Новые люди

Тихо в кабинете, где должен быть урок математики. Роксана сидит одна в классе, перемена только началась, а по коридору одиночные школьники идут по своим кабинетам. В руках у Роксаны блокнот и карандаш; на листе слегка видимый набросок классной комнаты. Начала, как и всегда, с определения композиции, поиска смыслового центра, обвела ключевые объекты и легкими касаниями грифеля нанесла пятна. В центре бордовая дочиста вымытая доска доходит от начала и до конца фронтальной от девушки стены. На нижнем краю висит держатель для мела. Для каждой доски свой мел: бордовая доска — толстый цветной мел, простая зеленая с металлическим держателем — белый тонкий мел, а для старой, уже замызганной белым мелом зеленой, бордовой или черной деревянной доски подходил любой вид мела, главное, потом не помереть от усталости, дочиста очищая ее. Наверху часы, маленькие, но видимые стрелки показывают без двадцати пяти восемь — рано впустили сегодня, хорошо, что раньше проснулась; Нафаня придет чуть ли не по звонку. Слева видимый откос окна, пластмассовая оконная рама, открытая форточка и жутко запыленные жалюзи, в каких-то местах помятые, но до сих пор работающие. Учительский стол, впритык к левой стенке, возвышается на пьедестале — почти половина кабинетов в этой школе имеют пьедестал, который дает проход к высоко висящей доске и к громоздкому учительскому столу. Сам же стол всегда оснащен прозрачным стеклом, под которым расположены списки с временем уроков, перемен, каких-то телефонов, прочей невнятной дребедени в виде открыток, поздравлений, записочек, которые дороги самому учителю, которому принадлежит стол. Стул со столом всегда загораживает приближенную к левой стенке часть доски, а с левой стенки мешает странный полутумбочка-полушкаф — высокий для тумбочки, низкий для шкафа. Что там хранится так и не ясно, нужен ключ. На странном объекте мебели стоит ведерко с водой, сначала чистой, под конец урока замелованной. На правой стене висит еще одна доска — вроде как еще в одном кабинете есть такая странная черта, он тоже математический. Обои на рисунке не так важны, как главные композиционные пятна, можно акцентом добавить проблеск белой стены, где два края листа обоев отклеились. Они, наверное, оранжевые, приближенные к бежевому. Или наоборот. Но они точно не желтые. По тону так точно светлее парт из странного оранжевого дерева, из которого сейчас сделаны буквально все парты в этой школе. Кроме первых этажей, там парты цельные, из другой древесины плотной, первоклашки сидят на визуально тяжелых партах; стулья и стол приделаны друг к другу железными прутьями. Одно точно ясно на этом рисунке не хватает смысла. Поодаль от центра работы, буквально на сантиметр-два есть заветное место для ключа ко всему рисунку. Оставшийся огрызок мела. Высохшая до деревезны тряпка. Может все-таки пододвинуть ведро. Стакан. С чем-то. А для чего там стакан? А может его… Нет. Опять? Опять он? Нет, темный силуэт забирает на себя все внимание. Но золотое сечение для того и нужно. Может дать ему позу, как бы отказывается от всех щедрот окружения. Неужели это так важно? Там может быть любой другой человек. Поселить в свою голову еще одного воображаемого героя собственных сказок про сюрреалистично пугающую реальность… — Привет! Перед глазами появилось взволнованное лицо Алексея. Роксана спрятала рисунок, обняв свой блокнот. — Ты будто отключилась. Все в порядке? — Привет… У меня так иногда бывает. Леша продолжал стоять возле Роксаны. — Что-то случилось? Леша помялся на месте, думая что сказать, но девушка его опередила. — Точно! Деньги! Она достала свой рюкзак и стала нащупывать на дне отдела те самые 200 гривен. — Вот. — Да, — парень нехотя принял от одноклассницы мятую бумажку, — но я не об этом… Можно я сяду с тобой? — Вчера Нафаня отдала это место Чарли. Договаривайся с ним, — девушка осмотрела парня и слегка скривилась в лице. — Я бы лучше сидела с Чарли. Я не часто падаю в обмороки, но лучше перестраховаться. — Он может сесть за твоей спиной. — Договаривайся с ним, — повторила она. — Честно, я и сама не знаю, что будет лучше для меня. И… в конце концов, это не ваша обязанность меня спасать. — Мы в одной лодке новичков, поэтому спасать друг друга мы обязаны. На данный момент, мы тебя. Роксана бессмысленно хлопая глазами смотрела на одноклассника. Леша продолжал стоять, думая, что за ересь он сказал и не нагрузил ли он бедную девочку странно появившейся обязанностью помогать своей трехлицей братии. В кабинет зашли Чарли и Сеня. — Поговори лучше с Чарли. Кажется, вам это нужнее, чем мне. Девушка вернулась обратно к своему рисунку, бросая на лист пятна фигуры. Леша все так и стоял у Роксаны над душой, Чарли вскинул брови смотря на брата и бросив взгляд на Роксану. Леша помотал головой и поднял плечи. Старший закатил глаза и цокнул, от чего раздался сдавленный писк Сени. Роксана повернулась на еле слышный звук. — Если вы что-то хотите от меня, сразу так и говорите! — девушка крикнула в страхе, оглядывая троицу. — Я вам ничего не сделала! Деньги за продукты отдала, могу купить новую рубашку со штанами, — обратилась она к Чарли, — отдать еду, которой вы меня вчера накормили… — Знаем мы, как ты умеешь отдавать еду, — засмеялся Сеня, прикрывая лицо волосами. — Сеня, молчи, — зарычал старший. — Я вижу вас двоих только второй день, и вы уже начинаете что-то придумывать на мой счет… — Подожи, — Сеня присел за свою парту, на место ближе к окну. — Нас двоих? — показывает он на себя и Чарли. — На вас двоих, — показывает Роксана на Сеню и Лешу. — Чарли я видела раньше… Старший, так же сидевший за партой возле Сени, поднял бровь и без интереса буркнул: — Интересно. — И где же это? — послышались гряцания стула об ножки парт и пол, Леша неуклюже подсел рядом с Оскаром. Я помню — это было чуть больше года назад — весна заканчивалась, но холод все не уходил. Был май. Я тогда шла со школы и была в очень плохом состоянии духа. Заканчивался восьмой класс, только что полил дождь, пасмурно. Но мне не было весело: желания плакать нет, но боль стояла в груди колом и не могла оттуда вылезти. Будто кто-то меня нарочно взял и проткнул, что я больше не могла нормально думать. В голове шел шероховатый шум. Я перешла на сторону набережной к частным домам. Мне хотелось передвигаться тропинками, что между домиков. Мне хотелось подольше побыть на улице. Хотелось слышать звук влажной дороги. Поодаль, за углом зазвенели мужские голоса. Один из них стал петь противным алкогольным тоном. Голос как камень сделанный из бетона. Гладкий, но грузный, тяжелый, будто это то, что готово на тебя упасть и убить, раздавив твои кости по брусчатке. И первое, что он хотел раздавить было я. Он радостно кричал «Девуля! Девулечка!». Он был ростом выше меня, лицо красное, худое, но видно пьющее, облезлое, как у бульдога, рот полураскрытый в улыбке, взгляд затуманенный, и он хочет меня обнять. Не было желания стоять в страхе и я отпрянула от него. Он тут же разозлился: «Ты чего это? У нас дружная компания!», и стал лезть ко мне дальше, бежать за мной. Он схватил меня за руку: только в этот момент я действительно поняла, какой он огромный и сильный, не смотря на свою худобу. Он сжал мое запястье, что я почувствовала насколько тонкие у меня кости, тряс меня: «Почему ты убегаешь от хорошей компании? Нам не хватает только тебя!». Его пытались отозвать его люди, мол отстань от девочки, а он все не унимался. Мы отошли за три дома от них. Ни сзади, ни спереди людей нет, в домах тоже никого, был час дня, вторник. И я слышу со стороны его спины тяжелые шаги, лязг цепей: «Дядя, отошел от нее!». Голос грязный, пыльный, но мелодичный… Со своей особой композицией. (На этом моменте Чарли самодовольно усмехнулся). К источнику голоса обернулось лицо пьяницы и меньше, чем за секунду он уже лежал в чьей-то клумбе. Я даже понять не успела, как он упал. Вот его лицо вверху — вот его лицо в траве. За рекой прогремел гром. Я подняла голову и услышала: «Все в порядке?». В воздухе повеяло легким сигаретным дымом с запахом клубники. Передо мной стоял высокий парень в черном длинном плаще, волосы заплетены в косу, а небрежные локоны у лба ниспадали на раскрытый ворот. Я ответила: «Да». Он подмигнул мне улыбаясь, выпустил клуб дыма, придерживая сигарету длинными пальцами и поправил свою спортивную сумку. Я продолжила стоять возле пьяного дядьки, провожая высокого парня взглядом. Надвигался дождь. — Ну, да, он еще тот Коммандос местного разлива, — заулыбался Сеня. Чарли недовольно фыркнул на слова брата. — Скажешь еще… В классе уже было довольно много людей, все готовились к занятию. — Я сделал то, что должен был, — сказал Чарли спокойным голосом, — не оставлять же девочку на растерзание всяким алкашам. — А вдруг он бы не встал? Вдруг ты его настолько сильно бы вырубил, что он бы умер? — спросил Леша. Вся тройка посмотрела на него и парень понял, что зря напоминал о своем присутствии таким глупым вопросом. — То есть в этой ситуации ты волнуешься больше за синька, чем за беззащитную девочку? — спросил Сеня. — Я волнуюсь за Чарли! Он однажды уже чуть не попал за драку, а тут могло бы быть убийство. На что нам приключения? Двое братьев грозно посмотрели на Леху. Лучше бы третий молчал. Роксана смотрела на Леху более изучающим взглядом. — Так я, — замялся он, — могу с тобой сесть?.. Роксана тяжело вздохнула и освободила для него место у прохода, сама села к окну. — Как будто у меня есть выбор… — промямлила она про себя. — Идиот, — процедил сквозь зубы старший. Сеня ничего не сказал. Он повернул голову к окну и оперся об ладонь. Взглядом он что-то искал на улице, но потеряв всю надежду на поиски он опустил голову вниз и стеклянными глазами глядел в батарею. На следующей перемене в коридоре Сеня объяснял Роксане тему, которую она пропустила. По бокам от них стояли Леша и Чарли: первый наблюдал за объяснениями брата, второй за людьми, шагающими по коридору. Со стороны данная компания выглядела, как несформированная банда. Чарли телохранитель, Сеня мозг операции, Леша на шухере, Роксана ничего не понимает. Нафаня рядом есть печенье и вытирает красные глаза, параллельно читая конспект учебника. И тоже ничего не понимает. — Эта ночка была лишней… — На гулянке была? — спросил Сеня. Нафаня осознав, что сказала это вслух, перестала хрустеть печеньем и повернулась к Сене. — Да! Гулянка была жесткая! Возле костра! Зажигали до упаду! — Кстати, про упад, — буркнул старший, — Лада опять была на кладбище ночью. — Снова упала в могилу? — спросил Леша. — А ты откуда знаешь? — Так она нам в час ночи когда-то звонила, — отозвался Сеня. — Наш плюшевый мишка ссыканул ехать за ней, а мне тогда было не до вылазок к могилам. — И вы ее оставили в могиле? — наиграно ужаснулась Нафаня. — Да не, я позвонил подруге, что живет возле того кладбища, они с батей своим ее как раз и достали. — Охренеть подруга… — Хм, — отозвалась Роксана, — я помню, на ночевке Славе кто-то позвонил и они с отцом отправились как раз на кладбище. — Слава? — удивился Сеня. — Слава Демонова? Девушка с фиолетовыми вещами и всякими висюльками на шее. Живет на окраине. — Ну… — замялась девушка. — Да. — Охренеть, мир тесен. Откуда ее знаешь? — Я… — Котэнко замолчала. — Да так. Знакомая. — К знакомым на ночевку разве ходят? — Да они учились в одной школе, — забубнела Нафаня, хрустя печеньем. — Веселое было время. — А, — тихо ответило Сеня, — ну, понятно. Его взгляд изменился, когда он снова посмотрел на Роксану. Взгляд последней опустился. — Сучий звонок! Нафаня как всегда наорала на громкий скрежет, все стали заходить в класс. Про историю о гулянке больше никто не вспоминал.

***

— За пару лет и вправду мало, что поменялось в этом дворе. Катерина вышла из такси, забрала вещи. — Давайте, помогу, — усатый водитель подмигнул молодой маме. — Спасибо, — девушка с улыбкой закинула на спину сумки и взяла ребенка на руки, — сама справлюсь. Отвернувшись от таксиста ее улыбка пропала. В родительском доме ее не видели с 16 лет. Она не боялась представить, какие начнутся разговоры. — Страха уже нет, — сказала она тихо и позвонила в дверь. — Хто там? — прозвучал знакомый голос. — Катерина. Две секунды промедлений по ту стороны двери. — Прекратите так шутить. — Мама, это я! — дочка на руках захныкала. Дверь открылась. — Ты… Мать выглядела растерянно. За три с лишним года она ничуть не изменилась — все та же худоба и каменное лицо. Катерина вошла в квартиру, поставила сумки. — Так долго… — Сивилла задрожала. — Что долго? — удивилась дочь и ее встретили материнские объятия и слезы. — Тебя так долго не было. Ты пропала, — мать подняла искривленное лицо. — Ты не отвечала на наши письма. Мы думали, ты забыла о нас. — Нет. Мне… Пришлось не отвечать вам, — дочь посмотрел на женщину, — Я попала в не очень хорошую ситуацию… Ой, — ребенок стал ворочаться в руках Катерины. — Давай подержу маленькую, — девочка стала улыбаться, Сивилла расслабила лицо, чтобы не испугать кривизной малютку. — Привет. Как ее зовут? — Маргарет… Маргарита. — Красивое имя, — странный акцент матери так и не исчез с годами. — К нам недавно приходили следователи, — девушка замерла. — Спрашивали о тебе и о ней. — Что ты им сказала? — Что и есть. Мы тебя не видели вот почти четыре года. Улетела в Польшу, не пишешь, не звонишь. А о дочке так тем более не знаем. Но мы были рады, что ты все же жива. Они тебя искали. Весь двор опрашивали. Будто ты преступница какая-то… Что случилось-то? — Много чего. Где папа? Сивилла поглаживала ребенка сквозь одеяло и молча опустила взгляд. — Он в гостинной. — Пап! — Катя стала разуваться с порога. — Он тебе не ответит. — Как так? Мы не виделись столько… — Он не может, — девушка остановились у двери к отцу. Владимир лежал на разложеном диване укрытый одеялом. Его лицо почернело и иссохло, заострились края костей скул и глазниц, нос еще сильнее пал на губу и сузился. Сквозь одеяла виднелись костлявые очертания его тела, от былой формы осталась лишь кожная прослойка подбитая немного жиром внизу живота. — Неделю назад он не смог сам встать, — подошла к дочери мать с внучкой на руках, — соседи помогли его донести до гостиной. В больнице сказали, что уже ничем помочь не смогут. Ему остались дни. В последнее время постоянно спит. Бужу лишь на поесть и то, смотрит в одну точку, не откликается. Ему сложно думать. Катя стояла возле отца и смотрела на его полуоткрытый, иссохший рот. — Он не может говорить. Лишь мямлит что-то, гудит. Будто речь забыл… — Сивилла скривившись, стерла вот-вот вступившую слезу. — Если на той неделе еще что-то говорил, то сейчас лишь звуки. Но он слышит. Понимает, но по нему видно, когда ему вопрос задаешь, он хочет ответить, но не знает как, сил нет. Переспросить хочет… — в голосе появился горький писк. — Он очень тяжелый. Сложно купать и подмывать. Вот только недавно пролежни появились, стала мазать, подушечку сделала, еще пару деньков и заживут. Не могу, Катюш, не могу… Женщина заплакала, достала из кармана длинной юбки платок и прикрыла раскрытую щель во рту. — Это все из-за меня… — Что? — Это все из-за меня, — сказала Катя громче и повернулась к матери с заплаканным лицом. — Катюш, да ты что?.. Зачем себя винит-то? — Я уехала с Оскаром, не писала… — Катя, не стоит оно того. Ты уехала, тебе надо было, — мать присела рядом с дочерью, покачивая внучку. — И отец знал, что оно тебе больше нужно, ворчал, но другого пути ты бы и не выбрала, оно и было понятно. Каждый месяц ждал письма, волновался, но и другие заботы были, без дела мы не сидели. Племяши сейчас уже на работу пошли, смогли устроить. Катя, все не на тебе, Кать. Прекрати зазря слезы лить. — Я не знаю, что происходит, — девушка всхлипывает и вытирает слезы рукавом. — Так оно и происходит. Я уже столько слез выплакала за это время, и твой черед пошел. Потихоньку пойдет, сложно будет, но так мы уж живем, Катенька. Ой-ой, — внучка в одеялах стала хныкать, — да тебе чего? Мало еще видала, маленькая. Там видно будет. У нас еще домик есть на краю города, племяши. Счастье-то есть, а слезы все заполнят. — Не позволю, — шепчет Катя, слезы вытирая руками, платок достает из грудного кармана. Шмыгнув носом, она встала. — Скоро обед? — Таки-так. — Как ты его кормишь? — Кашей. А то пеленки менять морока. Хоть не бегает уже. Полы не надо мыть… Мать продолжала лепетать о проблемах, но Катя уже ничего не слышала. Она заметила на столе исписанные отцовским почерком листы. Разборчивые маленькие символы, неуклюжей рукой всегда оставались узнаваемыми. — Это неотправленное письмо? — девушка указала на бумагу. — Это… — мать заволновалось, вздохнув продолжила, — он писал для себя, отправлять не хотел. Я не знаю, что там, можешь почитать. Мне до его текста все ум не доходил, так и лежит. Катерина взяла пять блокнотных листиков, сложила и спрятала в карман платья: — Пора обедать.

***

— Это что за подружка у кладбища? — Тебе-то че? — Да просто… — Светки не хватило? Сеня и Леша разговаривали по дороге домой, а Чарли шел рядом опустив голову. — Да хватит о ней. — Все мозги тебе проела своим нытьем, теперь сам стал гуще соплей. — Да нормальная она была… — Нормальная девушка не будет выманывать деньги на хуйню и требовать сиюсекундных явок. Леша пытался опровергнуть сказанное, но Сеня заткнул его. — И не надо все скатывать к тому, что ты хочешь ее сделать счастливой, быть ее опорой. Я общаюсь с более мозговитыми, чем ты, и могу отличить опору от явного каблука. Вот Чарли можно назвать опорой. Попросила его Лада приехать за ней, приехал. Она попросила ей помочь, я договорился. А ты за каждой мелочью готов башку себе разбить. — Не готов… — А может тебе напомнить? — Не надо, — Леша говорил все тише. — Три часа ночи. Звонок на разбитый твоей дорогушей кнопочный телефон. Мишутка, — голос Сени с крикливого-пацанского перешел на приторно-девчачий, — ты же меня любишь, купи мне Алпен Голд с клубничкой, я так хочу хочу хочу хочу! Старший покосил взгляд на Лешу, что все дальше отходил от своего злого близнеца, ближе к калиткам частных домов. — И ты поступил, не как адекватный человек. Не послал на три дуги, не попросил больше не звонить в такое время, а пошел искать, сука, в наш колхозный атэбэшник шоколадку, которую ты в жизни не видел. Сто проц, когда ты ей перезвонил, чтобы рассказать, как отчаянно ты искал ее заказ, она там со своими подружанями в голос орала от того, какой же ты мокричный слюнтяй. — Сеня, угомонись, — обратился Чарли. — …раз он такое захотел выполнить, может быть он еще посмотрит, как меня ебут два алкаша-одноклассника, а че, хорошая затея, он же все выдержит ради меня, он же… — Сеня! — старший решил повысить голос. — …такой безобидный, любит, когда ему баба приказывает. У него, наверное, встанет, когда я в следующий раз попрошу облизать мне туфли! — Сеня! — Оскар оттащил за шкирку младшего к себе и пришпорил с глухим громким звуком к соседскому забору. — Если ты привык слышать гадости от отца, это не дает тебе право так же поступать. — А ты, — прохрипел младший, — говоришь гадости каждый раз, когда видишь свое отражение! — парень бесстрашно устремился к лицу брата. — Че думаешь, раздавать советы лучше, чем их придерживаться? Леша стоял в стороне, прижавшись к калитке. Режущие голоса слышны на всю улицу. По одинокой трассе проезжают безучастные машины. — Лучше тебе замолчать прямо сейчас, — говорит Чарли, — дома отец, он может нас услышать и тогда троим влетит. — Педики значит прижали хвостики… — Сеня прищурился. — Не все шизые суицидники, как ты. Младший закрыл рот и успокоил взор. Чарли отпустил его. Сеня молчал, лишь уставившись злым взглядом на старшего. Леша продолжал съеживаться вдали от них, желая скорый конец перепалки. — А теперь, — Оскар поправил воротник младшему и размеренным голосом стал говорить, — если никому нечего больше сказать, спокойно идем до дома, — Леша подошел ближе к братьям и все встали в прежнюю, привычную для себя, линию: Сеня в середине, Леша слева от него, Чарли справа. — Дома же мы начнем делать задания на следующую неделю, — с шага Чарли все стали идти вместе с ним, — поедим, и будем заниматься своими привычными делами. Оставшаяся до двери дома десятка шагов зазвучала в тихом молчании, шелесте деревьев и шуме мимо летающих легковушек. Из кухни их встретил отец, только что пришедший с работы. — Че по учебе? — Все пучком, — крикнул Сеня, — мы пойдем готовится на следующую неделю. Пообедаем попозжа. Чарли сел на скамью у входной двери. Сеня быстро разулся, и ждал, пока закончит Леша. Второй посматривал на первого, что поджав губы, не сводил глаз со шнурков своего близнеца. Леша снял ботинки и поднялся, увидев Сеню, повторил его мимику: поджал губы, опустил взгляд, насупив брови. Они оба пошли наверх. Чарли сопроводил их подъем печальным взглядом. Все в таком же безмолвии однолицые помыли руки на верхнем этаже, переглядываясь через зеркало. Леша хотел что-то сказать, Сеня помотал головой, Леша снова опустил глаза, Сеня боднул его в бок, Леша обидчиво на него взглянул. — Заплачь еще, — шепотом сказал Сеня. — Лучше бы ты умер, — шепотом ответил Леша и вытер слезу. Они вышли из ванны и зашли к себе, в детскую, где сидел младший Андрей. — А мне обязательно вместе с вами делать задания? — Обязательно, — голоса стали стихать за закрывающейся дверью. — Ты же хочешь все сделать вовремя… Чарли продолжал сидеть на скамейке, смотреть на лестницу. Отец вышел из кухни, увидел сына, который так и не разулся. — Че сидим? Оскар поднял на него глаза. Сказать о ссоре? Чтобы что?.. — Да так… Усталость небольшая. Отец шмыгнул носом и кашлянул. — Я не умею заботиться о других людях… Но если надо что, ты говори. — Мне ничего не надо, — сын покачал головой. — Может… Пару деньков отлежишься дома? — Я и так отлеживался после соревнований. — Большая нагрузка и стресс на нервы. Сам помню. — Ты дрался, а не показался в одних трусах на публике. — Все равно, — мужчина присел рядом. — Давление имеет последствие. Я не люблю вот эти показы и игру мышцами, но это вроде как тоже спорт. — Мг… — Давай ты еще отдохнешь, — мужчина потирал костяшки рук. — Как спал этой ночью? — Ну… — говорить о ночный путешествия в поисках вырытой могилы было плохим решением. — Не очень. Долго не мог заснуть. Снотворное не хочу принимать. Мне уже можно, но после него тошнит на утро. И долго слезать. — Надо сменить обстановку, — похлопал его отец по плечу. — Может съездишь куда-нибудь, походишь. Пока еще не так холодно, по Хортице побегаешь. — Я не первое место занял. Я недоволен… — Ну и хер с ним! Спорт никогда до добра не доводил. У меня сломанные ребра и нос, у тебя пока еще все на месте, пора решить, что важнее: здоровье или эти гонки за этой хуетой, — мужчина встал на ноги. — Я видел тут одного, бегает по набережной. Засушеный как наш Арс, только с мышцами. Урод уродом. На гроздь винограда похож, от грядок твоей бабки не отличишь. Не понимаю этого. — Да, — Чарли поднял на отца голову и немного улыбнулся. — Давай, отдыхай, можешь немного поспать. Если что, сам позвоню на твою учебу, скажу, что отлежишься пока дома, в среду выйдешь. Училки ж знают про тебя. — Да, спасибо. — Давай. Отец отошел на кухню. Оскар стал снимать ботинки и поднялся наверх, мыть руки. Дверь открылась. Здравствуй, зеркало. Здравствуй, лицо, что так долго не может принять себя. — И чем же мы недовольны? Да всем по сути. Головы мы не моем вторую неделю, хотя мужикам, что лежат рядом похер на эстетическую сторону. Под глазами пока мешков нет. Хороша была сушка. Только теперь из-за нее почки бьют так, будто тебе семьдесят. Или то те антидепрессанты, что прописал новый стажер. Стажер, блять! Или не стажер, хер его с этими врачебными названиями! Заебали… Может нафиг эти таблетки? Может из-за них все проблемы? До них все было хорошо. Силы есть, сноровка при себе, альфа-самец снова на ринге. Гриву поправить длинными пальцами кисти, ухмыльнуться в сторону, показательно закатить глаза, показать, что ты здесь король ситуации, что все на тебя смотрят, что все тебя хотят. Чарлюша такой хороший с девушками, умеет с ними разговаривать. Вот только ебаться ему не завернули. Когда признание будет? Да, я не перестану об этом тебе напоминать. — Как будто мне и этого мало?.. Здравствуй, конура. Давай, снимай рубашку со штанами. Что такое? Это снова приводит тебя в ту комнату, где тебя ебал тот мужик, на которого ты не хочешь быть похожим? Или тебе просто обидно за то, что ты вешаешь свои тряпки, прикрывая ими плакат с Арнольдом? Ты сам выбираешь свой путь или ты забыл о чем нас учили киборги? Чего ты достиг, мальчик мой… — Я пытаюсь… Наша королева прерывисто вздыхает, закрывает свои красивые глазки, а у кончиков ресниц появляются слезы. Ах! Смотри на верх шкафа! Смотри на кубки! Самый молодой. Самый подающий надежды. Самый из самых. Ты же хотел этого. К чему плакать? Тебя кто-то заставлял? Сам вызвался. Сам пошел, записался, стал качаться, ничего, что после тренировки не было сил дойти до дома, а потом в спортзал не пускали, чтобы не сдох от переработки. Это мелочи. Зато сейчас смотри. Смотри на зеркало. Теперь ты похож на настоящего мужчину, а не на девочку-переростка. — Да что мне сделал ваш бодибилдинг? Ни Че Го — Разве все это имеет значение, если оно не имеет значение для меня? Взгляд в напольное зеркало. Отвращение. Вот раньше хорошим был мальчиком. Нет, надо было записаться в этот спортзал, отца попросить смелости хватило, а кто будет в консерваторию поступать? Жизнь решил испортить своими гантелями? Тебя на фортепиано не просто так отдали. От природы длинные пальцы, как раз для пианиста, гитара и голос в придачу. Так ты решил все пальцы об железяки поубивать? Ума хватило придумать такое, а кто о твоем будущем будет думать? Ты вот, когда на конкурсы ходил так все восхищались твоей грацией и изящностью. А последний раз ты так вышел как медведь леший из берлоги. Слушал свое выступление? Как лупил по клавишам, все зазря. В железке так научили? Первый аккорд самый важный! Все прошло мимо. Тотально. Бесповоротно! Все часы будто насмарку. Ладно, с балета выгнали, за костюмы нечем было платить, но музыка… Несколько часов тренировок и уже можно браться за конкурс в консерваторию. Зачем бросать-то? — ДА НЕ БРОСАЛ Я НИЧЕГО. В стену прилетел ремень, оставшийся на кровати с самого утра. Пальцы вцепились в голову, с силой сжимают череп, втискиваются в кожу. — Ничего я не бросал… Я все еще занимаюсь… — низкий голос дрожит и плавает в слезах, что уже текут по щекам. Мужчина превращается в того маленького дошкольника, что описался, даже не поняв этого. Хочешь я напомню тебе о том, как все было раньше? Ты стоишь на сцене. Месяцами ты репетировал одни и те же движения. Такой чистенький, такой миленький мальчик. Тихий, спокойный, на сцене юная звезда. Слышал, как о тебе отзывались? Прям принц. Но ты о девочках не думай. Нам ведь в следующем году да полететь в школу балета, мы ведь так старались, столько слез и боли в мышцах, а столько бинтов было разорвано на кровавые пальцы, что до сих пор шрамированные от рубцов и синяков. Все не напрасно, ты такой хороший мальчик… А разве нам нужен нахлебник, что КОСТЮМ СЕБЕ САМ НЕ МОЖЕТ СШИТЬ?! Многодетная семья! Да вас таких тут, в этом колхозе, тысячи и всем нужна помощь. Плати деньги, либо вали отсюда! Куда тебе идти? А это уже твои проблемы. Иди к своей мамаше, что нарожала однолицых, четверо иродов! Денег не хватает, а как рожать так пожалуйста. Красивым личиком карьеру не сделаешь, дорогуша. Совесть имей! Нет… Нет-нет. Не надо плакать. Ты же не виноват в этом. Эти директора ни в чем не смыслят. Бог с ним, с балетом. У тебя есть музыка. Разве ты не помнишь? Да, конкурс, что был неделю назад. Ты даже не волновался, аж гордость за тебя брала. Прекрасный ученик. Покладистый, умненький, схватывает все налету. Надел новый костюм, только с ателье. Талия заужена, бедра свободны. Куда бабочку прячешь? А ну, надень. Быстро! Как сорванец что ли будешь играть? А ну бросай быдляцкие замашки! Воздуха хватает, не придумывай. Сейчас убавим в затяжке и все будет прекрасно. Ах, какой удалой. Сцена вся твоя, уверяю. Видела парочку любопытных глазок на тебя смотрели. Сделай вид, что тебе все равно, пускай глядят. Внимание это качество шарма. На сцену не смотри, уяснил? Всегда на стенку, всегда. И сразу к роялю. Ты же всегда был аккомпанементом? А… И солистом тоже. Тогда какого черта ушел?! Как только закончились выпускные, убежал с аттестатом. Обратно. К своим штангам и скамейкам. Что-то говоришь? Будь так любезен, мямлить погромче! — …есть группа…отстань…прошу уйди лада пишет текст сеня на барабанах леша на соло я голос не хватает баса отстань уйди уйди Парень смотрит стеклянными глазами в пол и пытается встать на ноги, но скрученная в спазме спина не дает двигаться. Все, что ему остается это замутненным от слез взглядом стараться разглядеть себя в напольном зеркале. — пожалуйста я чего же стою — я… — я — я ничтОЖЕСТВО — Я знаю! — Знаю я! Мокрая пелена застилает вид комнаты сзади него. Там, за шкафом с книгами, выглядывает кусочек рукава с бежевыми рюшами. Показалось лицо девушки, что испуганно смотрела на содрогания друга. Приятный сюрприз превратился в случайное свидетельствование. — я не хочу… Парень снова что-то бормочет, его судорога проходит, он встает и приближается к зеркалу, пальцами цепляясь за раму. Лоб уткнулся к холодной поверхности. Тяжелое дыхание. Сидя на полу, прижав колени к груди, девушка за книжным шкафом пустила слезу. Высокий, статный парень, что еще месяц назад на показ играл мышцами и улыбался теперь сдерживает прерывистые вдохи, со рта его течет слюна, а глаза полузакрыты, закатаны в мозг, что перестает подавать сигналы. Одышка. Конденсат на зеркале все расползается, слышится вновь голос. — я… И снова умолкает во всхлипывании. Парень отходит от зеркала, кистями рук рыщет по груди, судорога проходит по его рукам, ногтями шкребется по коже. Стук кулаком по грудной клетке — раз. Девушка за шкафом содрогается, ее виду открыт голый корпус друга. Два — глухой стук по костям раздался еще сильнее. Из рта вылетают невнятные звуки. Три — кость в суставе клацнула внутри его тела, из глаз снова потекли реки. Он ударяется об подоконник, скидывает пепельницу. Несколько окурков и пепел несчастно падают на ковер. Стеклянная посудина рассыпается рядом. — нет! я не хочу! я боюсь прекрати уйди от меня Голыми ногами он семенит в сторону шкафа с одеждой, страшась разбитого стекла, сгибается, скрывает свое обнаженное, уже мокрое от страха, тело. В быстром темпе он решает открыть окно. В комнату влетает дождливый ветер, что кидает в мурашки. Он ложится корпусом на подоконник, руки заваливаются на улицу. Еще чуть-чуть. Ноги крепко стоят на полу, пластик рамы упирается в диафрагму. Еще пару сантиметров перед. Внутри сжимается клок плотных шерстистых ниток, замыкая пищевод и легкие. Ближе к покрытию дома. Длинными пальчиками достать так просто, ты правильный и умный мальчик. Ты сможешь. Всегда получалось и сейчас получится. Ты так много сделал, ты так многого достиг, ты много хотел и много получил. Получи и сейчас свое желание. Закончи свою цель, еще ближе, еще! Всего лишь пару шагов! — Чарли! Худенькая девочка ростом вполовину меньше от парня затягивает в комнату его висящее тело, держа за бедра. Тоненькие ручки немой хваткой вцепились в твердую, напряженную плоть друга, что вот-вот свалится со второго этажа частного дома. — Очнись! Чарли, очнись! Девочка трясет голову парня, чей опустевший взгляд бегает с одной стороны в другую, не находя цели. Через слегка открытый рот слышится частотное дыхание. — Пожалуйста! Чарли! Девочка, чьи слезы уже пекут до боли, обнимает друга, что так и не приходит в себя. — Ты мне нужен… Очнись. Чарли. Чарли. Вдох. И тишина. Его глаза снова нашли точку опоры. Комната, как и была, холодно от открытого окна. На полу, у шкафа. Лада. Рядом Лада. Кто-то обидел?.. — Я. Девочка заглянула ему в лицо. Он жалостно закрыл глаза: — Прости. Она мотает головой и снова слезы бегут по испеченным путям. — Не надо. — Мне нельзя…мне же нельзя… мне не льзя… Нельзя Раз Два Теперь больше ничего не существует извне. Только внутри клубок шерстяных ниток перестает шуршать, а шелест прекращает биться изнутри. Нитки распустились, крики стали слышны. Лада обнимала Чарли, пока он сморщив все свое гнетущие существование, рыдал на полную яркость своего голоса. Крик живущего внутри кошмара, что плел из раза в раз новый клубок, и никак не мог утихомириться, сколько бы ненавистных клубков он бы не наплел и не выкинул. Лада, содрогаясь внутренностями, все равно не отпускала друга, как бы больно не было чувствовать его истерику. Истерику, что превратилась из протяжного рыка в завывающую мелодию. Снова сиротливая слюна, протянулась изо рта парня. Он не убирал ладони с лица еще какое-то время, а подруга до конца продолжала его обнимать. Сидя у шкафа с одеждой. Рядом с разбросанными окурками и пеплом. На втором этаже, дома что покрыт пластиковыми панелями.