас писать не стал — подумал, что смысла нет, маг повторил бы то же самое, что Галадриэль. Сказал бы что-то мудрое, что должно было бы стать утешением, и ничем бы не помог.       И чем бы мог помочь? Леголас все сильнее чувствовал, будто бьется не то что о закрытые двери — о стены, где дверей и в помине нет. Иногда думал — может, правда уйти за Море… но только на мгновение. После сам же себя одергивал: как он может даже помыслить о том, чтобы сдаться?       Она же ждет его, где-то там, в ее мире. Она ждет, она не может не ждать. Может, она тоже точно так же старается найти способ вернуться, так же бьется птицей о прутья клетки…       А если время в ее мире идет иначе — может, их дети уже родились, и тогда, вернув Луну, Леголас разлучит и ее, и себя с ними, и мысль об этом тоже сводила с ума.

***

      Очередным вечером, когда Леголас был готов выть от безысходности, просматривая манускрипты и не находя ни единой зацепки, в дверь постучали.       — Входи, — бросил он, думая, что это Тауриэль — она обычно приходила вечером. Приносила ужин, иногда заставляла съесть, приносила чай, в который подмешивала сонное зелье. Они уже не ругались: сначала Тау пыталась воззвать к благоразумию и здравому смыслу друга, но потом просто смирилась.       — Suilad, aran nin, — услышал он мужской голос, точно не принадлежащий Тауриэли. Обернулся — в дверях стоял Эрлинн, один из самых старших эльфов, оставшихся в Лихолесье.       — Suilad, — ответил Леголас, внутренне напрягаясь — что было нужно Эрлинну, он не знал. Возможно, тот решил уточнить, когда же король намерен уходить за Море — он же сказал, что уйдет, но с тех пор это так и осталось словами, и Леголас даже никак не готовился к уходу, и только сейчас подумал, что, наверное, его не тревожили по этому поводу благодаря Тауриэли, которая, по всей видимости, создавала имитацию бурной деятельности.       — Я могу поговорить с вами?       — Можете, — обреченно сказал Леголас. Эрлинн прошел внутрь, закрыв за собой дверь, и сел в кресло напротив стола, за которым сидел король. Леголас приготовился выслушать речь про понимание и сочувствие, но неожиданно Эрлинн сказал:       — Я знаю, как вам помочь.       — Что? — встрепенулся Леголас, наконец посмотрев не сквозь Эрлинна, а прямо на него.       — Я знаю, как можно ее вернуть, — тот понизил голос, но Леголас слышал каждое слово. — Есть такой способ. Когда королева Эллериан ушла… ваш отец хотел применить его, но не решился.       — Не решился? Это… что-то темное?       — Не совсем, — Эрлинн медленно покачал головой. — Я бы не сказал, что это нечто злое. Но это опасно.       — Для Арды?       — Для жизни. Трандуил не мог позволить себе рисковать — тогда вы бы остались совсем один. Он долго думал… и принял решение следовать воле вашей матери, которая превыше всего ставила вашу безопасность. Я тоже долго думал, стоит ли рассказать вам, и тоже принял решение. Если бы я мог вернуть ту, кого люблю, я бы без колебаний пошел на это, — лицо Эрлинна исказилось. — Я смирился и научился жить с болью, но у меня не было выбора. У вас есть.       — Почему у вас не было выбора?.. — спросил Леголас и сразу же пожалел, потому что догадался.       — Она человек, — произнес Эрлинн. — Она умерла и ушла за пределы мира, но королева Луна… она эллет. Ее душа не исчезла в небытии и вы можете вернуть ее, и я расскажу вам, как. Вам решать, пойдете ли вы на это.

***

      Ничего ужасного в ритуале не было. Никаких кровавых жертв, никаких заклинаний на Черном Наречии. Все казалось предельно простым, хотя и было на самом деле безумно сложным. Нужно было выстроить алтарь, направить на него всю свою магическую силу, всей душой пожелать вернуть определенного человека и тогда…       — Вы сами поймете, как, — говорил Эрлинн. — Я знаю, я проводил этот ритуал, меня толкнуло на это отчаяние. Не могу объяснить, что надо делать, но точно могу утверждать — вы поймете.              Лучше было делать это вдали от посторонних глаз. Леголас выбрал поляну в глубине лесов: она была будто создана для такого рода магии — просторная, не скрытая листвой от солнца целиком, тихая и отдаленная от дворца. Он взял с собой только Эрлинна, и постарался скрыть свое отсутствие от всех, надеясь, что Тауриэль не обнаружит, что его нет.       Вместо одного алтаря Леголас решил соорудить три: он не мог быть уверен, что дети еще не родились, и в таком случае стоило перестраховаться. Эрлинн только головой покачал, но спорить не стал.       — У меня получится, — все-таки объяснил ему Леголас. — Благодаря этому, — Бузинная Палочка приятно согревала ладонь. — Это усиливает магию. Это помогло мне расправиться сразу со всеми орками, и это… сделала Луна.       От мысли, что она держала в руках ту же палочку, Леголасу стало немного лучше. Совсем немного, но лучше. Луна не исчезла бесследно, в Лихолесье остались все ее вещи, все ее книги, все ее странные штуки из ее мира, для него непонятные, а для нее будничные, вроде коробки из неизвестного ему материала, где она хранила блюдо, которое называла «сандвичи», или палочки, похожие на перья, но которые не нужно было макать в чернила — чернила и так были внутри них.       — Вот ты где!       Голос Тауриэли прозвучал за спиной и ударил по затылку. Леголас чуть не застонал — опять все объяснять, спорить, твердить о необходимости своего поступка, о правильности, и даже приказать ей замолчать и подчиняться он уже не мог, он больше не был ее королем, она была равной…       — Леголас? — Тауриэль растерянно осмотрела алтари, представляющие собой три выложенных на траве круга из веток. В каждом лежала какая-то вещь Луны — Леголас решил использовать картины из ее книги, маленькие, на которых была изображена она и иногда ее отец и мать; как она говорила «колдографии, ну или фотографии; маги называют это колдографиями, но мне кажется, особой разницы нет». На этих рисунках, словно запечатлевших в себе секундный отрезок времени, изображенные люди (эльфы) были точно живыми. В центр одного алтаря Леголас положил картину, где Луна была одна, в центр второго — где она обнималась со своим отцом, в центр третьего — где она, еще совсем ребенок, была с матерью.       — Что ты делаешь? — прошептала Тауриэль.       — Просто позволь мне сделать это, — взмолился Леголас. — Просто не мешай.              Он ожидал, что Тау взорвется возражениями, был готов в таком случае прикрикнуть на нее или даже обездвижить магией, но она вдруг только кивнула и сделала шаг назад — к Эрлинну. Старшего эльфа Тау при этом одарила таким сердитым взглядом, что Леголас понял — она тоже знала про этот способ. Неудивительно, маленькая Тауриэль уже была очень скрытной и незаметной, и пока Леголас тосковал по матери, она, уже утратившая родных, скучала, бродила по затихшему в трауре замку и подслушала разговор Трандуила с его советниками — он ясно увидел это через осанвэ: рыжая девочка прячется за колонной и наблюдает, как король меряет шагами тронный зал, вне себя от отчаяния.       — Если я погибну, ваш с Элрохиром ребенок унаследует Эрин Ласгален, — сказал Леголас, прежде чем отвернуться от нее и Эрлинна. Поднял палочку так, как поднял бы меч, направил в алтарь, находящийся посередине, и закрыл глаза. Магия незримым потоком хлынула наружу.       Со всех сторон вспыхнуло сияние — Леголаса словно поглотило солнце, но жарко не было. Свет не грел и не холодил, и не слепил, и не резал глаза. Этот свет не был злым — но не был и добрым. Он был сильным.       Изо всех сил Леголас сосредоточился на Луне. Все, что он о ней знал, все, что он о ней помнил, все, что он о ней чувствовал — все он открывал окружающему его свету. Их первая встреча, когда он был шокирован и она дала ему понюхать остро пахнущую жидкость и впервые продемонстрировала свою магию… Его решение представить ее своей невестой… То, как она учила его и Тау создавать птиц… Как они танцевали на свадьбе Гимли… Как они впервые были в постели друг с другом… Как он понял, что в ней родились сразу две искры жизни…       «Пожалуйста»       К кому он взывал, не знал, но взывал так громко, как только мог, пусть с губ не слетало ни единого звука.       «Верните мне ее»       «Верните мне их»       «Я очень сильно их люблю»       «Я готов пожертвовать всем»       Сияние вокруг погасло, погрузив мир (или междумирие) во тьму, но тут же вспыхнуло снова, трансформировавшись в луч. Луч ударил прямо в грудь Леголаса, проникая внутрь — не больно, неощутимо. Коснулся его фэа, ощупывая — это было тоже не больно, но странно, Леголас не смог бы описать это чувство. Он раскрылся навстречу лучу, как мог.       «Пожалуйста»       «Hiron»       «Maquetin»       «Пожалуйста!»       Свет мигнул, стал ярким, ослепил, Леголас полетел вниз, в темноту, в бездну, которой не было конца — и вдруг падение остановилось. Он так же резко поднялся вверх, будто кто-то дернул, свет снова ударил в лицо, захлестнул с головой, как морские воды, Леголас перестал видеть что-либо, кроме света —       …и очнулся, лежа на траве. На той же поляне, где начал этот ритуал.       Не один.       На траве лежали другие.       — Великий Эру! — услышал он возглас Тауриэли. Леголас приподнялся на локте, видя только одну — Луна тоже медленно поднималась, моргая, будто спала и только что проснулась. На ней была одежда ее мира, и… Леголас сразу понял, что их дети еще не родились. Ее живот не увеличился, так что вряд ли в ее мире прошло много времени.       — О, — сказала Луна, посмотрев на него. — Я так и знала, что ты справишься очень скоро.       Леголас моргнул, пытаясь сфокусировать зрение, встряхнул головой, вскочил и бросился к ней, поднимая на руки. Не закружил, прижал к себе так крепко, как мог, чтобы это было не больно, зарылся носом в волосы и чуть не разрыдался от счастья.       Получилось?       Неужели получилось?       Неужели она здесь, настоящая, и все будет хорошо, потому что мир не рухнул, он не умер, она была теплой, жалась к нему и вдруг всхлипнула, а потом по-настоящему расплакалась, уткнувшись носом в шею.              Леголас сел на траву, держа ее в объятиях.       — Так странно, — проговорила Луна между всхлипами. — Я обычно не плачу… и какой смысл сейчас… все же хорошо… это, наверное, гормоны…       — Что такое гормоны? — спросил Леголас, покачивая ее.       — Биологически активные вещества, вырабатывающиеся клетками эндокринных желез; они служат гуморальными регуляторами определенных процессов в различных органах… а слезы помогают вывести гормон стресса… — Луна тихо засмеялась. — О чем я говорю?..       — О гормонах, — Леголас отстранил ее, изучающе всматриваясь в лицо. — Я безумно скучал.       — Я тоже, — сказала Луна, и первой поцеловала его, и Леголас ответил, и наконец окончательно поверил, что она здесь.       — Извините, — над их головами раздался смущенный голос Тауриэли. — Я не хочу вам мешать, но…       Леголас разорвал поцелуй, немного недовольно поднял глаза на Тау, но боковым зрением увидел незнакомые фигуры и тогда вспомнил, что кроме Луны, в кругах-алтарях был еще кто-то. Двое.       Мужчина и женщина. Эльфы. Светловолосые, похожие на Луну — женщина была ее копией. Они застыли друг напротив друга, как, наверное, когда-то тысячу лет назад застыли Эльвэ и Мелиан под тенью деревьев Нан Эльмота.       Леголас встал, опуская Луну на ноги. Она покачнулась, вцепилась в него крепче, жадно глядя на двух эльфов, шепнула:              — Мама!       Мама?       Ну конечно, если они были так похожи…       — Господи, — Луна покачала головой. — Мама…

***

      Все успокоились, пришли в себя и более-менее освоились в Эрин Ласгален только к вечеру и только благодаря Тауриэли, которая вместе с Эрлинном увела их с поляны в замок, распорядилась насчет еды, проследила, чтобы все поели, предложила всем ванну, проследила, чтобы все ее приняли, и наконец Леголас, Луна и ее родители собрались в пиршественном зале. Тауриэль была здесь же. Эрлинн куда-то исчез — Леголас подумал, что, хоть тот и рад чужому успеху, а все же ему больно, что сам того же успеха не достиг.       Сожалеть о чужом горе не получалось, слишком великим было собственное счастье. Луна сидела рядом с ним, напротив них — ее отец и мать, Леголас не успел поговорить с ними, все события стали бешеной каруселью, которая словно остановилась только сейчас.       — Что ж, — произнесла мать Луны. — Наверное, сначала нам следует познакомиться? Меня зовут Пандора. Пандора Лавгуд, если фамилии здесь имеют значение.       — Меня зовут Ксенофилиус, — отец Луны засмеялся, встряхнув головой. В этом мире он выглядел ненамного старше Леголаса. — Это… было… очень неожиданно. Крайне, я бы сказал.       — И как это получилось? — спросила Луна.       Пандора улыбнулась.       — А так и получилось. Ты возвращал трех, — она перевела взгляд на Леголаса. — Полагаю, ты боялся, что из-за вероятной разности течения времени ваши с Луной дети успели появиться на свет, и собирался вернуть и их?       Он кивнул.       — Но так как они еще не родились, магия среагировала на других двух эльфов, в чьих жилах течет кровь Луны. То есть, на нас. И, хотя я ушла на Авалон, для фейри это все же не смерть, поэтому… — она развела руками. — Вышло вот так.       — Вышло потрясающе! — сказала Луна.       — Вышло наилучшим образом, — Ксенофилиус взял руки жены в свои и поднес к губам. — Я никогда не надеялся увидеть тебя вне Авалона, любовь моя.       — Я же говорила, что вернусь в пору цветения, — слегка укоризненно ответила Пандора. — Я же снилась тебе. И тебе тоже, — она глянула на Луну.       — Да, но я не мог даже представить, — смущенно признался Ксено.       — Разве сейчас пора цветения? — спросила Луна у Леголаса. — Как долго меня здесь не было?       — Уже лето, — подала голос Тауриэль. — Скоро расцветут мэллорны… да, это именно пора цветения.       — Вот видите, — произнесла Пандора, и приятным мелодичным голосом запела, — Вера твоя крепче каменных стен, — она указала на Луну, — я вернусь к тебе в пору цветения, яблочный остров… Воля твоя крепче каменных стен, — она перевела тонкую руку в сторону Леголаса, — я вернусь к тебе в пору цветения, яблочный остров…       — А при чем тут яблоки? — спросил Ксенофилиус.       — Просто красиво звучит, — Пандора пожала плечами. — Разве нет?       — Да, — Ксено снова поцеловал ее руку. — Очень красиво.       Леголас в свою очередь взял руку Луны и припал губами к ее ладони.       Они говорили еще много, ни о чем и обо всем, а утром Эрин Ласгален был наполнен сиянием и ароматами цветущих мэллорнов, и настала та самая пора цветения.