По волнам судьбы

      Вуд проследил за сменой вахтенных на палубе, хотя сменщики пару склянок назад основательно набрались в таверне на берегу. Испанское золото и взятые у француза деньги текли рекой, никому не хотелось покидать уютное пристанище, готовое предложить уставшим от скитаний джентльменам удачи все, чего они могли пожелать. Веселье длилось уже четвертый день: пиры, пьянки, игры, шлюхи — и всего две драки за это время без единой потери. Правда, веселье слегка омрачалось тем, что капитан не принимал в нем участия, а вместо этого сидел безвылазно в своей каюте и каждого, кто пытался потревожить его, неизменно посылал к черту.       Это беспокоило помощника, как и многих других, поэтому он и решился ненадолго прерваться. Настроение у него было отличное: хозяин таверны, голландец по кличке Одноглазый Петер, поставил им лучший ром, и Вуд с товарищами воздали ему должное, а потом славно провели время с развеселыми девками. По мнению Вуда, это было лучшее лекарство от любой хандры, которой сейчас усиленно предавался капитан.       — Поди к черту! — послышался из-за двери каюты хриплый рык в ответ на осторожный стук. Громыхнули по полу ножки стула.       Вуд не внял предупреждению, но толкнул дверь и вошел. С первого же шага его оглушила густая вонь перегара, хотя сам он все эти дни вовсе не отдыхал за столом, да и сейчас был слегка навеселе. Но при виде капитана и друга все веселье унеслось, точно сорванный штормовым ветром с грот-мачты флаг.       Барнет сидел в окружении бутылок, пустых и полных, навалившись всей своей тяжестью на стол. Давно нечесаные волосы закрывали ему лицо, грязная рубаха была разорвана почти до пояса, и Вуд заметил на иссеченной шрамами груди капитана свежие следы от ногтей. В налитых кровью, запавших глазах не осталось ни капли рассудка. Со стороны казалось, что капитан вполне серьезно намерен упиться насмерть.       — Ты бы поглядел на себя, Бен, — сказал Вуд, ибо не мог молчать, хотя голос разума взывал к осторожности: на столе перед Барнетом лежал заряженный пистолет. — Еще немного, и тебя даже ван Бирт не спасет.       — Хоть слово ему… скажешь… — пробормотал капитан едва различимо, — и я сам брошу эту… клис... тирную трубку… за борт…       — И где ты потом отыщешь нового лекаря? — подхватил Вуд. — Сам посуди: зачем все это? Что толку так убиваться? Что было, того не вернешь. Поехали лучше со мной на берег.       — Какая, к черту… разница… где мне пить… — хрипло выдавил Барнет, задыхаясь, и опрокинул очередной стакан. — Я хочу пить здесь… и буду…       — Разница большая — то взаперти, один-одинешенек, а то — в веселой компании. Шум, песни, девки. Метнешь кости пару раз — и сердце отойдет. Или прирежешь кого-нибудь, тут уж гляди сам…       — Знаешь, кто я, Джон? — медленно заговорил Барнет, уже ровнее, почти не заикаясь. Вуд молча уставился на него с терпеливым ожиданием: дать пьяному капитану выговориться — дело святое, лишь бы он не схватился за оружие. А тот продолжил: — Я кто угодно, только не мужчина и не джентльмен удачи. — Молчание, тяжелое, словно якорь, и глухой удар следующего опорожненного стакана по столу. — Я прикрылся женщиной, а сам сбежал, как… как трус, как последняя сухопутная крыса! — Рука вновь рванула воротник рубахи, и без того похожей на рубище нищего, потом вцепилась в волосы. — Из-за какого-то французского корыта…       — А что еще ты мог сделать? — попытался Вуд воззвать к остаткам разума, еще не пропитым за минувшие дни. — Ты чудом спасся сам. Кераньяк — не дурак и после твоего побега никому не позволил бы подобраться к своему дому. Подумай сам…       — Она осталась у него! — оборвал Барнет и хватил кулаком по столу, так, что заскрипели покосившиеся ножки и застонала столешница. — Он ей не поверил! Кто знает, что он с нею сделает…       — Ну, ты сказал, — возразил Вуд. — Кераньяк — не чудовище какое-нибудь. Если он даже тебя побоялся убить, как он сможет обидеть девушку?       — А, говори что хочешь. — Барнет вновь плеснул себе в стакан, разлив половину, смахнул пальцами лужицу. — Я просто скотина. — Он залпом проглотил содержимое стакана и тупо уставился в него. — Прикрылся женщиной, которую я…       — Да брось, Бен, — попытался Вуд еще раз. — Женщин на свете много. И ближайшие — всего в полусотне кабельтовых отсюда. Потерял одну — найдешь другую. Давай вставай, и пошли.       — Я люблю ее! — рявкнул Барнет на всю каюту, и Вуд поневоле попятился. — Сил моих больше нет! Ничего не помогает, хоть запейся. Закрываю глаза — а передо мной она.       — Вот, тогда пошли со мной. Когда приглядишь себе девку, так и сделаешь: закроешь глаза и представишь, что это она.       — Но я же буду знать, что не она! — Барнет поднялся с места, качнулся, будто на палубе в шторм, но устоял на ногах. Вуд покосился на пистолет. — На кой черт мне слушать, как подо мной стонет чужая баба, когда я хочу слышать ее, Анну! Слышать, видеть, держать вот этими руками, — он сжал кулаки и потряс ими, — и знать, что вот она, рядом!       Барнет рухнул обратно, едва не опрокинув стул, закрыл лицо руками. Вуд смотрел, как вздрагивают его плечи от беззвучных рыданий, и готов был от отчаяния провалиться на дно морское. «Видно, капитан и впрямь крепко сел на эту мель», — подумал он, — «и теперь зачахнет без этой девчонки. Хотя она стоит того, спору нет, хороша чертовка. Вот только как же нам всем быть?» Вуд примерно представлял себе, что делать, но как именно…       — Ну, и что ты здесь стоишь? — оборвал его размышления голос капитана. Вуд поглядел на него: сквозь пьяный дурман в глазах пробивались знакомые колючие искорки. — Живо греби к берегу да скажи парням: всем на борт. Мы плывем обратно. За Анной. А если кому что не нравится, — добавил капитан, прежде чем Вуд успел возразить, — пусть убираются прочь с моей «Сирены», хоть к морскому дьяволу, и ищут себе другого командира.       — А если все уйдут?       — Все, говоришь? — Опухшие веки прищурились. — И ты тоже?       — Ну, я-то тебя не брошу, что бы ни случилось, — сказал Вуд, — особенно теперь, когда ты надрался мало не до смерти. Да и прочие слишком любят тебя, чтобы…       — Тогда хватит болтать, и иди.       — Как скажешь, Бен, — ответил Вуд, не зная, радоваться ему или отчаиваться. — Но, может, подождем до утра?       — Подождем, — кивнул Барнет, — но скажи им сейчас. И вот еще что, Джон, — прибавил он уже в спину уходящему помощнику. — Помнится, наш старый голландский черт говорил, что у него есть какое-то средство… чтоб живее приводить в чувство после пьянки. Так вот, скажи ему: я согласен. Стерплю все, что угодно, лишь бы поскорее.       — Вот теперь я узнаю Бена Барнета, лихого парня и джентльмена удачи, — улыбнулся Вуд. — Ну, я поплыл, а ты лучше ляг да проспись хорошенько.       Барнет опять кивнул. Уходя, Вуд услышал скрип кровати, на которую повалился капитан, и этот звук отчего-то отозвался тревогой в его душе. Он плавал с Барнетом много лет и хорошо знал его силу, как и способность, если нужно, идти к своей цели, не сворачивая. Но гораздо сильнее сейчас Вуда беспокоило то, что скажет команда.

***

      Вечером следующего дня «Сирена» отплыла с приливом. Путь предстоял совсем короткий, немногим больше двух миль — именно такое расстояние разделяло бывший пиратский оплот и Эспаньолу, и порой в очень ясный день можно было различить с берега Тортуги очертания великого и прекрасного острова. Но пиратов «Сирены» не волновали его красоты. Большинство из них думали о том, как бы провернуть очередное дело, а некоторые тайком размышляли, стоит ли.       Как и ожидал Вуд, приказ капитана пираты встретили по-разному. Кому-то уже надоели гулянки на берегу, да к тому же закончились деньги, и хотелось опять выйти в море. Некоторые же, радуясь недавнему спасению, не желали вновь бросаться в пасть к акуле. Разногласия и начавшиеся было ссоры прекратил не кто иной, как Барнет, который лично встретил явившуюся утром команду и сумел отыскать нужные слова, хотя сам едва стоял на ногах после четырехдневной попойки и шарлатанского снадобья, которым его попользовал ван Бирт.       Барнет напомнил своим людям о том, что они недаром зовутся джентльменами удачи, и о той удаче, которую принесла им Анна. Напомнил, что девушка сделалась их полноправным товарищем, что все они привязались к ней и готовы были даже отдать за нее жизнь. И, наконец, пообещал разделить свою долю добычи за три успешных нападения между теми, кто согласится последовать за ним и освободить Анну.       — И как мы это сделаем? — послышался голос одного из новичков. Вслед ему потянулся жиденький ропот.       — Как — решим на месте, — ответил Барнет, которому тоже не давал покоя этот вопрос. — Скажу одно: если кто-то из вас боится подставлять свою шкуру под пули, я никого не стану принуждать, а пойду сам.       Теперь пираты возмутились по-настоящему — спускать обвинения в трусости было у них не в обычае — и на этом споры закончились. Барнет лишь ухмыльнулся в усы, довольный тем, что его задумка удалась. Если бы так же легко удалось освободить Анну!       Следовало еще подумать о наборе новых людей, и к вечеру перед отплытием команда «Сирены» пополнилась на добрых три десятка человек. Набором занимались Вуд и Мортон под руководством капитана; некоторые пираты привели из таверн недавних собутыльников, оказавшихся праздными. Барнет нашел время побеседовать с каждым, после чего заключил с ними по обычаю договор.       А сейчас в тающем свете месяца вдали виднелись берега Эспаньолы. Бухта, где «Сирена» пряталась в прошлый раз, теперь была пиратам заказана, но остров изобиловал другими удобными местами для стоянок. Одно из таких им посчастливилось отыскать — подальше от имения Кераньяка, зато ближе к Кап-Франсе. Именно туда, в порт, капитан собирался наведаться поутру, чтобы не поднять лишнего шума.       — У тебя так и не появилось никаких мыслей, Бен? — вполголоса спросил его Вуд, когда, взметнув тучу брызг, упал в воду якорь, а матросы убрали паруса.       — Сперва разведаем, а потом поглядим, — ответил Барнет. Выглядел он по-прежнему неважно, лицо отекло и покраснело от пьянки, зато в глазах вновь сверкала жизнь. — Что бы ни случилось, в порту наверняка хватает разговоров.       — С чего ты взял?       — Да с того, что странный человек — этот Кераньяк. Пытался заткнуть рот мне и Анне, зато не подумал о своих слугах, да и прочих зеваках, каких всегда полно в любом порту. Он может хоть из кожи вон вылезти, но его хваленой репутации скоро настанет конец. — Капитан помолчал и прибавил уж другим тоном: — Меня тревожит лишь одно: как он обойдется с Анной?       — Я уже говорил тебе, да ты и сам знаешь: у него не хватит духу на какое-нибудь скверное дело, он же строит из себя этакого честного-благородного чистоплюя. Да он мухи не обидит, не то, что девушку…       — Он-то да, зато этот его чертов помощник, Раваль, имеет над ним власть и может уговорить на любое, как ты сказал, скверное дело, а то и сам его провернуть. Держу пари, это он и надоумил Кераньяка украсть себе невесту, не иначе. Как бы мне не пожалеть, что я не пристукнул его насмерть тогда ночью!       — Если так, — усмехнулся Вуд, — тебе еще может подвернуться случай сделать это.

***

      Они прибыли в порт, когда солнце давно уже взошло, а часы в далекой крепости Кап-Франсе принялись отбивать половину десятого. Прибыли на шлюпке впятером: Барнет, Вуд, Жерар и двое матросов, Блейк и Дэнс. Мортон остался на «Сирене» за старшего. На всякий случай корабль и его команда пребывали в полной боевой готовности, хотя пираты сейчас рассчитывали не на драку, а всего лишь на разведку. Несмотря на недавние усиленные возлияния на Тортуге, все до единого — от капитана до юнги — были готовы действовать.       Пираты шли по кишащим моряками и рабами причалам и мостовым, прикрывая лица полями шляп и зорко всматриваясь, не видно ли где соглядатаев Кераньяка. Никто из них не увидел ни одной знакомой физиономии. Это одновременно обнадеживало и настораживало Барнета. На душе у него с самого утра было необъяснимо тяжело, словно он уже уверился, что с Анной произошло несчастье.       Начать расспросы пираты решили с «Индейского петуха»; по утрам народу там бывало немного, и девки не так назойливо липли к посетителям. И, что важнее всего, в этой таверне, ближайшей к причалам, всегда носились, как табачный дым и перегар над головами, все последние новости и слухи.       Таверна и впрямь оказалась почти пустой: за столами клевали носом с десяток посетителей, которые, по-видимому, начали кутеж даже не вчера, а третьего дня. Человек пять торчали у стойки, приценяясь к рому и табаку, кто-то заигрывал со служанками и получал то подзатыльник, то кокетливую улыбку. У стены рядом со стойкой хозяина стоял невысокий крепкий молодец, чей вид обличал пристрастие к хорошему рому. Как только он завидел вошедших пиратов, его румяное лицо посерело, колени подогнулись, и он съехал по стене на пол, не в силах выговорить не слова.       — Это он? — спросил Барнет у Жерара, который заулыбался по-акульи при виде трусливого вышибалы.       — Он самый, капитан, — кивнул боцман, сжимая и разжимая кулаки.       — Господа, ради Бога… — перепугался не на шутку хозяин, хотя привык к разного рода зрелищам и не отличался трусостью.       — Успокойся, — Барнет кинул ему несколько монет, — никто не будет никого убивать. Мы всего лишь побеседуем с твоим помощником и, если его ответы нам понравятся, так и быть, оставим его в живых, чтобы тебе не пришлось искать нового.       — Что вам опять нужно? — простонал несчастный Мабер, когда Барнет мертвой хваткой стиснул его локоть и вывел в переулок за таверной. — Я все рассказал, я больше ничего не знаю!       — А что ж тогда так струсил — чуть штаны не намочил — лишь только завидел нас, а? — Барнет прижал его к стене таверны. — Черт меня возьми, я бы выпустил тебе кишки за то, что ты натворил своей пьянкой! Ну да ладно, прощу, если…       — Я не виноват! — Мабер попытался вырваться, но капитан «Сирены» держал крепко. — Клянусь Богом! Вон, Жерар не даст соврать…       — А ты на меня не кивай, — пожал плечами боцман. — Я бы и сам тебя тогда прирезал, да мараться было недосуг.       — Говори: что нового у Кераньяка? — спросил Барнет. — Где девушка?       — Да откуда ж мне знать? — Мабер изобразил сущую невинность. — Я в тот же день, когда меня выгнали, пришел сюда, и хозяин взял меня вышибалой… повезло, можно сказать… Предложил мне комнату, стол и деньги неплохие…       — Поздравляю, — отрезал в ответ Барнет. — И, стало быть, никого из своих бывших товарищей ты с тех пор не видел — ни в порту, ни в городе, ни здесь? И не слышал ничего?       — Чтобы здесь — и не слышал? — усомнился Вуд. — Да сюда все сплетни стекаются. Надо бы, капитан, пустить ему кровь, чтоб заговорил поскорее…       — Я правда никого не видел! — Мабер побелел, как мертвец, по лицу катился пот. — Разве что… месье дю Раваля… на следующий день после того, как… ну, вы поняли…       — Где ты его видел? — вскинулся Барнет. Мабер охнул от крепкого удара спиной о стену. — Он приходил сюда? Один?       — Да, приходил, и был один. Он о чем-то толковал с хозяином, спрашивал о каком-то работорговце… как бишь его? А, Мануэль Мальдито, вот!       Барнет ощутил, как кровь отхлынула от лица; должно быть, он сейчас сделался не румянее этого Мабера. Но он заставил себя отбросить ненужные мысли и продолжил допрос:       — Зачем ему вдруг понадобился Мануэль? Говори!       — Богом клянусь, сударь, правда не знаю! — Мабер едва не плакал. — Только слышал, как пара моряков-бездельников — они почти все время торчат в «Петухе» — болтали о том, как на борт «Долорес», корабля Мануэля, привезли какую-то женщину в плаще, явно молодую и красивую, а был с ней месье дю Раваль. А потом он вернулся уже один, с ларцом, и вроде уехал. Вот и все…       — Все? — Барнет стиснул зубы и уставился в глаза французу. Бедняга задрожал еще пуще. — Ты ничего не путаешь?       — Не знаю, сударь, только говорю, что слышал сам. А на следующий день месье де Кераньяк отплыл отсюда, из Кап-Франсе, на «Немезиде», корабле капитана Ле Сажа. Куда — не знаю, не спрашивайте…       — Отплыл, говоришь? — Мабер кивнул. — А куда, не знаешь? — У несчастного аж растрепались волосы, так усердно он мотал головой. — Кто был с ним? Женщины точно не было?       — Нет, сударь, разве что две служанки, мулатки… но разве ж я их спутаю с мадемуазель? Ее точно не было. С ним отправился месье дю Раваль — куда ж без него-то? — с десяток слуг, да еще сундуки какие-то погрузили, тяжелые.       — А что это за корабль — «Немезида»? Военный?       — Нет, что вы, обычный торговец… ну, бывало, контрабандой грешили. — Мабер заискивающе улыбнулся. — Странно так с ним вышло: они едва-едва вернулись в порт — а на следующий же день снова ушли в море. Матросы с «Немезиды» сидели у нас в тот вечер, я слышал, как они дивились и даже ругались. Не иначе, им хорошо заплатили. Они потом трудились чуть ли не всю ночь, пока грузили на борт припасы.       — Сколько у них людей?       — Тоже не скажу точно, сударь… Человек двадцать-двадцать пять… да еще слуги… Чуть больше трех десятков выходит.       Мабер продолжал что-то лепетать — уверял, что больше ничего не знает, что ни в чем не виноват, и умолял не убивать его. Но Барнет его не слышал. Небрежные наброски складывались в картину, и она отнюдь не радовала. Многое оставалось пока непонятным, но в главном капитан «Сирены» убедился. Он переглянулся с товарищами.       — Вот же акулий потрох, шлюхин сын! — процедил он сквозь зубы и хватил кулаком о стену, так, что посыпалась штукатурка. — Держу пари, сам Кераньяк не догадался бы — его надоумил Раваль. Чтоб у меня рука отсохла за то, что я не добил его тогда!       — Да что уж теперь, — сказал Вуд. — Зато у нас уже кое-что есть, если только этот парень не врет.       Косого взгляда помощника, да и прочих пиратов, оказалось довольно, чтобы Мабер упал на колени.       — Клянусь, я не вру! Говорю, что видел и слышал, врать не буду! Мне-то что за дело до месье де Кераньяка, он меня выгнал! Да я и не жалуюсь, мне здесь получше будет, только не убивайте!       — Хватит валяться, встань, — велел ему Барнет. — Вон, на тебя уже таращатся. На кой мне черт тебя убивать? Живи да лакай ром, мне-то что? Но если сболтнешь кому про нас — тогда убью, понял?       — Понял, все понял! — Глаза Мабера бегали туда-сюда и порой стреляли в сторону порта, словно высматривая там что-то.       — Хватит уже косить, — сказал Барнет. — Мы не дураки, чтобы бросать якорь здесь. Так что поднять тревогу ты не сможешь, даже если захочешь. И не тряси головой, у тебя все на роже написано. Блейк, вернешься с ним в таверну да проследишь, чтобы он не смел никуда отлучаться и ни с кем болтать.       — А мы? — спросил Жерар.       — А мы пока проверим, правду ли он нам наболтал.

***

      Когда спустя час пираты возвращались на «Сирену», они везли с собой груз вестей. На свое счастье, Мабер не соврал, и слова его подтвердились, стоило только расспросить любопытных в порту. Вездесущие негры-рабы, от взора которых не скроется даже вошь в густой шевелюре, охотно поведали за несколько блестящих реалов, что некий «благородный господин», похожий по описанию на дю Раваля, доставил на борт «Долорес» молодую женщину, а вернулся уже без нее, зато с ларцом. Лица женщины никто не разглядел, зато все единодушно утверждали, что она была высока, стройна и темноволоса. А Блейк, который остался в «Петухе» приглядеть за Мабером, узнал из беседы с хозяином, что дю Раваль впрямь побывал в таверне и очень настойчиво интересовался Мануэлем и его кораблем.       В том, что таинственной женщиной была Анна, Барнет не сомневался ни на миг. И мысль об этом терзала его еще сильнее, чем недавняя вина. Она, благородная леди, порядочная, чистая девушка, его любовь, его душа — пленница паршивого работорговца, который волен сотворить с нею все, что ему вздумается. «Нет», — говорил он сам себе, — «я буду любить ее даже такую, что бы ей ни пришлось вынести от Мануэля и его людей. Лишь бы только она была жива и в здравом уме! Но сначала…» И капитан «Сирены» предавался сладостным размышлениям, воображая себе расправу над обидчиками Анны.       — Откуда начнем поиски, капитан? — спросил Жерар от имени команды, когда все собрались на палубе «Сирены», чтобы обсудить планы. — У Мануэля есть постоянные базы, но где именно…       — Где именно, я как раз знаю, — ответил Барнет, — да и вы все наверняка тоже. Самые крупные рынки у него — Куба, Ямайка и Панама. И в каждом он ведет торговлю в свое время. Даю правую руку на отсечение, если он не взял курс на Порто-Белло.       При упоминании города по палубе пронеслась волна шепотков — осторожных, восхищенных, довольных. Барнет видел по лицам своих людей, что они уже согласны, но не привыкли решать дела без споров.       — Далеко плыть, — заметил Прайс, — да к тому же мы потеряли несколько дней. Можем опоздать.       — Пусть далеко, — отозвался Барнет. — Зато, как мы слышали в порту Кап-Франсе, Мануэль идет основательно груженым. А мы — пустые, да к тому же не пробыли и месяца в море после последней чистки. Легко нагоним при попутном ветре. Я же не собираюсь брать «Долорес» на абордаж. Лучше будет выкрасть или отбить Анну на берегу. Да заодно и пробежаться как следует по городу.       — Хочешь повторить подвиг Моргана, Бен? — улыбнулся Вуд.       — Куда уж мне, — вернул ухмылку Барнет. — Да и людей у нас не так много для такого дела. Но мы и не станем брать город — только рынок, для этого нас достаточно, и пороха с пулями довольно. Думаю, никто из нас, кто уцелеет в этом деле, не останется с пустыми карманами.       — А если Мануэль уже успеет продать мисс Анну, когда мы приплывем?       — Если продаст, то горько пожалеет. — Барнет нахмурился, скрежетнул зубами. — Я отниму ее у любого, кто посмеет протянуть к ней свои лапы. А если тот успеет отчалить — догоню. Но сперва вытрясу все из этого черномазого сукина сына. Проткну ему брюхо и заставлю гулять вокруг пальмы, пока его вонючие кишки не намотаются на ствол до последнего дюйма. Или придумаю еще что-нибудь.       Это замечание пираты встретили смехом и дружным ревом. Кто-то принялся предлагать иные способы, завязался спор, и оставалось только пожалеть, что убить Мануэля, увы, можно будет лишь один раз. Все видели по лицу капитана, что, будь на то его воля, он охотно устроил бы работорговцу не меньше десяти казней подряд, и каждый раз — по-другому.       На этом сходка закончилась, и «Сирена» вновь покинула берега Эспаньолы. Когда остров скрылся из вида, Мортон, Вуд и прочие, кто оказался поблизости, услышали, как капитан произнес: «Век бы его не видать! Будь я проклят, если еще хоть раз ступлю на этот чертов берег!» К вечеру того же дня пиратский бриг обогнул западную часть острова и вышел в открытое море, взяв курс на юго-запад.       Несколько дней продолжались привычные всем шалости ветра. Барнет, никогда прежде не страдавший благочестием, всей душой молил Бога, чтобы не случилось бури. «Не ради меня — ради нее!» — твердил он мысленно, сам не зная, слышит ли его кто-нибудь. — «Она одна не даст мне сделаться зверем, который утопит Карибские острова в крови. Если я потеряю ее, то стану жечь и убивать без жалости, пока не встречу смерть в одном из боев!» И хотя ветер не давал капитану и матросам скучать, ни разу он не усилился до штормового, с каждым мгновением приближая Барнета к Анне.       Порой капитан задумывался: что, если ветер точно так же благоволит «Долорес», увеличивая с каждым днем и без того немалое расстояние между ними? Об опасностях, которые могут подстеречь в пути корабль Мануэля, как и прочие суда, он старался не помышлять. Гибель в буре или под пушками любого военного фрегата или капера была бы слишком жестоким ударом насмешницы-судьбы, которая и так изрядно позабавилась с тех пор, как пираты «Сирены» впервые пристали к берегу Эспаньолы.       «Где ты сейчас, Анна? Что с тобой? Ты надеешься и веришь, что я найду тебя, или смирилась и стала покорной рабыней этого скота? Нет, я не верю, ты не могла! Ты — леди удачи, тебя не сломить ничем!» Барнет вспоминал Анну во время очной ставки: она была тверда и знай себе утверждала, что обманула всех. А ему пришлось сыграть равнодушие, но как же он тогда терзался душой! И ведь не выдержал один раз. Но неужели можно было спокойно смотреть, как любимую девушку хладнокровно доводят до отчаяния и слез! Лишь однажды она взглянула на него — быстро, почти незаметно, чтобы тюремщики ни о чем не догадались. Но этого взгляда ему хватило. В нем читалась и безграничная вера: «Я знаю, ты спасешь меня», и уверенность в том, что они оба не выдадут друг друга, и беспокойство: она видела, что он ранен. Ей не на кого было надеяться, кроме как на него, и только поэтому он тогда сосредоточил все свои силы и хитрость на том, чтобы выжить и спастись. Пускай он один раз смалодушничал — он же не герой какой-то, а всего лишь человек. Но судьба даровала вторую возможность, а такие щедроты выпадают нечасто. Лишь бы не оказалось поздно!       Не было ни единой минуты, ни днем, ни ночью, когда бы Барнет не искал себе новых тревог. Он то принимался грызть ногти, то обрывал манжеты на рукавах, то теребил свою непокорную шевелюру. Рана в плече заживала, хотя порой капитана слегка лихорадило. Четырехдневное пьянство наряду с тяжким горем сумели сокрушить даже его железное здоровье.       — И что ты так трясешься? — сказал ему однажды Вуд, устав глядеть на душевные мучения капитана. — Ты ведь ничего еще не знаешь наперед. Вдруг Мануэль не обидел мисс Анну? Такой товар станет беречь любой торговец.       — Не в этом дело, — ответил Барнет с тяжким вздохом. — Ты не понимаешь, Джон, какая это зараза — любовь. Точно тебе всадили саблю в грудь: болит адски, а сдохнуть не дает. Никогда в жизни бы не подумал! Мне кажется, я не найду себе места, пока не отыщу Анну, пока не увижу ее, не сожму в объятиях…       — Ты, может, еще пришвартуешься в этой гавани, Бен?       — Если по-другому с нею нельзя, то да. А что — не я первый, не я последний. Другие джентльмены удачи, бывало, заводили не только подруг, но и жен, и держали их при себе. Почему я не смогу?       — Ха, да такая скорее сама станет держать тебя при себе! С нею даже не выпьешь толком да не погуляешь.       — Да и пусть. Пусть делает со мной что захочет, хоть веревки вьет — лишь бы она была жива!       — Из тебя совьешь, — буркнул в ответ Вуд, но в глубине души порадовался, что капитан хоть немного оживился и позабыл свою тоску.       «Сирене» предстояло плыть без промедления, не отвлекаясь на стоянки и налеты — впрочем, мест для стоянок с тех пор, как пираты оставили Ямайку севернее, впереди не ожидалось, разве что остров Олд-Провиденс, который Барнет рассчитывал тоже миновать. Что же до нападений, то «Сирене» повстречалось пока не слишком много судов. Легкую английскую пинассу, которую вынесло в открытое море буйным ветром, пираты едва сочли достойной внимания. Однако, Барнет по привычке остановил ее и расспросил моряков. По их словам, они были с Ямайки и занимались честной торговлей, хотя и не слишком удачно. Пираты поняли все без лишних слов и отпустили незадачливых контрабандистов, перед тем избавив от незначительных ценностей и более-менее пригодной одежды.       Второй им повстречалась в море голландская шнява, наверняка везущая неплохой груз. Но, помимо груза, на корабле, без сомнения, имелись хорошие пушки, а любое повреждение в морском бою грозило серьезно замедлить «Сирену». Поэтому Барнет воздержался от нападения, но приказал поднять голландский флаг. Обменявшись приветственным залпом, шнява и пиратский бриг разошлись вполне мирно, и каждый продолжил свой путь.       На четвертый день путешествия, после того, как склянки «Сирены» пробили полдень, марсовый углядел слева по борту еще один корабль — небольшую двухмачтовую шхуну под французским флагом, которая отчаянно сражалась с новыми забавами веселого ветра. Барнет подумал, что капитан шхуны, несомненно, очень спешит куда-то — как и он сам, и никакая добыча не заставила бы его задержаться в пути. Он уже открыл было рот, чтобы отдать приказ поднять французский флаг, когда некое чутье, как и острое зрение моряка, заставило его взглянуть на неизвестный корабль в подзорную трубу. От увиденного Барнет застыл на месте, позабыв обо всем на свете, руки его задрожали.       — Ты что, Бен? — спросил Вуд.       — Взгляни сам, — был ему ответ, сопровождаемый желчной ухмылкой. — Черт возьми, до чего же тесным стало нынче Карибское море. Но оно и к лучшему. Значит, этот сукин сын, Мабер, не соврал нам.       Вуд глянул в трубу. На борту французской шхуны виднелось название: «Немезида».