пыльные крылья

      Спокойствие рождается, когда из окон брызжет мягкий свет сгорающего вдали солнца, девочки пропадают где-то в коридорах школы и Терре не приходиться строить из себя милую-добрую хохотушку, коей ее хотят видеть абсолютно все. Терра закрывает глаза, подставляет лицо под теплые лучи и расслабляется, чувствуя, будто разом становиться проще дышать, а она, словно хрупкая синнингия, тянется к свету, очищаясь.       Терра ведь любит тишину. И цветы. Много цветов. Желательно, чтобы живых, а не перелитых и утопленных в собственных горшках.       — Опять ошиваешься в моей комнате, зануда?       Лейка внезапно подпрыгивает в ладонях, а Терра даже давится вздохом.       — Ой, привет, Стелла, — тараторит фея природы, по привычке растягивая на лице широкую улыбку, — Я не знала, что ты вернешься так рано.       — Конечно, это ведь моя комната.       А фея Солнца и Луны дугой выгибает бровь, закатывает шаблонно глаза, ресницами своими чернюще-длиннющими хлопая. Она заходит, как королева, каблуками по паркету цокая, и Терра взгляда не может оторвать от того, насколько, оказывается, красива Стелла в собственной стихии — ее волосы переливаются расплавленным золотом в закатном мареве, бежевая юбка шелестит плавно между ногами, покрываясь такой же блестящей коркой, и свет будто весь и сразу стремится к ней, готовый целовать руки, прислуживать, словно верный щен. Это, вероятно, и есть ее магия, элитный дар  — сиять и блистать; быть живым воплощением яркого солнца. Терра глядит на неё искоса и думает, мол, да-а, теперь ясно, почему все мальчишки носятся за ней, сбивая пятки.       — Ты ещё здесь? — Стелла заваливается на постель как есть, в одежде, — Я думала, ты уже где-нибудь в поле танцуешь с дриадами.       — Вообще-то с ними не так просто танцевать, они очень стеснительны и редко показываются людям, а ещё…       — … Не интересно, — Стелла останавливает земную фею лишь взмахом руки, такой вот королевский тон, и Терра послушно замолкает, хоть и стоит ей это небывалого труда.       Поэтому, получается, и стоит она, пальцами выбивая причудливую мелодию на своей салатовой — конечно, природа и все дела — лейке. Кажется, эту песенку недавно слушала в наушниках Муза, и в ритм ей как-то солярийская принцесса потирает зудевшие виски. Терра переминается на месте, старается смотреть, куда угодно, но только не на Стеллу, потому что они ведь не друзья, так — сокамерницы. Харви давит внутри жуткое желание заговорить, поспрашивать о чем-нибудь, обсудить и Блум, и специалистов, и все на свете, но Стелла лежит, закинув одну длинную ногу на другу, волосы разбросав по подушкам — пшеничное поле в полдень — и тени от ресниц танцуют на ее щеках.       — Ты по-прежнему здесь, — разбавляя внезапно неловкую тишину звоном золотого колокольчика, выдаёт Стелла, — Давай, уходи. Я хочу отдохнуть.       И Терра подпрыгивает внезапно на месте:       — Ой, точно, конечно. Я уже ухожу, — она делает шаг к двери, но тут же останавливается, щурясь, — Мне нужно полить амариллис. Я не успела, а ему необходима витаминная вода. Я быстро. Даже меня не заметишь.       Харви суетится, мнется, не знает, бежать ли ей к цветку или бежать вон, иначе блондинка буквально выжжет ей зрачки; она виснет секунд пять, а потом буквально в три прыжка оказывается у своей «живой» стены, а Стелла приподнимается на кровати:       — Это будет о-очень трудно, — земная фея действительно не может решиться ни на что, рваными движениями кидаясь от одного растения к другому, а у принцессы Солнца и Луны начинает рябить в глазах от этой небывалой зеленятины, — Эй, ладно, стебель, если тебе полегчает и и ты быстрее исчезнешь, то я их все уже полила.       — Правда? — в голосе Терры проскальзывает удивление, нескрытое такое, звонкое, — Когда?       — Когда притворялась Каспером, летая по собственной комнате.       Для Стеллы же это очевидно, ну; у нее на лице написано «хватит-тупить-дурочка-я-не-идиотка», но Терра по-прежнему глядит недоверчиво, ожидая подвоха или насмешки. Она, как уже было сказано, любит живые цветы — не утопленников. Поэтому фея природы и пускает тонкими нитями свою малахитовую магию, как иголки елей на столетних соснах, стараясь добраться до самых сердец своих любимых растений, ощутить то, что доступно им, проверить их состояние.       А они в свою очередь поют тихонечко, едва слышно, листочками, как и Терра сама пару минут назад, потягиваясь к свету и перешептываясь обо всем. Это странно. Безумно вообще-то, но, оказывается, кукольная принцесса Солярии все сделала правильно. До крошечной капли. Буквально.       — Это так странно.       — Потому что я не пластмассовая игрушка? — Стелла снова поднимает бровь в привычной своей манере, вставая с кровати; она к недоумевающей Терре приближается буквально на крыльях и толкает ту к выходу, — А теперь я хочу, наконец, побыть одна, цветочек. Давай, чоп-чоп.       У Стеллы ладони тонкие, но силёнок ей не занимать; Терра по-прежнему моргает туда-сюда, ведь в ее голове не укладывается понятие нарциссической принцессы и ботаники, которую фея природы так трепетно любит. А Стелла практически выпихивает Харви за порог, как:       — Подожди, как ты меня назвала?       — Что? Ты серьезно?       — Меня никто так не называет. Никто, кроме.., — Терра отстраняется немного, и будь она феей разума, то бы с легкостью нашла ответ на свой вопрос, который, бог ты мой, отчего-то не родился раньше, — Знаешь, в прошлом году тут училась моя кузина, Флора. Ты случайно ее не знаешь? Темные волосы, карие глаза, любит розовые юбки и ободки цвета лайма…       — … А ещё любит нарушать зону комфорта человека. Нет, не знаю.       У неё вообще-то в гардеробе было больше изумрудных оттенков, нежели розовых, а платьица — сплошная джинса и лён, поношенные такие, убитые. Флора ходила с вечно вымазанными в земле рукавами да переплетенными на затылке двумя косичками, которые свисали в груде каштановых локонов (берёшь крапиву, корень лопуха и череду, нужно их отворить и промывать волосы, Стелла). Из неё сочился позитив и радостные пони, которые прыгают по радуге и едят ягодки — такой была Флора; она видела в людях только хорошее и верила, будто зло способно исправиться, встав на путь добра (даже твоя мама, милая). А ещё у неё была небывалая способность совать свой курносый нос в эмоциональный пузырь Стеллы, уничтожая его к чертям — такая вот девочка-пай.       — Точно. Я знаю это выражение лица, — Терру же аж захлестывает волна воодушевления, ведь у солярийской принцессы в миг — задумчивый взгляд, закусанная губа и сведенные у переносицы светлые брови, — Это она так делала. Боже, вы так похожи. Как я раньше не замечала. Расскажи мне о ней. Почему она уехала? Когда вернётся? Папа говорит, ей нужно было срочно домой, что-то там с Миэли, но я же знаю Флору, она бы не поехала, не сказав мне.       — Стоп, Терра. Хватит. Помолчи, — теперь за каре-медовым зрачком вспыхивают золотые искры, предупреждают, мол, не лезь, не сейчас, не нужно. Стелла делает глубокий вдох, стараясь не дать этой земляной феечке подзатыльник, потому что они разговаривают минут пять от силы, а терпение у принцессы Солнца и Луны уже готово лопнуть: — Забудь, хорошо? Просто уходи. Я устала от твоего трепа.       И пока Харви вновь открывает рот, дабы что-то — снова — сказать, Стелла закрывает перед носом ее дверь; пусть хоть немного помолчит, перестанет так громко дышать. У неё вообще-то болела голова, сейчас же она просто разрывается.       — … Но, Ваше Величество, она этого не делала! Я там была. Стелла не хотела причинять Рикки вред, это произошло случайно.       У королевы взгляд — холод самой острой бритвы; челюсти сжаты, и она снисходительной улыбкой маскирует ярость.       — Фара, я попрошу убрать отсюда эту девочку, и сделать так, как сказала я. Моя дочь не проявляет слабости. И моя дочь не теряет контроля, — королева Луна давит не только словами своими, но и магией на комнату, отчего все клонят в повиновении шеи.       И только Флора — маленький хрупкий цветочек — стоит бок о бок с трясущейся от страха Стеллой, которая в полумрака так отчаянно пытается спрятать слёзы. Флора стоит рядом. Она сжимает принцессе крепко-крепко ладонь, поддержку отдавая свою, доверяя и принимая. Стеллу же бьет лихорадкой сдавленный крик — не знает она, чего сильнее бояться: мать или всю школу, твердящую как один, какой она все-таки монстр.       — Это было не так! Почему вы пытаетесь выставить свою дочь чудовищем, Ваше Величество? — не унимается Флора, а голос ее не дрожит, ни капли, — Она добрая, и умная, и люди любят, когда она рядом, и, да, оступилась она, потому что в первую очередь Стелла — обычный человек.       — Моя дочь — принцесса. А это значит, что она далеко не обычная, — а потом королева глядит на директрису Даулинг, сужая в кошачьей манере глаза, готовясь напасть, — Я хочу, чтобы все знали то, что говорю я, Фара. И избавься от этой наглой девчонки…       Тогда у Стеллы не было и шанса, чтобы возразить титулованной матери; она была совсем слаба, чувствуя себя обглоданной тысячей ртов, затаившей дыхание перед дулом солярийского пистолета — принцесса была преступником.       И молчаливым палачом.       — Эй, Терра, — блондинка выглядывает, мажа патиной кудрей по дереву входной рамы. Харви же оборачивается, стоит ей только скрипнуть: — Запомни раз и навсегда. У нас с твоей кузиной не было совершенно ничего общего, цветочек.