По волнам судьбы

      Дезире де Кераньяк в очередной раз пробежал глазами письмо. Плотная бумага заскрипела и смялась под судорожно сжатыми пальцами. Дезире сам не знал, зачем перечитывает послание, — ему вполне хватило одного ознакомления с ним. Незачем было растравлять и без того пылающую рану. И все же взгляд его вновь скользнул по ровным черным строчкам, вышедшим из-под безупречного пера секретаря.       «Многоуважаемый месье де Кераньяк!       Примите искренние уверения в нашем глубочайшем уважении. Мы с супругой безмерно польщены той честью, которую вы оказали нам, и благодарим вас за столь любезное предложение. Несомненно, вы вправе полагать себя лицом благородным и именитым; ваши обширные владения на Эспаньоле свидетельствуют о вашем умении искусно вести дела подобно вашим почтенным отцу и деду, мир их праху. Однако с прискорбием вынужден сообщить вам, что этого, увы, недостаточно для того, чтобы получить руку единственной моей дочери и наследницы Кэтрин, равно как и ее приданое, которое, несомненно, и является главной целью вашего сватовства. Спешу уверить вас, что дочь моя уже обручена с достойным человеком, способным составить ее счастье, их помолвка состоялась, день свадьбы назначен. Посему я вынужден отказать вам и посоветовать вести поиски невесты среди людей своего круга.       Примите мои глубочайшие уверения, и прочая, и прочая.       Сэр Чарльз Сомерсет.       168… год, Порто-Мария, Ямайка»       Издевку в этих словесных зарослях не увидел бы разве что полный дурень. Руки Дезире сжались крепче, смятый комок бумаги полетел на дорогой ковер, подпрыгивая, точно мяч для игры. Сам же молодой человек вцепился пальцами в волосы и рухнул в кресло.       Со стены на несчастную жертву неразделенной любви и обманутых надежд величаво взирал портрет мисс Кэтрин Сомерсет. Немало трудов стоило Дезире раздобыть этот портрет; пришлось подкупить французского художника, который работал на семью Сомерсет. Это дело, как и все подобные, молодой месье де Кераньяк поручил своему компаньону, Луи дю Равалю, человеку весьма отчаянного нрава и бурной жизни. Именно его шаги слышались сейчас за дверью, пока Дезире предавался отчаянью под взором холодных, голубых, как вест-индское небо, глаз красавицы-англичанки.       — Этот надутый английский индюк отказал вам, сударь? — промолвил дю Раваль, тихо притворяя за собой резную дверь из кампешевого дерева.       Одной лишь фразы оказалось довольно, чтобы таившийся в душе Дезире гнев фонтаном вырвался наружу.       — Да, черт бы его побрал! — Дезире подскочил, словно одержимый. Ярость не давала стоять на месте, и он бешено заходил туда-сюда по кабинету, точно зверь в клетке. — Не понимаю, чем я ему не угодил? Никто не скажет ничего дурного о моей семье. Я богат, умею приумножать богатство и распоряжаться им с умом. У меня нет пристрастий ни к хмельному, ни к играм, ни к распутным женщинам. Неужели я был бы таким уж скверным мужем для его дочери? — Дезире злобно пнул смятое письмо. Упругий комок откатился в угол. — И он еще смеет упрекать меня в погоне за ее приданым!       — Но я знаю, в чем дело, — продолжил он, сделав еще несколько кругов по кабинету. Дю Раваль вежливо посторонился, взгляд его метался между письмом и портретом на стене. — Этот чванный аристократ считает ниже своего достоинства породниться с потомком честных тружеников, да к тому же французов! Мои предки, так же, как и его собственные, прибыли сюда, в Вест-Индию, в поисках счастья и добились его. Но Сомерсеты — дворяне по рождению, тогда как я…       Дезире с горечью махнул рукой, не докончив. Чутьем он угадал истинную причину отказа. Его дед, Кристиан Кераньяк, сын лавочника-гугенота, шестьдесят лет назад отплыл из Франции в Вест-Индию на поиски лучшей доли. Отыскать ее оказалось не так-то просто: дед собственноручно коптил мясо для моряков, пытался заняться торговлей, трудился на плантациях Доминики, пока не осел здесь, на Эспаньоле. И долгие годы упорного труда принесли стократные и тысячекратные плоды. Из нищего странника дед превратился в богатого плантатора; тогда-то к славному имени Кераньяк и пристала дерзко и самовольно частица «де». Умирая, дед передал своему наследнику, отцу Дезире, вместе со всеми нажитыми богатствами и немалую гордость, которая возрастала с каждым поколением, точно пышные побеги душистого табака под тропическим солнцем.       Удар же по этой гордости, словно индейское мачете, подрубил под корень все ростки надежды Дезире.       — Быть может, все к лучшему, сударь, — попытался утешить его дю Раваль. — Зачем вам эта англичанка? Неужели здесь, на Эспаньоле, мало сыщется богатых красавиц из добрых французских семейств?       — Может, и немало, Луи, — отозвался Дезире, — но все намного сложнее. Хотя… ты взгляни на нее! — Он горестно всплеснул руками, указывая на портрет мисс Кэтрин. — Кто из мужчин по доброй воле откажется от такой женщины? Но дело не только в красоте. Помнится, отец советовал мне жениться на англичанке из хорошей семьи и желательно с Ямайки.       — А почему непременно с Ямайки? — Дю Раваль небрежно прикурил длинную сигару об огонек свечи.       — Потому что ее губернатор раздает английским пиратам каперские патенты, и они грабят нас — вспомни, два наших последних корабля даже не смогли выйти в океан по милости этих разбойников. Но, если я породнюсь с теми, кто в чести у губернатора, он запретит своим собакам нападать на мои суда. А семья Сомерсет как раз из таких. — Дезире вздохнул. Пестрый узор ковра под ногами показался вдруг противным, и он в сердцах пнул мягкий ворс. — Подумать только, из-за того, что его предки прибыли в Вест-Индию на сто лет раньше моих и перерезали добрую часть индейцев, я не гожусь в женихи его дочери!       — М-да… — протянул дю Раваль, пока Дезире продолжал предаваться отчаянию, упав в кресло. Голова его поникла, густые черные волосы скрыли измученное лицо. — Значит, вы не намерены отказываться от этой дамы, сударь?       — Черт меня подери, если я откажусь! — вскричал Дезире, вновь подскакивая. — Но… что я могу сделать? — Глаза его опять погасли, руки сжались в кулаки.       — На мой взгляд, — по обыкновению неспешно заговорил дю Раваль, — вы изначально выбрали неверную тактику. Вы написали отцу дамы — и получили отказ. Его отказ. Кто знает, что ответила бы вам мадемуазель Катрин, если бы вы спросили ее самое?       — А кто стал бы ее спрашивать? — с горечью отозвался Дезире. Взгляд его вновь упал на комок бумаги, бывший недавно письмом. — Сомерсет пишет, что уже подыскал ей жениха — достойного человека, как он изволил выразиться! Ха, выходит, что я — недостойный?       — Не горячитесь напрасно, сударь, это вам не поможет.       — Твои слова тоже не слишком-то помогают. Если тебе нечего мне сказать, кроме как упрекать меня, лучше ступай. И прикажи подать вина.       — Я прикажу. — Дю Раваль не двинулся с места. — И вместе с вином подам хороший совет. Вашему несостоявшемуся тестю, очевидно, нет дела до чувств дочери. Вы говорите, что она уже обручена? О, я готов поклясться, что жених раза в два старше ее, что у него огромная лысина, толстое брюхо, а лицо изуродовано оспой…       — Замолчи…       — Нет, сперва дослушайте. Какое сравнение может выдержать подобный образ рядом с вами — с вашей великолепной шевелюрой, стройным станом, чистой кожей и чудесным здоровьем, которому так способствуют морской воздух и тропическое солнце…       — Не знал, что ты нанялся ко мне лекарем, Луи, — поморщился Дезире.       — Тысяча чертей, так я и вправду лекарь — только врачую не тело, а душу. И сейчас я как раз ставлю диагноз. Вы совершили ошибку, сударь, спросив отца, а не дочь. Теперь же вы должны исправиться, спросив ее саму.       — Но как? Отправиться на Ямайку? Сейчас у меня слишком много неотложных дел. И, кроме того, как мне пробраться к ней?       — Зачем же вам — на Ямайку? Можно и наоборот: девицу — сюда.       Дезире замер, потрясенный. Смысл слов компаньона не сразу дошел до него. Сердце глухо ударило где-то в горле, по спине сбежали струйки пота. Должно быть, он ослышался.       — Т-ты хочешь сказать, — выдавил Дезире, — увезти ее?       — Да, сударь. — Дю Раваль крепче затянулся сигарой, медленно выпустил струю ароматного дыма. — Именно это я хочу сказать. Если вы столь…       — И ты предлагаешь мне, наследнику славного семейства де Кераньяк, ввязаться в подобное? — перебил Дезире. Дю Раваль подавился очередной затяжкой и закашлялся. — Ведь это же не что иное, как похищение!       — Именно, сударь. — Компаньон уже оправился. — Вы прервали меня на самом важном. Так вот, если вы столь страстно желаете заполучить мадемуазель Катрин, — он отвесил насмешливый поклон портрету, — вас не должны смущать никакие меры. Если же нет, не обессудьте, смиритесь и поищите себе другую невесту.       Дезире не ответил, пальцы его стиснули подбородок, а задумчиво нахмуренные брови сошлись в одну линию. Он знал, что должен решиться, но не мог — словно колебался перед прыжком с отвесной скалы высотой в триста футов.       — Если так… — медленно заговорил он, отирая лоб рукавом. — Хорошо, Луи. Как ты себе это представляешь? Кто сможет это сделать?       — О, не беспокойтесь, сударь, исполнителей можно отыскать без труда. В порту Кап-Франсе, как и в любом другом, найдется немало людей, готовых на все ради звонких монет. Не поручишь же такое, э-э, сомнительное дело тому, кто хорошо знает вас. Нет, это должен быть человек посторонний. Я мог бы отправиться сегодня же и разузнать…       — Постой-постой, но ведь… это нужно будет сделать быстро… и без лишнего шума…       — Да, поэтому в первую очередь я поинтересуюсь кораблем — и заодно нравом его хозяина. Вы ведь не хотите, чтобы ваш наемник взял деньги и уплыл восвояси или хуже того — скверно обошелся с вашей избранницей? Вижу по вашему лицу, что нет. Значит, нам нужен надежный человек, который хоть самому черту рога свернет, но выполнит то, что ему поручили.       — Хорошо. — Дезире подавил очередной глубокий вздох, от которого колыхнулось пышное жабо на его груди. — Предположим, ты найдешь такого человека. Предположим, он, гм, исполнит поручение. И что потом?       — А потом все зависит от вас, сударь. — Дю Раваль поклонился уже без всякой издевки. — Насколько мне известно, мадемуазель Катрин — особа вполне совершеннолетняя и имеет право вступить в брак по собственной воле. Значит, вам останется одно — сделать так, чтобы она этого пожелала.       — О да, клянусь честью! — Дезире тряхнул волосами, руки его возбужденно сжались. Он вновь заходил туда-сюда по кабинету, приминая ковер. — Я докажу ей свою любовь! Я окружу ее такой роскошью, какой она не видела в родительском доме! Я буду исполнять любой ее каприз, чего бы она ни пожелала! Тогда она сама подаст мне руку и согласится сделаться моей женой. Ни одна женщина не устоит перед таким преклонением.       — Стало быть, решено, сударь? — Дю Раваль взялся за шляпу, которую бросил на столик, когда вошел. — Я могу отправляться в порт?       — Да-да, поспеши. Но, Луи… — Дезире вновь замялся. — Ты же понимаешь, что, как это ни назови, похищение останется похищением. Мне бы не хотелось пачкать свое имя подобными… инцидентами. Поэтому не болтай лишнего и будь начеку.       — Разумеется, сударь. Я постараюсь быть осторожнее, но кто знает? Вдруг я что-то напутаю? Кроме того, вашему наемнику придется явиться сюда, чтобы взглянуть на портрет дамы — иначе как он потом опознает ее? Как ни крути, вы должны будете сами встретиться с тем, кого я выберу.       — Хорошо, — вздохнул Дезире.       Неприятно было ощущать превосходство над собой дю Раваля, но иного выхода не оставалось. Кроме того, каков бы ни был этот авантюрист, в его преданности сомневаться не приходилось.       — Когда ты выберешь подходящих людей, я встречусь с ними. И вот еще что: не скупись на награду, но сразу скажи им, что они получат только половину вперед. Остальное — когда мадемуазель Кэтрин окажется в моем доме.       — Верно, сударь, с такими людьми иначе нельзя. Надеюсь, мне посчастливится отыскать судно, способное при попутном ветре доплыть до Ямайки и обратно не больше, чем за две недели. А вы пока набирайтесь терпения и не забудьте пригласить юриста Венсана, чтобы он уладил все формальности с бумагами.       — Да, Венсан скоро должен вернуться. Думаю, на будущей неделе мы с ним займемся документами. Кстати, он часто бывает на Ямайке и знаком с семьей Сомерсет. А теперь поспеши и постарайся вернуться к обеду.       — Тут уж как получится, сударь, — сверкнул озорной улыбкой дю Раваль. В его шагах, даже в скрипе двери, которую он притворил за собой, слышалась твердая уверенность в успехе.       Дезире опять вздохнул, борясь с дрожью во всем теле. Он сам не верил в то, что намеревался сделать: он, честный плантатор, приказывает похитить молодую девушку. Но потом ему вспомнилась история деда, и на губах его поневоле вспыхнула усмешка — поразительно, что делает с людьми голос крови! В самом деле, разве не поступил когда-то дед, всегда служивший Дезире примером во всем, точно так же?       Да, отплывая из гавани Гавр-де-Грас, Кристиан Кераньяк взял с собой не только благословение отца и неплохую сумму денег. Некая Луиза Шанте, незаконная дочь дворянина и трактирщицы, к тому же католичка, не один месяц перед тем поливала его презрительными взглядами, пока он тщетно пытался завоевать ее гордое сердце подарками и нежными речами. И тогда, перед самым отплытием, Кристиан самолично похитил ее, запер в каюте, а потом, по его собственным словам, живо и доступно доказал ей, чья вера истинная. «Она повизжала для вида, а потом сама же и обняла меня», — рассказывал дед юному внуку, усмехаясь, словно пребывая мысленно в далекой молодости. И во всех своих странствиях по островам Вест-Индии, во всех нуждах, удачах и неудачах он всегда держал при себе жену и постоянно растущее потомство. Хотя из всех детей, рожденных ему Луизой, выжил один только Ксавье, будущий отец Дезире, брак оказался по-настоящему счастливым. Бабушка умерла еще до рождения Дезире, но со слов отца он знал, что она никогда не жаловалась ни на какие тяготы жизни.       «Но у меня все будет по-другому», — твердил себе Дезире, пока ветер доносил в распахнутое окно удаляющийся цокот конских копыт. — «Я не применю к ней никакого насилия. Кто знает, как ей живется в отчем доме. Судя по письму мистера Сомерсета, он не способен на подлинные человеческие чувства. И тогда я подарю ей то, чего она никогда прежде не знала».       Уверенность дю Раваля поневоле заразила самого Дезире. Лицо его прояснилось, разгладились скорбные морщины, засияли глаза. Взгляд остановился на прекрасных, гордых чертах взирающей с полотна девушки.       — Клянусь, — произнес Дезире, опускаясь на колено перед портретом, — не пройдет и месяца, Кэтрин, как вы станете моей женой. И вы не пожалеете об этом.

***

      — Что ты сказал, акулий потрох?       В этот вечер Жан Дани явно хватил в таверне лишку, поэтому слишком поздно понял свою ошибку. Не каждого стоит толкать и не каждому стоит говорить: «Пошел прочь, сукин сын». Но едва дорогу ему заступили дюжины полторы суровых, оборванных моряков весьма угрожающего вида, как хмель мгновенно выветрился из головы. И, судя по взгляду того, кто стоял впереди этих моряков, голове Жана недолго оставалось торчать на плечах.       Стоящий впереди на какой-нибудь дюйм не добирал до шести футов, зато был худощав и крепок, точно свит из стальных прутьев. Серо-зеленые, как море в непогоду, глаза виделись сейчас несчастному Жану роковыми огнями святого Эльма на верхушках мачт. На указательном пальце левой руки плотно сидело массивное свинцовое кольцо. Один удар таким в висок — и прямым ходом в адово пекло.       Самым разумным решением для Жана было бы обратиться в бегство. Но из таверны уже выходили недавние собутыльники, да и эти — не то беглые рабы, не то пираты — не дадут ему уйти. А парень с кольцом явно не привык спускать оскорбления. Оставалось лишь держать ответ за свои слова, как и подобает мужчине. Пусть даже пьяному.       — А ты что, глухой? — ответил Жан, сопровождая слова жестом. — Так иди, вылей из ушей морскую воду. Или тебе туда нассали твои парни?       Он ожидал хохота, но никто не рассмеялся. Мрачная тишина сгустилась, словно вокруг исчезли все звуки. Было только слышно, как скрипнул зубами мужчина с кольцом, — ну точно пират, ей-Богу!       — Зря ты это, приятель, — медленно проговорил невысокий светловолосый человек, стоящий чуть позади своего командира.       — Ну все, довольно. — Пират с кольцом неспешно расстегнул пряжку пояса, на котором висели сабля и кинжал. — Разберемся, как подобает джентльменам. Подержи-ка, Джон. — Он сунул снятый пояс светловолосому помощнику.       У Жана имелся при себе только нож, но оказать ему дружескую услугу было некому. Тогда он просто бросил оружие чуть в сторону и шагнул навстречу противнику, сжимая кулаки. Воодушевленные зрители с обеих сторон окружили их, полетели ставки и одобрительные возгласы.       — Задай ему, капитан!       — Размажь эту пьяную каракатицу!       — Ставлю полсотни реалов, лягушатнику крышка!       — У тебя ж нету столько, тупая медуза!       — Тебе почем знать, чего у меня есть?       Крики вскоре стихли, хотя бой не продлился долго. Жан едва сумел слегка задеть своего противника по плечу, когда тот крепким ударом своротил ему челюсть, а потом добавил левой под ложечку. Послышался хруст: одно ребро если не сломано, то треснуло точно. Проклятое кольцо! Жан с кряхтеньем сложился пополам, ноги подогнулись, желудок с трудом удерживал выпитое.       Но так и не смог удержать. Вот теперь засмеялись все, и от этого боль жгла еще сильнее. А вслед ей пришла дикая ярость, мигом придавшая сил и подбросившая на ноги.       — Спасибо, Джон, — только и сказал пират с кольцом.       Он забрал у помощника пояс и продолжил путь к таверне вместе со своими людьми. Смешки и шуточки медленно удалялись, но гораздо больнее Жана задевал голос недавнего победителя. Звенит так, сучий потрох, словно ему сам морской дьявол не брат и море по колено!       Брошенный нож оказался под рукой. Жан вспрыгнул на ноги, обходя лужу собственной блевотины, и проворно кинулся вслед обидчику. Двое отлетели в сторону, рука с ножом замахнулась, готовая всадить оружие точно под лопатку. Но не успела.       Последним, что увидел в своей жизни Жан Дани, была рукоять кинжала, торчащая из его груди, и пронзительный, колючий взгляд зеленых, как море, глаз.

***

      — Какая ж мерзость, — проворчал Бен Барнет, пока вытирал оружие об одежду убитого француза.       — Да брось, капитан, — подхватил первый помощник Джон Вуд. — Ты отменно разделал этого грубияна — как раз то, что нужно моряку после долгого и нелегкого плаванья. Не помешали бы и деньжата в кармане, но…       — Но все мои удачи, Джон, ограничиваются вот такими потасовками, — отозвался капитан. — Ты погляди, наши уже ушли вперед. Идем, догоним да пропьем последнее, что осталось. К черту старика Нептуна с его штормами!       Пиратский бриг «Сирена» ни за что бы не пристал к берегам французских владений на Эспаньоле, если бы не жестокая воля судьбы. После удачного набега на Сент-Китс капитан направил корабль на Ямайку, чтобы закупиться ромом и заодно спустить в тавернах и борделях награбленную добычу. Пополнив запасы, «Сирена» отправилась на юго-восток и угодила в сильнейший шторм. Позже уцелевшие пираты клялись, что никогда прежде не видели такой бури. Она длилась не меньше двух недель, добрая половина экипажа погибла, сломалась фок-мачта, а корпус не выдержал ярости волн. Гибели удалось избежать лишь чудом — и нечеловеческим трудом. Пробоины с грехом пополам заделали, но оказалась испорчена большая часть припасов, а главное — треснули бочки с пресной водой.       Неистовый шторм сменился полным штилем. Два дня корабль простоял в море без движения, и, не налети наконец спасительный ветер, пиратам пришлось бы бросать страшный жребий. Пищи было мало, вода почти вся вышла. Оставалось только пристать к ближайшему берегу — им оказался остров Эспаньола.       В порт вошли, подняв французский флаг. На взятку портовым властям ушли последние деньги. А требовалось их много — на починку, на закупку припасов, на лекарства для раненых. Ни о чем другом капитан Барнет не мог помышлять в те дни. Неудивительно, что довольно было легчайшей искры, чтобы запалить фитиль его ярости.       Но пролитая кровь не остудила ее.       В таверне «Индейский петух» стоял привычный дым и смрад. Посетители обсуждали недавнюю драку и косились на победителя со смесью опаски и уважения. Звенели на прилавке монеты, ром с бульканьем лился в кружки, хихикали служанки, разнося заказы и посылая щедрые обещания взглядами и всем телом. Одна из девиц поставила две кружки перед Барнетом и Вудом, но не подумала уходить. Ее явно удивило то, что мужчины не приглашают ее присесть к ним за стол — или, еще лучше, к кому-нибудь из них на колени. Особенно к тому темноволосому, с зелеными глазами и хмурым лицом.       — Ступай, милая, поищи кого-нибудь побогаче нас, — криво ухмыльнулся он, глядя на нее.       Полуобнаженная грудь служанки колыхнулась в разочарованном вздохе. Девица ушла, покачивая бедрами и словно говоря: «Сами же потом пожалеете». Вуд поглядел ей вслед.       — Что за жизнь, Бен! Ни выпить толком, ни потешиться с бабой. Сколько времени уже прошло!       — Не о том думаешь, Джон.       Барнет одним духом осушил кружку и поморщился: дрянь ром. Если это вообще ром, а не пойло из бананов, от которого валятся под стол самые стойкие, а потом страдают от жестокого похмелья. Хотя вряд ли они получили бы что-нибудь получше за свои жалкие гроши.       — Бабы, выпивка… — хрипло продолжил Барнет. — К черту! Что будем делать с посудиной? Где возьмем денег на починку?       — Ну, не работать же пойдем?       — Смеешься? Пойдешь ломаться на плантациях или станешь коптить мясо для других? Хотя… надо бы поспрашивать, вдруг здесь кому-нибудь нужны наемные убийцы? За один вечер можно было бы заработать кругленькую сумму. Или ограбить какого-нибудь богача.       — А кому продавать краденое? Мы не знаем здешних скупщиков — вдруг они потом сами же донесут на нас? Не делаться же нам, джентльменам удачи, уличными воришками.       — Шлюха она, твоя удача, играет нами, как… — Барнет осекся: пришедшее в голову сравнение с волнами и кораблем показалось ему неуместным. Злость вновь вскипела в душе, и залить ее было нечем и не на что. — Неважно. Нам нужно дело, Джон. Любое. Что угодно, хоть вытащить со дна за хвост морского дьявола…       — Да кому этот рогатый сдался, Бен? — невесело усмехнулся Вуд. — И кой черт нас угораздил пристать к этому дрянному островку, где нет ни единого знакомца? Совсем чуток не дотянули до Тортуги, а что теперь поделаешь? Не иначе, придется нам застрять здесь месяца на три да охотиться на диких свиней.       — Если не придумаем ничего получше, сгодится и это. Благо, порох у нас подмок не весь. Пошли-ка прогуляемся.       Они вместе вышли из таверны. Несколько человек из команды увязались следом, прочие остались, пропивая, за неимением денег, сапоги и пряжки с поясов, кто-то тянул из уха золотую серьгу. Небо над головой хмурилось, точно лик судьбы, с моря потянуло соленой горечью и тем характерным букетом вони, какая всегда бывает в портах.       Барнет едва покосился на место недавней схватки. Там осталось лишь пятно крови, труп уже уволокли. А среди лесов мачт и тучек убранных парусов вдали печальный взор капитана «Сирены» выхватил жалкий обломок.       Его корабль, его душа. Его единственное — не считая верной команды — счастье. Не будет корабля — не будет жизни. Куда еще податься джентльмену удачи, особенно здесь, на чужой земле, где тебя спокойно могут вздернуть без суда? Идущий рядом Вуд молчал, но капитан слышал его мысли — такие же горькие и тяжелые, как и его собственные.       — Господа, — послышался сзади незнакомый голос, — простите, что беспокою вас, но не соблаговолите ли вы уделить мне минуту-другую?       Голос явно принадлежал французу; более сведущий человек узнал бы в нем коренного провансальца. Барнет же увидел мужчину примерно своих лет, не старше тридцати пяти, подвижного, стройного. Несмотря на богатую одежду и породистые черты, он не казался дворянином — ничего удивительного, капитан давно свыкся с мыслью, что везет в жизни вовсе не тем, кто этого заслуживает. И все же нечто в лице незнакомца поневоле расположило Барнета к нему. «А ты хитрая шельма», — подумал он. — «Наверняка много чего повидал, прежде чем подмял под себя шлюху-удачу. Да и парочка-другая мертвецов у тебя на шее точно висит».       — Тебе чего? — шагнул было вперед один из пиратов, что шли следом, но Барнет остановил его:       — Погоди, успеется. — Он обернулся к незнакомцу. — Говорите, месье, да поскорее.       — Извольте. — Француз коротко поклонился, но без пренебрежения, которое ожидал от него Барнет. «Умеет держать себя с нашим братом», — мельком отметил он и приготовился слушать. — Не сочтите за дерзость, но я слышал вашу беседу в «Петухе», ту самую, в которой вы обсуждали свои финансовые трудности. Прошу, не гневайтесь раньше времени, сударь, и оставьте в покое ваш кинжал. Я не намеревался оскорбить вас. В передрягу может попасть любой, даже самый достойный человек. И я готов предложить вам выход из вашей.       — Дело? — отрывисто спросил Барнет.       — Что-то вроде того. Предлагаю вам поработать на…       — На вас?       — Нет, что вы, я сам — слуга. На моего господина, который, поверьте, оказался в не менее затруднительном положении, чем вы. И нуждается в надежных людях.       — С чего же вы решили, месье, что я надежен? — Барнет положил обе руки на пояс, небрежно поигрывая рукоятью кинжала.       — Я умею разбираться в людях, сударь, поверьте. — Незнакомец улыбнулся. — Меня впечатлило то, как вы расправились с пьяницей, который оскорбил вас, — да-да, это я тоже видел. Кроме того, у человека в вашем положении нет иного выхода, если вы желаете получить хорошее вознаграждение.       — Но кто поручится за надежность вашего господина? — уточнил Барнет. — Пускай Фортуна отвернулась от меня, но мозгов не лишила. Мне бы не хотелось остаться в дураках. Тем более, сударь, такие, как я, не прощают обмана.       — Позвольте заверить вас, капитан, — ведь вы капитан, не правда ли? — что мой господин — честный делец и не привык обманывать компаньонов. Он скрупулезно выполняет каждую свою сделку, и вы не станете исключением, кем бы вы ни были.       — Это наш шанс, Бен, — зашептал Вуд в ухо Барнету. — Даже если дело этого француза не придется нам по нраву, кто мешает сходить и спросить? Вдруг…       — Вдруг это западня — ты не думал об этом? — отозвался таким же яростным шепотом Барнет.       — Вы слишком подозрительны, капитан, — сладчайшим голосом заметил незнакомец. — Не знаю, что может быть для вас гарантией вашей безопасности, но вы вправе поставить мне любые условия, на которых согласитесь встретиться с моим хозяином.       — А как зовут вашего хозяина? — спросил Вуд.       — Он сам представится вам, господа, при встрече, если посчитает нужным. Пока же к вашим услугам я, Луи дю Раваль, если это имя о чем-нибудь говорит вам.       Имя не говорило ни о чем. Но опытный глаз Барнета давно уже оценил француза, и чутье подсказывало, что тот не лжет и не готовит ловушку. Судя по лицу и горящим глазам Вуда, он чувствовал то же самое. В самом деле, что мешает встретиться с хозяином этого Раваля и обсудить все подробности? Никто не заставляет их соглашаться сразу же. Кто знает, в чем заключается само дело, но оно должно быть впрямь важным, если почтенный торговец, или плантатор, или кто он там, готов прибегнуть к услугам столь сомнительных личностей, как пираты.       Вуд опять зашептал, призывая согласиться или хотя бы встретиться с этим хозяином. Но Барнет уже принял решение.       — Мы согласны. Проводите нас к своему хозяину, месье Раваль.       — Дю Раваль, — любезно поправил француз.       Барнет лишь отмахнулся: он никогда не придавал значения всем этим пышным именам и титулам — только богатству, которое обычно им сопутствовало. Он взял с собой Вуда и трех матросов, а прочим велел вернуться на корабль и ждать. И заодно приготовиться к сходке.

***

      Ожидание месье де Кераньяка делалось невыносимым, терпение подходило к концу, а странное беспокойство стискивало горло, точно тесный галстук. Дю Раваль не вернулся ни к обеду, ни ночью, ни следующим утром. Разве что прислал слугу с известием, что пока никого не нашел, но продолжает поиски. Дезире то предавался отчаянию, то бранился вслух, то падал на колени и в мольбе воздевал руки к небесам. «Кто угодно, хоть Господь Бог, хоть дьявол, хоть все индейские духи, только помогите!»       Эти душевные терзания прервал очередной посланник с вестью о том, что месье дю Раваль скоро вернется. И вернется не один.       Гонец опередил долгожданных гостей всего на полчаса. Дезире с трудом успел собраться с духом и мысленно пробежать предполагаемый ход беседы, как он делал перед всеми важными разговорами. В коридоре послышались тяжелые шаги, незнакомые грубоватые голоса. Звуки приближались, Дезире вновь вытер руки батистовым платком. Звонкое «Прошу вас, господа», сказанное дю Равалем, показалось ему раскатом грома.       Компаньон вошел последним, пропустив вперед тех, кого Дезире так долго ждал. Трое загорелых, оборванных парней застыли у двери, порой разглядывая такими горящими глазами убранство кабинета, что его хозяину сделалось слегка не по себе. Еще двое моряков подошли ближе и остановились шагах в трех от него. Их одежда была не лучше, чем у товарищей, но даже в таком виде они приковывали к себе взгляды.       Дезире сразу понял, кто из этих двоих главный. Он был на полголовы пониже его самого, но намного крепче телом. Нечесаные волосы беспорядочно падали ему на плечи, худое, загорелое лицо заросло такой же неопрятной бородой. Глаза же походили на два острых клинка шпаг, готовые пронзить врага в любой миг. Весь его облик дышал неким мрачным обаянием; знакомство с таким человеком нескоро забудешь. И он явно из тех, с кем не стоит искать ссоры.       — С кем имею честь, господа? — заговорил Дезире, не дождавшись от гостей ничего, кроме не слишком учтивых поклонов.       — Капитан Бенджамин Барнет, к вашим услугам, — произнес темноволосый человек с новым поклоном, в котором не прибавилось любезности. — Мой помощник, Джон Вуд. А имена прочих вам, думаю, ни к чему.       Англичанин. Это Дезире понял сразу, как только капитан заговорил. Французским он владел неплохо, но акцент все же выдавал его. Любопытно, какие ветра занесли его сюда? Дезире ничего не имел против англичан, но вдруг усомнился, согласятся ли эти люди взяться за его дело, если оно касается английской леди.       — Меня зовут Дезире де Кераньяк. — Отвечать на столь же небрежный кивок гости не стали. — Полагаю, мой друг, месье дю Раваль, уже сообщил вам о моем деле.       — Он ничего не сообщал нам, — ответил капитан Барнет, — кроме того, что дело срочное и важное.       — Так и есть. — Дезире поборол волнение. — Что ж, тогда мы обсудим его лично с вами. А пока присядьте.       Двое моряков расположились в креслах у низкого столика напротив самого Дезире. Он предложил им вина; помощник чуть пригубил с гримасой явного отвращения, а Барнет одним глотком опорожнил свой бокал и прищурился с довольным видом: мол, неплохо. Сам Дезире тоже отпил немного, мысленно приказывая дельцу в себе взять верх над влюбленным.       — Я полагаю, господа, — начал он, — что вы не связаны никакими… законами чести и совести?       Моряки рассмеялись, в том числе и те, что стояли у двери.       — А я полагаю, месье де Кераньяк, — в тон ему подхватил Барнет, — что вы догадываетесь, кто мы такие. А совесть джентльмена удачи запрещает ему причинять вред лишь своим товарищам, вот за это ему не будет прощения. Что касается всего прочего… — Он умолк на мгновение, вокруг глаз появились лукавые морщинки. — Стало быть, ваше дело бесчестно?       — Судите сами, господа. — Дезире выдохнул, так, что затрепетали кружева на груди. — Взгляните на портрет этой дамы. Ее имя — Кэтрин Сомерсет, и я безумно влюблен в нее. Я писал ее отцу и просил ее руки, но получил весьма грубый отказ. Но я не намерен отступаться. Если мне нельзя получить руку любимой женщины законным путем, я готов пойти на незаконные. Для этого мне понадобятся ваши услуги, капитан.       — То есть мы должны украсть эту леди для вас? — произнес Барнет.       — Да, именно так. — У Дезире вырвался новый вздох, на сей раз — облегчения. Хвала Создателю, этот пират сам сказал за него эти ужасные слова! — Она живет на Ямайке, это не так далеко от Эспаньолы, в городе Порто-Мария. Все, чего я желаю от вас, — это быстрота. Мой друг месье дю Раваль сообщил мне, что у вас быстрый корабль. Поэтому чем скорее вы обернетесь, тем лучше.       — Мы согласны, — сразу же ответил помощник, Вуд. — Только наш корабль поврежден, ему нужна починка, потом еще припасы и…       — Разумеется, господа, все расходы я беру на себя, — поспешил перебить Дезире, боясь, как бы пираты не передумали. Одно он уже понял: капитан Барнет и его люди не из тех, кто бросает дело на полдороге. — Сколько времени и средств вам нужно, чтобы починить и снарядить ваш корабль для плавания?       Барнет задумался ненадолго.       — Неделя, самое большое — десять дней. Мы уже два месяца не кренговались, и нам придется поставить новую фок-мачту. Но постараемся управиться поскорее.       — Сделайте одолжение, капитан. Как я сказал, я оплачу вам все расходы на починку и снаряжение. Этим займется месье дю Раваль. Я также заплачу вам любую сумму за само дело, какую вы пожелаете. Но только половину вперед. Вторую вы получите, когда мадемуазель Сомерсет окажется в моем доме.       — Сто тысяч реалов — не слишком обременительно для вас, месье де Кераньяк? — поинтересовался Барнет с колючей ухмылкой в глазах. — Пятьдесят тысяч вперед, пятьдесят — потом.       — Согласен. — Дезире встал и коротко кивнул пиратам, те едва ответили. — В таком случае, подайте месье дю Равалю список всего, в чем вы нуждаетесь, и приступайте к починке судна как можно скорее.       Барнет шепнул что-то Вуду, и тот вышел вместе с дю Равалем — не иначе, обсудить тот самый список. Трое пиратов последовали за ними, но капитан помедлил.       — Сударь, — произнес он, глаза-шпаги пронзали Дезире насквозь, — а вы уверены, что вам так нужна эта леди? — Он указал на портрет с видом скверного учителя, грубо тыкающего ученика носом в ошибку. — Вы взгляните на нее. Взгляд надменный, губы поджаты — сразу видно, капризна и упряма. Дурной нрав, скажу я вам, а я, поверьте, разбираюсь в женщинах. Конечно, это не мое дело, но можно отыскать и что-нибудь получше.       — Капитан Барнет, — ответил Дезире ему в тон, — я нанимаю вас для того, чтобы увезти леди, а не учить меня жизни. Вы верно сказали: это не ваше дело. Вам должно быть довольно того, что я плачу вам, а не сообщаю коменданту крепости Кап-Франсе об английском пиратском корабле, бросившем якорь в порту.       — Я понял. — Барнет слегка склонил голову, но усмешка из его взгляда не исчезла. — Желаете, чтобы я, как у вас говорится, таскал вам каштаны из огня. Хорошо, мы договорились, я согласен и не пойду на попятный. Только и вы помните, сударь, что мы с вами связаны одной цепью. Вздумаете обмануть или выдать нас — берегитесь. Я никогда не отличался ни терпением, ни милосердием.       Барнет развернулся и вышел, нахлобучив на ходу помятую шляпу с обвисшим пером. В комнате остался запах табака, соли и давно не стираной одежды. Но еще сильнее сделался ощутимый запах страха, вновь окутавший Дезире. Последний миг колебания разверзся перед ним, как пропасть ада. А потом стало поздно.       Он чувствовал, что назад ему дороги нет. Об этом говорил колючий взгляд капитана Барнета, об этом звенело эхо разговора пиратов с дю Равалем, что доносилось из коридора. Об этом безмолвно вещал портрет Кэтрин Сомерсет, продолжая глядеть на Дезире из золоченой резной рамы.