Это не лечат врачами

      — Ива-чан, можно к тебе? — сразу после стука заглянув в комнату Иваизуми, спрашивает Ойкава.              — А? Да, конечно, — кивнув, подтверждает Хаджиме и ставит просматриваемое видео на паузу.              Ойкава, получив разрешение, тут же проскальзывает в дверь целиком и укладывается на кровать рядом с Хаджиме.              — Ива-чан, я так устал, — жалобно тянет Ойкава. Подкладывает под голову согнутую в локте руку и слегка поджимает к животу колени. — Надо было остаться на источниках на всю неделю, а то трех дней слишком мало для отдыха.              — Говоришь так, будто я насильно погнал тебя обратно в Токио и отправил в офис, — усмехается Хаджиме и откладывает ноутбук в сторону. Вряд ли удастся досмотреть ролик, когда рядом капризничает Дуракава и требует внимания.              — Я не могу подводить отца, он и так слишком много идет мне навстречу, — едва ли не виновато вздыхает Ойкава. — Но мы обязательно вернемся в Сидзуоку, там было чудесно, правда?              И смотрит на Хаджиме из-под длинных ресниц. Иваизуми при виде них каждый раз думает, а нормально ли вообще мужчине иметь такие красивые, пушистые ресницы. Наверное, Ойкаве завидуют многие девушки, которым приходится пользоваться косметикой для достижения подобного результата. Наверное, они в принципе смотрят на всего Ойкаву с завистью, а может быть, с обожанием. Определенно. Хотят заполучить его, быть для него избранной. Или избранным. Хаджиме не удивится, узнай, что Ойкаве в любви могли признаваться не единожды и мужчины.              — Да, хорошее место, — отвечает Хаджиме, отводя взгляд. Хватит пялиться, это уже подозрительно.              Невольно чувствуется неловкость, напоминая о том, что случилось между ними в чем-то схожей ситуации на источниках. Они больше не возвращались к тому поцелую, и за это Хаджиме признателен Ойкаве. Он по-прежнему теряется в реакциях, в мыслях, в своих эмоциях. Игнорировать действия Ойкавы, его очевидную тягу, желание сблизиться совсем не по-дружески было бы эгоистично со стороны Хаджиме. Но и ответить на них не может. Пока что. Именно так он и заявил тогда Ойкаве. Не никогда — но, возможно, со временем. Давать пустую надежду было бы слишком подло.              Однако Хаджиме все-таки признается, хотя бы себе, мысленно, пусть даже это не на шутку его беспокоит: он испытывает к Ойкаве взаимность. Конечно, их чувства еще слишком разные, есть шанс, что так и останется. Но ясно одно: Тоору без сомнения очень важен для Хаджиме.              — Хочешь, массаж сделаю? — внезапно предлагает Иваизуми, но тут же уточняет, чтобы не создать ложное представление: — Ну, плечи поразминаю, например.              Ойкава приподнимает голову.              — А тебе несложно?              — Было бы сложно, не предложил, ты так не думаешь? — ерничает Хаджиме. Потому что ну зачем переспрашивать, отчего уже хочется самому усомниться в своих словах.              Но Ойкава бодро усаживается спиной к Хаджиме, а потом, обернувшись через плечо, спрашивает:              — Или мне лучше лечь?              — Нет-нет, так порядок, — отвечает Иваизуми. Потому что иначе ему придется устроиться едва ли не поверх Ойкавы, а это перебор, слишком неоднозначно и близко.              — Тогда я готов, — улыбнувшись, произносит Ойкава, отворачивается и ждет.              Хаджиме аккуратно, на пробу кладет ладони тому на плечи — крепкие, довольно широкие и явно напряженные, возможно, не только из-за работы, но и потому что Хаджиме сейчас к ним прикасается. Фигура у Ойкавы, как и весь он, без капли женственности, однако выглядит все равно достаточно стройно, где-то заметны изгибы и плавность, но тело и мышцы в отличном тонусе. Хаджиме прекрасно осознает: Тоору далек от образа девушки или каких-то шаблонов, которые часто лепят на геев, несмотря на привычку Ойкавы иногда поиграть в жеманность — это даже не портит Тоору, скорее, наоборот. Хаджиме никогда прежде не оценивал ни одного мужчину с точки зрения привлекательности в сексуальном смысле, но Ойкава нескромно вторгается в его мысли. И Хаджиме не противится. Пытался, отталкивал навязчивые картинки, но оборона трещит по швам. Возможно, уже вовсе рухнула.              Хаджиме сдавливает плечи сильнее, мнет пальцами, оглаживает. Жмет вдоль позвоночника и обратно, и Ойкава постепенно выходит из напряжения. Его дыхание плавное и размеренное, иногда голова чуть наклоняется набок, когда Хаджиме массирует плечи у основания шеи. Мышцы действительно скованы из-за сидячей работы в офисе, зато кожа, особенно после душа, гладкая, приятна на ощупь и источает тонкий аромат свежести и чего-то более тонкого, возможно, какого-то крема.              — Больно? — уточняет Хаджиме, когда, надавив на точку сразу над лопатками, слышит тихий короткий стон Ойкавы.              — М, нет. Скорее даже приятно, — отвечает тот. Хаджиме не видит, но понимает по голосу Тоору, что тот явно ухмыляется. Наверное, и лицо сейчас, как у котяры, который лежит на солнце, а ему чешут за ушком. А уж Хаджиме переживал, ну-ну. Нарочно чуть скручивает кожу, щиплет, и Ойкава незамедлительно мявкает. — Ауч, Ива-чан, ты ведь это намеренно сейчас сделал?              Оглядывается на Хаджиме, но без обиды, и сам мгновенно улыбается, когда Иваизуми хитро ухмыляется, мол, а даже если и так, что мне будет за это?              Момент нарушает сигнал интеркома.              — Ждешь кого-то? — настороженно интересуется Хаджиме, так и замерев с ладонями на плечах Ойкавы.              Но тот озадачен не меньше.              — Нет, да и времени уже сколько, десятый час, — уточняет Ойкава, посмотрев на стрелки будильника возле кровати, но всё-таки поднимается, потому как звонит кто-то очень настойчивый. — Ладно, пойду проверю. Может быть это консьерж, вдруг что-то срочное.              Но это оказывается вовсе не он. Хаджиме не понимает, как реагировать на внезапное появление друзей Ойкавы, которых, кажется, и сам Тоору не слишком рад видеть, но все равно впускает.              — Я постараюсь быстро от них избавиться, — стоя в ожидании возле дверей, обещает Ойкава с какой-то неловкостью, будто считает себя виноватым за то, что их тихий вечер нарушен.              — Мне побыть с тобой? — уточняет Хаджиме. Он не хочет маячить и, возможно, смущать Тоору своим присутствием перед его друзьями, но и идея оставить Ойкаву почему-то Хаджиме беспокоит. Пусть они и приятели, но для него те парни абсолютные незнакомцы.              Ойкава задумывается.              — Ты не обязан, Ива-чан, — отвечает в итоге.              — Ты́ хочешь, чтобы я остался? — ставя акцент, переспрашивает Хаджиме и довольствуется мгновенным, сопровождаемым благодарной улыбкой кивком Ойкавы.              Когда в квартиру с шумом вваливаются двое мужчин примерно их с Ойкавой возраста, Хаджиме сразу же напрягается: от обоих разит алкоголем, а один мгновенно вызывает инстинктивную неприязнь. И, судя по ответному взгляду, кажется, это взаимно.              — О, и твой пёс здесь, — ляпает тот придурок, повиснув на плече Ойкавы, по лицу которого пробегает тень, едва слова вылетают изо рта его так называемого друга.              — Маки, чувак, следи за языком, — мгновенно одергивает второй и отвешивает дружку подзатыльник, хотя и сам ухмыляется, окидывая стоящего поодаль Хаджиме. — Ты в гостях как-никак, будь вежлив.              — Ой, пардоньте, — язвит Маки и издевательски кланяется, едва не утаскивая с собой Ойкаву, за которого успел зацепиться.              Хаджиме хочется подойти и оттолкнуть эту пьяную морду прочь от Тоору, в идеале тут же выдворить Маки наружу, заперев перед носом дверь. Ойкаве очевидно неуютно в его присутствии, только воспитание не позволяет выгнать.              — Извините, что ворвались без предупреждения, — говорит второй, чьего имени Хаджиме пока не знает и, впрочем, не жаждет, но тот сам делает шаг навстречу и внезапно протягивает для приветствия руку. — Мацукава Иссей.              — Иваизуми Хаджиме, — и жмет крепкую ладонь.              Второй же — Маки — даже не делает попытку представиться. Благо что Хаджиме абсолютно плевать на его полное имя.              — Может, сварить вам кофе? — предлагает Ойкава, потому что гости продолжаются топтаться возле порога.              — Э, нет, собирайся давай, мы едем в клуб, — нетрезво бормочет Маки, шлепнув Ойкаву по плечу. — Сегодня у нашего Матцунчика днюха, если ты забыл.              Обнимая по-свойски Мацукаву, Маки тут же хватает того за лицо, сжимает пальцами щеки и абсолютно не парясь, коротко, но сочно целует в губы. Мацукава выворачивается, но поздно. Кажется, он все же в куда более трезвой кондиции, в отличии от партнера, и еще здраво мыслит. Хаджиме не волнуют их отношения, он лишь желает, чтобы те отвалили. А еще его бесит, что они пытаются увести Ойкаву в такое время. Да и в принципе. Хаджиме им не доверяет.              Тоору же пока вообще будто теряется, переминаясь возле приятелей и иногда бросая на Хаджиме взгляды, в которых плескается что-то в спектре от извинения до просьбы забрать его подальше отсюда. Но Ойкава хороший актер и перед друзьями тянет улыбку.              — Прости, но этот оболтус буквально заставил меня прийти, — виновато оправдывается Мацукава, все еще пытаясь держать липнущего к нему Маки на расстоянии, хотя вряд ли прикладывает полную силу. Между ними явно далеко не обычная дружба, делает-таки пометку Хаджиме. — Однако если вы сможете присоединиться, то будет круто. — Смотрит на Маки и ехидно добавляет: — В одиночку я не выдержу кое-чью компанию.              От внимания Хаджиме, естественно, не уходит это сборное «вы», куда Мацукава автоматически включает его, а не только Тоору. Из вежливости или просто потому что тот, возможно, совсем не такой гадкий павлин, как его развязный дружок. Хаджиме не сильно волнует. И не прельщает шанс провести в подобной компании остатки ночи — их с Тоору спокойный вечер его более чем устраивал.              — Да, Ойкава, бери, если хочешь, своего бойца и поехали развлекаться! — восклицает Маки и снова ойкает, когда Мацукава его осаживает новым тычком.              — Э… — Тоору оглядывается и с вопросом смотрит на Хаджиме, который так и стоит, сложив на груди руки, у стены возле комнаты и наблюдает за происходящим с неодобрением. — Ива-чан, что думаешь?              Маки хмыкает — к счастью, молча, — видимо, считая глупым хозяину интересоваться мнением взятого с улицы пса. Хаджиме бросает на него взгляд из-под хмурых бровей, крепче сжимает челюсть — это все, что он может себе позволить, даже если хочется вытурить гребаного придурка пинком под зад.              — Не люблю клубы, — отвечает Хаджиме.              — Ага, только если в них можно подраться, — саркастично вставляет Маки, но уже никто не реагирует на его пьяные колкости или же просто стараются игнорировать, как Иваизуми, видя и без того растерянное выражение лица Ойкавы.              — Но если ты хочешь, я поеду, — заканчивает Хаджиме.              И по глазам Ойкавы без колебания видит: тот хочет, даже не обсуждается. А значит, у Хаджиме нет других опций.              — Хорошо, тогда подождите пока на кухне, а мы соберемся, — говорит Ойкава.              Хаджиме не требуется много времени, чтобы одеться в уличное: наряжаться в его планы не входит. Джинсы и джемпер, который нравится Ойкаве, и готово. Перекладывает в карман бумажник, проверяет зарядку на телефоне на всякий случай и выходит из комнаты.              — Поводок не забудь, — неожиданно прилетает сзади.              Хаджиме оборачивается. Прислонившись к косяку дверного проема кухни, на него пялится со все той же мерзкой ухмылкой Маки.              — И намордник, — едко добавляет тот, явно довольный шуткой.              «Молчи», — приказывает себе Хаджиме. Хотя говорить он и так не хочет, а вот стереть кулаком с физиономии Маки надменность очень даже, да только не разводить же драку. Реагировать — значит, дать повод, именно этого Маки явно и добивается. Непонятно только, где Мацукава, который, кажется, имеет пусть небесконечное, но все же влияние на этого идиота.              — Доволен, наверное, что Ойкава тебя подобрал с улицы? — дальше продолжает изливать яд Маки, когда Хаджиме, проигнорировав его слова, открывает дверь шкафа, чтобы достать куртку. — Тепло спать в хозяйской постели?              — Чего ты добиваешься? — ломая выдержку, холодно спрашивает Хаджиме, искоса взглянув на Маки. Издевки вызывают в памяти Иваизуми их стычку с Футакучи, когда тот так же намеренно выводил его на эмоции. С той разницей, что в ту пору насмешки над Ойкавой стояли в самом низу списка волнующих Хаджиме дел. — Или считаешь, мне не насрать на твою болтовню?              Маки хмыкает.              — Что ты, мне просто забавно. Прямо-таки классическая история. Принц и нищий. Знать и отброс. Ойкава уже попросил как-то по-особому отработать свое гостеприимство? — щерясь, как бы невзначай любопытствует Маки.              Отбросив куртку, Хаджиме быстро подходит к нему и дергает за ворот рубашки. Они одного роста, потому упираются взглядом глаза в глаза. От Маки воняет смесью из алкоголя, слишком резкого парфюма, сигаретного дыма и, если Хаджиме не ошибается, травки. Его выворачивает от омерзения.              — Не смей трепаться об Ойкаве и том, чего не знаешь, — цедит сквозь зубы Хаджиме.              — Оу, а пес-то умеет рычать и на гостей нападает, — растягивая губы в кривой ухмылке, произносит Маки, но вырваться не пытается. Просто играется. — Кажется, Ойкава плохо тебя воспитал.              Хаджиме толкает Маки, ударяя спиной о дверной косяк.              — Проваливай.              — Бегу и спотыкаюсь, — пренебрежительно фыркает Маки, поправляя одежду. — Это ты здесь пес, и тебе следует выполнять команды.              У Хаджиме кулаки сжимаются до боли, а в ушах отчетливо шумит пульс. Он на грани.              — Или думаешь, раз трахаешь Ойкаву, то тебе все позволено? — уже куда злее бросает вдогонку Маки.              — Ханамаки, блять, какого хрена ты несешь?              Мацукава быстро шагает к ним и буквально спасает дружка от перелома носа и, возможно, еще пары трещин в теле, вовремя появившись из дверей гостевой ванной комнаты.              — Еще скажи, будто я не прав, — оправдывается Маки, с презрением окидывая застывшую фигуру Хаджиме. — Ойкава и сам не скрывает, что запал на эту бойцовую шавку.              Мацукава, сравнявшись с дружком, дергает того за рукав, впихивая обратно в кухню.              — Тебя их отношения не касаются. Сиди там, — злясь, бросает Мацукава.              Даже его терпение рядом с таким мудаком невечно. Неудивительно.              — Иваизуми, прости, он когда напьется, язык за зубами вообще держать не умеет, — извиняясь за Маки, говорит Мацукава, когда возвращается обратно в прихожую.              — Переживу, — бурчит Хаджиме, набрасывая на плечи куртку. — Но пусть фильтрует базар, когда говорит о Тоору. Я не знаю, в каких они там отношениях были прежде, но что-то сомневаюсь, что друзья треплются за спиной о подобном.              Мацукава выдыхает и устало трет лицо. Судя по всему они уже давно шатаются по злачным местам, и Хаджиме на миг допускает, что Мацукава таскается следом за Маки исключительно в целях, чтобы в нужный момент дернуть за цепь — вот уже на кого следует надеть поводок и самый тугой ошейник.              — Слушай, я не отрицаю, что Маки тот еще кретин, но попробуй не реагировать на его слова, правда. Я постараюсь присмотреть за ним, — обещает Мацукава. — А вы с Ойкавой потом можете уехать, Маки быстро подцепит кого-нибудь в клубе и затем перескочит на них. Он слишком любит большие компании и внимание.              У Хаджиме на языке вертится вопрос: какого хрена Мацукава терпит подобные выходки? Неужели там большая любовь? Не похоже. Что-то, как и у них с Тоору, завязанное на долге? Вряд ли замешаны деньги, но, может, чувство вины или иные, переплетающие их обязательства? Но Хаджиме хватает своих проблем, чтобы заботиться еще и о чьих-то со стороны. Разберутся. Желательно, конечно, без их с Тоору присутствия.              — Я готов, — в ту же секунду из спальни выпархивает Ойкава.              Хаджиме залипает, не заметить предельно сложно: выглядит тот потрясающе. Черная рубашка, отлично подчеркивающая фигуру, светлые джинсы, в которых ноги кажутся длиннее и стройнее обычного. Волосы явно уложены и не сказать что наспех, но нотки небрежности — определенно часть образа — лишь подчеркивают красоту Ойкавы.              — Надень что-нибудь сверху, на улице холодно, — почти рассеянно выдавливает из себя Хаджиме, впервые моргнув и перестав наконец пялиться на Тоору.              — Мы же на такси поедем, Ива-чан, брось, не успею замерзнуть, — отмахивается Ойкава. Проходя мимо зеркала в прихожей, вновь проверяет свое отражение и вдруг подмигивает, встречаясь с Хаджиме взглядом. — А где Маки?              — На кухне, — отвечает Мацукава и сигналит, мол, сейчас приведу.              — Ива-чан, все в порядке? — улавливая момент, интересуется Ойкава, положив ладонь ему на руку чуть выше локтя. — Что-то случилось? — и бьет в цель: — Маки что-то сказал?              Выражение лица Ойкавы вмиг меняется на что-то варьирующееся от «Я грохну тупого ублюдка» до «Только, пожалуйста, не бросай меня лишь потому, что я знаком с этим ничтожеством».              — Забей, — Хаджиме старается выдавить подобие улыбки. — Будто есть смысл считаться с пьяными бреднями. Ты давно знаком с ними?              И кивает в направлении кухни, откуда доносится гул голосов, но неотчетливо.              — Познакомились в университете. Матцун — хороший парень, а Маки… — Ойкава задумывается, а потом хмыкает, — в общем, его мне оправдать нечем. Если бы не Матцун, я бы никогда не общался с Ханамаки.              — Точно уверен, что стоит ехать? — спрашивает Хаджиме и, сам не отдавая себе отчет, тянется и поправляет воротник на рубашке Тоору. Мог бы, застегнул пуговицы под горло, потому что, кажется, Ойкава пропустил парочку, остановившись где-то под грудью. Слишком открыто.              Ойкава пожимает плечами.              — Не знаю, но легче согласиться, да и у Матцуна действительно день рождения. Побудем часик и сможем вернуться, — отвечает Тоору. — Но если ты против, давай останемся дома.              Хаджиме ничего не успевает сказать, потому что из кухни появляются Ханамаки и Мацукава, который поддерживает приятеля за пояс. Ощущение, что тот, оставшись один на кухне, успел отрубиться.              В итоге в такси Хаджиме приходится сесть на переднее, а Ойкава вместе с приятелями усаживается позади. Даже пока они спускались на лифте, тот поглядывал на Хаджиме, будто он мог передумать в любую секунду и вернуться в квартиру, бросив Ойкаву одного в компании Мацукавы и Маки. Хаджиме молча скользнул по ладони Тоору, зацепился своим пальцем за его указательный, мол, все в порядке, я рядом, а затем отвёл руку, когда двери лифта разъехались, выпуская наружу громко болтающего Маки.              Клуб сразу сбивает шумом битов и какофонией голосов. На входе всех четверых впускают без очереди, и Хаджиме вмиг ощущает себя чертовым самозванцем. Простые парни, как он, не шляются по таким заведениям, а если и попадают, то обычно посредством черного входа, предназначенного для рабочего персонала.              По лицу Маки сразу ясно, что обстановка весьма тому по душе, Мацукава, как кажется Хаджиме, просто умеет подстраиваться, а Ойкава словно окончательно отвык от подобных мероприятий, с тех пор как они начали жить вместе. Оттенки прежней маски, которую тот давно отбросил, словно стараются прорваться наружу, мелькнуть в редких искрах, чтобы соорудить защиту. Но вместо этого Ойкава просто жмется к Хаджиме. Хочется положить руку Тоору на плечи, обнять, ограждая от толпы незнакомцев. Не дать в обиду. Хотя всем откровенно побоку, лишь кто-то, лавируя мимо с бокалами, случайно, по неосторожности задевает рукой Ойкаву, да и то извиняется. И все-таки держаться поблизости кажется Хаджиме лучшей опцией.              Маки без проблем находит для них места за столиком, от которого открывается отличный обзор на сцену с танцовщицами. Мацукава заказывает на всех выпивку и первые два круга проходят за шотами, сопровождаемыми тостами в честь именинника. Хаджиме не планировал пить, но не хочет обидеть отказом Мацукаву, однако после останавливает выбор на легком пиве, к которому едва прикасается. Ойкава тоже берет коктейль и потягивает через трубочку, пока Маки заливается алкоголем, словно у него бездонный желудок.              — Ива-чан, я отойду в туалет, — предупреждает исключительно его одного Ойкава и поднимается.              — Проводить тебя? — без задней мысли уточняет Хаджиме и тут же слышит, как прыскает Маки, давясь выпивкой. Хренов придурок.              Ойкава оставляет выходку без внимания и, огладив плечо Хаджиме, улыбается, говоря, что все в порядке, он просто чуть освежится, иначе здесь душно.              — Если плохо себя чувствуешь, давай вернемся домой, — предлагает Хаджиме, наплевав на то, что Маки с явным любопытством наблюдает за их диалогом.              — Я в норме, правда, — вновь успокаивает Ойкава и уходит один.              — Что, подтирать задницу хозяину тоже входит в твои обязанности питомца? — надменно скалится Маки, вальяжно развалившись по спинке дивана.              — Такахиро, — двинув того по коленке, осаживает Мацукава, но никакой реакции.              Хаджиме присасывается губами к горлышку бутылки, будто вовсе не слушает, хотя внутри разгорается пламя.              — Ну и как тебе наш Тоору? Хорош в постели? — не унимается Ханамаки, видимо, намереваясь добиться от Хаджиме реакции, чтобы позабавить себя. — Сам я так и не смог добраться до его задницы, к сожалению.              Иваизуми хлещет убийственным взглядом по лицу Маки, видя, что тот буквально готов отражать атаку. Ублюдок.              — Поделись впечатлениями, Ину-чан, все свои, не стесняйся… Или это ты снизу?              — Так, хватит! — Мацукава резко вырывает из пальцев Маки бокал с выпивкой и встает перед ним, перекрывая образ для Хаджиме.              — Э-эй! — возмущается Ханамаки, даже теряя интерес к Хаджиме. — Какого хера, Иссей?              — Ты перебрал, чувак, поднимайся, надо поговорить и остыть, — командует Мацукава и, подхватив под руку, тянет Маки вверх.              — Блять, да не пойду я…              — Ты сейчас же оторвешь свою жопу от дивана и пойдешь со мной, Ханамаки Такахиро! — беспрекословно приказывает Мацукава, вызывая в пьяных по самое дно глазах приятеля искреннее изумление.              Вероятно, нечасто Маки получает отпор, особенно от Мацукавы.              Хаджиме отчасти понимает: эта ситуация распаляется из-за него, пусть даже его вина здесь сугубо косвенная. Он со стуком ставит на стол пиво, только теперь осознавая, как сильно сжимал ту в пальцах — еще немного и, кажется, он бы проткнул ногтями стекло. Или разбил чертову бутылку о голову Маки.              Не дожидаясь окончания сцены между Матцуном и Маки, Хаджиме срывается с места и стремительно шагает сквозь оживленную танцующую толпу к бару. Облокотившись на стойку с самого края, пытается справиться с переполняющим раздражением. Почти бешенством. Он чувствует себя трусливо сбежавшим, хоть и знает: нельзя было влипать в драку. Ойкава бы не одобрил. Ойкава бы точно расстроился. Ойкава… Ойкава… Ойкава… Да сколько можно?              Что если гребаный Маки прав? Кто он, Хаджиме, и кто теперь Ойкава Тоору. Они слишком разные. И хоть прошлое не перепишешь, теперь на сцене их настоящее, где они с Ойкавой из параллельных вселенных. Как там говорил Маки? Они словно принц и нищий? Все верно, даже если эта правда до тошноты бесит.              Хаджиме заказывает чистую водку, когда перед ним возникает бармен. Залпом глотает мерзкую, обжигающую гортань прозрачную жидкость, морщится. Но внутри также гадко. Стыдно и до пронзающей грудь насквозь боли мучительно.              Хаджиме влип в Ойкаву.              Но Хаджиме не может… не следует быть с ним рядом.              У Тоору есть перед семьей обязательства. У него бизнес, империя Ойкавы, он наследник короны компании и президентского трона, даже если дома в руках Хаджиме тот превращается в ручного котенка — на деле же с этим львом считаются многие. У него титулованное окружение, куда Хаджиме абсолютно не вписывается.              И он ведь мужчина! Черт, это должно прежде всего смущать Хаджиме, сбивать с курса. Он никогда раньше не думал, что может принимать подобное своему тело как объект вожделения. Что может испытывать к парню чувства: неясные, скомканные, порой пугающе нежные, распирающие, но чаще заставляющие разрываться в противоречиях. Наверное, это все-таки было ошибкой — впускать в свою жизнь Ойкаву. Открыться тому настолько сильно. Позволить забраться так глубоко под кожу, катастрофически близко к сердцу.              — Потанцуем? — без предисловий в мысли Хаджиме врывается женский голос.              Обернувшись, он слегка щурится, когда глаза слепит свет со сцены. В обзор попадает пышная грудь в вырезе топа, тонкая талия, дальше не видно, да и Хаджиме не парится тем, чтобы разглядывать. Она девушка — это уже правильно. Верно же? Хаджиме молча берет ее за руку и ведет за собой прочь от бара, кажется, даже поражая партнершу прыткостью.              Девушка танцует раскованно, вешается Иваизуми на шею, крутится, трется задницей, будто он ей вовсе не нужен, разве что вместо пилона. Но Хаджиме безразлично. Она симпатичная… кажется, ему так и не выдается случай толком рассмотреть ее в темноте клуба. От девушки пахнет каким-то сладким парфюмом, слегка алкоголем и чем-то исключительно женским.              Пахнет совсем не как от Тоору. До безумия чужим — неродным — запахом.              Но, возможно, именно это и требуется?              — Что? — переспрашивает Хаджиме, пропуская мимо ушей слова девушки, когда они после танца вместе возвращаются к бару.              Слишком отвлекся, пытаясь найти за столиком Ойкаву. Слишком переживает, что не видно знакомой фигуры. Вдруг что-то случилось? Вдруг кто-то распустил свои лапы? Вдруг…              «Блять… Ты не его нянька», — убеждает себя Хаджиме. А сам уже готов соскочить с места, чтобы пойти к столику и проверить.              — Говорю, может, дашь мне свой номер или айди в «лайне»? — улыбаясь, повторяет девушка.              Стоит очень близко, даже с учетом, что они уже не танцуют. Ее пальцы на стойке почти задевают ладонь Хаджиме. Она флиртует, но ненавязчиво, хотя очевидно не скрывает заинтересованности. Ее зовут Кумико, и они все же обмениваются телефонами, потому что Иваизуми упорно убеждает себя: ему надо развеяться, он запутался.              — Надеюсь, до скорой встречи, Хаджиме-кун, — наклонившись и шепча почти в самое ухо, прощается Кумико, прежде чем Иваизуми оставляет ее одну, чтобы найти и забрать Тоору.              За их столиком по-прежнему пусто: Мацукава и Маки где-то, видимо, приводят последнего в чувства. А может, они уже и вовсе свалили — до них Хаджиме совершенно нет дела, пусть даже Матцун оказался вполне сносным парнем. Ойкаву же так и не видно.              — Ива-чан, вот ты где, — сам себя обнаруживает Тоору.              Хаджиме оборачивается и машинально ощущает смесь из облегчения, что с Дуракавой порядок, и укола вины за все мысли и танец с Кумико. Не должен, потому как ничего не обещал Ойкаве, не признавался ни в вечной любви, ни в верности, по крайней мере в том статусе, на какой намекают чувства Тоору. И все-таки Хаджиме стыдно.              — Я… в баре был, — отвечает Хаджиме, махнув себе за спину. — Твои дружки тут затеяли пьяные разборки, так что решил проветриться, пока ты был в туалете.              Звучит как херовое оправдание, Хаджиме сам слышит, но Ойкава кивает.              — Да, Матцун написал мне, что они уехали, Маки сильно надрался, — объясняет довольно спокойно. — Поэтому я решил, что и нам нет смысла здесь оставаться. Но ты вроде занят был. Я не стал мешать.              У Хаджиме по хребту пробегает неприятная волна.              — Если что, я могу вызвать такси, а ты еще пообщайся с той девушкой. Она довольно красивая, — как бы невзначай бросает Ойкава, достает телефон из кармана и даже якобы улыбается, но Хаджиме видит какую-то пустоту в глазах, которую не получится списать лишь на опьянение.              — Она… просто пригласила меня потанцевать и…              — Ива-чан, ты не обязан оправдываться, честно, все отлично, — опять касаясь его руки, уверяет Ойкава. И Хаджиме хочется отвесить себе пощечину.              — Я тоже еду домой. С тобой, — добавляет он, чтобы точно не осталось сомнений.       

~~~

      Что-то определенно меняется между ними. Тоору буквально кожей чувствует недосказанность, напряжение. Они с Иваизуми молча сидят в такси, и тот задумчивый, явно нагружен тучными мыслями. Хотя, может, просто вспоминает ту девушку? Жалеет, что сорвался домой вместе с Тоору? Думает, что чем-то обязан? Например, быть с ним рядом, тащиться, куда он захочет, как сегодня в клуб вместе с Матцуном и Маки.              Тоору толком не в курсе, что случилось за время его отсутствия, но Мацукава перед ним извинился, мол, Маки снова нёс чушь и вообще напился до невменяемости, так что они вынуждены отчалить и отвезти Маки проспаться. Даже если попробовать выведать у Иваизуми, о чем именно распускал язык Ханамаки, тот вряд ли ответит, лишь отмахнувшись. Но у Тоору нет ни капли сомнения, что Маки задел тему их с Иваизуми непростых отношений. Тоору успевает обвинить себя в том, что не отказался от глупой затеи и потащил за собой Ива-чана в место, где тот ощущал себя дискомфортно, да еще и в компании человека, который живет социальными предрассудками.              Но вину перед Хаджиме перекрывает и свалкой прочих эмоций, которые захлестывают Тоору, едва он замечает в толпе танцующих Ива-чана с какой-то девушкой. Они прижимались так тесно, их тела касались друг друга почти интимно. Почему той, что едва появилась рядом, дозволено больше, чем самому Тоору, который находится с Иваизуми гораздо дольше? Который, черт возьми, любит! Конечно, ответ на поверхности — она женщина.              Тоору тяжело совладать с нервами. Злостью и раздражением — и на себя, и на Хаджиме, но еще больше из-за той девушки. С ревностью, которая кислотой разъедает сердце до боли. Да, он обещал принять выбор Хаджиме, согласиться с любым из решений, но понимает, что врет себе. Он расстроен. В отчаянье. Подавлен одной лишь мыслью потерять или отдать Иваизуми кому-то другому. Снова лишиться. Не иметь возможности прикасаться, проводить вместе дни и ночи, видеть улыбку, от которой даже в самом дрянном настроении хочется радоваться. Тошно, и нутро крутит от коликов, когда представляет, что не он сам будет когда-то целовать любимые губы. Всё терпение Тоору вмиг рушится, если впереди нет света надежды, что он заслужит в итоге взаимность Хаджиме. Неужели все их моменты сближения были напрасны? Все слова, все подаренное Иваизуми тепло… неужели Тоору только казалось, что за этим есть смысл?              Уже по приезде в квартиру, в прихожей они застывают, словно внезапно чужие, мнутся, накрытые какой-то вуалью неловкости.              — Ты сразу спать, да? — интересуется Тоору и сам же констатирует факт: — Уже поздно.              — Ага. Сначала, наверное, забегу в душ, а потом лягу, — отвечает Иваизуми. — А ты?              — Я тоже, наверное. О, кстати, спасибо, — опомнившись, благодарит Тоору и, быстро стянув с плеч джинсовку Хаджиме, пропитанную его ароматом, протягивает ту обратно.              — Не за что.              Их пальцы соприкасаются, когда Иваизуми забирает куртку, отчего по коже Тоору, даже от мимолетного контакта, машинально пробегают мурашки.              — Тогда спокойной ночи?              Тоору не знает, ждет ли чего-то сейчас, какого-то поворота событий. Может быть, предложения забить на сон, потому что впереди еще выходные, и смотреть всю ночь фильмы, как раньше, вместе забравшись под одеяло.              Но Хаджиме произносит лишь:              — Да, до завтра.              Тоору натягивает до отвращения искусственную улыбку и первым уходит в спальню.