По волнам судьбы

      — Я-то думал — старинное оружие, красивое, крепкое, пригодится. А оно — тьфу! Клинок едва держится. На кой черт кому сдалась такая шпага? — Пират по имени Блейк озадаченно почесал затылок. — И куда мне ее теперь — за борт?       — Дурачина, зачем за борт-то? — оборвал Жерар, руководивший дележом скромной добычи. — Ты глянь, какие камни в рукояти. За один такой камешек старый Эйб Смит отвалит не меньше тысячи реалов, а может, и побольше, если будет в духе. И рукоять, никак, золоченая, не меньше полуфунта.       Следующими стали резная шкатулка и пара серебряных канделябров. Последние потянули на четыре с половиной фунта каждый, зато шкатулка разочаровала: в ней оказались коралловое ожерелье и несколько пустячных безделушек. К ним же присоединили золотые серьги и цепочку с крестиком, снятые пиратами с Мэри Бойл; никто не задался вопросом, откуда взялись такие вещи у простой горничной.       Добыча отправилась до поры до времени в общую кассу. Скромность ее не особо огорчила пиратов — их ожидала впереди вторая половина обещанных Кераньяком денег. А подсвечники и прочую мелочь можно будет потом продать на той же Тортуге — благо, она недалеко от Эспаньолы.       Барнет следил за дележом вполглаза, слегка улыбаясь. Он пребывал в прекрасном настроении: дело прошло успешно, никто из его людей не пострадал, да еще сумели прихватить пускай и малую, но добычу. Попутный ветер вновь благословлял их, наполняя паруса «Сирены», небо на горизонте сверкало мирной лазурью, и никаких бурь впереди не предвиделось. Капитан содрогнулся от одной только мысли, но тут же выбросил ее из головы. Если ветер не переменится, они достигнут Эспаньолы меньше, чем через неделю.       Матросы занимались привычными делами. Порой участники ночной вылазки делились с товарищами своими впечатлениями, расписывая собственную храбрость и хитрость капитана. В этот миг с бака донеслись приглушенные женские крики и стук.       — Никак, наша леди очнулась, — бросил Барнету рулевой со знакомой усмешкой. Тотчас же к капитану подбежали несколько матросов.       — Ишь, разоралась, — сказал один из них. — Может, пойти да прикрикнуть на нее, чтоб сидела тихо? А не поймет, так треснуть…       — Не вздумай! — сверкнул глазами Барнет, и пираты невольно попятились. — Только посмейте тронуть ее хотя бы пальцем! Она же не пленница и не заложница, она — товар. А товар для продажи нельзя портить. Ладно, — он вздохнул, — пойду сам поговорю с ней и успокою. И нечего ухмыляться, — прибавил он на полпути, заметив кривые улыбочки и подмигивания. — Сдалась мне эта недотрога. Я же сказал: поговорю, и все.       Стук и крики становились громче. Барнет уже мог расслышать слова — девушка кричала: «Откройте, кто-нибудь! Выпустите меня!» Он усмехнулся было, но отметил, что удары в дверь были отнюдь не слабыми. В душе его невольно расцвело уважение, хотя он привычно остановил себя. Страх, подлинный животный ужас, мог пробуждать в любом человеческом существе, даже самом хилом, силы не меньшие, чем ярость или мужество.       Барнет коротко треснул кулаком в дверь, и стук прекратился, как и крики. Слабо скрежетнул засов, потом проскрипели петли двери. Барнет помедлил входить, словно ожидал, что девушка попытается вырваться из каюты. Но она стояла шагах в трех от него, только пальцы ее стиснули ворот халата у горла, так сильно, что побелели. Барнет невольно вспомнил, как она выглядела ночью, когда влажная рубашка облегала ее тело… Пришлось вновь оборвать себя, поскольку при этой мысли кровь его быстрее побежала по жилам, а к горлу подступил комок.       Казалось, мисс Сомерсет не подозревает о вызванных ею чувствах. Продолжая придерживать плотно запахнутый халат, она обратилась к капитану — скорее гневно, чем испуганно:       — Кто вы такой, сударь? Зачем вы похитили меня и куда вы меня везете?       Окно в каюте было совсем крошечное, под самым потолком, и пропускало мало света. Но и в этом свете Барнет смог разглядеть свою пленницу, хотя продолжал упорно именовать ее «товаром». Она в самом деле была хороша. Пускай и не писаная красавица, но эти мелкие несовершенства, вроде упрямого подбородка и немного тонких губ, придавали ей своеобразную прелесть, которую не сумел ухватить художник, писавший ее портрет. Барнет не представлял, как именно работают художники, но решил, что тот либо придерживается своих — весьма странных — представлений о красоте знатных дам, либо заставляет свои модели изображать надменные гримасы.       — Капитан Бенджамин Барнет, к вашим услугам, мисс, — произнес он, прерывая поток мыслей. Потом ему пришло в голову, что следует снять шляпу и поклониться, что он и сделал, насколько позволяла тесная каюта. — Прошу вас, не бойтесь, вам ничто не угрожает. Ни один человек на этом корабле не причинит вам зла.       — Тогда куда вы меня везете, капитан Барнет? — спросила она, пальцы ее слегка ослабили мертвую хватку. — Или вы действуете по чьему-то наущению?       — Вы угадали, мисс Сомерсет. — Капитан непринужденно уселся на сундук, а девушке оставалось только присесть на край узкой кровати. Она отодвинулась, заметив, что их колени почти соприкасаются. — Один французский джентльмен с Эспаньолы, безумно влюбленный в вас, не знал, как по-другому получить вашу руку. Я так понимаю, что он писал вашему отцу, и тот отказал ему. Тогда он нанял меня, чтобы я привез вас к нему.       — То есть… — Мисс Сомерсет медленно выдохнула. — За этим не стоит мистер Ричард Уэйн?       — Кто это — ваш жених, сударыня?       — Э-э, да. — Она быстро кивнула, а потом глаза ее вспыхнули жгучим любопытством. — Вы пират?       — Верно. Но пусть это не смущает и не пугает вас, — прибавил Барнет, хотя не заметил в ее чертах ни следа страха. — Как я уже сказал, мы везем вас на Эспаньолу, тому человеку, который нанял нас. А это значит, что с вами будут обращаться подобающе. К сожалению, эта каюта — лучшее помещение, которое я могу предложить вам; возможно, вам известно, что моряки не слишком гонятся за удобствами. Наша пища, думаю, тоже покажется вам грубой, но придется потерпеть — надеюсь, не больше недели. Что касается меня и моих людей, то никто не потревожит вас здесь. А сейчас позвольте откланяться, у меня много дел.       Барнет поднялся было, но мисс Сомерсет остановила его, ухватив за полу камзола.       — Нет, постойте, капитан! — Ему пришлось вновь сесть, хотя с трудом удалось сдержать гримасу и вздох досады. — Прошу вас, расскажите мне о моем… то есть, о том человеке с Эспаньолы, который приказал вам похитить меня.       — Хотите знать, молод ли он и хорош ли собой? — Барнет улыбнулся. Мисс Сомерсет не отвела глаза, губы ее разошлись в ответной улыбке. — Или вас более волнуют его богатства? Что ж, он обладает и тем, и другим, и третьим. Его имя — месье де Кераньяк, он плантатор, моложе меня лет на десять, и, думаю, дамы сочли бы его привлекательным. Что касается его нрава и прочего, то вам придется подождать до Эспаньолы, где вы сможете встретиться с ним сами. Надеюсь, этого вам довольно, сударыня? — Он вновь поднялся.       — Погодите, капитан. — Мисс Сомерсет бросилась вслед за ним. — Вы хотите сказать, что все время нашего плавания мне придется просидеть здесь, в этой каморке?       — Послушайте, мисс, — устало вздохнул Барнет, — я уже говорил, что не смогу предоставить вам никаких удобств. Поэтому сидите здесь смирно и набирайтесь терпения. Мое почтение.       — Подождите!       Барнет мысленно чертыхнулся, чувствуя, как его недавнее расположение к пленнице рассеивается подобно утреннему туману. «Силы небесные, это уже в третий раз! Что за настырная девчонка!» Он уже успел мельком посочувствовать Кераньяку, когда до него дошло то, о чем просит пленница.       — Вы сказали, что этот месье де Кераньяк намерен жениться на мне, — быстро продолжила девушка. — Мне кажется, ему не понравится, если вы привезете ему бледную, больную, невзрачную невесту. А именно такой я сделаюсь, если вы станете держать меня взаперти, да еще целую неделю, как вы сказали. Здесь даже окно не открывается и очень душно, как в тюрьме, и, прошу прощения, скверно пахнет. Знаете, капитан, однажды матушка посадила меня под замок в наказание, и я за три дня превратилась в тень себя самой. Вы же не желаете, чтобы… — Чего вы от меня хотите, мисс, — чтобы я позволил вам выходить на палубу? Это невозможно. — Барнет старался говорить как можно резче, давая понять, что не примет дальнейших возражений. Но девушка не отставала:       — Почему? Или вы опасаетесь, что ваши люди…       — Моим людям на вас плевать, и довольно об этом. Считается, что женщина на корабле — не к добру, так что не стоит искушать моряков напрасно. И молитесь, чтобы Бог послал нам попутный ветер и добрую погоду, — иначе во всех бедствиях обвинят вас, и я ничего не смогу сделать, чтобы вас защитить.       — А вы, — она слегка покраснела, — тоже считаете, что женщина на корабле — не к добру?       — Неважно, что я считаю, — ответил Барнет после мгновения замешательства. — В моем положении трудно говорить о чести, сударыня, но обычаи, принятые у джентльменов удачи, не позволяют подводить тех, кто поручил нам некое дело, да к тому же заплатил задаток.       — По-видимому, капитан, — сказала она, — вы обещали месье де Кераньяку доставить меня к нему живой и здоровой. Так вот, последнего пункта вам не удастся соблюсти, если вы запрете меня на целую неделю здесь, в этом тесном сундуке. И потом можете пенять на себя и на свои хваленые обычаи.       Барнет едва не ударил ее. Но вовремя сдержался, ограничившись ругательством сквозь зубы. По-видимому, мисс его не поняла — к счастью для себя. Она лишь смотрела ему в глаза, спокойно и упрямо. «Будто чувствует себя здесь хозяйкой, шельма!» — подумал капитан. — «Ишь, хитрая сучка, знает, какой картой бить». Как ни крути, девушка была права. Барнету не было дела до недовольства Кераньяка, но тот вполне мог при виде изможденной дамы своего сердца обвинить команду «Сирены» в нечестности, а главное — отказаться выплачивать остаток денег. А капитан Барнет ценил свою репутацию почти так же, как добычу. Позорно будет потерять ее в глазах этого французского мальчишки.       — Так что же вы решили, капитан? — вырвала его из потока дум мисс Сомерсет. Она смотрела на него с некоей почти детской доверчивостью, хотя ничего ребяческого в ней не было. Словно не сомневалась, что выйдет так, как она хочет.       — Черт с вами, сударыня, будь по-вашему, — отмахнулся Барнет. — Можете выходить, когда вам угодно, только не мешайте моим людям. И, надеюсь, у вас хватит ума не прыгнуть за борт или выкинуть какую-нибудь подобную женскую штучку.       — Вы считаете меня дурой, капитан? — Вот теперь она казалась возмущенной. — Зачем мне это? Я не собираюсь умирать, зато я никогда прежде не путешествовала на корабле и мало что видела. Мне было бы любопытно…       — Думаю, вы найдете на моей «Сирене» мало пищи для своего любопытства, — отрезал Барнет, хотя чувствовал, что не может больше говорить с нею таким тоном. Она вела себя совсем не так, как он ожидал бы от подобной особы: не кричала, не рыдала, не угрожала ему всеми земными и небесными карами, но и не дерзила сверх меры, всячески выказывая презрение. Ее внутреннее достоинство поневоле вызывало уважение, а воля ее была не слабее его собственной.       Барнет коротко кивнул девушке, развернулся — и застыл на месте от очередного вопроса:       — Но… что мне надеть, капитан? Не могу же я выйти на палубу в этом? — Она развела руками, указывая на свой более чем легкий наряд. Запахивать халат она уже не трудилась.       — Месье де Кераньяк позаботился об этом, сударыня. — Барнет слегка пнул сундук. — Здесь вы найдете все необходимое. Не знаю, насколько впору оно вам придется, но ничего лучше мы не сможем предложить вам. У нас не принято держать на борту женские тряпки.       — Благодарю вас, капитан. — Мисс Сомерсет присела в реверансе. — Простите, что задержала вас. Сейчас же, если позволите, я желаю одеться.       Барнет смерил ее испытующим взглядом. Нет, за ее словами не крылось ни тени скрытой или явной издевки. Он вновь кивнул ей и вышел, вовремя вспомнив, что нет нужды запирать дверь каюты снаружи. Когда он не без тайного удовольствия уходил, то услышал, как хлопнула крышка сундука и зашуршала ткань. «Ох уж эти женщины», — хмыкнул Барнет, но уже без прежнего раздражения. Теперь пленница начинала казаться ему слегка забавной.       — Ну что? — спросил подошедший Вуд. — Вроде притихла.       — Да она и не особо кричала, — ответил Барнет, слегка поправив курс. — Ты только подумай, она попросила, чтобы ей позволили гулять по палубе! Да так хитро все провернула, чертовка; намекала, что, мол, Кераньяк рассердится, если она окажется бледной и больной, и не заплатит нам.       — Пусть бы только попробовал! — подал голос Мортон. — Не на тех напал. Кто надует джентльменов удачи, тот долго не живет.       — А если подумать, эта мисс не такая уж дура, — задумчиво протянул Вуд. — Некоторые работорговцы тоже так делают — хорошо обращаются с женщинами, чтобы потом продать подороже. Кому нужен дрянной товар? Я бы тоже посовестился продавать порченое.       — Верно. Странная она какая-то, — прибавил Барнет, глядя вдаль, где море вливалось в пронзительную голубизну неба. — Совсем не похожа на знатных дам. Я их представлял по-другому.       — Слушай, Бен, а ты часом не ошибся? — понизил голос Вуд. — Может, ненароком прихватил не ту леди? Какую-нибудь служанку вместо хозяйки?       — Что ты мелешь! — не сдержался капитан. — Хотя… разве что эта рыжая шлюшка, Мэри, обманула нас и указала не ту комнату. Но зачем ей это? Поди пойми этих женщин. — Барнет задумался и спустя минуту продолжил: — Нет, я не мог ошибиться. Эта женщина — знатная дама, это видно, пускай она и не слишком-то похожа на тот портрет. Но кой черт их разберет, этих пачкунов-художников? У нее маленькие руки и ноги, я заметил, да и лицо не деревенской девки. Значит, она точно дворянка.       — А руки-ноги здесь при чем?       — А ты вспомни, Джон, нашего молодого Кераньяка. Он строит из себя дворянчика, а руки у него — впору копать землю или дубить шкуры. Сразу видно, что он из простых, такой же, как ты или я, хотя и чистенький. Зато его пройдоха-помощник или кем он там ему приходится… Вот за тем точно стоят благородные предки, черт бы их побрал.       — Ну гляди, тебе виднее. По мне, так что тот, что другой. А дворяне эти одним хороши — у них полно денег, и можно взять славную добычу.       На это Барнет не ответил, хотя прекрасно понимал, что знатное происхождение и богатство не всегда идут рука об руку. Он вспомнил многих своих товарищей по ремеслу, потомков некогда богатых, а теперь разорившихся английских и французских родов. Такие обычно уплывали в Вест-Индию в поисках богатства и часто, не сумев нажить его честным путем, делались пиратами. Вспомнился ему и удачливый предводитель одной пиратской флотилии, который, как говорили, был сыном английского лорда и мальчишкой убежал из дома навстречу приключениям.       «Должно быть, старею», — мысленно усмехнулся Барнет. — «Раньше меня так не тянуло к размышлениям». Когда ты рано повзрослел и прожил насыщенную множеством событий жизнь, мелькающий впереди тридцать шестой порог кажется уже зрелостью. Но Бен Барнет не привык считать годы. Он не считал дневные странствия по небу солнца и ночные — звезд, не считал погибших товарищей, удачи и неудачи. Он жил сегодняшним днем и редко глядел в будущее, которое столь часто омрачалось холодной тенью смерти — в бою или в петле. Как и многие моряки, он верил в судьбу и в то, что чему суждено быть, того не миновать.       А пока в сердце его пел голос моря. В него вплетались привычные звуки каждодневной работы, шутки, брань и пение матросов «Сирены». Сегодня вероломная стихия держала корабль на ладонях с нежностью матери. И пускай это продлится недолго — Барнет умел ценить то, что есть сейчас.

***

      Прошло не меньше часа, прежде чем на палубе «Сирены» послышались неведомые прежде звуки — цокот каблучков и шелест женского платья. Мисс Сомерсет вышла на прогулку, слегка шатаясь с непривычки, но вскоре сообразила, что ей будет легче идти, если она ухватится за фальшборт. Она глянула вниз, на разбегающиеся в стороны пенные волны, и лицо ее странно преобразилось: глаза расширились и засияли, губы приоткрылись, к щекам прилила кровь. Барнет, который наблюдал за нею со шканцев, невольно изумился этому. Такого выражения счастья он не видел прежде ни на одном человеческом лице.       — А ты говорил, что я ошибся, — бросил он Вуду. — Ты погляди на нее. Какая она служанка? Леди, сразу видно.       — Да, очень хороша, — согласился помощник. — Даже слишком. Сейчас все парни мигом побросают работу и уставятся на нее.       — Кто уставится, тот получит по шее от Жерара, я с ним переговорил на этот счет, — сказал капитан. Но не перестал следить за мисс Сомерсет, пока она медленно шла вдоль борта, не сводя глаз с моря. Казалось, ей нет дела до того, где она находится и что ждет ее впереди. Она словно застыла в настоящем мгновении, полностью погрузилась всем своим существом в необъятную красоту моря. И тем самым задела некую струну в сердце капитана «Сирены».       — А ну, чего уставились? Живо работать! И нечего вертеть головами, а не то я их вам сам откручу! — послышался на палубе громовой голос боцмана. Обращался он к нескольким любопытным пиратам помоложе, которые проводили пленницу взглядами и не спешили отводить их.       — Прошу вас, сударь, не сердитесь, — произнесла мисс Сомерсет таким любезным и миролюбивым тоном, что Жерар едва не разинул рот. — Ваши люди не сделают ничего дурного, если всего лишь взглянут на меня.       — Зато работать будут плохо, — буркнул Жерар, в котором приобретенная грубость боролась с природной французской галантностью.       — Посмотрят — и привыкнут, — ответила девушка. — Капитан сказал, что нам плыть не меньше недели, а время здесь, в море, тянется так медленно! Мне кажется, через какой-нибудь час они позабудут о моем существовании.       Боцман не нашелся с ответом, разве что неуклюже кивнул и вернулся к своим обязанностям. Любопытство матросов вскоре угасло, они тоже занялись каждый своим делом, словно вправду позабыли о пленнице. Она же ничем не напоминала о своем присутствии, пока стояла у борта, — лишь отрывисто шелестело на ветру ее платье. Но этот шелест почти сразу же тонул в скрипе снастей и гудении натянутых парусов. А легкий аромат духов уносил вперед ветер.       — Эй, мисс, — крикнул ей Барнет, который видел и слышал все, — гуляйте, если желаете, но не вздумайте отвлекать моих людей. Станете мешать — посажу в трюм к крысам.       — А на этом корабле есть крысы? — И вновь в глазах девушки не промелькнуло ни капли ужаса — одно лишь недюжинное любопытство. — Большие?       — Вот такие. — Барнет развел руки фута на два. Голубые глаза мисс Сомерсет расширились еще больше, а потом она рассмеялась — словно жемчужинки раскатились по палубе.       — И впрямь забавная девица, — заметил Вуд, ероша свои космы. — Другая бы на ее месте завизжала и хлопнулась в обморок. А эта нет — будто ей впрямь любопытно.       — И что прикажешь делать с ее чертовым любопытством? — огрызнулся Барнет, хотя он тоже не знал, сердиться ему или же смеяться. — Если у нее язык без костей, она всех нас замучает своей болтовней.       — Зато веселее будет, капитан, — вставил Мортон и перехватил поудобнее отполированный множеством ладоней руль. — Она как что скажет или улыбнется — и у меня будто теплее на душе становится, как после хорошей выпивки.       — Чтобы я еще хоть раз связался с бабой… — пробурчал себе под нос Барнет, пока сбегал по лестнице на палубу. Вуд и Мортон переглянулись за его спиной, до слуха капитана долетели приглушенные смешки.       Мисс Сомерсет стояла у фальшборта вполоборота, опираясь на локоть. Второй рукой она рассеянно накручивала на палец прядь волос. При виде капитана она выпрямилась, но поза ее не потеряла непринужденности.       — Знаете, сударыня, я передумал, — заговорил Барнет сразу. — Эта прогулка станет для вас первой и последней. Все прочее время путешествия вы проведете в каюте.       — Но вы обещали мне, капитан…       — Да, обещал, потому что не знал, к чему это приведет. — Барнет ощутил, что слегка наслаждается ее замешательством. — Но стоило вам появиться на палубе, и мои люди позабыли обо всем на свете.       — Я ничем не мешаю им работать, капитан, — возразила мисс Сомерсет, вновь обретая прежнюю невозмутимость. — Они смотрят на меня, потому что видят впервые. И в этом нет ничего странного. Если бы не ваша непонятная жестокость, я бы смотрела вокруг с не меньшим любопытством.       — Вы еще не знаете, что такое настоящая жестокость. — Барнет прищурился и сжал кулаки. — И довольно того, что вы мешаете мне, сударыня.       — Чем же, капитан? — Она вздернула подбородок, глаза ее сверкнули. — Что дурного я вам сделала, отчего вы так озлобились на меня? Если уж говорить по справедливости, то сердиться должна я на вас, но никак не наоборот.       — Пожалуй, мисс, — медленно произнес Барнет, чувствуя, как голос разума берет верх над порывом гнева. — Но, если кто-нибудь продырявит мне шкуру из пистолета, я не стану сердиться на пулю — скорее, на того, кто держал оружие. Я — всего лишь орудие, мисс, так что поберегите свое недовольство для месье Кераньяка.       — Кто сказал вам, что я недовольна? — Мисс Сомерсет смотрела на него в упор. Ее ясные глаза были спокойны, но в них не плеснулось ни капли того презрительно-вежливого снисхождения, с которым высшие обычно обращались к низшим. — Возможно, вам нет дела до этого, но в родном доме меня мало кто любил. Жених мой не может вызывать у женщин ничего, кроме отвращения, хотя он очень богат и зовется джентльменом. А тот человек, месье де Кераньяк, вполне может оказаться добрым и любезным. Отчего же мне жаловаться на судьбу? Чему суждено случиться, то случится, что бы мы ни делали.       Барнет застыл безмолвно, обезоруженный ее словами. Она рассуждала так, как мог бы рассудить он сам! Кто знает, искренне она говорит или нет, но ее речи отозвались в его душе. Непривычный к изысканным и изощренным беседам, Барнет предпочитал вести бой на своем поле. Но в этом бою было бы разумнее заключить перемирие.       — Вам виднее, мисс, — сказал он наконец. — Признаюсь, я был неправ в отношении вас. Если желаете, могу принести вам извинения.       — Если это уязвит вашу гордость, то не нужно. Но если вы желаете облегчить совесть…       — Вы смеетесь? — криво улыбнулся Барнет. — Какая совесть может быть у человека моего ремесла?       — И все же она есть у вас, — проговорила девушка с такой твердостью, словно знала его с ранних лет. — Это видно — и по вашим словам, и по вашим глазам. Только вы прячете ее за внешней грубостью. Но на самом деле вам вовсе не хочется этого.       — Эх, будь по-вашему, мисс, — произнес он с деланным смешком. — Хорошо, гуляйте себе на здоровье. И скажите сразу, чего вы хотите.       — Я уже говорила вам: мне любопытно. — Она огляделась вокруг. — Я никогда прежде не плавала на корабле, тем более — на пиратском. Обещаю вам, капитан, я буду только смотреть. Если вы прикажете, я даже не стану разговаривать с вашими людьми, хотя мне показалось, что они были бы не против.       — Вот это ни к чему. Вы мне этак весь порядок испортите.       — Правда? — Девушка вновь огляделась, но по ее взыскательному взгляду Барнет понял, что она и впрямь не нашла, к чему придраться. «Ишь смотрит, шельма, будто чего понимает», — мелькнула в голове капитана хмурая мысль. Но мгновенно растаяла при виде явного интереса в глазах пленницы. — Мне всегда казалось, что на пиратских кораблях не бывает никакой дисциплины, а все только пьют, дерутся, играют и делают что хотят. Но у вас совсем не так…       — Пьем и играем мы только на берегу — когда есть на что, — пояснил Барнет. — Во время плавания не поиграешь. Море шуток не любит и не прощает безделья. Сами представьте себе, мисс: начинается шторм или приближается враг, а все матросы пьяные. Долго они проживут?       — Думаю, не очень, — понимающе кивнула девушка. — Простите мне мои глупые вопросы, капитан. Меня может извинить разве что невежество — и любопытство.       — Если бы мы заговорили о чем-то другом, невеждой оказался бы я, — ответил Барнет. — Можете спрашивать, только не слишком долго.       — Могу я подняться вон туда, откуда вы спустились? — Она указала рукой. — Мне кажется, оттуда мне было бы лучше видно…       — Это называется шканцы, мисс, — поправил Барнет с легкой улыбкой, ощутив себя вдруг учителем какого-нибудь совсем несмышленого юнги. — Но там могут находиться только офицеры и рулевой.       — А у вас много офицеров? — Мисс Сомерсет вновь оглянулась, словно пытаясь понять, кто из пиратов старше по званию, — безуспешно. — Военных легко отличить по мундиру, а здесь… — Она умолкла, будто смутившись, и Барнет ощутил неловкость, руки его невольно потянулись поправить распахнутый до середины груди воротник рубашки. Собственная его одежда не слишком отличалась от скромных нарядов его людей.       — Желаете, чтобы я представил их вам за обедом? — спросил он и мгновенно осекся, заметив, что она сглотнула при упоминании обеда. — Черт меня подери, мисс, я совсем позабыл, что вы сегодня еще не ели…       — Не беспокойтесь, капитан, я могу потерпеть, — улыбнулась мисс Сомерсет. — Не станете же вы из-за меня нарушать привычный вам порядок дня. Но мне приятно, что вы заметили.       — Как вы же сами сказали недавно, мне стоит позаботиться о вашем здоровье, чтобы вы, не дай Бог, не подурнели от скверного обращения и плохой пищи. — Барнет чувствовал, что откровенно забавляется происходящим, но сердиться на свою пленницу он больше не мог: любой упрек разбивался вдребезги об ее искреннюю любезность. — Правда, не знаю, насколько вам придется по вкусу морская жратва.       — Обещаю, я буду снисходительна, — ответила она и даже не повела бровью, услышав привычное для капитана «Сирены» грубое слово. — Но, должно быть, я отвлекаю вас своей болтовней, капитан…       — Пока нет, — сказал Барнет, пытаясь изобразить как можно более вежливую улыбку. Потом подозвал боцмана и велел ему прибавить парусов на бушприте. Мисс Сомерсет тем временем вновь отвернулась к морю, подставив ветру лицо.       Возвращаясь на свое место, Барнет поймал себя на том, что его тянет смотреть на пленницу — но не как на красивую женщину, а как на малознакомого и все же приятного в общении человека. Со стороны казалось, что она всем своим существом наслаждается свободой — будто наконец-то вырвалась из сурового плена. «Несладко же ей жилось в родительском доме», — подумал Барнет, а потом усмехнулся. — «Этак выходит, что мы с парнями сделаем доброе дело, когда доставим ее к Кераньяку, — уж он-то вряд ли будет дурно обращаться с женщиной».       Ветер растрепал длинные волосы мисс Сомерсет, бросил ей в лицо очередную пригоршню соленых брызг. Она со смехом вытерла лицо, но прикрыла глаза ладонью от солнца. «Черт подери, у нее даже нет шляпы», — отметил Барнет. — «На таком солнце она вмиг сгорит и превратится в негритянку. А потом лекарю, да заодно и всем прочим, придется возиться с нею».       — Эй, Том-Длинный! — окликнул он. На зов прибежал с бака юнга. — Ну-ка, сбегай и принеси мою шляпу с черными перьями. И не вздумай, прохвост, залезть в мой сундук, а не то Жераровы кулаки тебе раем покажутся.       Длинные ноги Тома не подвели, с поисками шляпы он тоже справился успешно. Барнет окинул шляпу критическим взглядом: не слишком подходит для знатной леди, но все лучше, чем обгореть до пузырей на палящем солнце.       — Возьмите, мисс, — обратился к ней Барнет, протягивая шляпу. — Пускай она не особо красивая и не подходит к вашему наряду, но с непокрытой головой вы мигом сгорите. Или разболеетесь от жары.       — Благодарю вас, капитан. — Шляпа оказалась ей великовата, но помогли пышные волосы и несколько булавок от платья. Девушка слегка сдвинула шляпу на одно ухо и улыбнулась. — Мне идет?       — Я не разбираюсь, мисс, но по мне, так вы чертовски хороши… Простите, привычка… Не знаю, как сказать по-другому. — Барнет мысленно пообещал себе следить за языком. Обычно он не выбирал выражений, но эта девушка словно взывала к лучшему, что в нем было, и он не мог не повиноваться этому зову.       — Говорите, как вам удобнее, капитан, вам незачем менять из-за меня свои привычки, — ответила она. — Я сыта по горло прилизанными, лицемерными фразами, в которых жизни и правды не больше, чем в трупе. Мне всегда нравилось беседовать с простыми людьми. А здесь, в море, где любая душа открыта, слова льются из глубин сердца. И не беда, что слова эти не всегда учтивы.       — Благослови вас Бог, мисс, — сказал ей Барнет, не найдя иного ответа, и поспешно отошел.       Весь день он искал забвения в привычных трудах — и не находил. Душа его порывалась лететь, словно полный ветром парус, но привычка отрицать собственные чувства держала, как тяжелый якорь. И все же капитан Барнет понимал: чем бы ни закончилось это плавание, он запомнит его на всю жизнь. Мисс Кэтрин Сомерсет, очевидно, относилась к тому редкому типу людей, которые способны пусть медленно, но верно менять всех вокруг себя. Причем менять к лучшему.       Она пробыла на палубе почти до самого вечера. Порой она перебрасывалась несколькими словами то с одним, то с другим пиратом, и Барнет видел улыбки, что расцветали после этого на хмурых физиономиях его товарищей. Привычная ругань смолкла почти сразу, никто не смел больше заводить непристойных песен. И при этом никто не смущался: слова мисс Сомерсет впрямь сбылись, и вскоре пираты перестали обращать на нее внимание, словно она неким образом сроднилась с ними и сделалась кем-то вроде старого знакомого.       Когда девушка скрылась в своей каюте, перед тем поблагодарив капитана и всех, кто оказался поблизости, почти все головы повернулись в ее сторону. Во взорах, провожающих ее, сквозило сожаление.       — Эх, будто солнце зашло, — высказался за всех Мортон. — Аж темнее стало на палубе. Славная девушка, не гляди, что знатная леди. Веселая такая, простая, как любой из нас.       — Скажешь тоже, — отмахнулся Барнет, но ощутил, что слова попали в цель. Самому ему тоже сделалось холоднее, стоило лишь стройной девичьей фигуре в зеленом, не слишком хорошо сидящем платье скрыться с его глаз.       — Ты вправду собираешься пригласить ее сегодня на общий ужин в кают-компанию? — спросил Вуд.       Барнет мысленно выругался: выходит, почти все слышали его беседу с мисс Сомерсет. Впрочем, что здесь особенного? Они не говорили ни о чем таком, о чем нельзя говорить при свидетелях.       — Да, — ответил он, — но завтра. Если она войдет туда сегодня, я сгорю со стыда. Пусть там сперва хорошенько приберутся.       — Ты, может, еще заставишь всех нас вытащить из сундуков лучшую одежду, чтоб не оскорблять взор ее милости?       — Нет, это уже ни к чему. Но выглядеть все должны прилично, пока она на борту. Увижу хоть одного с голым пузом — пристрелю на месте, а потом самого же заставлю драить палубу.       — Ишь, как ты повеселел, Бен, — улыбнулся помощник, заслышав знакомые речи. — Давненько мы не видели тебя таким. Эта леди будто вытащила тебя из скорлупы, точно орех.       — Не болтай глупостей, Джон, — отрезал Барнет. — Если уж она очутилась среди нас, джентльменов удачи, то пусть убедится, что мы не зря зовемся так. Пусть видит, что мы не какие-то там неотесанные мужланы, но умеем держать себя достойно.       — А может, она тебя очаровала? — сверкнул новой улыбкой Вуд. — Ты сперва гавкал на нее, что твоя собака, а потом вмиг подобрел. И шляпа твоя на ней неплохо смотрится. Ей бы еще пошли рубаха со штанами да пистолет за поясом.       — Ага, я бы тоже поглядел, — вставил со смехом Мортон. — На такой ладной фигурке штаны бы отлично сели.       — Подите к черту, вы оба, — огрызнулся Барнет, а потом вдруг рассмеялся, стоило ему вообразить себе описанную картину. Мисс Сомерсет и впрямь неплохо бы выглядела в мужском наряде на шканцах пиратского корабля. И, должно быть, неплохо могла бы управлять им, если бы научилась.       «Придет же в голову такая глупость!» — мысленно возмутился Барнет. Он уже не знал, что думать, — радоваться своей удаче или проклинать этого французского хлыща, который уговорил его взяться за это дело. Да, выбора у него не было. И от судьбы не уйдешь. Не уйдешь…       «И все же парни правы», — признал он. — «Как только она ушла, стало темнее».