По волнам судьбы

      — Месье де Кераньяк! Месье де Кераньяк! Англичанин в порту! «Сирена» в порту!       Крик слуги прозвучал для Дезире, словно труба архангела. Случись в этот миг настоящий конец света, он не встревожился, не испугался бы так, не вспорхнуло бы, точно птица, его измученное ожиданием сердце. И тело невольно поддалось порыву. Дезире вскочил на ноги, привычные утренние заботы, в которых он искал забвения, сделались вдруг незначительными пустяками.       — Ты уверен, Мишель? Ты сам их видел? Мадемуазель Сомерсет с ними?       Пальцы Дезире вцепились в плечи слуги. Тот явно опешил, глаза на раскрасневшемся от быстрого бега лице едва не выкатились из орбит. Дезире собрался с духом, заставил себя разжать руки.       — Так что?       — Я видел только корабль, месье, самого капитана я не видел, а мадемуазель — тем более. Но зачем им было бы возвращаться, если не с удачей? Вот и месье дю Раваль говорит…       — Вернулись? — Вездесущий дю Раваль вбежал в кабинет. Все минувшие дни он самолично дежурил в порту, ожидая «Сирену», и лишь вчера вечером возвратился, утомленный. Сейчас же его лицо цвело счастьем — почти как у самого Дезире.       — Едем, Луи, немедленно. — Дезире повернулся к лакею Мишелю: — Вели конюху седлать лошадей, верхом мы доберемся быстрее. А ты, Луи, прикажи погрузить в коляску оставшиеся пятьдесят тысяч. Пусть приставят охрану и едут за нами вслед, и поскорее. Не желаю терять ни минуты. — Мишель отправился выполнять приказ, а Дезире добавил вполголоса: — Чем скорее мы покончим с неприятной стороной этого дела, тем лучше. Не хотелось бы, чтобы меня видели рядом с такими сомнительными личностями вроде этого капитана Барнета и его шайки.       — Разумеется, сударь. — Дю Раваль коротко кивнул. Дверь за ним захлопнулась, дробно простучали по коридору его каблуки. Остаток награды для пиратов давно был приготовлен и ждал своего часа. Как и сам Дезире.       Не помня себя, он кликнул другого лакея и велел подать шляпу и трость. Во дворе нетерпеливо били копытами оседланные кони, слышалась бойкая перекличка слуг. Солнце сияло так, как никогда прежде на памяти Дезире. «Сегодня», — подумал он. — «Сегодня я наконец-то увижу ее! А потом, когда она станет моей женой, вся эта грязная история позабудется, и я заживу по-прежнему. Только вдвое счастливее».       — Сообщите мадам Лорье и горничным: пусть готовятся к прибытию хозяйки. А к обеду пусть подадут самое лучшее; если дичи мало, пошлите охотников. И отправьте посыльного к месье Венсану: я жду его как можно скорее.       Дезире было радостно самому отдавать распоряжения дворецкому и лакеям: обычно этим занимался дю Раваль. Но бурлящее в душе торжество рвалось наружу, как кипяток из котла, и требовало действий. Дезире ощущал себя сейчас не степенным плантатором двадцати шести лет от роду, а несмышленым юнцом, который впервые влюбился и теперь не знает, как быть. Волнение и облегчение, страсть и надежда, тревога и сомнение мешались в его душе, готовые разорвать его, точно картечный залп. С немалым трудом он успокоил себя — хотя бы внешне. «Сперва дождись встречи, а потом тревожься», — родилась в голове спасительная мысль.       — Эх, сударь, не изводите себя пустыми тревогами раньше времени. — Дю Раваль привычно угадал его думы. Лошади давно были готовы, и помощник вдел ногу в стремя. Дезире последовал его примеру. — Лучше поберегите себя для мадемуазель Катрин.       — Как-то она меня встретит? — пробормотал Дезире, пуская коня в галоп. Копыта звенели, далеко впереди колыхалось море.       — Все в ваших руках, сударь, я уже много раз вам это говорил. — Дю Раваль подхлестнул своего коня и поравнялся с Дезире. На его румяном лице сияла беспечная улыбка.       До порта Кап-Франсе они доехали молча, пока коляска с деньгами тряслась позади. Путь показался Дезире не длиннее, чем до табачных плантаций, которые он, следуя заветам отца и деда, объезжал сам едва ли не каждый день.

***

      Дезире заметил их издалека, несмотря на суету и толкотню. В самом порту, рядом с двумя слугами, стоял белобрысый помощник капитана Барнета, Вуд, и несколько его товарищей. При виде их с дю Равалем тот стянул шляпу и небрежно поклонился.       — Рады вас видеть, сударь, — сказал он. Дезире кивнул в ответ, надеясь, что по его лицу не прочесть мысли: «Я тоже рад вас видеть — в последний раз». Но, казалось, Вуду не было дела до его неприязни. Он указал в сторону кораблей. — Капитан уже плывет, везет вашу мисс. Так что минут пять — и вашему ожиданию конец.       Дезире вгляделся из-под ладони, слегка прищурившись. Дю Раваль тут же услужливо протянул ему подзорную трубу. Среди портовой суеты, криков, ругани, полуголых носильщиков-рабов и целого муравейника снующих туда-сюда шлюпок Дезире увидел плывущих к берегу пиратов. А среди них…       Нет, девушку он заметил уже потом. Выпрямившись во весь рост, в шлюпке стоял капитан Барнет и смотрел, казалось, прямо на него. Дезире поневоле опустил трубу. Только мелькнувшее среди пиратских рубах женское платье слегка развеяло воскресшие в душе опасения. Он заставил себя не думать о Барнете и его подельниках и принялся дожидаться, слегка постукивая ногой по деревянной мостовой.       Шлюпка мягко ткнулась носом в берег, плеснула пена. Барнет спрыгнул первым и подал руку мисс Сомерсет. Когда рука девушки легла на ладонь пирата, Дезире поневоле скрипнул зубами: да как он смеет прикасаться к ней, неотесанный бродяга! «Впрочем», — напомнил он себе, — «ему наверняка пришлось и не так прикоснуться, когда он похищал ее». Дезире медленно выдохнул, раздув ноздри, — совсем как дед когда-то. Глупо ревновать ее к этому проходимцу. Но не лишним будет удостовериться, что пираты не допускали по отношению к мисс Сомерсет ничего непотребного.       — Приветствую, месье, — послышался чуть хрипловатый голос, который, как Дезире надеялся, он тоже слышит в последний раз.       Дезире невольно вздрогнул: он не заметил, погруженный в свои думы, что пираты уже приблизились. Колючий взгляд капитана пронзал насквозь, в усах пряталась недобрая усмешка, словно застывшая на его худом лице. Дезире вновь пробрала дрожь, но он тут же позабыл об этом при виде высокой, стройной девичьей фигуры в длинном плаще поверх платья.       — Позвольте представить вам мисс Кэтрин Сомерсет, — продолжал Барнет, словно не заметил той красочной палитры чувств, которая переполняла Дезире, — или же сделал вид, что не заметил. — Мы выполнили свою часть договора. Теперь выполните и вы свою.       — С радостью, — отозвался Дезире. — Скоро мои люди привезут в порт оставшиеся деньги. После чего, полагаю, мы с вами распрощаемся навсегда, капитан Барнет.       — Ваше желание вполне взаимно, — ответил пират, не тая презрения. Усмешка исчезла с губ, но не из глаз.       У Дезире перехватило дыхание от возмущения. Он не мог относиться к своим наемникам-пиратам по-иному, но обнаружить, что они презирают его не меньше, чем он их, оказалось неприятно и досадно. Он вновь овладел собой: эти ничтожества не стоят ни малейшей искры его гнева. Все его внимание устремилось к той, ради кого он и затеял всю эту сомнительную игру.       — Мисс Сомерсет. — Он взял ее за руку, поднес к губам тонкие пальцы. Девушка не отняла руки, ничем не выказала недовольства — она вообще держалась на удивление спокойно, будто на светской прогулке. Дезире задумался о причине, но поспешил продолжить: — Меня зовут Дезире де Кераньяк, и я приношу вам самые искренние извинения за то вынужденное насилие, которое было совершено над вами по моему приказу. Но у меня есть одно оправдание, способное пересилить сотню других в глазах женщины. Я люблю вас и мечтаю услышать из ваших уст, мадемуазель, что вы согласны стать моей женой.       — Вам не за что просить прощения, месье де Кераньяк, — ответила мисс Сомерсет мягким, звучным сопрано. Дезире тотчас подумал, что она должна великолепно петь. — Капитан Барнет объяснил мне ваше положение, и я готова понять вас. Более того, я должна вас благодарить, ведь вы избавили меня от брака с человеком, который мне отвратителен. Поэтому мне будет не слишком трудно и неприятно принять ваше предложение.       — Значит, вы согласны, мадемуазель? — Дезире едва не подскочил на месте и вдруг уловил на себе тяжелый взгляд Барнета. Тот стоял, скрестив руки на груди, и взирал на эту сцену с насмешливым интересом. Взгляд напомнил Дезире еще кое о чем, и он прибавил, обращаясь к мисс Сомерсет: — И, я надеюсь, эти пираты обращались с вами подобающим образом во время путешествия, мадемуазель? Если у вас есть причины жаловаться, только скажите, и…       — Мне не на что жаловаться, сударь, — прервала мисс Сомерсет. — Капитан Барнет и его люди вели себя со мной так, как подобает джентльменам, и мне не в чем их упрекнуть. Хотя условия были довольно суровы, несмотря на вашу заботу, они сделали для меня все, что могли. И честно заслужили свою награду.       — Да-да, конечно. — Похвала девушки в адрес Барнета и его пиратов пришлась не слишком по нраву Дезире. — А теперь идемте, экипаж, должно быть, уже подъезжает; на нем мы отправимся в мое поместье. Надеюсь, вам оно понравится, мадемуазель.       — Благодарю вас, сударь, я убеждена, что понравится, — произнесла она с легкой улыбкой.       Но, прежде чем опереться на руку Дезире, мисс Сомерсет обернулась к Барнету и его людям, по-прежнему безмолвно стоящим на берегу. Она присела перед ними в реверансе, склонив голову, и тихо произнесла: «Благодарю вас, джентльмены. Желаю вам удачи». Капитан что-то буркнул в ответ, но Дезире не стал вслушиваться. У него не было причин сомневаться в словах мисс Сомерсет, и все же он не понимал, как может она быть любезной с похитившими ее преступниками.       К ним подошел дю Раваль. Дезире представил его мисс Сомерсет, и он тут же сообщил, что экипаж прибыл. Навстречу им уже шли четверо слуг, двое несли ларец с деньгами. Дезире презрительно поморщился, услышав позади полные алчности возгласы пиратов. Сам он не чувствовал по отношению к ним ни малейшей благодарности — не более, чем к шляпе, которая защищает его от солнца, или к трости, на которую он опирается для солидности. В голове витала одна мысль: «А теперь убирайтесь отсюда, и поскорее».       — Я благодарю вас, месье де Кераньяк, от имени всей моей команды, — раздался голос капитана. Дезире пришлось обернуться. — Если не возражаете, мы задержимся здесь ненадолго. Нужно пополнить запасы пресной воды и… — Колючая, недобрая ухмылка всколыхнула в душе Дезире непонятную тревогу. — Вы понимаете.       — Вполне, — отрезал Дезире. — А вы, капитан, полагаю, тоже понимаете, что вам и вашим людям стоит молчать о том деле, которым вы были заняты на протяжении последних трех недель.       — Разумеется, сударь, мы же не глупцы и не спешим на тот свет. Можете не бояться за свою драгоценную репутацию. Если она и пострадает, то не по нашей вине. Честь имею. — Барнет небрежно щипнул поля шляпы, двое пиратов плюхнули ларец с деньгами на дно шлюпки, и она тотчас отчалила, направляясь к «Сирене».       — Луи, — вполголоса обратился Дезире к помощнику, — оставь в порту нескольких людей, и пусть приглядят за Барнетом и «Сиреной». Я желаю знать, когда они отплывут. И, думаю, будет не лишним поставить сегодня вокруг поместья двойную стражу.       — Вы боитесь нападения, сударь? — вмешалась мисс Сомерсет. — О, напрасно. Я слышала разговор пиратов — они собираются плыть куда-то… да, на Тортугу, если я верно запомнила. Они говорили, что это недалеко от Эспаньолы. — Она глядела прямо в глаза Дезире, и он ощутил, что ему будет нелегко возразить этой девушке или отказать в чем-нибудь. — Поверьте, им нет дела до вас, их интересует лишь одно — где потратить полученные деньги. И, насколько я успела узнать их, они предпочитают знакомые порты.       — Вы наблюдательны, сударыня, — с восхищением отметил дю Раваль. — Как вижу, вы станете моему другу и хозяину не только женой, но и верной помощницей.       — Разве не таков долг женщины по отношению к ее избраннику? — только и произнесла в ответ мисс Сомерсет и вновь устремила свое внимание на Дезире. Тот не смог не изумиться: ему прежде не доводилось видеть или слышать, чтобы женщина — кроме его покойной бабушки Луизы — так спокойно и стойко следовала всем поворотам извилистой тропы судьбы. Или же она успела смириться со своей участью во время плавания? Как бы то ни было, это делает честь ее уму и душевным достоинствам.       Подсаживая мисс Сомерсет в коляску, Дезире убедился, что дю Раваль, как всегда, не подвел. В порту остались трое надежных людей: Линье, Мабер и Дено. Все они были хитры и осмотрительны, отлично владели оружием и искусством кулачного боя. Не сомневаясь, что шпионы вскоре доложат об отплытии «Сирены», Дезире приказал кучеру отправляться.       По дороге он не сводил глаз со своей невесты. Она же не скрывала любопытства, глядя по сторонам с милым ребяческим восхищением. Дезире мысленно усмехнулся: должно быть, мисс Сомерсет мало что видела в жизни, кроме родной Порто-Марии, а прекрасная Эспаньола всегда найдет, чем удивить любознательного гостя. Но вскоре мысли Дезире сменились иными. Вернее, мысли исчезли вообще. Он мог только смотреть на нее — и любоваться.       Она походила на тот портрет, что висел теперь в его спальне, — и одновременно нет. Она была намного прекраснее и… живее. Синее платье, которое он сам покупал для нее три недели назад под руководством мадам Лорье, оттеняло голубизну ее чудесных глаз. Породистые черты лица удивительно сочетались с затаенной грустью во взоре, но Дезире счел это обычными девичьими страхами перед замужеством. Сердце его преисполнилось нежности. Он поклялся мысленно, что сделает все, чтобы развеять эти страхи и убедить мисс Сомерсет в том, что ей не найти более преданного и любящего человека, чем он.       Когда они прибыли в поместье, их встретили лакеи и горничные во главе с мадам Лорье. Дезире препоручил мисс Сомерсет заботам женщин, а сам удалился к себе, чтобы освежиться с дороги и переодеться. Он приказал подавать обед через два часа, решив, что мисс Сомерсет хватит времени на туалет и прочие хлопоты. Незадолго до того, как два часа истекли, прибыл посыльный и доложил, что адвокат Венсан покончил со всеми своими делами и явится завтра поутру, чтобы составить брачный контракт и уладить прочие юридические формальности.

***

      — Кого я вижу! Клянусь преисподней, это же Элуа Мабер!       — Жерар? — Доверенный лакей месье де Кераньяка осторожно огляделся, не видят ли его товарищи, с кем он беседует. Знакомство с боцманом «Сирены», его соотечественником и просто неплохим парнем, хотя и пиратом, оказалось самым приятным событием за последние три недели. — Откуда ты взялся?       — Э-э, приятель, лучше ты мне скажи, откуда взялся. Я же видел, как твой месье уехал в коляске с мадемуазель и прочими. Что же ты здесь делаешь?       Мабер помедлил с ответом. А потом понял, что судьба послала ему Жерара не напрасно. Сейчас он вытянет из него все про «Сирену», ее капитана и их планы. Желательно под добрый звон стаканов в «Петухе».       — Хозяин велел… — начал он, но Жерар перебил:       — Проследить, когда мы отчалим? Полно-полно, дружище, признайся, что я угадал. И скажу тебе сразу: нам таить нечего. Деньги мы уже поделили, но капитан сказал, что тратить их мы будем не здесь, а на Тортуге. Так что скоро попрощаемся. Вон, гляди: наши уже везут на борт последние бочки с водой. Сейчас закончат погрузку, и мы снимемся с якоря. И, коли так, предлагаю выпить на прощание.       — Раз ты при деньгах, то ты и платишь, — справедливо рассудил Мабер и взял Жерара под руку. Тот кивнул с довольной улыбкой.       — А то как же? За золото твоего месье — все самое лучшее!       «Индейский петух» встретил их привычным смрадным букетом запахов и веселым плеском выпивки. Белобрысая служанка Иветт с впечатляющими и мало прикрытыми формами звонко шлепнула какого-то пьянчугу по наглым пальцам, зазывно улыбаясь, и подошла к столу, за которым расположились Мабер с приятелем. Прежде чем отправить девицу за ромом, Жерар притянул ее к себе и одарил крепким поцелуем. Она высвободилась весьма неохотно, но, уходя за напитком, спросила:       — А где же ваш капитан?       — Зачах от тоски по тебе, красавица, — замогильным голосом протянул Жерар и тут же расхохотался. — Но не грусти, на Тортуге он быстро найдет себе утешение.       Служанка фыркнула, но с заказом не помедлила. Ловя взглядом каждую каплю, Мабер следил, как Жерар разливает ром по стаканам, и схватил свой так, словно не пил целый год.       — За добрую встречу и удачное плавание! — провозгласил Жерар. Мабер лишь согласно хмыкнул в ответ, уже делая из своего стакана первый глоток. Неудивительно, что дно показалось в следующий же миг.       — И еще по одному — за удачу! — прибавил Жерар, вновь наполняя стаканы.       Мабер по-прежнему не сводил глаз с темной душистой струи, звонко льющейся из бутылки. Вскоре он перестал считать выпитые стаканы, а на столе выстроился грозный бастион из новых бутылок, которые едва успевала приносить им Иветт. Размякший от сладостного тепла в желудке и тумана в голове Мабер не особо следил за тем, сколько пьет его собутыльник и пьет ли вообще. Сквозь пелену пьяного дурмана с трудом пробивалась мысль о хозяйском приказе. «Проследить, когда «Сирена» отчалит, и тотчас сообщить об этом». Но ведь пираты не уплывут без Жерара. А он — вот он, здесь, напротив. Так что еще есть время.       Мабер потянулся за новой бутылкой, но пальцы его ударились о крепкое предплечье боцмана «Сирены».       — Погоди-ка, дружище, — сказал Жерар. — Думаю, ты пропил еще не все мозги в своем котле, чтобы совсем ничего не соображать. Хочешь еще выпить? — Мабер кивнул. — Тогда слушай меня. Есть одно дело, совсем пустяковое.       — Какое дело? — Мабер ощутил, как хмель поневоле слетает с него. Несмотря на свою слабость, он знал, что хозяин никому не станет платить за скверную работу. — Если вы что дурное задумали…       — Дурное! Да нужен нам твой месье! — фыркнул Жерар, и у Мабера отлегло от сердца. — Мы недавно и побольше взяли. А дело простое: ты должен сегодня ночью сторожить черный вход со стороны садовой калитки; у твоего хозяина ведь каждую дверь охраняют. Оттуда выйдет мадемуазель, ты ее выпустишь, она быстренько перетолкует с нашим капитаном и вернется.       — А о чем ей с ним толковать? — удивился Мабер. — Раньше нельзя было, что ли? Или у него с ней это… шашни?       — Ну, ты придумал! — Жерар аж подавился ромом. — На кой черт она ему сдалась, он себе и получше найдет, и гораздо дешевле. Кончай-ка с вопросами, Элуа. И учти главное: за такой пустяк ты получишь все эти чудесные бутылки. — Он указал на гордую стеклянную крепость на столе жестом короля, дарующего верноподданному новое владение.       Мабер мигом позабыл все вопросы. Его рука дернулась сжать изящное горлышко новой бутылки, но Жерар опять остановил его.       — Не спеши. Сперва поклянись, что сделаешь все, как я сказал.       — Клянусь, Жерар, чем угодно! Все, что хочешь, только…       — Значит, по рукам. — Жерар протянул руку, Мабер вцепился в нее, словно умирающий от голода в кусок хлеба. — Ну-ну, будет, — поморщился боцман, и Мабер разжал пальцы. — Ты все понял?       — Понял, чего ж не понять. Я ночью стою на страже у черного хода, выпускаю мадемуазель, потом впускаю обратно. Так?       — Так. И если мадемуазель слегка задержится, ты не станешь поднимать тревогу. А чтобы ты поменьше думал и гадал, вот тебе еще — две тысячи реалов. — На стол тяжело плюхнулся кожаный кошелек, который едва не лопался от монет. — Надеюсь, это ты тоже понял?       — Да черт с вами — я же сказал, что согласен! — выпалил Мабер, не в силах оторвать глаз от кошелька. — Я ничего не знаю и знать не хочу. Ты мне платишь — я делаю то, что ты велишь.       — Вот и славно. — Жерар придвинул к нему кошелек и бутылки. — Благодари нашего капитана и выпей как следует за его здоровье. А мне пора на борт. Можешь доложить своему месье, что мы отплыли.       Когда Жерар поднялся и ушел, Мабер схватил бутылку и глотнул рома прямо из горла. В ушах у него звенело, по спине бежал ручейками пот. Славный напиток не мог утолить необъяснимой жажды. Не в первый раз Мабер вступал в сговор с разными людьми, предлагавшими ему хорошие деньги, но прежде это шло лишь на пользу хозяину. Как, например, плантатор и судовладелец месье Лекромб, который желал предложить хозяину выгодное дело, а тот отчего-то не желал с ним встречаться. Тогда Маберу поставили круглую сумму за то, чтобы он подстроил якобы случайную встречу с месье де Кераньяком. Мабер так и сделал, встреча состоялась, и теперь Лекромб и хозяин ведут дела вместе. Но нынешняя история казалась Маберу странной и непонятной.       Хотя так ли нужно что-то понимать, если тебе платят — и платят намного щедрее, чем сам месье де Кераньяк? А вздумай он отказаться или обмануть, за жизнь его никто не даст и пустячного камешка с берега. Правда, если эти пираты и впрямь задумали недоброе, он запросто сможет оказаться под подозрением, как часовой. И обличат его в первую очередь полученные от Жерара деньги.       Счастливая мысль пришла Маберу в голову после еще одного стакана рома. Кошелек тихо звякнул, улетев в глубины кармана. Сам же Мабер поднялся и подозвал служанку Иветт.       — Бутылки не убирай — я скоро вернусь, понятно? — Он хотел поцеловать ее в губы, но промахнулся, и поцелуй пришелся в шею.       — Слушаюсь, сударь. — Девица высвободилась из его рук, и он тотчас позабыл о ней, стоило ему выйти на улицу. Вскоре он заметил своих товарищей, которые тут же поспешили к нему, проталкиваясь сквозь толпу.       — Ты где пропадал? — спросил Дено.       — Следил, — ответил Мабер с таинственным выражением, подняв палец. — Боцман с «Сирены» угостил меня выпивкой и заодно выболтал все.       — Ну? Что? Какие у них планы? — насели на Мабера оба товарища.       — Планы… — Он поманил обоих, призывая нагнуться. — Да нет у них никаких планов. Скоро они отчалят и уплывут к морскому дьяволу на рога. Вон, глядите, уже закрепили шлюпки. Сейчас поднимут якорь — и поминай, как звали.       Дено и Линье посмотрели туда, куда указывал Мабер. «Сирена» готовилась отплывать: пираты суетились на палубе, кто-то полез на реи поднимать паруса. У Линье оказалась при себе подзорная труба, и он разглядел, как якорный канат медленно пополз вверх.       — Значит, — уточнил он, — можем вернуться к месье и доложить?       — Вы возвращайтесь, — сказал Мабер, — а я задержусь ненадолго — прослежу, куда они поплывут, потом вернусь. И, надеюсь, Жак, ты не будешь возражать, если я сегодня ночью стану сторожить черный вход со стороны садовой калитки? А то у меня голова гудит после угощения этого пирата.       Дено вовсе не был против: ночью куда лучше нести дозор в уютной сторожке, чем на открытом воздухе, где тебя так и норовят сожрать заживо москиты. Приятели с усмешками переглянулись — видно, угощение вышло на славу, судя по крепкому запаху, что исходил от Мабера, — и отправились к портовой коновязи, где оставили лошадей.

***

      Анна сидела за туалетным столиком изящной работы, пока две горничные-мулатки, Роз и Жанна, расчесывали ее наконец-то вымытые после долгого путешествия волосы. Порой она чуть поворачивала голову, чтобы девушкам было сподручнее, а сама тем временем разглядывала комнату, которую предоставила ей любезность месье де Кераньяка. Нельзя было не признать: она ожидала меньшего. И эта поистине французская, непривычная ей пышность казалась слегка странной в имении пускай удачливого, но самого заурядного вест-индского плантатора. Должно быть, он вправду не пожалел ничего для своей невесты.       «Бедная Кэт», — мелькнуло в голове Анны, пока горничные колдовали со шпильками, булавками, горячими щипцами для завивки и нитями жемчуга, — «а ведь все это могло бы стать твоим. И, пожалуй, здесь ты была бы много счастливее, чем дома или с этим мерзавцем Уэйном». Мысль мгновенно растворилась в потоке других, когда Анна принялась рассматривать картины на стенах, кое-где убранных шелковыми драпировками.       Пастушеские идиллии на лоне природы, чарующе прекрасные и величественные греческие богини, античные герои, великолепные в своей мужественности… «Леди Сомерсет упала бы в обморок, увидев такие полотна», — подумала не без усмешки Анна. — «А может, и не упала бы, а рассматривала бы тайком, любуясь и завидуя». С неохотой пришлось отвести взгляд от очередной картины и взглянуть в зеркало на полностью законченную работу Жанны и Роз.       Анна с трудом узнала себя: казалось, так чудесно она никогда прежде не выглядела. Впрочем, у нее почти не было поводов наряжаться: на все те нечастые приемы, которые давали Сомерсеты в Порто-Марии, ее не допускали. Сейчас же она казалась самой себе картиной в богатой раме, без которой ее красота не исчезает, но словно тускнеет и теряется.       Платье таинственно прошелестело, когда Анна поднялась перед зеркалом во весь рост. Бриллианты и жемчуга переливались в живом дневном свете, что щедро лился из высоких окон. Минуту-другую она любовалась своим отражением и безупречно сидящим — стараниями мадам Лорье — платьем. Старшая горничная давно уже удалилась, напомнив хозяйке о том, что вечером прибудет портниха, чтобы снять мерку для новых нарядов. Это слегка омрачило настроение Анны — дома ей часто приходилось, поскольку фигуры у них с Кэтрин были одинаковые, терпеть муки примерок вместо нее.       — Мадемуазель так красива! — послышался за спиной восхищенный и вполне искренний шепот Жанны.       — Если бы не вы и не мадам, — обернулась к обеим горничным Анна, — ничего бы не было. Вы помните, в каком виде я вошла в эту комнату? — Девушки смущенно потупились, пытаясь скрыть робкие улыбки. — Верно, лучше не вспоминать. Поэтому спасибо вам за все. Жаль только, что мне нечем вознаградить вас… — Анна задумалась на мгновение, а потом протянула обеим горничным по жемчужине из своего «приданого».       Смугло-румяные лица Жанны и Роз мгновенно посерели, девушки едва не шарахнулись прочь от протянутых к ним рук с жемчужинами. Казалось, ласковый голос молодой хозяйки не сразу дошел до их слуха, привыкшего к одним лишь упрекам.       — Берите, не бойтесь, — продолжала Анна. — Только — тсс! Пусть это будет наша маленькая тайна.       Горничные с благодарностью закивали, а потом удалились, перед тем несколько раз спросив, уверена ли мадемуазель, что они ей больше не понадобятся. Анна с улыбкой заверила их, что желает пока побыть одна и собраться с мыслями перед более коротким знакомством с женихом. Но следовать своим словам она не спешила. Когда за Роз и Жанной закрылась дверь, Анна принялась все так же рассеянно разглядывать комнату, бродила туда-сюда, небрежно пробежалась пальцами по струнам лютни. И лишь сыграв несколько строк, поняла, что подбирает на слух одну из песен, которую слышала от пиратов «Сирены».       Сердце ее разрывалось надвое.       Выросшая в богатом доме Сомерсетов, она никогда не имела ничего своего. Порой ей казалось, что у последних слуг и рабов больше прав, чем у нее. А взгляды, которые изредка бросал на нее сэр Чарльз, говорили о самой настоящей черной ненависти. Почему он терпел ее в своем доме, всегда было загадкой; хотя таково могло быть желание Кэтрин, искренне, по-сестрински любившей Анну, а сэр Чарльз и леди Сомерсет обожали дочь. «Да уж, обожали», — тут же оборвала себя Анна. — «Грош цена их родительской любви, если они готовы отдать ее за это чудовище, Уэйна».       Превратность — или, скорее, насмешка — судьбы готовилась обернуться роковой ошибкой. Пожалуй, было бы вправду лучше, окажись сейчас на месте Анны Кэт. Потому что она заслуживала такой жизни — и заслуживала любви месье де Кераньяка, и вполне могла бы сама полюбить его. Чего Анна, несмотря на всю эту изысканную роскошь, никогда не смогла бы сделать. Ибо, как ни глупо это звучит, сердце ее уже не принадлежало ей.       Она сама не понимала, чем Бен Барнет так привлек ее. Пират, грубиян, невежда, несдержанный на язык пьяница — но лишь на первый взгляд. Все эти качества были всего лишь издержками той среды, в которой он вырос. Доведись ему воспитываться иначе, он стал бы совсем другим. И все же остался бы тем, кто он есть на самом деле, — искренним, честным, отважным и даже по-своему благородным человеком, прятавшим за стеной грубости не такой уж скверный от природы нрав. Он не желал выпускать свой нрав на волю, но тот рвался наружу, как ветер в крохотную щель. И Анна чувствовала, что его влечет к ней не меньше, чем ее к нему. Она знала, что нравится ему, как женщина, и страшилась этого, ибо считала некоторые стороны любви, благодаря воспитанию леди Сомерсет, гнусными и чуть ли не греховными. Но Бен и здесь повел себя достойно, как истинный джентльмен. Он не воспользовался ни своей силой, ни ее слабостью, хотя неоднократно имел такую возможность. Разве не говорит один такой поступок громче сотен тысяч произнесенных слов?       Но не в этом было дело. Анна не сомневалась ни в своих чувствах, ни в Бене, и все же в душе ее зудел москитом противный голосок алчности: «Неужели ты вправду так желаешь стать леди удачи, бродягой, пиратской подругой? Милости Фортуны не вечны. И как бы ни был удачлив твой избранник, разве сможет он окружить тебя той роскошью, которую ты видишь вокруг? Дезире де Кераньяк уже боготворит тебя, готов исполнять любые твои прихоти. Разве ты этого не заслужила — ты, а не Кэт?»       Анна вскочила с кресла, оброненная лютня жалобно тренькнула. Руки сами потянулись закрыть уши, словно желая заглушить этот мерзкий голос. «Нет, никогда и ни за что! Я выбрала, я решила и не изменю своему решению. Зачем мне менять одну клетку на другую, пускай даже изящную и красивую? Я желаю быть свободной, как Бен. И мне никто не нужен, кроме него. А что до богатства…» — Анна огляделась вокруг, ноги сами принесли ее к туалетному столику, уставленному шкатулками и ларцами, — «кто помешает мне прихватить с собой кое-что?»       Размышления прервала Роз, доложившая, что обед подан.

***

      Стол месье де Кераньяка был великолепен; в голову Анне закралась мысль, что на таких обедах недолго и разориться. Аппетит ее мигом разыгрался, точно шторм на море, при виде блюд со свежезажаренной дичью — рябчиками, чирками, фламинго, чьи языки считались изысканным деликатесом, рыбой, овощами и фруктами, многие из которых Анна видела впервые. Но ее мало интересовало то, как они называются. Гораздо любопытнее было отведать их на вкус.       Два безупречных лакея, достойные королевского двора, прислуживали за обедом, разливали вино, словно угадывая заранее любое желание Анны. Месье де Кераньяк лишь поприветствовал ее и умолк — очевидно, чтобы она могла вдоволь насытиться. Когда же они перешли к десерту, Анна поняла, что нужно что-то сказать.       — Я благодарю вас, месье, — тихо произнесла она, — за вашу любезность и за тот прием, который вы оказали мне.       — Значит, мадемуазель, вам понравились подарки и ваша комната? — спросил он, слегка покраснев, и Анна ответила милой улыбкой. — Смею ли я мечтать о большем счастье? Ведь вся жизнь моя отныне — служение вам, дорогая.       — Вы очень любезны, сударь. — Анна опустила глаза — отнюдь не из скромности: этот полный восхищения и любви взгляд терзал ее совесть, как раскаленные клещи. «Нет». Столь честный, простой, добрый человек не заслуживал обмана. Но его не заслуживал и Бен. «Господи Боже, за что? Почему я должна делать этот страшный выбор?»       — Чем вы желаете заняться сегодня вечером, мадемуазель? — продолжал Кераньяк, не подозревая о буре в ее душе. — Мой сад к вашим услугам. Или же мы можем прогуляться по моим владениям, которые скоро сделаются и вашими.       — Благодарю вас, месье, но сегодня я предпочла бы отдохнуть — путешествие утомило меня. Но завтра, — слова жгли горло, но Анна произнесла их все с той же улыбкой, — я охотно разделю с вами прогулку. Приятно будет пройтись по земле, которая не качается.       — Конечно, как пожелаете, — мгновенно отозвался Кераньяк. — Завтра с утра нас ждут юридические формальности, зато после этого я полностью в вашем распоряжении. Мадам Лорье говорила вам о портнихе? Прекрасно. Прошу вас, не скупитесь, я предоставлю вам любую сумму на расходы. И, — он вновь покраснел до самых глаз — на сей раз от счастья, — пора позаботиться о вашем свадебном наряде.       — Вы правы, сударь. — Закончив обед, Анна удалилась, перед тем выслушав немало любезностей от молодого француза. Говорить он умел, спору нет, — он был начитан и явно получил прекрасное для Вест-Индии образование, несмотря на свое невысокое происхождение. Вырваться из тенет красивых словес Анне удалось, лишь напомнив Кераньяку о своей усталости. Он немедленно распрощался с нею, перед тем нежно поцеловал ей руку и явно желал получить иной поцелуй с намеком на большую близость. Но никаких вольностей он не допустил, и, когда Анна поднималась по лестнице к себе в комнату, она ощущала спиной его взгляд — он сожалел о том, что она уходит.       «Нет», — вновь оборвала она себя. — «Ты решилась — значит, отступать нельзя. Кераньяка жаль, но он скоро тебя позабудет. Кроме того, каково ему было бы узнать правду о тебе? Несомненно, он бы оскорбился до глубины души. Его уважение тотчас обернулось бы негодованием, а любовь — презрением. И он никогда, ни за что не поверил бы, что это всего лишь нелепая случайность, а не хитрый сговор».       После двухчасового визита говорливой портнихи Анна вновь отослала горничных, заявив, что собирается лечь спать пораньше. Резные часы на стене торжественно отбивали каждую четверть часа, в раскрытое окно вплывали нежные и пряные запахи тропического вечера, ветерок шевелил занавески, а Анна ждала. Из ее окна не было видно моря. Но сердце ее рвалось туда, к берегу, на качающуюся палубу «Сирены», где сейчас точно так же стоит Бен, смотрит в сторону имения Кераньяка и ждет своего часа.       ***       — Ничего не понимаю, Жак, — возмущался дю Раваль. — Ты сказал, что Мабер выпросил у тебя пост у черного входа рядом с садовой калиткой. Так где же он?       Дено лишь развел руками. Сумерки уже сгустились до темно-синего, а Мабер так и не вернулся в поместье. Вряд ли с ним могло что-то случиться — не такой он человек, чтобы дать себя в обиду. Затем Дено вспомнил, какая крепкая вонь хмельного шла сегодня в порту под руку с Мабером, и поспешил рассказать об этом своему начальнику.       — Когда этот пьянчуга явится, уговорю хозяина вышвырнуть его на улицу, — буркнул дю Раваль. — Довольно мы его терпели. А пока, Жак, становись на его пост.       Дено тотчас отправился, куда велели, продолжая мысленно бранить непутевого товарища.