Академия надежд

      Свою жизнь Чанёль мог описать как безумно скучную и грустную. О нём не напишут книги, не возьмут интервью и не вспомнят после смерти, нарекая его гениальным человеком, оставившим след в истории. Пак буквально был никем в этом мире и только лишь пока жива его семья, о нём будут помнить хоть что-то.              Личная жизнь у мужчины являлась той ещё больной раной, которую лишний раз ковырять нельзя, чтобы она не начала кровоточить, принося Ёлю ещё больше боли и омерзения к себе. Сколько раз он начинал отношения — и все они заканчивались через пару месяцев. К счастью, обходилось без измен, скандалов и интриг как в каком-нибудь дешёвом сериале для домохозяек. Ему лишь несли бред про остывшие чувства, что он хороший человек и обязательно найдёт того самого, а сейчас так уж вышло, что их пути расходятся. Но Пак не удивился бы, если в какой-то момент список причин для разрыва отношений добавилась и измена — в своей удаче он уже априори был не уверен и понимал, что обречён до конца своих дней скитаться в гордом одиночестве, живя в холостяцкой квартире, давно потерявшей своё очарование и ждать неминуемой смерти. Когда мужчина покупал своё жильё, то был так воодушевлён, рисуя в своём воображении радостные моменты с близкими ему людьми, что теперь этот ранее сказочный оазис обернулся для него булыжником, который он тянул на себе, в надежде, что этот кусок камня когда-нибудь станет для него отдушиной.              Но шли годы. Ничего не менялось. Пассии в его жизни приходили и уходили, слабый огонёк в его душе гас, и все мечты сводились к тому, чтобы просто зарабатывать больше денег. Для чего именно — он не знал. На жизнь ему хватало сполна, все свои хотелки он мог исполнить запросто в тот же день, но работа была единственным смыслом его жизни. Маяком, к которому он следовал, наивно надеясь, что размер банковского счёта поможет ему стать менее одиноким, обрести гармонию и спокойствие, которого ему так не хватало.              Жизнь Чанёля изменилась ровно в тот момент, когда тётя позвала его в свою академию — закрытое учебное заведение, являющейся очередным её экспериментом, поддерживаемый правительством. Женщине наконец-то развязали руки, разрешая перейти от каких-нибудь кроликов, пачками убиваемых под её порой безумными идеями, к людям. Конечно, всё должно быть адекватно: никаких массовых убийств, абсолютная изолированность и исключение утечки данных, что могла запросто уничтожить весь труд Мойры, а также заодно выдать правительственных шишек. В последнем О’Коннелл была особо щепетильна, ведь там присутствовал и её личный интерес. На дядек, сидящих у себя в кабинете в дорогих костюмах и с ролексами на руке, ей было плевать, как и на их судьбу, если вдруг что-то пойдёт не так. Но к себе женщина относилась с заботой, поэтому каждое её действие было обдуманным, заранее проанализированным и содержащим в себе множество выходов на случай, если что-то пойдёт не так.              Пак согласился на эту работу от отчаяния. Обыденность его съела заживо, а бетонный мегаполис сдавливал в тиски, заставляя жить по своим правилам, отступать от которых было нельзя. Академия стала новым, уникальным ответвлением в его жизни, давшей Паку проблеск в его затянутом тучами разумом. Чанёль наконец-то мог почувствовать трепет, сравнимый разве что с влюблëнностью — окунание в ранее неизведанные чувства, от которых порхало в животе.              Но, как и на любой другой работе, здесь существовал свод правил, которые Чанёль выполнял с лёгкостью, чем не могли похвастаться остальные. Главным пунктом для трудоустройство служила возможность жить здесь, на территории учебного заведения, без возможности выезда куда-то в город. Ни на выходные, ни в отпуск, ни даже при каких-то экстренных ситуациях вроде смерти родственника. Это правило отсеяло примерно девяносто претендентов сразу — никто не хотел жить в таких ограниченных условиях даже за большие деньги и хорошие рекомендации. И только те редкие десять, в которые входил Ëль, были сейчас здесь. Клуб одиноких, никому не нужный людей, не привязанных к дому и семье.              Правда у половины всё-таки семьи были, но они имели не главное значение в их жизни. Кто-то и вовсе бежал от родни сюда, а кто-то пожертвовал собой ради денег, отправляемых на нужды семьи. Будь Чанёль более эмпатичным, чутким к другим людям и понимающим, он бы наверняка испытал немую гордость за ту страдающую часть сотрудников, но Паку было плевать. Его жизнь итак полна печали, чтобы он ещё переживал за других.              — А это безопасно?              Ëль держал в своей руке одну из пробирок с голубой жидкостью внутри. Всего их на столе было около двадцати.              — Можешь проверить на себе, если хочешь, — спокойно ответила Мойра, и Пак даже не знал, шутит она или же говорит серьёзно. Порой тëтю было не понять. — По идее, там нет компонентов, которые могли бы вызвать летальный исход, но… Ни в чём нельзя быть уверенной, верно?              Чанёль ничего не ответил, но на всякий случай вернул пробирку на место. Здесь, в лаборатории, пахло медикаментами, реагентами и ещё чем-то, что вызывало не самые положительные ассоциации, связанные с больницей. Одна лишь мысль о ней пробудила у Пака короткий приступ дрожи и омерзения, а в голове промелькнули самые негативные эпизоды, которые ему пришлось пережить.              Как же сильно он хотел стереть себе память и как же жалел, что ещё не придумали такого изобретения.              — Что ты скажешь о новеньком? — не отрываясь от смешивания, спросила женщина и поднесла пробирку к свету. — Бэкхён интересный мальчик, верно?              — Ничего особого, — Пак пожал плечами и сел в кресло, порядком устав стоять без дела. Зачем его позвали сюда, он всë ещё не понимал, хотя и примерно догадывался. — Пока ещё подозревает, нервничает и боится. Через неделю изменится. Таблетки действуют в очень щадящем режиме.              — Неделя — это слишком много. Нужно увеличить дозу.              Перестав рассматривать жидкость, Мойра кинула короткий взгляд на Пака и усмехнулась, видя на лице мужчины несменяемую усталость. Казалось, что Чанёль уже просыпается замученным и без сил, будто всю ночь разгружал вагоны и таскал тяжеленные мешки, а учитывая пристрастие Ëля к алкоголю, то иногда к его несчастному виду добавлялся ещё и запах перегара.              — Это, конечно, не моё дело, но выпивкой не спасëшься от одиночества. Это лишь иллюзия, поверь мне. Сама через это проходила, — Мойра отъехала от своего рабочего места на стуле, и, остановившись напротив Чанёля, серьёзно посмотрела ему в лицо. — Сначала тебе весело, здорово. Забываешься о всех своих проблемах, смотришь на мир через розовые очки, но потом случается несправедливый парадокс: чем дольше пьёшь, тем всё меньше веселит. И под конец даже алкоголь не помогает уйти в свой мирок, в котором было так комфортно и уютно, что уходить оттуда очень больно. В итоге ты пьёшь на автомате — просто потому что привык и не знаешь как иначе.              Женщина замолкла, давая время Чанёлю переварить сказанное, и только лишь потом продолжила:              — Ты знаешь всё и без меня, верно? Я просто хочу, чтобы ты перестал прятаться от проблем и встретил их лицом к лицу. Сами по себе они не исчезнут, Чанёль. То, что ты вытворяешь — самая настоящая деградация.              — Я знаю, — тут же ответил Пак, смотря куда-то в сторону кипы бумаг, находящейся здесь, по меньшей мере, неделю. — Понимаю это прекрасно, но пока ничего сделать не могу.              — Можно подумать, что ты пытался, — О’Коннелл отмахнулась, осознавая, что диалога по душам с племянником не выйдет, и вернулась обратно к своему столу. — Не забудь увеличить дозу Бёну.              Поняв, что находиться здесь больше не было никакого смысла, Пак встал и покинул лабораторию, неспешным шагом направляясь вперёд. Сейчас, во время занятий, коридоры были пусты, и Ёль ощущал себя удивительно свободным человеком, которому не надо подчиняться здешним правилам, ходить к преподавателям и потеть из-за оценок. Когда он учился в школе, то мечтал побродить по зданию, пока все его одноклассники корпели над тетрадями, решая задачи и поглядывая на часы в надежде, что время начнёт идти быстрее. И вот теперь эта мечта неожиданным образом исполнилась — он стал тем, кого боялся и в тоже время уважал. Пускай до преподавания его и не пустили, но Чанёль всё равно находился на одном уровне с учителями и имел какую-никакую репутацию даже среди работников. Все знали его как племянника директрисы и обращались с ним по большей части обходительно — проблем не хотелось никому, в том числе самым скандальным личностям, коих было приличное количество. Но не только связь с Мойрой повлияла на это, сам Ëль никогда не давал себя в обиду и мог ставить на место сразу же, как только чувствовал неладное. Пожалуй, наверное, именно поэтому друзей у него не было даже здесь. Никто не мог выдержать его сложный характер.              Следующий день начался с уже привычного обхода его группы, которой он выдавал «витамины» и следил за тем, чтобы их пили. Какими бы послушными студенты не были, рисковать и пренебрегать проверкой не стоило. Стоит Мойре узнать, что кто-то её ослушался — и придётся выслушивать часовую лекцию про ответственность и важность их миссии, чего Чанёль во второй раз уже точно не выдержит.              Комнату, в которой жил Бэк и остальные, Пак оставил напоследок. Все витамины находились в маленьких баночках, подписанных именем студента и даже количеством лекарств, чтобы случайно ничего не перепутать. Чанёль был вынужден вести отчёт, который сдавал директрисе после каждого обхода, и к его заполнению мужчина подходил с особой щепетильностью, боясь допустить ошибку. Свою работу он не считал значимой, но и не пренебрегал ей, ведь тётя ему доверилась, а это уже многого стоит.              В этот раз новенькому досталась двойная доза препарата. Увидев обилие таблеток, Бэкхён напрягся, сжав в руке баночку, и на всякий случай пересчитал таблетки ещё раз.              — Почему так много? — спросил он, подняв голову и посмотрев на смотрителя. — Разве я как-то провинился?              — С чего ты взял, что это наказание? — сразу же ответил Пак, протягивая баночку Джису, а затем Кëнсу. У них оставалось неизменное количество препарата, что не осталось незамеченным Бэком, и подозрения росли ещё быстрее. — Витамины нужны для поддержания иммунитета. Видимо, Мойра посчитала, что необходимо получше укрепить твоё здоровье. А вообще… Это не твоё дело. Пей.              Бэкхён хотел возмутиться снова, но, поймав на себе взгляд Ким, так и умоляющий остановиться, парень замер, а на его злость будто вылили ледяную воду, мгновенно потушив пламя.              Всё верно, он не должен задать лишних вопросов, а тем более пререкаться со смотрителем. Его и без того шаткий план был в отвратительном состоянии, грозясь рухнуть уже в начале. Так что Бён взял стакан с водой, закинул в рот половину таблеток и выпил залпом, повторив тоже самое уже со второй частью.              Пак, кажется, остался довольным этим, и в тоже время Бэкхёну показалось, что в его глазах промелькнуло разочарование. Ждал ли он продолжения? Считал, что Бён и дальше будет допытываться с витаминами, не подчиняясь правилам? Чтобы Ёль там не думал, Бэк не собирался жертвовать собой, чтобы показаться не таким, как все и подставить себя под удар. Лучше он сольётся с остальными и в самый последний момент покажет, что не так уж и прост, каким кажется внешне.              — Ах да, — Чанёль остановился рядом с дверью, в которую уже хотел выйти, — вместо занятий завтра будет лекция с утра. Не забудьте, — Пак покинул комнату, на ходу заполняя бумаги, и в помещении повисла тишина.              Бэкхён смотрел в одну точку около минуты, но когда он попробовал встать, то его внезапно покачнуло в сторону, а перед глазами начало плыть.              Последнее, что он помнил — как плюхнулся обратно на кровать и над ним склонились обеспокоенные соседи, в то время как Бён медленно проваливался в темноту.              А затем произошло это.