Блеска Ключ от Всех Дверей

      Господин инквизитор беззвучно провёл нас с канониссой к её официальной обители, затем по одному её угрюмому взгляду удалился, предварительно склонив голову. Бросил он заинтересованный взгляд и на меня. Невербальный, но чёткий сигнал того, что с ним мне ещё доведется повидаться и пообщаться, знаете ли. По моему телу пробежала здравая с позиции имеющихся знаний дрожь. Под хвастовство плаща Гильберта своими складками качественной ткани, я вошёл вслед за Мириэм в её просторный кабинет. От увиденного и услышанного подкашивались ноги. — Сядь, — скомандовала канонисса, указав на открытое кресло с изящными металлическими ножками и тканевым сиденьем. Раньше его здесь не было, знаете ли.       Я послушался, умостившись в этих величественных, но холодных тисках, явно созданных не под меня. Дезо вальяжно (как и все прочие её деяния) присела в своё богато обитое и украшенное каменьями по границам кресло. Склонившись над столом, медленно помассировала покрасневшие уставшие глаза, затем виски. Мне было в особенности грустно, когда эта женщина впадала в грусть, когда лицо её омрачалось думами о столь мелочном по сравнению со светом Бога-Императора. Казалось, вместе с печалью Мириэм весь Санктум Знаний пропадает во во мраке собственных петель сознания. Притихли стены… Но моё положение и возможности не позволяли мне ничего с этим сделать, как бы я не хотел обратного. Кто я здесь? Всё такой же никто Симеон, хоть и чем-то услуживший. Банальная истина. — Тучи сгущаются. Вновь и вновь, — заговорила будто сама с собой канонисса, уставившись в одну точку на столе. Лицо её выдавало крайнюю обеспокоенность ситуацией из рода таких, которые невозможно хоть как-то нивелировать. Тяжкая ноша… — Сиянье Бога-Императора меркнет… — Канонисса? — Тихо подал знак я, сгорбившись и поглядывая на её лицо, надеясь вывести её из глубин тёмного Пути. Не дай Боже вызвать гнев канониссы… — Что? — Она посмотрела на меня так, будто никогда прежде не знала. Рассматривала моё удивлённое и сожалеющее лицо, — да, да… Симеон. Я говорила, что… кхм, ты справился? — Да, моя канонисса. — Понимаешь масштаб? — Вновь задала тяжёлым Словом вопрос. — Да, моя канонисса… — уже увереннее ответил я. — Хорошо, хорошо… — она о чём-то задумалась, подперев подбородок рукой. На этот раз я не посмел преграждать ход её Пути, — так или иначе, в Санктуме Знаний ересь. Обнаруженное сокрытие Знания оказалось ужасающим. Но есть и другое сокрытие… Ты здесь неспроста, послушник. Эту ересь… я сегодня уничтожу.       Слово её становилось грозным. Да, оно не вело к моей гибели, знаете ли, но к чему-то, возможно, более серьёзному… Вздохнув и закрыв глаза, канонисса начала рассказ о моём Пути. — Знаешь о чуме? — Да, моя канонисса. — Хорошо, хорошо…       «Молодой Орден не видал худших времён, чем эти. Пылали бунты. Разрывались грешным Словом грешные глотки. Планета окуталась Хаосом. Чумной жнец его собирал жатву. Свет Бога-Императора сменился Гневом Варпа. Пути разорвались…       Стр-рашное время. Время слабости. Время беспечности. Время отъявленной храбрости и превозмогания. Я помню послушниц и сестёр — их сжигали заживо. Помню штурм Имперской Гвардии, ведомый жадностью и скупостью Пути, утопленный в крови. Они утратили Истину Слова… Мор, голод, страх. Стр-рашное время… Были зачистки. Было подавление. Была кровь. Святая Инквизиция указывала… братья Астартес уничтожали. Города в огне. Пустыня в крови. Сожжённая плоть под ногами. Пепел покрыл небеса… Ты не встретил эти времена. Это хорошо»       Предо мной появлялись картинки событий и вероятностей будто наяву. Вкус крови на языке и сердце забилось сильнее… Боже Всемилостивый!       «Но явилось чудо. Порождение Ереси и Веры. Астартес принесли чистое дитя… Металлические сердца дрогнули. Инквизиция осталась в неведении. Ни единого зачатка чумного дара. Это был ты, Симеон… Ересью и при Ереси порождённый, один.       Был собран закрытый коллегиум. Я вершила твою жизнь и твой Путь. Он должен был закончится там. Орден и Община склонили Слово. Сёстры-основательницы склонили Слово. Но магосы и палатина Госпитальер сказали своё Слово. Сестра Аниссия вопрошала о твоей крови. Она как-то могла усмирить пыл чумы. Разразилось Слово недоверия и злобы… Путь Диалогус рушился в речах их. Позволить сбыться желанному было ересью. Но позволить Ордену распасться, а его Пути закончиться… Это было ещё большим прегрешеньем. Я дала своё Слово, полностью зная о рисках. Приняла всё на себя. Помимо чумной гибели, ещё одна тяжёлая ноша пала на Путь Ордена…»       Так вот почему я всё ещё жив… Зыбкая колонна фундамента Ордена Малой Жертвы. С одной стороны это приятно, ведь моё тело, соответственно я, таки кому-то нужен, знаете ли. С другой стороны, лишь тело и ничего более. Не было бы этой «особенности» и Сёстры Битвы давно бы уже позаботились о моей жизни, как того и хотят по сей день.       «Это принесло свои плоды. Чума отступила от Санктума, покинула эти стены. Взамен Орден платит ересью… каждый год. Как? Я… даю Слово. Ты по велению пропадаешь в глубоком сне «широкого сознанья». Месяц в заточении разума. По одним трубкам идёт жизнь. По другим — уходит во благо Ордена. Каждая сестра и послушница здесь — твоя жизнь, Симеон. Сияние Бога-Императора и грех глубин Хаоса… Послушницы прибывают, Орден растёт. Путь монастыря наставляет преданности человеку. Нет возможности не впускать. Защита от чумы… должна быть»       А ведь я давно подмечал эти внезапные головные боли в монастыре. Что же, это тот самый сон? Как же ужасно осознавать, что отведённое Богом-Императором время бесцеремонно отбирали в моём неведении… Впрочем, оно того стоило. Не было бы Ордена Малой Жертвы и не было бы Санктума Знаний. Не было бы моей уютной пыльной кельи, скудной пищи и питья, спокойствия, веры в Бога в конце концов. Как бы я вообще жил, не имея внутри Бога-Императора? И жил ли вообще?       «Но время тянуло свой Путь. Твоё тело взрослело. Ты был пойман… знаешь, за что. Очищен самой Сестрой Безмолвья Изабеллой в Зале Очищения. Я поняла — ты стал опасен, Симеон. Мог посеять ересь среди чистых дев. Уже сеял — «широкие сознания» извлекли зачатки… Я вновь созвала закрытый коллегиум. И вновь Орден и Община склонили Слово. Вновь сёстры-основательницы склонили Слово. Но магосы и палатина Госпитальер сказали своё Слово… Сестра Аниссия вновь заступилась за твоё грешное тело. Чума преображается, принимает новые формы. Полнота твоего тела — залог существования Ордена. Что-то могло нарушиться через очищение… Был спор. Был крик. Было Слово добродетели и было Слово недоверия. На моих глазах снова рушился Санктум, Путь Диалогус в лицах их. Снова. На моих устах явился Грех… Я отдалилась и всё поняла. Вопрос передо мной был повторён — позволить Ордену распасться, сгинуть во мраке даров Хаоса либо… Я приняла решение и моё Слово развеяло тучи. Так надо было… а иначе никак.       Ты всё помнишь. Делаешь, хоть и не знаешь причины. Носишь сестринскую закрытую одежду. Скрываешь себя. Считаешь никем и ничем. «Широкие сознанья» позаботились. Единственный Путь… Заключение блестящего Разума — ересь. Но иначе было никак, ты должен понимать…       И вот ушло двенадцать лет. Годы долгого и тернистого Пути Ордена, Общины… моего Пути. Я забыла о тебе, Симеон. Старшие сёстры не утруждались оповещением. Не доставлял проблем. Это… удивляет. Но тучи сгустились вновь. Тихие прегрешенья. Отпечатки ереси. Нет, не воля твоя — ключ к ним. Но и без воли мог бы содействовать…» — Теперь ты всё знаешь. Сокрытия больше нет, — заключила Мириэм, внимательно смотря в моё ошалелое лицо. Всё было так просто и понятно, и одновременно с этим Истина поражала. Моё время, мой Путь отбирался у меня. Более того, мой разум был изменён «широкими сознаниями» Ордена. Сокрытие и Обман зависли горьким комом в горле…       Я учился Пути Диалогус наравне со всеми, хоть и скрывал это. Но всё, что я скрывал, было явным, и все всё знали. Столько лет я жил в своём малом укромном мире простого послушника, даже не представляя, что моё тело — не моё, и мой разум — уже не мой. Как можно быть уверенным в цельности своего сознания, если в любой момент, по велению, оно может быть присвоено и переделано? Я так много бродил меж гор, передавая сообщения гвардейцам. Казалось бы, если я так много вешу — меня не должны были допустить к этому занятию. Но вот сейчас обдумываю это и всё снова становится ясно и понятно. Мой мальчишеский пыл потушен; воля моя ограничена. Никто не будет следить за тем, чтоб я сделал шаг в неверную сторону, если я просто не могу оступиться… Боже Всемилостивый, как же всё просто, если твой разум под всецелым контролем! Путь Диалогус рушиться усилиями самих Диалогус! Тогда понятно, почему старшие сёстры ставят хитрые блоки на воспоминания, да простит меня Бог-Император за такие слова… С другой стороны, это же ведь касается только меня, знаете ли. Ничтожество Симеон… хэх, и снова это установка. Возможно ли восстать против собственного разума? По крайней мере он даёт мне возможность задуматься над идеей такого восстания. Интересно, способствует ли этому тот блокиратор в моей голове?       Что же я сейчас представляю? Я уставился в одну точку и не моргаю. Слезы скатываются с глаз на щёки, затем на подбородок и на низ балахона в конце. Мысли переполняют меня, мысли, мысли… мысли! Их не выразить в Словах реальных, произносимых. Не здесь, не сейчас, не этой женщине. Я понимаю, что ей пришлось принять на себя. Но жертвой во имя Ордена Малой Жертвы, сам того не зная до этого момента, стал я, именно я… Что же, трактаты Экклезиархии учат смирению. Я смирюсь, ибо изменить здесь что-то я не в силах. Либо просто не вижу выхода… выхода нет. Следуя логике рассказа канониссы, я даже не смогу себя убить… Банально и забавно. — Что? — Здесь и сейчас наши взгляды столкнулись так, как никогда ранее. Оба — блёклые. Единение Пути — что-то я читал о таком… — Что сделаешь, Симеон? Что скажешь? Я понимаю… ты понимаешь. Зарождение тяжких мыслей. Тёмных мыслей… — Нет… моя канонисса, — протяжно ответил уже я, выдавливая густой желатин Слова из горла. — Почему же? — Я запомнил голос канониссы жёстким, хлёстким, не прощающим ошибки Слов. Но сейчас он лился так мягко и спокойно. Бархатная речь, знаете ли… — Это… ересь. Да и… если подумаю не так… моё сознание, Путь, просто… — Я позволил этой мысли укорениться в сознании. Да и говорить было больно, знаете ли, — просто переделают… — Смышлёный, — слабо кивнула канонисса, после недолгого молчанья дополнив, — вижу вопрос на лице… Задавай. Говори со мной, послушник… Это облегчает ношу. — А что же… что же инквизитор? — Снова умно, я… удивлена, — усмехнулась канонисса, немного освежив и меня этим. Я совершенно забыл про конечную форму Слова, обращённую к высшим из Ордена, но, к удивлению своему, это не сыграло никакой роли, — Гильберт здесь уже долго. Он всё знает и… — Впервые за все время наших бесед Мириэм действительно позволила себе задуматься во время течения Слова. — Брат Давиан попал в угодья чумной жатвы. Медленная смерть. Он боролся… но безнадёжно. Госпитальер не могли помочь. Его Путь видел своё завершение…       «Немного после явился ты. Было вынесено решение… ересь. Инквизитор имеет «широкое познание». Он узнал. Мы встретились здесь. Был разговор. Был крик. Орден в опасности. Святая Инквизиция ждала лишь шанс… лишь ждёт шанс. Предо мной снова восстал тот же проклятый вопрос… Но Слово Давиана предало его. Под злобой я узрела Желание. Простое и чистое желание жить, и я… — Мириэм вновь задумалась, натужно сглотнув, — да, это верное Слово. Я соблазнила его. Соблазнила возможностью жить… взамен на молчанье. Так надо было, а иначе никак. Он согласился. Изначально того хотел. Негласный договор был скреплён Словом и Путём.       Гильберт выжил… благодаря тебе, Симеон. Но жатва оставила свой след. Его тело — испытание для Госпитальер. Испытание для каждого зрящего. Отпечаток чумы под одеждой… Касательно одеяний — во вкусе инквизитору не отказать… Он многое выстрадал. Ты можешь понять» — Но как бы не был крепок договор — он Еретикус. Думает и живёт, как Еретикус. Его Путь — Путь Еретикус… Его виденье затуманено. Слишком давно охотился. Слишком давно изничтожал ересь. Это… сказывается на сознании. Но не бойся его, Симеон. Я не позволю туману амбиций затянуться.       На душе стало спокойнее, знаете ли, гораздо спокойнее. Рассказала ли канонисса более того, чем мне должно было знать? Скорее да, чем нет. Впрочем, «широкие сознания» в любой момент могут это исправить… после того, как извлекут блокиратор из моей головы. Обдумываю эту беседу и раз за разом спрашиваю: кто из нас больше вытерпел? Кто больше потерял? Кто несёт большую ношу. Это настоящее слияние двух Путей. Обоюдное сочувствие, обоюдное понимание. Да, я считаю себя достаточно смышлёным для того, чтоб понимать смысл сказанного Мириэм. Ранее я бы много отдал за возможность такого «сближения» с самой канониссой… что же, я и отдал, сам того не зная. — Был бы ты девой, Симеон… Отменная старшая сестра, — кивнула самой себе Мириэм, вздыхая с усталой улыбкой на устах, — скажи, послушник… чего бы ты хотел? Из такого, что давно желал… — Эм… — Я остался в крайней растерянности. Канонисса предлагала мне благо на выбор? Я должен выбрать… сам? Даже и не задумывался о том, чего по правде говоря хочу. Когда-то были мысли гнусные, недостойные Слова, но сейчас они не имеют смысла… Знаете, из рода «подержать за руку» либо «поучаствовать в совместной трапезе» — банально, не так ли? Нет, это всё не то… Хм, а что если…

***

      Утро воскресило Санктум Знаний из мрака ночи. Лучи света слизывало его с колонн и полов, свисающих с верхов монастыря полотен, покрытых геральдическими узорами. Новая волна истощённых путешественников, податей, звучных молебен…       Эти несколько дней после освобождения для меня удались на славу: выспался, отдохнул, походил во вновь зашумевших стенах среди вновь углубившихся в обученье сестёр. Испытав моё тело на прочность, а также приняв мой вклад в стабильность Ордена, Сёстры Битвы в целом переменили свой взгляд и лицо в моём присутствии, однако это лишь дело времени, знаете ли. Их ярости нет конца… С особым подозрением на редко объявляющегося меня посматривала теперь Селестина. Не удивительно, ведь благодаря мне покачнулся её абсолют. Не скрою, что мне очень жаль за случившееся, однако что значило моё Слово против Слова палатины в то время? Тривиальный ответ…       Но этот день был непохож на прочие, и все собравшиеся в главном храме это прекрасно понимали наравне со мной. Пред сёстрами всей общности Санктума состоялось великолепное утреннее выступление канониссы, вновь расставившее приоритеты предельно ясно. Упомянула Мириэм сложившуюся ситуацию с главной её виновницей, необходимость дальнейших проверок для благополучия всей обители сестринства. Даже Давиан Гильберт, «верный своему делу инквизитор Ордо Еретикус», получил заслуженное внимание. — Ересь в стенах Санктума недопустима, сёстры! Путь Диалогус достаточно тернист… Не отдавайтесь в цепкие лапы Хаоса и не позволяйте ближней своей пасть туда! — Гремели стены в монастыре, — Уверяю вас, сёстры — вы не одни! Лишь собравшись единым Словом Диалогус, мы сможем одолеть эту скверну. Орден и Община… воедино! Славьте же Слово! Славьте же Путь! — Особенно запали в душу Слова о том, что всё пройдёт и ещё ярче воссияет светоч Бога-Императора. Я верю в это, отчаянно верю…       Что же касается меня, но канонисса не обмолвилась и Словом о невзрачном послушнике Симеоне. Впрочем, меня это совершенно не обидело, ведь я уже получил то, о чём давно мечтал, и что даже позабыл — место в первом ряду, прямо на главном алтаре!       Мне обозначили место чуть позади двух палатин, с которого открывался прелестный вид на весь интерьер монастыря с его многочисленными молящимися и слушающими. С другой стороны от нас уже ждали своего часа послушницы, готовые вновь облагородить храм благостными молебнами… Признаюсь, что этакое возвышение над Сёстрами Битвы мне нравилось, хоть и грешно так говорить. Упаси, Боже-Император, от мыслей подобных.       Также я был крайне удивлён тем, как Селестина смотрела на канониссу, выступавшую прямо перед нами, вполоборота. Моё восхищение и благоговение было невозможно сравнить с этой палитрой эмоций. Каждое повышение тона Мириэм отдавалось в палатине учащённым дыханием и мелкой, едва заметной дрожью. Как же силён их совместный Путь… Что же насчёт второй палатины, палатины Ордена, то она походила на статую, прямо как инквизитор, ни разу не дав почвы для размышлений. Даже лицо её не мелькнуло из-под капюшона, сколько я не пытался всмотреться. Самая загадочная фигура в Санктуме Знаний на данный момент, знаете ли…

***

      Спокойствие и благодать поселились во мне после той проповеди. Приближение к лику Бога-Императора в лице канониссы ослабило путы собственных дум. Что же, ради такого стоило пройти весь этот Путь…       Когда основная часть подошла к концу, палатины негласно удалились и я не нашёл ничего лучшего, чем и самому удалиться под молебны послушниц и вновь возобновившийся шёпот стен. Медленно двигаясь к своей родной обители, я вновь и вновь радовался тому, что до моей сгорбленной фигуры нет никакого дела. Кто-то усердно молился, кто-то учился, не зная сна; кто-то внимательно наблюдал за обстановкой, даже очень внимательно. Эти движения голов, рук, ног, глаз говорили о повышенной боеготовности. Любой выстрел из любого оружия, любое попадание от любого меча гарантировало страшную и неотвратимую гибель. Насколько же страшен был этот таинственный Ариман… — Прелестное жилье… для отшельника, — внезапный голос пробрал меня до кости, как только я вошёл в келью. Удивительная способность внезапного властного Слова, знаете ли, — или же еретика? Что же ты такое, Симеон-послушник?       Повернувшись на источник голоса, я столкнулся взглядом с подлинным инквизитором Еретикус в полутьме. Всё это время он недвижимо сидел на одной из множества кип книг, причём настолько недвижимо, что глаз попросту не заметил его при первом осмотре. Я застыл в одном положении, чувствуя близость вероятной гибели. Моему сознанию ясно предстали очередные потуги пробраться в него: я вздрогнул, но затем вмиг ощутил невидимую поддержку. Скорее всего это блокиратор, на славу работающий; головная боль уже не преследовала меня. — Всё такой же замкнутый… Чего же ты стоишь? Присаживайся, пообщаемся… — За мной закрылась дверь, громко хлопнув при этом. Подпрыгнул на месте, знаете ли.       Я присел на одну из ближайших ко мне запылённых кип со старыми текстами, кои мне не поддавались с самого моего здесь поселения. Сдержать дрожь страха я был не в силах. Но, к удивлению своему, в полумраке кельи я заметил развёрнутую книгу возле Гильберта… Он читал? Вернее, он понял? Но это же не его Путь… Хотя кто я такой, чтоб об этом раздумывать? Боже-Император, опять эта установка! — К превеликому сожалению, Сёстры Тишины и канонисса оказались не очень общительны касательно твоих подвигов. Полагаю, что ты расскажешь, не так ли? — Этот бур взгляда я был не в силах выдержать. Даже с учётом блокиратора было трудно устоять перед сокрытой мощью Святой Инквизиции.       Я рассказал ровно то, что рассказывал десятками раз сёстрам и канониссе на допросе. Голос мой немного восстановился, поэтому ход истории пошёл живее и активнее. К счастью моему, инквизитор не прерывал мой облачённый в Слово Путь, не задавал вопросы, не продолжал мои мысли. К несчастью, он всматривался в моё лицо будто малейшая перемена в нём для него предельно ясна… Об Анне я тоже здесь не упомянул, да и не заходила особо о ней речь, что радовало. — Хорошая работа, Симеон. Хорошая работа, — поощрительная формация Слова, — сам бы я не смог таким образом достичь истины. «Широкое познание» и статус инквизитора имеют свои ограничения; тебе удалось минимизировать их влияние. Мамзель Мириэм сделала отличный выбор…. Но не буду отрицать, что смог приобщиться к процессу. Да, да, ты не ослышался: возможно, сейчас мы бы с тобой и не общались, если бы я не подметил заговор за спиной. Стены имеют уши, Симеон… Пришлось вспоминать молодые годы с этими вашими «блокираторами». Давно я не скрывался ото всех в темноте… Но раз ты жив и в здравии — мне удалось.       Теперь всё становилось на мои места. Инквизитор очень хорошо общался с Изабеллой; именно Изабелла пришла мне на помощь, отгородив мой разум от ереси Катарины. Но раз инквизитор следовал за мной, то и Сестру Тишины он привёл… Единая цепочка событий. — Вы… Изабелла… — Попытался я облачить мысли в Слова, но страх преграждал этому путь. — Абсолютно верно. А ты умён, умён… Да, объединение псайкера и Сестры Безмолвья кажется удивительным, но при более близком рассмотрении — очень даже плодоносным. Изабелла… шикарная женщина. Кому, как не инквизитору Ордо Еретикус, знать о жизни вне общества, а порой даже и супротив него. Чужие среди своих, но отнюдь не свои среди чужих… — В общем так, Симеон. Задача уничтожать ересь в любых её проявлениях лежит на мне. Не палатине и канониссе, не Сёстрам Тишины и Сёстрам Битвы, а мне… Самодеятельность мамзелей Мириэм, Селестины и к ним приближенных не осталась в стороне от моего внимания, но она же, как ты понял, чуть не привела тебя к концу твоего «пути». Сейчас тебе в особенности «выгодно» со мной сотрудничать. Да и вовсе с Инквизицией, в те времена, когда ересь вокруг лишь дожидается меча и огня… В конце концов, стоит отблагодарить своего спасителя, подавшего руку помощи в самый тягостный момент…       Было предельно понятно, к чему ведёт инквизитор своё Слово. Я становлюсь разменной фигурой в регициде этих двух персон, Давиана и Мириэм, Ордена Малой Жертвы и Святой Инквизиции. Даже трёх, если учитывать загадочного Аримана…. Навязчиво в Путь просится мысль о чём-то большем, чем скрытность канониссы и предвзятость инквизитора. В среде Санктума что-то происходит, о чём я, его постоянный обитатель, не имею ни малейшего представления. А окружающие меня события являются либо фальшстенкой, либо сопутствующими ветвями большого неизведанного древа во внешнем дворе. Или просто стечение некоторых обстоятельств. Проклятие собственного разума — продумывать варианты наперёд, знаете ли… Банально. — Я понимаю… инквизитор. — Умён, действительно умён! — Кивнул брат Давиан, поднимаясь на ноги, — в таком случае следующим образом действовать будем. Принимаю тебя в неофициальные свои дознаватели, вот — гордись! Конечно, убивать и пытать строжайше воспрещается, а вот искать и находить — всецело разрешается. Приходи поутру в гостевой блок комплекса; там на двери инсигния начерчена, не ошибёшься… О всех курьёзах мамзелей Мириэм и Селестины тоже докладывай. Возможно, картина дополнится новыми деталями. Думаю, для нас обоих важно быстро обнаружить и уничтожить ересь, Симеон. Как ни как, мы здесь живём. — А если… не справлюсь, инквизитор? — Слабо протянул я, вспоминая тот долгий опыт обнаружения Катарины. Скорее всего, Гильберт, как представитель Инквизиции, запросит более быстрые результаты. — Это тоже возможно. Но результат необходимо максимизировать в кратчайшие сроки, поэтому… У меня есть прелестный стимул, если ты задаёшь подобные вопросы, послушник. Видишь ли… ты еретик, Симеон.       После беседы с канониссой это уже не было тайной, более того — казалось ясным и понятным. Родился и выжил вопреки всепоглощающей чуме, как минимум. Уже повод всецело исследовать мёртвое тело… Да и сокрытие Анны тоже легло тяжким бременем на мои плечи. Инквизитор прямолинеен и абсолютно прав, но отчего же стало так страшно? Отчего же вспотели ладони? — Может и сам этого не знаешь, но это так. Твоя жизнь на волоске, и меч под самым его корнем — в моих руках. Не скрою, что мамзель Дезо против моих методов работы и ограничивает мои возможности, но в нужный момент её напористость меня не остановит. Кто знает, окажешься ли ты под рукой в такой момент? Да и с Анной твоей… — Давиан задержал дыхание, наблюдая за моей реакцией. Я пытался её не показать изо всех сил, — …всё не так просто. Будет очень грустно, если единственная собеседница бедного послушника отвернётся от него либо же вовсе пропадёт в небытие…       Мысли, мысли… Мысли! Боже Всемилостивый, прости за эти мысли. — Полагаю, мы поняли друг друга… — Инквизитор остановился у двери, окатив меня сокрушительным взглядом уверенности и власти, — ты ведь умный послушник? Сможешь принять верное решение… Жду завтрашним днём поутру, Симеон.       Я остался наедине с собой, уставившись в одну точку. Гильберт что-то знает об Анне? Возможно даже то, что мне неизвестно. Тогда Анна уже в двойной опасности… В то же самое время не удастся с ней пообщаться так, как этого бы хотелось — Давиан лишь получит шанс прижать меня сильнее, хотя куда уж сильнее. Что же, выбора снова не остаётся. Единственный здесь нюанс состоит в том, что ради Мириэм мне самому хотелось обнаружить ересь. С инквизитором же меня ничто помимо холодного расчёта не связывает. Думаю, что он даже рад будет, если кто-то из еретиков уничтожит меня до того, как того еретика самого найдёт кара Инквизиции… Боже Всемилостивый, как же тяжко жить!