По волнам судьбы

      После тяжелого дня и бессонной ночи Дезире едва держался на ногах. И новый день не оказался легче: как оказалось, Барнет спасся от гибели и сбежал на «Сирене», ловко миновав и засаду на берегу, и военный корабль. Это заставило Дезире задуматься: странно, что пират бросил свою сообщницу. Впрочем, чего еще ожидать от такого негодяя? Своя шкура ему дороже. Был ли между ними сговор или нет, но ясно одно — жизнь этой женщины ничего не значит для Барнета.       Четверо солдат из форта Кап-Франсе погибли в ночной перестрелке, и два лакея оказались жестоко изувечены. Дезире до сих пор мысленно содрогался, вспоминая их раны, — явно нанесенные голыми руками, без всякого оружия. Да и дю Раваль едва остался цел.       — Будь он проклят, этот англичанин, — говорил раненый помощник, сидя в кресле. Он курил сигару, поминутно морщился от боли и порой касался перевязанной головы. — Что ни говори, рука у него тяжелая. Чтоб ему пойти ко дну вместе со своим корытом! А еще лучше — получить пеньковый галстук на шею!       — Лучше прокляни тот день, когда ты с ним встретился, — мрачно посоветовал Дезире, устраиваясь рядом, и тоже раскурил сигару от огня свечи. — И прокляни себя за то, что вздумал связаться с ним.       — Признаюсь, меня впечатлила его расправа с каким-то пьяницей в порту, — сказал дю Раваль. — Откуда мне было знать, что я сам сделаюсь его жертвой? — Он вновь потрогал раненый висок.       — Что проку теперь об этом говорить? — Сигара Дезире полетела на серебряный поднос, а сам он вскочил с места и заходил по кабинету. — Пират есть пират. И теперь он для нас недостижим. Да и пусть его; каков бы он ни был, болтать лишнее он не станет. Вопрос в другом: что нам делать с этой женщиной — Анной Сомерсет, как она себя называет?       — Вы же понимаете, сударь, — медленно заговорил дю Раваль под тихий плеск бордо, которое он принялся разливать по бокалам, — что отпускать ее нельзя, как и предавать суду. Таковы уж женщины по природе своей: они не умеют держать язык за зубами. Любая может проболтаться — если не по злому умыслу, так по досадной случайности. Ну, а суд означает неизбежную огласку — и гибель вашей репутации. Мы должны отыскать способ заставить эту женщину замолчать.       От этих слов и тона дю Раваля Дезире почувствовал, что кровь отливает от лица, а руки холодеют. Бокал с вином задрожал в пальцах.       — Ты говоришь об… убийстве? — прошептал Дезире.       — Ах, сударь, — вздохнул дю Раваль, — слишком уж вы мягкосердечны. Вы напрасно не применили к Барнету более суровые способы воздействия, хотя я предлагал, и теперь мы пожинаем плоды вашего благородства. Хорошо-хорошо, не будем об этом. Что же касается женщины, то мне известен способ обеспечить ее молчание, не прибегая к упомянутому вами убийству.       — Пока все твои советы не привели ни к чему хорошему, — проворчал Дезире. — Но говори.       — Если она уедет достаточно далеко, где никто не знает ни ее самое, ни вас, ни Сомерсетов, никому не будет дела до ее болтовни. А еще лучше — сделать так, чтобы ей самой стало не до пустых разговоров.       — Я думал отправить ее на Ямайку…       — Сударь, я поражаюсь вашей наивности! — Дю Раваль допил свой бокал и налил себе еще. — Вернуть девчонку домой, чтобы она всем раззвонила о вашем позоре! Не знаю, правду ли она говорила о Сомерсете и о своем положении в его доме, — скорее всего, нет. Но мы оба знаем, что такой человек, как сэр Чарльз, порадовался бы любому скандалу, связанному с вами и вашим неудачным сватовством.       — Тогда прекрати ходить вокруг да около. Говори, что ты задумал на этот раз.       — Мне стало известно, — протянул дю Раваль — нарочно, чтобы еще пуще распалить изнывающего от нетерпения Дезире, — что в порту Кап-Франсе уже не один день стоит шхуна одного весьма известного в своем кругу человека. Его зовут Мануэль Мальдито — и, поверьте, он вполне заслужил это прозвище. Занимается он работорговлей, возит черномазых из Анголы и Конго, но заодно не брезгует и белым товаром. А главное — не задает лишних вопросов. Что, если…       — Нет! — вскрикнул Дезире, зажимая уши. — И слышать не желаю, Луи! — Он остановился, тяжело дыша, руки его упали, щеки горели огнем. — Подумай сам, что ты предлагаешь, — обречь на столь ужасную участь молодую и красивую женщину, пусть даже она заслужила это своим обманом. Ты думал о том, что с нею будет?       — Я думал о том, что будет с вами, сударь, — сухо отозвался дю Раваль. — Вы не хотите проливать кровь — что ж, прекрасная черта для христианина. Отдать эту женщину под суд мы тоже не можем, как и вернуть домой, иначе вся эта история всплывет, точно масло на воде. Остается одно: она должна исчезнуть.       — Опять связаться с бесчестными негодяями, разбойниками… — Дезире рухнул в кресло, закрыл лицо руками.       — Более того: судя по тому, что я слышал о Мануэле, наш недавний знакомец-англичанин по сравнению с ним — просто святой. Зато с женщинами Мануэль обращается хорошо, если они красивы и могут пойти по высокой цене на рынке. И, что еще важнее, он отплывает не то сегодня вечером, не то завтра. — Дю Раваль помолчал. — Решайтесь, сударь, время уходит.       — Я не могу, Луи… — простонал Дезире, отчаянно цепляясь за собственные слова. Силы небесные, как он докатился до такого? Но Дезире понимал, что вскоре сдастся и согласится на уговоры помощника. Что еще ему остается?       Дю Раваль молчал, позабыв о недокуренной сигаре и о ране на голове. Он не сводил глаз с Дезире, и тот вновь поник под этим взглядом — и под тяжестью решения, которое вынужден был принять. Все его существо протестовало, заклинало остановиться. Но останавливаться уже было поздно.       — Я… я дам ей последнюю возможность, Луи, — прошептал Дезире после долгого молчания. — Если она расскажет мне всю правду, я отпущу ее и возьму с нее клятву о молчании. Если же продолжит упорствовать, я сделаю так, как ты мне советуешь.       — Вот это другой разговор, сударь, — оживился дю Раваль и вскочил с кресла. — Идемте.       — Нет, я пойду к ней один. — Дезире указал на повязку вокруг головы помощника. — Если она увидит, что ты ранен, она может задуматься о том, что же произошло, или догадаться, что Барнет сбежал. Пусть лучше она пребывает в неведении насчет его участи.       — Не знаю насчет нее, сударь, — заметил дю Раваль, — но, по-моему, Барнету она явно небезразлична. Я следил за ним во время очной ставки. Было видно, что его тревожит ее судьба.       — Так убедись еще раз, как она его тревожит, — с презрением отмахнулся Дезире, — если он сбежал сам, как последний трус, и бросил ее. Впрочем, разве может пират поступить иначе?       — Только не позволяйте ей разжалобить вас, сударь, — напомнил дю Раваль. — Трогательные речи, отчаянные взгляды, слезы, заломленные руки — о, женщины отлично умеют распоряжаться своим арсеналом. Будьте тверды и не поддавайтесь на ее уловки.       — Я же сказал тебе — все зависит только от нее. — Дезире подозвал одного из лакеев и направился в комнату пленницы.       Когда он постучал в дверь, никто не отозвался. Лакей Филипп поспешил отпереть под беспокойные возгласы Дезире, но опасения его оказались напрасны. Анна Сомерсет — если ее на самом деле так звали — стояла на коленях у постели, уронив растрепанную голову на руки, и как будто спала. Со стороны казалось, что она провела ночь в молитве и лишь недавно уснула, сраженная усталостью. На ней по-прежнему было платье, в которое она нарядилась вчера утром, — светло-серое, расшитое золотыми цветами. За ночь оно сильно помялось, а кружевные оборки на рукавах свисали лохмотьями, словно девушка яростно теребила их в волнении или отчаянии.       — Мадемуазель, — окликнул ее Дезире, мысленно возводя укрепления против ожидающих его слез и отчаянных жалоб. «Всего лишь правда», — напомнил он себе.       Девушка медленно подняла голову, и у Дезире поневоле защемило сердце. Она сделала это так, как сделал бы потерявший сознание от пыток пленник или жестоко наказанный раб, которого окатили из ведра холодной водой, чтобы привести в чувство. На лице ее виднелись следы слез, старые и недавние, глаза покраснели, волосы прилипли к щекам и лбу, на коже остались отпечатки от складок покрывала — словно шрамы или морщины.       — Что вам угодно, сударь? — тихо спросила она. Губы ее едва шевелились, голос звучал хрипло.       — Мне угодна правда, мадемуазель, — произнес Дезире, стараясь говорить как можно тверже. Вид пленницы поразил его до глубины души, и он отчаянно взывал к ней: «Молю тебя, скажи мне правду! Скажи правду, и я отпущу тебя, и не стану следовать тому ужасному совету, который дал мне Луи!» Но девушка вновь разочаровала его.       — Вы уже слышали ее от меня — вчера, — ответила она. — Больше мне нечего вам сказать.       — И вы по-прежнему утверждаете, что вы — племянница сэра Чарльза Сомерсета, по странному случаю удивительно похожая на свою кузину мадемуазель Кэтрин, и что пираты обознались, похитив вас вместо нее?       — Да, сударь. И, предупреждая ваши новые вопросы, которые вы мне уже задавали, скажу, что я не могла поступить иначе и раскрыть, кто я на самом деле. Если я и повинна в чем-либо, то лишь в трусости, чему извинением моя женская слабость.       — Не слабость, а упрямство, — не сдержался Дезире. — Сударыня, я даю вам последнюю возможность признаться. Скажите мне, как все произошло на самом деле, — от вашей правдивости зависит ваша судьба.       — Я уже все сказала вам, — был ответ, тихий, но твердый. — Поступайте со мною, как знаете.       — Что ж, — Дезире мысленно застонал от отчаяния; овладеть собой удалось ему с трудом, — да будет так. Встаньте и следуйте за мной. Филипп, — он обернулся к лакею, — принеси для этой особы плащ с капюшоном и жди нас внизу.       — Куда вы меня ведете? — спросила она, когда Дезире взял ее за руку выше локтя и повел вниз по лестнице. Где-то в коридоре мелькнули две тени и тотчас исчезли, только слабо прошуршали юбки. Не иначе, любопытные горничные. «Не забыть бы и им наказать, чтобы держали рот на замке», — напомнил себе Дезире, пока спускался с пленницей. Она вдруг остановилась, и ему пришлось рвануть ее за руку, чтобы заставить идти дальше. Девушка повторила вопрос, продолжая упираться, — она оказалась довольно сильной для женщины — и тогда Дезире ответил:       — Я прикажу отвезти вас в порт, где вы сядете на корабль, направляющийся на Ямайку. — «Боже, прости мне эту ложь, но я не могу поступить по-другому!» — И никаких возражений! — прикрикнул он, стоило ей вновь открыть рот. — Это лучшее, что я могу сделать для вас. Или вы предпочли бы отправиться под суд?       — Возможно, судьи были бы милосерднее ко мне, — едва слышно прошептала она и покорно позволила Дезире вести себя к дверям.       Ожидающий у двери лакей набросил на плечи девушки темный плащ, неуклюже натянул капюшон ей на лицо. Она попыталась поправить его, но Дезире остановил ее:       — Придется потерпеть, сударыня, вам недолго осталось прятаться. Да и смотреть вам тоже не на что.       Дезире вывел девушку во двор и передал дю Равалю; низко надвинутая на лоб шляпа скрывала повязку на голове помощника. Он взял пленницу за руку, посадил в закрытую карету и сам забрался следом. Прежде чем он закрыл дверцу, Дезире ухватил его за рукав.       — Делай, как ты предложил, Луи, — прошептал он. — Но пусть этот грех падет на твою голову.       — Одним больше, одним меньше, — пожал плечами дю Раваль. Дверца коротко хлопнула — словно выстрел из пистолета. Два лакея устроились на запятках, кучер-мулат подхлестнул лошадей. Дезире долго смотрел вслед тающему на дороге облаку пыли, пока экипаж не исчез вдали.       Яркое тропическое солнце нещадно палило и жгло Дезире, несмотря на опущенные поля шляпы. Или его жгла совесть?

***

      За все время путешествия до порта девушка не проронила ни единого слова. Лишь однажды она осмелилась заговорить, обратившись к дю Равалю, поневоле исполняющему обязанности ее тюремщика.       — Месье дю Раваль, — произнесла она, — могу ли я задать вам один вопрос?       — Если вам любопытно, куда мы едем и когда доберемся, то вы вскоре получите на них ответы и без меня, сударыня. — Он явно показывал, что разговор окончен, но девушка не умолкла.       — Нет, я хочу спросить о другом. — Она покраснела и опустила взгляд. — Это касается капитана Барнета… — Голубые глаза вновь устремили свой опасный, умоляющий взор на дю Раваля. — Скажите мне, что с ним стало? Он жив?       — Полагаю, — протянул по своему обыкновению дю Раваль, — капитан Барнет вскоре получит то, чего заслуживает.       Девушка невольно отшатнулась, ударившись о спинку сидения. С губ ее сорвался легкий вскрик, но не боли, а отчаяния.       — Вы хотите сказать, что его… казнят?       — Я ничего не хочу сказать, сударыня, — отрезал дю Раваль, которому уже начала надоедать эта бессмысленная беседа. — Думайте все, что вам угодно. Говорить об этом я не желаю.       Скрытая капюшоном голова девушки поникла на грудь. Ни рыданий, ни всхлипываний дю Раваль не услышал, словно пленница оцепенела от горя. И это потянуло за собой новую мысль: неизвестно, сговаривался Барнет с этой девушкой или же нет, но их явно связывали взаимные чувства, кто знает, насколько глубокие. Мысль поневоле возмутила — как и чем мог этот грязный морской бродяга за неделю завоевать девичье сердце? Впрочем, есть один верный способ, единственно привычный для подлецов вроде Барнета. Да и кто их поймет, этих девиц? Так или иначе, если она правда влюблена в этого пирата, то вполне заслуживает той участи, которая ее вскоре ожидает.       Когда карета прибыла в порт, дю Раваль приказал лакеям стеречь пленницу и никуда не выпускать, а сам направился на поиски капитана Мануэля Мальдито. Шхуна его, «Долорес», стояла чуть в стороне от прочих; к ней как раз подплыли две шлюпки, полные людей. Не иначе, Мануэль спешит скорее закончить погрузку своего «товара».       Дю Раваль отлично знал место, где можно раздобыть любые сведения, — ближайшую таверну «Индейский петух». Именно там он почти месяц назад свел неприятное знакомство с капитаном «Сирены»… Впрочем, зачем теперь вспоминать? Минуя полупьяных, несмотря на ранний час, посетителей и хорошеньких служанок в легкомысленных нарядах, дю Раваль протолкался к стойке хозяина. На миг ему показалось, что в толпе мелькнуло лицо этого негодного пьяницы Элуа Мабера, но он тотчас позабыл о нем. Хозяин был словоохотливым человеком, особенно при виде звонких монет, и мгновенно выложил все, что знал.       — Как же, как же, торчал тут почти неделю. А сегодня купил у меня ром, бочонков двадцать, да еще чуть не сманил моих красоточек Иветт и Элиз… Черт знает, чего он им там наплел, но этот черномазый свое дело знает. Стоит ему только увидеть милое личико, так сразу кошелек чешется, да еще кое-что. Ежели поспешите, сударь, то успеете перехватить его у пристани, пока он не поднял свой чертов якорь.       Дю Раваль прибавил к и без того щедрому вознаграждению еще с десяток реалов и зашагал к двери, не обращая внимания на перешептывания за спиной и зазывные улыбки служанок. К пристани ему пришлось чуть ли не бежать, но усилия оказались не напрасны: последняя шлюпка с надписью «Долорес» еще не успела отчалить, матросы с бранью вставляли весла в уключины.       — Шевелитесь, свиньи, не то капитан с вас шкуры спустит! — оглушительно орал на жуткой мешанине из французских и испанских слов высокий мужчина средних лет, по виду португалец, в лохмотьях некогда богатого камзола. Дю Раваль направился к нему.       — Прошу прощения, сеньор, — решительно заговорил он, не растягивая по обыкновению слова, — но у меня важное дело к вашему капитану. Думаю, оно его заинтересует.       — Плевать я хотел, что вы там думаете! — рявкнул в ответ португалец, схватившись было за пистолет, но прибавил: — Что еще за чертово дело?       — Насколько мне известно, сеньор Мануэль питает слабость к красивым женщинам, особенно белым, — забросил наживку дю Раваль и мигом заметил, как засверкали глаза работорговца. — Я могу предложить вам превосходнейший товар — молодую англичанку чистейших кровей — и не запрошу много. Но пусть сеньор сам оценит мое предложение.       — Валяйте, тащите сюда свой товар, — буркнул португалец и знаком приказал гребцам повременить. — Но если окажется дрянной…       — Сами убедитесь, — отозвался дю Раваль, не поведя бровью. — И не пугайте мой товар раньше времени. Я доверюсь оценке сеньора Мануэля и ничьей больше.       Со всех ног дю Раваль помчался к оставленной карете, около которой откровенно скучали два лакея, привалившись к дверце. Кучер клевал носом на козлах.       — Выходите, сударыня, — приказал дю Раваль, открывая дверь. Девушка вышла, слегка споткнулась, при этом капюшон свалился с ее головы. Дю Раваль тотчас натянул его обратно и прибавил: — А теперь молчите и не вздумайте открыть лицо, если вам дорога жизнь!       Кажется, она пробормотала что-то вроде: «Зачем она мне теперь?», но повиновалась. Дю Раваль потащил ее за собой, хотя чувствовал, что она не поспевает за ним, и порой подгонял: «Быстрее, быстрее!» Она хрипела за его спиной, задыхаясь, и не сдержала вздоха облегчения, когда он толкнул ее к шлюпке.       — Прошу, сеньорита, — отвесил издевательский поклон португалец, но девушка, по-видимому, слишком устала и запыхалась, чтобы заметить насмешку. Поэтому она просто села на банку, где велели, и застыла недвижным изваянием, закутанным в плащ.       Дю Раваль отыскал себе место рядом с нею, на всякий случай придерживая ее за локоть. Со стороны казалось, что она совсем потеряла волю к жизни и ей нет ни малейшего дела до того, куда ее везут и что ждет ее впереди. «Тем лучше», — решил дю Раваль. — «Меньше будет шума и криков».       — Какого дьявола ты там возишься, Хорхе? — послышался с борта «Долорес» могучий рев, мало напоминающий человеческий голос. — Мы ждем тебя уже почти час, ублюдок! Давно пора отчаливать!       — Новая, кхм, пассажирка, капитан! — отозвался португалец. В ответ раздалось нечленораздельное ворчание вперемешку с бранью, и Хорхе знаком велел дю Равалю поторопиться.       Девушка неуклюже перелезла через борт под довольные смешки матросов в шлюпке. Дю Раваль убедился, что с нею все в порядке, и обратился к стоящему в трех шагах от него мулату лет сорока-сорока пяти, одетому с претензией на убогую роскошь. Темно-алый камзол из тафты был основательно порван и перепачкан, зато оружие на поясе сверкало золотой насечкой. Грязный шелковый платок на голове не скрывал торчащих во все стороны курчавых волос, в темных глазах полыхало адское пламя. Несомненно, это и был сам Мануэль Мальдито.       — Ну? — проревел он на том же немыслимом жаргоне, который дю Раваль, к счастью для себя, неплохо понимал. — Показывай свой товар! Это она и есть?       — Что?! — зазвенел над палубой отчаянный девичий голос.       Казалось, ударь в этот миг молния в доски палубы под ногами девушки, она бы не перепугалась так. Оцепенение слетело с нее, точно сон, она откинула плащ за плечи и яростно уставилась сперва на дю Раваля, потом на Мануэля. При виде него она побледнела, как парус, ноги ее едва не подкосились, лицо исказил ужас. Мануэль тем временем одобрительно цокнул языком, подошел к ней и схватил за плечо.       — Как вы смеете меня трогать? — Она вырвалась — и тотчас упала на палубу, оглушенная пощечиной.       — Смею, сучка, ты теперь моя. — Мануэль вздернул ее на ноги, ненужный больше плащ упал на грязную палубу, точно тряпка. — Как тебя зовут? Что, не хочешь говорить? Ладно, потом скажешь. А пока поглядим, на что ты годишься.       Дю Раваль предпочел отвернуться, но потом не выдержал и не без любопытства смотрел, как Мануэль умело стиснул челюсть девушки, заставляя открыть рот. «Зубы хорошие», — одобрительно бросил он, затем по-хозяйски ощупал волосы, плечи, грудь и талию. Девушка попыталась сопротивляться, но Мануэль кликнул двух матросов, и те крепко держали несчастную, пока он заканчивал свой осмотр.       — Я бы дал тебе за нее сто пятьдесят тысяч, — сказал он дю Равалю. Глаза масляно засверкали, и он прибавил с ухмылкой: — Если только она девушка. Многие покупатели ценят нетронутый товар.       — Точно не могу сказать, — ответил дю Раваль, — но, скорее всего, нет.       — Ничего, сейчас проверим. — Мануэль обернулся в сторону кормы. — Эй, Ватани! Шевелись, старая карга, есть работа!       Откуда-то вынырнула чернокожая старуха в пестром засаленном балахоне, низенькая и почти лысая. Дю Раваль заметил тот дикий ужас, что застыл при виде нее на лице девушки — бледном, с багровым следом от пощечины и жгучим румянцем стыда.       — Давай, старая ведьма, — приказал тем временем Мануэль, — уведи эту красотку в каюту да проверь, все ли у нее под юбками в порядке. И сразу доложи мне. Да не вздумай врать, иначе изобью обеих, поняла?       Костлявые пальцы, сморщенные, точно у высохшего трупа, крепко вцепились в запястье пленницы. Та отпихнула старуху и бросилась прочь, но ее тут же схватили матросы. Мануэль подошел к ней вплотную и вздернул ей подбородок.       — Лучше слушайся, дрянь, не то я велю этим парням держать тебя, пока Ватани будет работать. Вряд ли тебе захочется, чтобы они задирали тебе юбки до самого пупа! А если ты уже успела где-то поваляться с мужиком, они охотно станут следующими.       — Не надо… — Девушка побелела еще сильнее, но попыталась придать голосу твердости. — Я сама пойду…       — То-то. — Мануэль проводил взглядом обеих женщин и обратился к португальцу Хорхе, по-видимому, своему помощнику: — А ты принеси деньги этому французу. Я обещал ему сто пятьдесят тысяч, если эта белая сучка окажется девушкой. Если нет, уберу пятьдесят.       Дю Раваль пожал плечами: неприятный торг уже утомил его, и хотелось поскорее покончить с ним. Неважно, сколько денег будет в этом ларце, который притащили матросы Мануэля. Пускай они не слишком утешат месье де Кераньяка, но хотя бы немного возместят ему убытки. Пока он размышлял, вернулась старуха и важно кивнула, глядя на хозяина.       — Эх, даже немного жаль, — вздохнул Мануэль, оглядываясь на узкую дверь, за которой скрылась пленница. — Я бы сам охотно усмирил этакую дикую кошку. Но дела есть дела — уж больно она хороша, жаль будет портить. Такая девка принесет мне много больше, чем я отдам за нее. Забирай! — Он пнул стоящий на палубе сундук и кивнул в сторону борта. — Да проваливай поскорее. Мы и так основательно задержались.       Дю Раваль небрежно откланялся и забрал ларец с деньгами. Матросы «Долорес» вмиг доставили его на берег. Когда он почти дошел до ожидающей его кареты, то невольно оглянулся: шхуна работорговца уже распустила паруса, матросы на палубе крутили лебедку, поднимая якорь. Скоро они уплывут навсегда, и вся эта дрянная история затеряется и исчезнет в необъятных просторах Вест-Индии.       Никто из слуг не посмеет проболтаться, он за этим проследит. Никто из них не бросит ни малейшей тени на репутацию хозяина, если не захочет оказаться на улице. Пример Мабера послужит назиданием всем прочим. Кто пожелает сменить привольную службу у месье де Кераньяка на неизвестность и постоянную угрозу? Нравы других плантаторов Эспаньолы отлично известны многим слугам, некоторым — не понаслышке. Постыдная тайна скроется за толщей дней и лет, хозяин отыщет себе другую невесту и вновь обретет счастье.       И все же оставался один вопрос, который слегка тревожил дю Раваля. Но, возможно, ему уже никогда не получить на него ответы.

***

      Дезире весь день просидел взаперти в кабинете. Когда вернулся дю Раваль и начал было докладывать подробности своей успешной миссии, он оборвал его и велел уйти. Сейчас ему не хотелось ни видеть, ни слышать кого-либо. Душа его терзалась от горькой несправедливости, и напрасно он искал себе пускай не утешения, но оправдания в извечном «мог ли я поступить по-другому?»       Взгляд Дезире блуждал по стене, где раньше висел портрет Кэтрин Сомерсет. Вчера он приказал убрать его из своей спальни, не желая больше видеть ее лица, ведь именно из-за нее он решился на эту безумную авантюру с похищением. Где же все-таки таилась правда? Лгал ли ему Барнет, лгала ли неизвестная девушка, назвавшаяся Анной Сомерсет? Мысль о собственной репутации уже не казалась столь мучительной. Дезире был уверен, что пираты не проболтаются: кому захочется рассказывать о своих ошибках и неудачах? Что же касается этой особы…       Дезире застонал от отчаяния. Суровый голос истины неумолимо упрекал его: да, он поставил страх за свою репутацию превыше чужой жизни, превыше чести и свободы молодой девушки. И дю Раваль тут ни при чем, он — всего лишь орудие. А настоящий виновник — он сам, Дезире де Кераньяк.       «Довольно думать об этом», — сказал он себе, успокаивая бешено бьющееся сердце. Рука сама потянулась за бокалом вина. — «Что сделано, то сделано, и обратить время вспять невозможно. Я должен жить дальше, жить так, словно ничего этого не было, словно это произошло не со мной. Иначе что толку мне унимать болтливые языки, если я сам обличу себя вернее, чем сотни сплетен?»       Мысль слегка утешила, как и мягкое рубиновое тепло, разливавшееся по жилам. Дезире прикрыл глаза, ощущая, как грудь поднялась в долгом вздохе. С этим вздохом ушли все тревоги, ушел докучливый голос совести, ушли сожаления. Веки сомкнулись крепче, сознание поплыло, увлекаемое тихой дремой, пока ее не разорвал, словно набат, голос дю Раваля:       — Сударь! Сударь, проснитесь! Срочные новости!       Дезире подскочил в кресле, недавно нахлынувшее успокоение исчезло, и сердце вновь забилось в неистовой тревоге.       — Что такое, Луи? — прошептал Дезире, чувствуя, что вести вряд ли окажутся добрыми.       — Помните, сударь, я говорил вам, что отправлял вслед за пиратами еще один корабль? Так вот, они вернулись сегодня. Капитан желает вас видеть, немедленно. Он даже мне ничего не сказал, но уверяет, что это должны услышать именно вы.       — Боже мой, когда же это закончится? — простонал Дезире, заламывая поневоле руки. Он ощущал, что не может больше держаться, не может владеть собой. Неужели грех его столь тяжек, что кары станут сыпаться на его многострадальную голову, пока не доведут до безумия?       «Последний раз», — утешил он себя мысленно. — «Последний разговор, последнее напоминание об этом грязном деле, и тогда я позабуду о нем, и никто не посмеет мне напомнить. Если этому капитану правда есть что сказать мне — пусть говорит. И пусть это окажется на самом деле важным известием».       Капитан Ле Саж, командир шхуны «Немезида», был человеком лет сорока, невысоким и коренастым, с пронзительными, как у всех моряков, глазами. На его одежде лежал отпечаток некоей небрежности, но причиной тому явно послужила спешка, а не отсутствие уважения к своему нанимателю. В руках капитан сжимал небольшой бумажный сверток, далеко не новый, но как будто долго хранившийся в запертом шкафу, а не на виду.       — Приветствую вас, месье де Кераньяк, — произнес капитан. — Месье дю Раваль упомянул, что порученное мне дело больше не имеет для вас прежней важности. Но мне посчастливилось пролить свет на некоторые его стороны, и они могут заинтересовать вас…       — Прошу, капитан, к делу, — поторопил Дезире словоохотливого морского волка. — Вы сказали, что располагаете новыми сведениями…       — Месье дю Раваль поручил мне проследить за пиратским бригом «Сирена» и удостовериться, что они выполнят задание; если бы пираты потерпели неудачу, мои люди должны были сделать это вместо них. К сожалению, наше путешествие затянулось из-за бури, в которую мы угодили буквально на следующий день после отплытия. По милости Божией мы спаслись и сберегли корабль, но основательно сбились с курса. Когда же мы прибыли на Ямайку, в город Порто-Мария, то оказалось, что пираты уже побывали там. Добрая треть города выгорела, суета стояла страшная, будто там строили вавилонскую башню…       — Не отвлекайтесь, капитан, — перебил его Дезире. — Вы что-то узнали о семействе Сомерсет? Прошу, поспешите.       — Слушаюсь, сударь. Что касается Сомерсетов, то они были и рады, и не рады. По несчастной случайности пираты ошиблись и похитили вместо мадемуазель Кэтрин другую девушку, мадемуазель Анну, ее кузину, племянницу сэра Чарльза, которая удивительно похожа на нее…       Дезире ощутил, как пол медленно уходит из-под ног, в глазах потемнело. Дю Раваль заметил это и кинулся к нему, подхватил под руку. Черная дымка слегка рассеялась, Дезире вновь увидел лица помощника и капитана Ле Сажа — встревоженные, испуганные.       — Ничего особенного, продолжайте, капитан, прошу вас, — выдавил Дезире, опускаясь в кресло. Голова казалась пустой, и в нее тихо, но назойливо стучала одна лишь мысль: «Она говорила правду!»       — Но случившееся так встревожило сэра Чарльза, — продолжил Ле Саж, — что он немедленно известил своего будущего зятя, месье Уэйна, который живет в Сент-Джонсе на Антигуа. И более того — на следующий же день Сомерсет снарядил корабль и отправил на нем свою дочь к жениху, чтобы они поскорее поженились, если я верно понимаю. Так что, когда приплыли мы, мадемуазель Кэтрин уже находилась в пути, мы не видели ее. Больше нам ничего не оставалось делать, кроме как вернуться назад, что мы и сделали.       — Что ж, — медленно произнес Дезире, поднимаясь, — я благодарю вас за службу, капитан, и обещаю возместить все расходы, которые вы понесли в этом плавании. Вы свободны.       — Это еще не все, сударь. — Ле Саж хрустнул своим свертком. — Дело в том, что пока мы, э-э, добывали все эти сведения, нам посчастливилось заглянуть в документы сэра Чарльза. Среди них мы и обнаружили вот эти весьма странные бумаги. Когда вы прочтете их, то, наверное, задумаетесь так же, как и я, зачем он хранил их. Сам я этого не понимаю, да это и не мое дело. Но, согласно документам, — бумаги с шорохом полетели на стол перед Дезире, — сэр Сомерсет разорил своего младшего брата и довел до самоубийства, и тем самым обрек на нищету свою маленькую племянницу. И эта племянница — та самая похищенная пиратами Анна — и есть настоящая наследница имения Сомерсетов.       — Где вы их нашли? — прошептал потрясенный Дезире, пока торопливо перебирал бумаги.       — Один из моих людей славно умеет отыскивать потайные замки, сударь, — без лишней скромности пояснил Ле Саж. — В стене, за панелью обшивки, прятался тайник. Там мы и нашли эти документы. Как мне кажется, в них не разобраться без умелого адвоката, но кое-что понятно и так. Сэр Сомерсет — еще тот мерзавец, почище любого вора или пирата.       Ле Саж продолжал говорить, но Дезире больше ничего не слышал. Строки писем плыли у него перед глазами. Старое завещание покойного Джорджа Сомерсета, в котором он назначает своей наследницей единственную дочь Анну. Дезире знал, что по английским законам дочери не имеют права наследования, но здесь, в Вест-Индии, эти законы многократно нарушались, если было выгодно. Судя по письмам, Сомерсет-младший преуспел больше старшего брата, и тот приложил все усилия, чтобы разорить его и отобрать богатство. Вот еще два письма на дешевой, измятой бумаге — от вдовы Джорджа, Анджелы Сомерсет. «Это мать Анны», — понял Дезире и содрогнулся. В одном из них она просит о помощи — получила ли ее эта бедная женщина? Скорее всего, нет. В другом, написанном как будто слабеющей рукой, — просьба не оставить малютку Анну. Неужели поэтому сэр Чарльз взял к себе маленькую племянницу? Слабо верится. Хотя… что там говорила Анна: Кэтрин любила ее, как сестру. Быть может, дело в этом?       Дезире поднял голову от бумаг. Дю Раваль и капитан Ле Саж смотрели на него в упор, словно ожидали от него чего-то. Должно быть, он уже долго роется в этих письмах и документах. Нет, на чтение всего уйдет не меньше недели. И этой недели у них нет. Нет ни единого дня.       — Она сказала правду… Ты понимаешь это, Луи? — медленно проговорил Дезире. Дрожащие ноги с трудом держали его, когда он поднялся. — Она, Анна Сомерсет, — настоящая наследница! На ней, а не на Кэтрин, я должен был жениться… должен жениться! По воле судьбы именно ее, а не Кэтрин, похитил Барнет и доставил мне. И, — голос его упал до замогильного шепота, от которого стало не по себе ему самому, — именно ее я сегодня приказал продать работорговцам!       — Вы не могли знать, сударь… — попытался неуклюже утешить его дю Раваль после долгого молчания. — Никто не мог… Если бы…       — Если бы не проклятая буря, вы бы узнали все намного раньше, — прибавил Ле Саж, по-видимому, тоже потрясенный до глубины души.       — Если бы я послушал свое сердце и свою совесть, а не твои рассуждения о сговорах, Луи, — прервал всех Дезире тем же тихим, страшным голосом, — то сейчас она была бы здесь, со мной. А вместо этого… — Он упал на колени и зарыдал.       Из черной бездны горя и отчаяния не было выхода. Сожаление и стыд вновь обжигали душу Дезире. Он не пытался искать виноватых — да и как их найти? Кто виноват во всей этой путанице страшных и нелепых ошибок, случайностей и подножек коварной судьбы? Но даже если виновных правда нет — что теперь делать?       И ответ пришел — пришел ясно, как утренняя заря. Если ты не смог предотвратить ошибку — ты должен исправить ее. Найти Анну Сомерсет, вернуть ей свободу и родительское достояние. Вымолить у нее прощение и вновь просить ее руки. Это будет достойное дело для любого мужчины, если он недаром зовется так.       — Капитан Ле Саж, — произнес Дезире, подняв голову, — как скоро вы сможете подготовить вашу «Немезиду», чтобы снова выйти в море?       — Признаться, сударь, — моряк почесал редеющие волосы на виске, — мы уже давненько не чистились, месяца с три, но это может и подождать. Что же до самих сборов…       — Послушайте, — Дезире поднялся на ноги и выпрямился, возвышаясь над собеседниками, — я заплачу вам сколько угодно, лишь бы вы подготовили корабль к путешествию, скажем, до завтрашнего дня. Это возможно?       Ле Саж задумался, потом кивнул, хотя складка между его густых бровей так и не разгладилась.       — Да, сударь. Если я немедленно отправлюсь в порт и сделаю нужные распоряжения, то да. Кроме того, придется прибавить жалованье команде — ведь мои люди не рассчитывали на новое плавание…       — Об этом можете не беспокоиться, я обещал возместить все расходы.       — И самое главное, сударь, — закончил капитан, — где вы намерены искать этого работорговца?       Вопрос едва не лишил Дезире дара речи. Об этом он не задумывался, поскольку никогда прежде не отправлялся в долгие морские путешествия. Ему представилась хранящаяся в резном шкафу карта Вест-Индии великолепной работы — Карибское море огромно, в нем не меньше сотни островов. С десяток мест можно будет отсеять сразу, но как быть с остальными?       — Да вы не печальтесь, сударь, — сказал Ле Саж, словно отвечая на его мысленные сетования, — найдем. Расспросим и найдем, главное — знать, где и у кого спросить. И, между прочим, ближайшее место, где можно навести кое-какие справки, совсем недалеко от Эспаньолы.       — Тортуга! — воскликнул дю Раваль. — Ну конечно. Браво, капитан!       — Вы думаете, что Мануэль мог бы… — начал Дезире, но Ле Саж прервал:       — Нет, торговать там он не стал бы. Зато где еще можно узнать о его базах и постоянных местах торга? На пиратском острове кто только ни швартуется, а с ними приплывают всевозможные толки и разговоры. Нам останется лишь отсеять пустые слухи, а потом — на поиски.       — Вы правы, капитан. — Дезире стиснул ладонями широкие плечи Ле Сажа. — А теперь ступайте и займитесь сборами. Я заплачу вам и вашим людям вперед — и вдвое больше, когда мадемуазель Анна окажется у нас на борту.       — Премного благодарен, сударь. — Ле Саж коснулся пальцами лба и удалился.       — Ступай за ним, Луи, — приказал Дезире, — и прикажи выдать ему нужную сумму на расходы. Только не смей давать те, что ты взял у Мануэля, — я не желаю пользоваться грязными деньгами.       — А по мне, деньги есть деньги, и на них не написано, как они добыты, — заметил дю Раваль, мигом повеселевший при виде решительного хозяина. — Напротив, это будет в некоей мере справедливо…       — Можешь оставить их себе, — отрезал Дезире, — или раздать бедным, хотя это не в твоих правилах. А теперь иди. Завтра же мы отправимся на поиски, и клянусь тебе, Луи, — он сжал кулак и взмахнул им, — я отыщу ее, где бы она ни оказалась.       — Помоги нам Бог, сударь, — ответил дю Раваль и прибавил себе под нос, покосившись на пустую стену, где недавно сияла на холсте надменной красотой мадемуазель Сомерсет: — И все-таки любопытно: с кого же из двух кузин тот проклятый художник написал портрет?