even though i have it all (i want you more, more)

Сердце Феликса стучит в горле. Чан стоит напротив него, при этом выглядит так, словно не спал всю неделю: бледный, сгорбленный и просто... меньше. И Феликс наконец-то почувствовал, что сегодня готов встретиться с ним. Чувствовал, что готов поговорить с ним и попытаться исправить то, что пошло не так, но это не означало, что он все еще не был зол или обижен. Но сейчас он не злится. Он все еще обижен, осторожен, боится быть раненым еще или хуже, случайно или намеренно, но он не злится. Все это испаряется, когда Чан входит и здоровается в ответ. – Как ты?, – спрашивает он Феликса, сидящего напротив него в кресле. В одной руке у него папка. Он кладет ее на стол между ними, а затем сжимает руки между коленями. – Бывало и лучше, – честно отвечает Феликс. – Ты? – И я, – говорит Чан. Он сглатывает, смотрит на Феликса с выражением такого явного сожаления, что это похоже на удар в грудь. – Прости, – говорит он, – за то, что пытался лишить тебя выбора и... и свободы воли. За то, что не слушал, когда ты пытался объяснить, почему расстроен. За то, что пренебрег твоими чувствами. Похоже, он многократно мысленно репетировал это извинение, но от того оно не стало менее искренним. Что-то тугое трещит в Феликсе, он даже слышит это. – Мне очень, очень жаль, – продолжает Чан дрожащим голосом. – Прости, что причинил тебе боль. Это не было- Я не хотел этого, но все равно сделал. И я не жду от тебя прощения или- – Все в порядке, – перебивает Феликс, прежде чем Чан успевает продолжить. Чан застывает с открытым ртом. – Конечно это... это не в порядке вещей, но я прощаю тебя, – поясняет Феликс, решительно кивая головой. – Феликс, – говорит Чан, губы его дрожат, руки так крепко сжаты, что костяшки пальцев побелели. – Я правда имею это в виду, – говорит Феликс, потому что не похоже, что Чан ему верит. И это само по себе является проблемой по многим причинам, и не только из-за того, что Феликсу хочется плакать. – Мне нужно, чтобы ты в это поверил. Я все еще... расстроен, но мне очень помогает то, что ты не пытался причинить мне боль и извинился. Н-нам нужно поговорить. Правда, мы должны были поговорить до того, как я поцеловал тебя. Или, например, сразу после. Так что, в общем-то, мне тоже жаль. За то, что не поговорил с тобой, не объяснил тебе ничего, не дал тебе шанса. Чан отвечает не сразу. Его челюсть двигается так, словно он хочет много-чего сказать, но потом он вздыхает и закрывает глаза. – Я хочу сказать, что тебе не нужно извиняться, – говорит Чан. – Но... я тебя услышал. Все в порядке. Никто из нас ничего не сказал перед тем, как, эм- – Потрахаться, – сухо говорит Феликс, в основном для того, чтобы увидеть, как Чан слегка улыбается, но также и потому, что это правда. – Да, – говорит он, смущенно потирая затылок. Феликс трезвеет, глядя на договор между ними, и вытаскивает свою собственную копию – оригинал – чтобы положить ее рядом с копией Чана. – Я много чего хочу сказать, – говорит он. — Но сначала... сначала я хочу расторгнуть наш договор. Он слышит резкий вздох Чана и смотрит вверх, готовый... ну, высказать еще один аргумент, если честно. Чан явно ведет внутреннюю борьбу, явно хочет что-то сказать, но потом смотрит на Феликса и как будто сдувается. – Хорошо, – просто говорит он и достает из кармана ручку. Теперь настала очередь Феликса колебаться. Он чувствует облегчение, невероятное облегчение от того, что Чан не собирается спорить с ним по этому поводу, не собирается удерживать его обязательствами их соглашения, но в то же время... Цель сегодняшней встречи – поговорить, а Чан молчит. Феликс буквально видит, как он прикусывает язык и сдерживает в себе все, что хотел сказать. Феликс знает, что это было ради его же блага, знает, что Чан не хочет, чтобы он чувствовал себя в ловушке или еще что, и хотя он боялся, что при всех своих добрых намерениях Чан все же будет... Ему приходит в голову, что несправедливо требовать, чтобы Чан выслушал его, не оказав ему ту же услугу в ответ. Даже если то, что Чан хочет сказать, доставит ему дискомфорт или боль, Феликс хочет, чтобы они оба говорили. Он понимает Чана или думает, что понимает, но. Это все предположение, не так ли? И он не хочет все испортить, снова предполагая. – Не мог бы ты сказать мне, – осторожно произносит он, – почему ты колеблешься именно сейчас? Чан бледнеет, и Феликс спешит добавить, – я не злюсь! Я просто хочу понять. И все. Пожалуйста, просто. Будь честен со мной. Даже если ты думаешь, что я расстроюсь. Мы должны быть честны друг с другом. Я обещаю, что буду слушать и больше не буду кричать или срываться с места. Чан прикусывает губу, нервно теребя шов джинсов. – Я переживаю, – тихо говорит он, – но я знаю, что не имею на это права. – Переживаешь о чем? – спрашивает Феликс, потому что ему нужна ясность. Ему нужны все карты на столе, даже если он уверен, что знает, о чем беспокоится Чан. – Переживаю о том, что ты сделаешь, – говорит Чан, все еще не глядя на него, – без договора. Без моих денег, он не говорит, и, может быть, это потому, что он имеет в виду не это, не совсем то, из-за чего Феликс инстинктивно отшатывается. Чан не имеет в виду, что Феликс не сможет выжить без него и его состояния. Феликс может, но Чан беспокоится о том, во что это ему обойдется. – Хорошо, – говорит он, – я тебя услышал. Спасибо за объяснение. Ты имеешь право переживать. Чан смотрит на него, и Феликс сглатывает. – Мы ведь друзья, верно? Это нормально, когда друзья беспокоятся друг о друге. – Мы друзья, – соглашается Чан, кивая и улыбаясь ему с таким же облегчением, как и Феликс. – Спасибо за заботу, – искренне говорит Феликс, – но я... я хочу кое-что тебе рассказать, и я не хочу, чтобы договор висел надо мной дамокловым мечом, пока я это делаю. Я хочу, чтобы мы были равны. Просто. Просто, как друзья. Официально. – Хорошо, – на этот раз Чан говорит более спокойно, – я понял. Так что они вместе ставят дату окончания договора, чья графа оставалась пустой до сегодняшнего дня, после чего все кончено. Феликс официально больше не сахарная детка. Чан официально больше не его сладкий папочка. А теперь самое трудное. Феликс трет вспотевшие ладони о бедра, живот скручивает. – Я могу заплакать, – резко говорит он, – просто... справедливо будет предупредить тебя. Я могу заплакать, и у тебя могут возникнуть вопросы, но я смогу рассказать тебе это только один раз, так что, пожалуйста, просто. Выслушай. И дай мне закончить. Чан кивает, широко раскрыв глаза. Он поднимает руку, потом опускает ее, теребит браслет. Феликс вроде как рад. Если бы Чан дотронулся до него прямо сейчас, он бы точно расплакался на месте. – В последний раз, когда я говорил об этом, я был пьян, – начинает он, – а до этого обсуждал только со своим психотерапевтом. Я больше не вижусь с ней, потому что просто. Не было времени. В любом случае. Феликс тянет время. Он знает это. Он знал, что это будет трудно рассказать, но, черт возьми, он не ожидал, что это будет настолько сложно. Он хватает ближайшую подушку и прижимает ее к груди, что немного помогает избавиться от ощущения, что он просто. Умрет. Он этого не сделает. С ним все будет в порядке. Он хочет рассказать Чану. Когда он сказал Сынмину, что расскажет парню, Сынмин ответил, что ему это не нужно, что было очень в его стиле, показать Феликсу, что он любит его и был на его стороне во всем этом, что Феликс со своей стороны действительно очень ценил. Он знает, что Сынмин смотрит на Чана как на старшего брата. Он знает, что не должен говорить об этом Чану, но все равно хочет. – Мой отец бросил нас, когда я был маленьким, – говорит Феликс, зарываясь пальцами в пуховую подушку. Вот... Первое предложение. Он может это сделать. – Потом он вернулся. Мама продолжала принимать его обратно, каждый раз, когда он просто... уходил. А он уходил очень часто. Я не знаю, зачем, или почему мама терпела это, но мне правда все равно, – Феликс прерывисто выдыхает, бросает взгляд на Чана и видит, что тот пристально наблюдает за ним с бесстрастным лицом. Это помогает. Достаточно трудно чувствовать то, что чувствует он, не чувствуя того, что чувствует Чан. – Когда он возвращался и был рядом, давал мне и Ханне вещи. Деньги. Подарки. Все, что мы хотели. Все, что, по его мнению, мы хотели. Я ненавидел это. Поначалу это было приятно. Какой ребенок не любит подарки? Но потом я стал старше и понял, что он просто думает, что его деньги могут все исправить. Он задержался дольше обычного, когда мама заболела, но в конце концов ушел, и она... она никогда не увидела его возвращения. И-и я никогда не прощу ему этого. Я его ненавижу. Я его ненавижу. А вот и слезы. Феликс нетерпеливо стирает их. Он почти закончил. Он может это сделать. – Помнишь, я тебе говорил ч-что мне было трудно выполнять все эти вещи, связанные с сахарной деткой? Краем глаза он видит, как Чан кивает. — Да, так что, может быть, ты думал... наверное, я позволил тебе думать, что это просто потому, что мне было стыдно брать твои деньги. И так и было, но в основном потому, что у меня правда очень. Очень непростое отношение к подаркам. Не ко всем. Подарки на день рождения не в счет. Но когда люди дарят мне вещи, моя первая мысль заключается в том, что они пытаются купить меня. Я-, – его голос срывается, и ему приходится бороться со слезами, сдавливающими горло, прежде чем он может продолжить, более уверенно. – Я знаю, что ты не это хотел сделать. Но мне казалось, что так оно и было, особенно с тех пор, как... как началась моя роль сахарной детки, а потом вмешался секс, и именно поэтому я не... потому я и не хотел, чтобы секс был частью договора. И я старался просто принимать их, когда ты дарил мне вещи. Я подписался на это, зная, что подарки будут частью всего, и я подумал, что если, например, я даю тебе что-то взамен, то это не так уж плохо. И ты мне нравился, так что облегчило ситуацию, – Феликс смеется, но это больше похоже на всхлип. – Но когда ты... когда ты прислал деньги в воскресенье, после всего, что между нами произошло, я испугался. И мне очень жаль, я знаю, что ты совсем не похож на моего о-отца, я знаю, что ты не платил мне за то, что я спал с тобой, я знаю это, я просто- Я-, – но он слишком сильно плачет, чтобы говорить сейчас, поэтому Феликс просто зарывается лицом в подушку, пока не сможет взять себя в руки. Чан все время молчит. Он не пытается дотронуться до него. Он просто сидит, пока Феликс не заставляет себя успокоиться и отпустить все. Он садится, вытирает лицо и высмаркивается, используя коробку с салфетками, которую вручил ему Сынмин, что он терроризировал весь день. – Так что да, – заканчивает Феликс, тяжело шмыгая носом и смаргивая слезы. – Вот почему я так расстроился. Есть ли в этом... есть ли в этом смысл вообще? – Да, – говорит Чан, – конечно, имеет. Феликс, я- Мне так чертовски жаль. Я не знал, но это не имеет значения. Мне действительно не следовало- Мне просто жаль. Феликс смотрит на него. Теперь лицо Чана – открытая книга, а выражение: смесь вины, боли, печали и... гнева. – Ты злишься на меня? – спрашивает Феликс, голова кружится, глаза снова наполняются слезами. Чан моргает, быстро качая головой. – Нет, Феликс, я не сержусь на тебя, как я могу... Я сержусь на твоего отца. Я злюсь, что тебе пришлось пройти через все это, и злюсь на себя. Но я не сержусь на тебя. Нисколько. Ликси, – говорит он мягко и с болью в голосе. – Ликси, можно тебя обнять? Феликс кивает, и Чан в мгновение ока оказывается рядом, крепко прижимая его к себе. Феликс так же крепко прижимает его к своему телу, и несколько долгих минут они просто сидят, обнявшись, пока Феликс не перестает чувствовать, что разваливается на части. Он медленно отстраняется, но не слишком, потому что не хочет отпускать Чана. Чан нежно вытирает его лицо рукавом, и Феликс ему это позволяет. – Извини, – бормочет он, – спасибо. – Всегда пожалуйста, – говорит Чан. Руки Феликса лежат у него на груди, и он чувствует, как сердце Чана бьется под его ладонью, немного быстро, но ровно. – Чан? Чан мычит. – Мы можем начать все сначала? – Феликс? – Ты мне все еще очень нравишься, – шепчет Феликс, глядя на него снизу вверх. Чан так близко, что может сосчитать все его ресницы. Он правда хочет поцеловать его. Это была бы плохая идея, но он позволяет себе хотеть этого. Он хочет, чтобы Чан чувствовал то же самое, но парень наполовину убежден, что это не так, что этого не может быть. Не после их ссоры, и не теперь, когда он знает, что за бардак происходит в голове Феликса. Но он должен спросить, должен знать, есть ли хоть какая-то надежда. – Ты тоже мне все еще очень нравишься, – серьезно говорит Чан, и ничто в его голосе, лице или пристальном взгляде не говорит Феликсу, что он просто жалеет его, или он просто мил с ним, или лжет. И Феликс... до этого момента Феликс не осознавал, как боялся, что если Чан и правда узнает парня поближе, больше не захочет его. Что он уйдет. Это иррациональный страх. Чан не из тех людей, которые бросают кого бы то ни было. Он чувствует, как его лицо искажается, и прячет его в плечо Чана. Мужчина очень нежно гладит его по волосам. – Конечно, ты мне все еще нравишься, – шепчет он. – Я бы с удовольствием начал с тобой все сначала, – он глубоко дышит. – Но Феликс, – говорит старший, и Феликс изо всех сил старается не напрягаться, – как бы- Я-я боюсь, что мы снова поссоримся. Насчет денег. Феликс отшатывается, но Чан хватает его за руки, прежде чем он успевает полностью отпрянуть. – Пожалуйста, – говорит он, – пожалуйста, просто выслушай меня. Поэтому Феликс подавляет желание убежать и кивает. – Ладно, – говорит он, – хорошо. Скажи мне, почему... почему ты думаешь, что мы снова поссоримся из-за этого? – Потому что я все еще хочу помочь, – немедленно отвечает Чан. – Не только потому, что ты- Из-за твоей ситуации, но и потому, что я могу. Ты ведь понимаешь, что я имею в виду? Феликс думает, что понимает. – Объясни мне, как идиоту, – говорит он на всякий случай. Чан хмурится и проводит большим пальцем по костяшкам пальцев Феликса. – Ты не идиот, – говорит он и звучит как... ну, как поучающий отец, и Феликс невольно улыбается. Чан коротко улыбается в ответ, а затем смотрит в потолок, нахмурив брови, пытаясь облечь свои мысли в слова. – Я... ладно, я собираюсь кое-что сказать, и мне нужно, чтобы ты меня выслушал. Потому что, с одной стороны, я понимаю, что ты взрослый и сам делаешь свой выбор и все такое, и я знаю, что у меня есть... есть проблемы с этим. Думая, что я того стою. Но я-я хочу встречаться с тобой. Я правда хочу встречаться с тобой. Я хочу быть твоим парнем. – Я тоже этого хочу, – говорит Феликс, и Чан сжимает его руки. – Я рад, – говорит Чан, смеясь на выдохе, – я правда рад. Но как твой друг и как твой парень, мне будет. Мне будет очень тяжело смотреть, как ты мучаешься, не имея при этом возможности хоть чем-нибудь помочь. Феликс прикусывает язык, чтобы не перебивать мужчину. Чан никогда не перебивал его, самое меньшее, что он может сделать, это подождать, пока Чан закончит то, что он хочет сказать. – Я не говорю, что ты не можешь позаботиться о себе, – торопливо продолжает старший. – Я не говорю, что мне нужно взять на себя обеспечение все твоей жизни, потому что я... богаче. Он кривится, но продолжает, – я просто... Я дал Чонину деньги на обучение, когда он не смог получить стипендию, на которую рассчитывал. Я купил Сынмину машину, потому что он не мог получить одобрение на кредит. Джисон жил со мной и Чанбином в течение первого года университета, и я покрывал его арендную плату, потому что его домовладелец выгнал парня из дома после того, как он потерял работу. Чан на мгновение прикусывает губу, прежде чем сказать, – я просто... присматриваю за ними. Потому что могу и потому что хочу. Потому что мне это нужно. Я бы не чувствовал себя хорошо, если бы не делал этого. А они... позволили мне. Конечно, они все мне вернули, но ребята позволили мне сделать это за них. – Я не говорю, – продолжает он, пристально глядя на Феликса, – что не понимаю, почему ты не хочешь такой помощи. Я не говорю, что не уважаю твой выбор или твои потребности. Наоборот. Мне просто нужно, чтобы ты понял, что для меня это будет очень. Очень тяжело. Смотреть, как ты бросаешь учебу или терпишь неудачу, находишь другую работу, когда у тебя уже есть две. Так что. Так что да. Я боюсь, что мы снова поссоримся. Ты мне нравишься, очень нравишься, а я забочусь о людях, которых лю- которые мне нравятся. И я хочу встречаться с тобой, просто... не знаю как. – Ну, – говорит Феликс и замолкает, потому что, честно говоря, не знает, что сказать. Он помнит, как думал, что язык любви Чана должен быть актом служения, и это только подтверждает его. С одной стороны, он хочет преподнести Чану свое сердце на блюдечке, потому что, черт возьми, он лучший человек в мире или как? С другой стороны, Чан прав. Они оба такие, что эта ссора только и ждет, чтобы произойти. Но он не хочет лишиться возможности встречаться с Чаном. И даже если они просто друзья, это не меняет того, что они чувствуют друг к другу, и ничего не меняет того факта, что Чан будет просто продолжать беспокоиться о Феликсе, и хотеть помочь, и чувствовать, что ему не позволено. И это причинит ему боль. Феликс не хочет причинять ему боль. Тем не менее, не похоже, что его проблемы с получением денег от людей внезапно разрешились только потому, что он знал о них или рассказал о них Чану. Очень большая часть его снова злится, но на этот раз не на Чана. Нет, это старый гнев, который он никогда не отпускает, хотя знает, что, вероятно, должен научиться справляться с ним. Нет, он злится на отца. За то, что все испортил для Феликса. За то, что сделал Феликса таким. За то, что отнял у него это счастье, как отнял у него детство и счастливые воспоминания с мамой. – Нам нужен компромисс, – говорит он, наконец, с горечью, – я просто. Ничего не могу придумать. – У меня есть предложение, – нерешительно говорит Чан. Феликс моргает. – Правда? Чан кивает. Делает глубокий вдох. Выдыхает. – Твои основные расходы – это школа, аренда и сестра с племянницей, верно? Феликс кивает, надежда и неуверенность корчатся у него в животе. – Ну что ж... Ты позволишь мне позаботиться о Ханне и Джули вместо тебя? Когда Феликс не сразу отвечает, Чан продолжает, выглядя все более неуверенным с каждым словом. – Ты сказал, что подарки заставляют тебя чувствовать себя так, будто люди пытаются купить тебя, – говорит он, – так что, заплатив за твое обучение и аренду, ты почувствуешь себя дерьмово. Но формально помощь семье – это не подарок. Я имею в виду, что это вроде и так, но я просто... я бы помогал им, посылая то, количество денег, что и ты обычно, чтобы ты сам мог сосредоточиться на учебе и мог легче справляться с арендной платой. Чан делает паузу, но Феликс все еще пристально смотрит на него, пытаясь понять смысл его слов, поэтому он продолжает. – Как только ты окончишь обучение или если твоя ситуация изменится, я перестану помогать с финансами, и ты снова сможешь сам заботиться о них. И, ну, если задуматься, то перевод денег им мной – это все равно твоя забота о них? Потому что я их не знаю и даже не знал бы, что они существуют, если бы не ты. Так что. Так что ты все равно будешь им помогать. Его руки дрожат вокруг рук Феликса. – Пожалуйста, скажи что-нибудь, – тихо заканчивает он. Феликс открывает рот. Закрывает. Думает. Затем, тщательно, так, чтобы не было никакой возможности недоразумения, произносит, – я думаю, что люблю тебя.