even though i have it all (i want you more, more)

– Я думаю, что люблю тебя, – говорит Феликс, и Чан чувствует, как его сердце останавливается. Он не дышит. Он не моргает. Он ничего не говорит. Он просто сидит и смотрит на Феликса своими прекрасными глазами, яркими, теплыми и немного красными от слез. Держит его за руки, маленькие и немного влажные. Чувствует тяжесть его ног, прижатых к ногам Чана. – Я никогда раньше не был влюблен, – говорит Феликс, – но думаю, что люблю тебя, хен. Чан судорожно вдыхает. Его сердце снова начинает биться, тяжело, как барабан, громко, словно песня. Что-то хрупкое, старое и тяжелое, груз, который он привык носить годами, разбивается вдребезги. Его взор расплываются, превращая Феликса в цветное пятно, розовое и кремовое на фоне оранжевого дивана и квартиры Сынмина и Чонина в целом. – Хен? – Ты серьезно? – спрашивает Чан надтреснутым голосом. – Ты правда имеешь это в виду? Пожалуйста, пожалуйста, скажи, что это так. И вдруг он всхлипывает, сам не зная почему: потому что он счастлив, он так счастлив, но ему кажется, что он грустен, и в этом нет никакого смысла. Феликс издает раненый звук, пытается обнять всего, а Чан цепляется за него, как будто Феликс уйдет, как будто он призрак, как будто это сон. – Я серьезен, – бормочет Феликс, крепко обнимая его, когда Чан плачет ему в плечо. – Я правда имею это в виду. Чанни–хен, я люблю тебя, я люблю тебя. – Я тоже тебя люблю, – икает Чан, зажмурив глаза от слез, которые просто... продолжают течь, какого черта, он не может остановиться . – Прости, я не знаю, почему плачу, прости, прости. – Ш-ш-ш, – бормочет Феликс, – сколько раз я плакал на тебе, тебе позволено плакать. Все в порядке. Выпусти все это, хен. Я здесь. Поэтому Чан плачет до тех пор, пока больше не может, пока они не падают на диван, и Феликс гладит его спину длинными, успокаивающими движениями. Голова проясняется, тело становится легким. Феликс любит его. Чан, конечно же, тоже его любит. Он не знает, как это случилось. Он нереально, безмерно благодарен за то, что имеет. Ему кажется это чудом. – Мы сумасшедшие? – спрашивает он, наполовину приглушенный рубашкой Феликса, и все его тело трепещет от яркого смеха Феликса. – Может быть, – говорит Феликс. – Похоже, у нас все происходит очень быстро, да? Чан отстраняется, ровно настолько, чтобы посмотреть Феликсу в лицо, и у него снова перехватывает дыхание от того, как Феликс выглядит под ним: у него розовые волосы, мягкие и пушистые, веснушки усеивают его кожу, как звезды, будто ночное небо поцеловало его так, как Чан хочет сам его поцеловать. – Это слишком быстро, не так ли? – в смятении спрашивает он и пытается полностью выпрямиться. Но далеко он не уходит, Феликс крепко сжимает его и не отпускает. – Может быть, – снова говорит он, – а может, и нет. Это то, что я чувствую. Это то, что ты чувствуешь. Все в порядке. Этого достаточно. Чан кивает, колеблется и осторожно опускается рядом с младшим. Он вспомнил, как несколько месяцев назад они с Феликсом впервые лежали на диване, поменявшись местами. За очень короткое время многое изменилось. Но потом он вспоминает что-то еще, что-то еще более раннее, что-то, что сказал ему Феликс. Жизнь просто случается, и ты делаешь все возможное с тем, что она тебе дает. Может быть, это так просто, но и вместе с тем так сложно. – Значит, моя идея тебя устраивает? – интересуется Чан, и Феликс гладит его щеку, поглаживая большим пальцем ее округлость. – Очень даже, – говорит Феликс, – как я могу отказать тебе в помощи моей семье? Чан быстро поднимает на него взгляд, все еще неуверенно, и его согревает улыбка Феликса, небольшая, но искренняя. – Я серьезно, – говорит Феликс, – но мне нужен отчет о том, сколько ты им переводишь и когда. И я хочу отплатить тебе за это в будущем. Чан размышляет над этим и приходит к выводу, что он справится. Ему не нужно, чтобы Феликс возвращал деньги, но это необходимо самому Феликсу, и он может принять это. – Хорошо, – говорит он, – и-и тебе это поможет, верно? – Это мне поможет, – уверяет Феликс, – обещаю. Мне не придется искать третью работу, я не вылечу с учебы, и все будет хорошо. Чан поворачивает голову, прижимается поцелуем к тыльной стороне ладони, закрывает глаза. – Все будет хорошо, – повторяет он. Проходит несколько спокойных минут, в которые они не делают ничего больше, кроме того, что наслаждаются моментом, потому что они могут, потому что это была долгая неделя, долгие несколько месяцев. Они шевелятся только тогда, когда их телефоны одновременно подают признаки жизни. – Сынмин, – говорит Феликс, проверяя свой, – спрашивает, может ли он возвращаться. – Чанбин, – отвечает Чан, – спрашивает, все ли у нас в порядке. Они улыбаются друг другу, сердца полны любви, и даже если все их раны не исцелены полностью, то хотя бы залечены. (Это нормально. На это нужно время. И у них есть время). Они выпутываются друг из друга, отвечают своим друзьям. Когда Чанбин и Сынмин входят, стряхивая снег с ботинок, то обнаруживают Феликса и Чана, сидящих очень близко друг к другу на диване, с опухшими от слез лицами, но в остальном выглядящими в полном порядке. Сынмин пристально смотрит на них, пыхтит, скрещивает руки на груди и говорит. – Если вы трахались на моем диване, я подожгу его вместе с вами. Чанбин дает ему подзатыльник. – Не груби своему хену, – говорит он, но улыбается. – Ребята, вы в порядке? – Мы в порядке, – уверяет Чан, улыбаясь так широко, что у него болят щеки. – Мы встречаемся, – одновременно говорит Феликс. Он смотрит широко раскрытыми глазами на Чана, выглядя неуверенно, как будто он не хотел этого говорить, или как будто он беспокоится, что Чан не хочет, чтобы он это говорил. Чан просто берет его за руку, переплетает их пальцы. – Все в порядке, мы можем сказать им, – говорит он, потому что теперь он понял, что они должны быть ясны в этих вещах. – Мы встречаемся, – подтверждает он, а затем взвизгивает, когда Сынмин с Чанбином бросаются на них. Феликс кричит, смеясь, когда Сынмин тут же начинает безжалостно щекотать его. Чанбин притягивает Чана к себе и агрессивно ерошит ему волосы. – Я люблю вас, идиоты, – заявляет Сынмин. – Из-за вас я состарился на целый десяток лет. Никогда больше не делайте этого. – Мы постараемся, – хрипит Чан, заключенный руками Чанбина. Сынмин отпускает Феликса, который плачет счастливыми слезами от такого нападения. Его лицо покраснело, и в следующую секунду он находит себя в объятиях Сынмина, который обнимает его самым агрессивным способом. Что-то хрустит у Феликса в спине, и он отчаянно хлопает Сынмина по спине, пока тот не отпускает его. – Я ненавижу все это ванильное дерьмо, поэтому скажу это только один раз, – говорит парень. – Я люблю тебя, Хен. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Я хочу, чтобы Феликс был счастлив. Я хочу, чтобы вы были счастливы вместе. Я очень рад, что вы все уладили. – Затем, прежде чем Чан успел сказать что-либо еще, он снова обнимает его, размахивая руками, пока не притягивает Чанбина ближе, и тогда Чана окружают со всех сторон все трое. – Я тоже тебя люблю, – говорит он и, может быть, снова плачет (Ух ты, на этой неделе он плакал больше, чем за целый год). – Я люблю вас всех. Спасибо, что терпите меня. – Мы любим тебя, – тихо говорит Чанбин. – Ты не из тех, кого мы бы терпели. – Я– – Заткнись и просто позволь нам любить тебя, – говорит Феликс, голос грохочет откуда-то слева от него, и Чан давится смехом. Он замолкает и позволяет им любить себя.

***

Позже все ввосьмером собираются на совместный ужин, ведь «мы все друзья, мы любимы, и теперь все в порядке» («Это слишком длинное имя!», настаивает Хенджин. «Но подходит же!», говорит Джисон, показывая ему язык), а затем импровизированная ночевка («Разве мы не слишком стары для этого?», спрашивает Чонин, но он первый забирает пушистое одеяло себе). Они разлеглись в гостиной Чана на надувных матрасах, диванных подушках и настоящем матрасе из комнаты для гостей, сложив все это вместе на полу, чтобы сделать комковатое и неровное гнездо из подушек, одеял и тел. Чан – единственный, кто все еще не уснул. Феликс спит в его объятиях. Обе руки парня спрятаны под рубашкой Чана, удобно свернувшись у старшего на груди, теплое дыхание обдувает подбородок Чана. Слева от него Чанбин свернулся калачиком на Хенджине, уткнувшись лицом в его шею, выглядя очень маленьким и очень уютным. Джисон прижимает правую руку Чана к своему телу, лицо прижато к его плечу, волосы закрывают лицо. Рука и нога Минхо перекинуты через него, пальцы ног прижаты к голени Чана. Сынмин лежит на спине рядом с Минхо, закрыв лицо рукой. Чонин лежит на животе, одна рука запуталась в волосах Хенджина, другая засунута под подушку, в которую он храпит. Чан засыпает. Сегодня вечером все так легко. – Хен? Чан открывает глаза на шепот, поворачивает голову и видит, что Минхо сонно моргает ему из-за плеча Джисона. – М? – Ты ведь не жалеешь об этом, правда? Что я натолкнул тебя на мысль о сахарной детке? Что я рассказал тебе о Феликсе? Чан качает головой, улыбается со всей любовью, которую чувствует. – Нет, – мягко говорит он. – Я нисколько об этом не жалею. Спасибо, Минхо. Минхо ничего не говорит, но румянец касается кончиков его ушей, потому что они первыми краснеют, как и у Чана, когда он смущен или взволнован. Он кивает, закрывает глаза и зарывается лицом в волосы Джисона. В объятиях Чана Феликс шевелится, издает тихий звук. Чан похлопывает его по спине, пока парень не успокаивается, и позволяет сладкому сну поглотить себя.

***

Even though I have it all I want you more, more So that you stay by my side like that all the time Inside this small silence

Даже когда я ненавижу все вокруг, Я все еще хочу тебя, Будь всегда рядом со мной В этой тишине я разбужу тебя, Как и всегда

(Monsta X – U R)