even though i have it all (i want you more, more)

Им нужно поговорить. Чан знает, что им нужно поговорить, но сперва они должны привести себя в порядок, поэтому мужчина меняет рубашку и дает Феликсу одежду для сна, притворяясь, будто ему ничего не стоит видеть Феликса в своих вещах. Им нужно поговорить, но Феликс произносит: «Время для брауни?», и они едят брауни. И первый же кусок шоколадной сладости невольно вызывает у Чана стон, граничащий с порнографическим. Феликс сцеловывает вкус прямо с его губ, и они отвлекаются еще на несколько минут. Но дальше этого дело не заходит, потому что им нужно поговорить. Так они доедают свои сладости, раскрасневшиеся и ухмыляющиеся друг другу, как идиоты. Чан только открывает рот, как его телефон звонит, и этот звонок перетекает в незапланированную, но неизбежную деловую встречу. Феликсу нужно закончить эссе, поэтому он устраивается рядом с Чаном на диване (теперь чистом), и они работают вместе в течение полутора часов. Когда Чан заканчивает свою встречу, Феликс голоден, и, честно говоря, сам он тоже, поэтому готовит им еду. Они едят, а затем Феликс моет посуду – их рутина в течение нескольких недель. И Чан хочет поговорить с ним, правда хочет, но домашняя атмосфера переполняет его, и он не может удержаться от поцелуев вдоль изгиба шеи Феликса, по каждому позвонку. Не может удержаться от того, чтобы не ткнуться носом в свободный воротник его футболки (которая на самом деле Чана), чтобы зацеловать всю эту красивую кожу и засос, который он оставил там чуть раньше. Не может удержаться от того, чтобы не скользнуть руками вокруг талии Феликса и не провести пальцами по слегка очерченным мышцам его пресса. «Ты мне нравишься», сказал тогда Феликс, «Я хочу тебя». Это похоже на сон: он не может поверить, что это все реально, но это так, и он не хочет отпускать его. Тем не менее, им нужно поговорить, Чан знает, что им нужно поговорить, но Феликс роняет губку и выгибается ему навстречу, задницей прижимаясь к его промежности, дыхание спирает. – Я люблю твои руки, – говорит он таким глубоким голосом, что Чан вздрагивает. Феликс поворачивается в его объятиях, и тянет руку Чана к своему рту, чтобы поцеловать кончики пальцев, уткнуться носом в ладонь, как ласковая кошка, а затем засосать указательный и средний пальцы во влажный жар своего рта. У Чана слабеют колени. Феликс делает ужасные вещи своим языком, глазами все время улыбаясь ему. Чан освобождает свои руки и приближается, чтобы поцеловать его, беспомощно и отчаянно желая большего, желая его всего. Он приподнимает парня над стойкой, ноги Феликса обхватывают его за талию, и они целуются, целуются, целуются. Чан никогда не устанет от этого, от поцелуев в красивый рот Феликса и мягких звуков, которые он издает. Им нужно поговорить, но вместо этого Чан несет его к кровати, а Феликс метит ему горло. Мужчина шатается, но твердо решив не уронить парня, пытается не врезаться в стены и неудобно расставленную мебель, и такие же дверные проемы, пока, наконец, они не падают на кровать, и Чан может снять рубашку и ухмыльнуться, когда замечает, как глаза Феликса темнеют. Феликс прикасается к нему повсюду, исследует ранее скрытые просторы его груди и спины руками и ртом, а Чан не может перестать стонать, потому что он обычно не такой шумный в постели, но это просто... Феликс. – Твой чертов пресс, – вздыхает Феликс, лаская его, и Чан смеется, краснеет и целует младшего, и им нужно поговорить, но Чан не думает об этом прямо сейчас, он пытается раздеть Феликса, а потом Феликс пытается раздеть его самого. Феликс красивый, Чан знал это, но сейчас он впервые видит его всего, и это ошеломляет его до одурения, или, по крайней мере, ошеломляет его фильтр до одурения, потому что он не может удержаться, чтобы не произнести: «красивый, хорошенький малыш, такой красивый, все для меня, ха, как же мне так повезло», когда утыкается носом в грудь Феликса и целует его соски, заставляя парня скулить, дрожать и извиваться под ним. – Чан, – кричит Феликс, царапая его спину, десять огненных линий, от которых Чан вспыхивает еще сильнее. Феликс впервые произносит его имя без уважительного обращения, и от этой интимности он немного теряет рассудок. Поэтому мужчина позволяет желанию завладеть им, и сделать то, что хотел уже в течение нескольких недель, о чем мечтал, только чтобы проснуться с тяжелым и раздираемым чувством вины... Но сейчас нет причин чувствовать себя виноватым, поэтому он облизывает длинный розовый член Феликса, весь твердый и истекающий. Феликс издает прекрасные звуки, низкие и глубокие, хриплые и высокие, прерывистые между ними, когда Чан дразнит его (возможно, в качестве мести за то, что произошло раньше, но в основном потому, что Чан не может сосредоточиться, когда он так сильно хочет его попробовать), лаская головку его члена, скользкую, горько-соленую и чувствительную. Он спускается поцелуями по всей длине к основанию члена, посасывает яички, которые тоже выглядят красиво (как это вообще справедливо и возможно, но это Феликс, и Чан не должен удивляться). Он делает это до тех пор, пока стоны Феликса не превращаются в умоляющие прерывистые всхлипы, пока он не говорит: «Пожалуйста, пожалуйста, Чан, Чанни-хен», голос его дрожит, а затем Чан смотрит на Феликса, Феликс смотрит на него в ответ, и Чан спрашивает: «Пожалуйста, что?». Он ждет, что Феликс попросит ему отсосать, или подрочить, или позволить ему кончить. Вместо этого Феликс говорит: «Трахни меня, пожалуйста, хочу тебя в себе». Это снова оглушает его, заставляет его член пульсировать так сильно, что он почти боится что сойдет с ума здесь и сейчас. Чан отключается на секунду, потому что следующее, что он помнит, это то, что нащупывает смазку и презерватив, параллельно пытаясь поцеловать Феликса, а затем он скользит пальцами вверх, и Феликс раздвигает ноги. То, как его палец скользит в тугое, пульсирующее и жаркое нутро Феликса, заставляет Чана стонать громче, чем сам парень, который выгибается, запрокинув голову, заставляя розовые волосы рассыпаться по подушке Чана: видение, похожее на одну из тех причудливых французских картин, но только для него одного. – Вот так? – спрашивает он, сгибая палец и двигая им медленно и легко, пока Феликс не расслабляется, пока он не начинает извиваться, как будто хочет большего. – Да, да, я-АХ-люблю твои-О, черт-люблю твои пальцы, е-еще, – задыхается Феликс, поэтому Чан добавляет второй палец, а затем третий и сгибает их, в поисках необходимой точки, пока Феликс не издает высокий хныкающий звук и не вцепляется в него. – Здесь? – спрашивает Чан, хотя он знает ответ. Феликс отчаянно кивает и стонет гортанно, когда Чан надавливает на это место снова и снова. – Пожалуйста, пожалуйста, хочу-черт-мне нужно-я- Чан почти скулит сам, от того, как напряженно звучит Феликс, от того, как он сжимает его пальцы сейчас, от того, как его член течет по животу. Он вцепляется свободной рукой в волосы Феликса и тянет его голову назад, что заставляет парня вскрикнуть и зажмурить глаза, содрогаясь. Чан ухмыляется, целует его и медленно высвобождает пальцы, чтобы нащупать презерватив и сжать, всего один раз, свой член в попытке удержаться от немедленного оргазма. Феликс чертовски бесстыдный маленький шалунишка, потому что он сидит, волосы в диком беспорядке, глаза блестят, а лицо приобрело такой же оттенок, что и его волосы- И он встает на четвереньки. – Вот так, – говорит он Чану через плечо, выгибая спину и широко расставляя ноги. Чан шипит, сжимает кулаки и кивает, лишившись дара речи, а Феликс имеет наглость ухмыльнуться ему. Это значит, что Чану просто нужно, блять, свести его с ума. О, но первое же прикосновение его члена к дырочке Феликса почти уничтожает его, и он нависает над Феликсом, прерывисто дыша, когда парень издает стон и подается ему навстречу, принимая его миллиметр за миллиметром, пока Чан полностью не входит. Он почти уверен, что умрет, но какой более нереальный способ сделать это. Чан подается назад, а затем снова входит, и Феликс принимает его так легко, опускаясь на локти и постанывая. – Так хорошо, – говорит Чан, входя в него медленно, но глубоко, пытаясь найти угол, который заставит парня растаять, – так хорошо, Феликс- – Чан, – произносит Феликс с придыханием, – еще, пожалуйста, я справлюсь, давай, ну же. Хрупкая нить контроля Чана обрывается, и он теряет рассудок, пока не входит в него, пока Феликс не сжимает простыни так сильно, что они вырываются из-под матраса, пока сердце Чана не колотится так сильно, а дыхание не становится таким надрывным, что он чувствует, что вот-вот потеряет сознание, пока Феликс почти не плачет, сжимаясь вокруг его члена, черт возьми, да, Чан, пожалуйста, Чан, Чан, Чан. – Потрогай себя, – рычит Чан, вжимаясь в него и заставляя Феликса стонать так сильно, что его голос срывается, – давай, малыш, будь хорошим мальчиком, потрогай себя. Звук, который издает Феликс, звучит рвано из его горла, и парень падает на кровать, поддерживаемый только хваткой Чана на его бедрах. Зажмурив глаза и наполовину зарывшись лицом в матрас, он тянет руку вниз, под себя, и Чан продолжает входить в него, в погоне за собственным оргазмом, но все еще желая дождаться Феликса, дождаться, когда он кончит- – Давай, милый- ах- кончи для меня, давай, так хорошо, – хрипит Чан, касаясь губами его плеча, его спины, когда Феликс дрочит и издает приглушенные, хныкающие звуки, которые похожи на слова, но не совсем, пока, внезапно, он не сжимается вокруг Чана и не кончает, всхлипывая и выгибая спину. Все тело дрожит, пока он воет в матрас. Чану требуется всего три толчка, чтобы последовать за ним к самому сильному оргазму в своей жизни, дыхание иссякает, он весь дрожит, пальцы на ногах сжимаются в наслаждении. Феликс падает, и Чану удается не раздавить его, следуя за ним. Они просто лежат, тишину комнаты нарушают только звуки их тяжелого дыхания. Чан чувствует себя расслабленным и сытым, и он не хочет двигаться, но ему не совсем удобно, поэтому он завязывает презерватив и заставляет себя встать с кровати, чтобы бросить его и взять полотенца и салфетки. Когда Чан возвращается, Феликс перекатывается на бок и смотрит на него из-под полуприкрытых век, его покрасневшее тело блестит от пота. Он выглядит полностью оттраханным и таким прекрасным, что почти больно смотреть. – Хорошо? – спрашивает Чан, переползая через него, чтобы поцеловать в щеку, а потом в кончик носа, просто потому, что милый. Феликс сонно мурлычет, потому Чан очень осторожно вытирает его, кладет сухое полотенце на мокрое место и накрывает их обоих одеялом. Он притягивает Феликса к себе, обнимает за талию – Феликс прижимается к его груди, просовывает ноги между ногами Чана – а тот зарывается лицом в волосы младшего. Феликс пахнет потом, сексом и клубничным шампунем. Чан задается вопросом, не отвратительно ли то, что он хочет превратить его запах в духи. Это его последняя мысль перед тем, как сон обрушивается на его. Он не думает о том, как им нужно поговорить. Утром Феликс просыпается первым, и это что-то новенькое, но Чан тоже просыпается, потому что он чутко спит. Они целуются, медленно, лениво, потираясь друг о друга, пока оба не кончают. Они принимают душ (по отдельности, потому что секс в душе скользкий, а ни один из них не может держать руки при себе в компании друг друга), Феликс готовит им завтрак – блины и фруктовый салат, и в кои-то веки Чан убирает со стола и моет посуду. А потом они снова целуются, но недолго, так как у Феликса утренняя смена в пекарне, а у Чана работа, поэтому он отвозит парня домой. Они разговаривают по дороге, но только о том, как у Феликса ноет все тело, а Чан о том, как сожалеет, но вот Феликс ни капельки (он смеется, а Чан краснеет), а потом о киновечере и о том, что Феликс встретится со всеми, и что ему не нужно нервничать, потому что друзья Чана полюбят его. Феликс целует Чана на прощание в щеку и говорит, что Сынмин отвезет его после работы, так что мужчине не нужно заезжать за ним. Чан идет на работу, чувствуя себя счастливым, отдохнувшим и единым с миром. Джисон только бросает на него взгляд и ворчит, а Чанбин очень сухо поздравляет его с тем, что наконец-то кто-то ему дал, и Чан отказывается удостаивать их обоих ответом. И он не думает ни о чем, кроме работы, и Феликса, и музыки, и Феликса, и телефонных звонков, которые он должен сделать, и Феликса, и электронных писем, на которые он должен ответить и отправить, и Феликса, пока, наконец, Джисон не сообщает о том, что пора уходить, и Чан никогда раньше так не стремился уйти с работы, даже несмотря на то, что он находится в середине создания трека, которым он очень гордится: о любви в неожиданных местах и о том, какой это подарок. Чан не помнит, что ему нужно поговорить с Феликсом до конца вечера, когда фильм кончается, попкорн, чипсы, пиво и конфеты тоже, и все расходятся по домам, кроме Феликса, который робко спрашивает, может ли он снова остаться на ночь, потому что отменили завтрашнюю пару. И к тому времени... к тому времени Чан уже не хочет говорить с Феликсом о том, о чем, как он знает, им нужно поговорить. Потому что прошло уже полтора дня с тех пор, как Феликс сказал, что хочет его, что он ему нравится, «оставь свои деньги себе», а Чан уже пристрастился держать его и целовать, прикасаться к нему, и чтобы его обнимали, целовали и прикасались к нему в ответ. Это легко, все, что сейчас. Это легко и так хорошо, и все, о чем он когда-либо мечтал, даже до того, как он встретил Феликса. И это гораздо лучше, потому что с Феликсом, и его друзья любят Феликса, как он предсказывал, что они будут. Чан думает, что, возможно, он любит Феликса, только об этом слишком рано говорить (не так ли?), и он просто не хочет потерять это, не хочет разрушить это, хочет быть эгоистичным и безответственным на этот раз. Он просто хочет быть счастливым. Ему ведь это позволено, не так ли? Потому что он – ослепительно, совершенно счастлив, как никогда прежде. И Феликс тоже, что делает это еще хуже (лучше). Феликс не может перестать улыбаться, не может перестать смеяться, весь фильм он держит Чана за руку, прижимается к нему и кричит на страшных моментах, а затем использует мужчину как щит (когда Сынмин закатывает глаза и притворяется, что он тоже не боится, когда Чонин засыпает на середина фильма, когда Джисон прячет лицо на груди Минхо, даже когда Минхо хихикает, как будто они смотрят комедию, когда Хенджин кричит громче, чем Джисон и Феликс вместе взятые, когда Чанбин успокаивает его, гладя по волосам, и терпя неудачу в попытке подавить хихиканье, потому что Хенджин не любит, когда над ним смеются). И поэтому, когда Чан вспоминает позже, намного позже, когда Феликс лежит рядом с ним, спящий, тяжелый, теплый и приземленный, что ему нужно поговорить с ним – он решает этого не делать. Он говорит себе, что им не нужно разговаривать. Говорит себе, что все будет хорошо. Что все получится. Что это не роковая ошибка. Потому что сегодня воскресенье, а по воскресеньям Чан всегда пересылает Феликсу «зарплату», и это воскресенье ничем не отличается. Им не нужно об этом говорить. (Он не хочет об этом говорить). Так что они этого не делают. И Чан пересылает деньги.