Лю(бить)

      Они никогда не разговаривают. Как минимум — обмениваются грубыми оскорблениями, как максимум — дерутся не на жизнь, а на смерть. То, как они дерутся, пугает даже самых закалённых пацанок, не говоря уж о съёмочной группе. В ход идет всё: начиная от кулаков и заканчивая стеклянными стаканами, которые чудом не разбивают кому-нибудь голову.       Эти двое дерутся настолько часто, что со временем даже операторам надоедает снимать постоянные потасовки. Их даже пытаются разнимать, но в конце концов любые попытки приводят к тому, что Петрова наносит бешеные удары всем, кто попадется под горячую руку.       То, как бьёт Настя, пугает даже её саму: она словно снова на ринге, в клетке, где либо ты, либо тебя. Она наносит удары снова и снова, совсем не контролируя свою силу: оставляет кровавые подтёки на лице и теле; валит на землю и продолжает пинать ногами, полностью игнорируя правило, что лежачих не бьют; не обращает внимания на крики, на просьбы остановиться, и на то, что её, вообще-то, снимают.       То, как бьёт Ника, отличается в корне: силы в ней маловато, тело хрупкое, а болевой порог чертовски низкий. Разум бешено кричит о том, что нужно остановиться, заткнуться и перестать провоцировать человека — иначе домой она поедет не в чёрном лимузине, а в чёрном катафалке. Но гордость и отсутствие инстинкта самосохранения играют с девушкой злую шутку: она кидается на обидчицу вновь и вновь, сжимает маленькие руки в кулаки и пару раз даже умудряется оставить ссадины на её лице. Чаще всего она поступает низко, используя ногти и зубы: кусается, царапается, пинается — делает всё что угодно, лишь бы показать, что она не хуже.       Она ведь ничем не хуже, правда?       Повторяет себе это вновь и вновь, но никак не может понять, почему именно её Настя выбрала в качестве козла отпущения. В школе достаточно раздражающих девушек, но получает всегда почему-то именно Жукова. Да, возможно, она провоцирует; да, возможно, она «самавиновата»; да, возможно, она привыкла манипулировать людьми, и это всё просто дурной склад характера… но, блять, почему каждый раз больно как в первый?       Вероника упрямо сжимает зубы, прикладывая к опухшей щеке кусок льда — он тут же тает в тёплых ладонях, а ледяные капли стекают по руке, медленно, с тихим-тихим, монотонным звуком капая на пол.       Кап.       Кап.       Кап.       Примерно с таким же звуком, не удержавшись, падает её самообладание, когда Петрова вновь отпускает какую-то колкость: и нет бы промолчать, заткнуться, проглотить, пожалеть своё собственное тело… но тогда в живых останется только тело, чего не скажешь о самоуважении. И Ника снова язвит в ответ, снова получает от Насти звонкую пощёчину и снова кидается на неё, словно собака бешеная: кричит проклятия, смерти даже желает, пинается, за волосы хватает, пытаясь сделать как можно больнее.       Настю все эти жалкие попытки даже забавляют: ей достаточно показать на Жуковой пару фирменных приёмов, и та, наверное, больше никогда уже не встанет. И, чёрт возьми, единственное, что её останавливает — это то, что эти кадры будут транслироваться по всей стране.       Одноклассницы реагируют на их ежедневные стычки в привычной манере: закатывают глаза, ворчат что-то, кричат, иногда даже пытаются оттаскивать их друг от друга. А потом все по очереди наезжают на Нику, говоря: «Чего ты провоцируешь её», «Заткнись», «Бесишь», «Раздражаешь». Настю они, кстати, тоже недолюбливают, но подобные слова в лицо не говорят: никто не хочет оказаться в реанимации. Только обсуждают за спиной, шепчутся, словно крысы или змеи.       Хотя, при чём здесь крысы или змеи?       Словно люди.       Люди ведь всегда заботятся только о себе, любят только себя, думают только о себе… во всяком случае, на этом проекте точно. Они манипулируют, нагло врут в глаза, говорят одно, а думают совсем другое. И, кажется, только эти двое кристально чисты в своей ненависти. Это единственное, что нравится Насте в Жуковой — она не скрывает неприязни и не прячется в толпе за чьей-то спиной. Говорит всё прямо, показывает честно, постоянно получает по лицу, но всё равно продолжает.       Отличается от всех остальных.       Для Насти важна искренность: если не любишь — скажи об этом прямо. Собственно, именно так Жукова и делает, а это, чёрт возьми, единственное качество, за которое она заслуживает хотя бы маленькую толику уважения. Правда, это уважение не мешает Петровой бить одноклассницу даже сильнее, чем оппонентов на ринге; бить так, словно они самые худшие, самые ужасные враги; бить так, словно она ненавидит её настолько сильно, насколько вообще может ненавидеть человек.       Хотя, так ведь и есть — Настя чертовски её ненавидит. И сама не понимает, за что: то ли дело в этой открытой неприязни, которую раздражающая одноклассница совсем не боится выражать; то ли в том, что несмотря на всю свою хрупкость, она всеми силами пытается показать, что тоже сильная; то ли дело просто в откровенных манипуляциях, которыми занимается Жукова.       Если бы Нику выгнали где-то на первых неделях, всего этого пиздеца можно было бы избежать. Но, увы, её же хитрость загнала девушек в эту сумасшедшую ситуацию, когда страшно даже засыпать, ведь с наступлением нового дня начнутся новые конфликты, новые драки и новые разборки.       Абсолютно всем уже откровенно надоел этот фарс: Настя бьёт, Ника плачет, всё по классике. Никому даже не жалко Жукову — и это, чёрт возьми, самое страшное. Никто её не жалеет, никто не успокаивает, когда она давится собственными слезами, принимая ледяной душ посреди ночи и морщась от холода и боли. Все только закатывают глаза, молясь, чтобы её поскорее выгнали с проекта.       Ведь все вы здесь такие леди, правда?       Милосердие, говорите?       Чушь собачья.       Эти стычки со временем надоедают даже охране: однажды Настя избивает Нику прямо за завтраком, когда операторы ещё не снимают — причём бьёт в живот с кулака, заставляя одноклассницу согнуться пополам и в панике начать хватать ртом воздух. Жукова чувствует, как по щекам от боли тут же стекают слёзы, и тщетно пытается выровнять дыхание, когда Настя, круто развернувшись, скрывается в комнате, по дороге сбивая костяшки пальцев о ближайшую стену.       Ника, кажется, даже имени своего не помнит: настолько ей больно. И даже непонятно, с чего всё началось — вроде бы спокойно завтракали, а потом слово за слово и, чёрт возьми, снова какой-то пиздец. Жукова пытается разогнуться, но не получается: внутренности сводит, и она с трудом присаживается на ближайший стул, роняя голову на стол.       Кто-то из девочек — кажется, Ксюша — ласково поглаживает её по спине и бормочет что-то утешающее, правда, нихуя это не помогает. Из глаз девушки всё так же льются дурацкие слёзы, хотя ей даже не обидно, просто чертовски больно исключительно в физическом смысле. Все моральные стенания она уже давно привыкла отключать — привычка из детства, избавившись от которой она, как ей кажется, станет ещё более жалкой и глупой.       Такие конфликты происходят чуть не каждодневно. Если же выдаётся спокойный день, Ника выдыхает облегчённо, но чувствует себя не в своей тарелке, ведь ко всему, даже очень плохому, быстро привыкаешь. И нельзя так просто сказать, кто прав, а кто виноват — Настя не умеет контролировать агрессию, Жукова — свои провокации. Они обе пришли на этот чёртов проект, чтобы поменяться, а в итоге оказались запертыми в клетке, выхода из которой нет. Ни о каких изменениях не может быть и речи в такой обстановке: эти двое настолько разные и настолько одинаковые одновременно, что запирать их в одном доме — самая отвратительная идея на свете.       Что-то странное происходит на седьмой неделе: все девочки, наконец, не выдержав саму Настю и её агрессию, съезжают в отдельную комнату. Ника радуется — думает, что справедливость наконец восторжествовала. Но быстро вспоминает, где именно она находится, когда осознаёт, что одноклассницы занимаются самой настоящей травлей: не физической, правда, а моральной — и непонятно, что из этого страшнее.       Девушки объединяются в большую толпу и устраивают самый настоящий бойкот: не разговаривают с Петровой, делая вид, что её не существует; делая вид, что всё в порядке. Ника откровенно может сказать, что ей это нравится: ей кажется, что Настя всё это заслужила, она ведь сама виновата, она всех бьёт, контролирует и до ужаса пугает. Поэтому Жукова поддерживает девушек: соглашается с ними, принимает участие в травле — ведь она тут самая главная пострадавшая. Но вдруг неожиданно чувствует укол жалости, когда Петрова, вытирая слёзы, бормочет: «Как в детдоме, отвечаю».       В начале восьмой недели вся жалость девушки сходит на нет, когда она снова получает по лицу — надо же, а думала ведь, что всё закончилось. Стычка начинается непонятно с чего: сначала в гримёрке спорят Ксюша с Настей, затем подключаются остальные. Ника, как обычно, лезет на рожон, потому что полностью согласна с одноклассницами, ведь Петровой никто не позволял унижать её на протяжении всего проекта.       Непонятно как, но Жукова просто попадает под горячую руку. Петрова кидается на неё, словно выплескивая всю накопившуюся злость, и вдруг замирает. Ника от неожиданности останавливается тоже, понимая, что они стоят как-то слишком близко.       Кажется, во время драки люди не должны стоять настолько близко.       Настя делает что-то странное: буквально на долю секунды опускает взгляд на губы девушки напротив, когда она выкрикивает обидные оскорбления. Вероника выдыхает, замирает, не понимая, что только что произошло, и именно из-за своей заминки пропускает тот момент, когда Петрова с размаху ударяет её по лицу.       В этот раз Настя бьёт её сильнее, чем обычно: сначала хуярит кулаками по лицу, затем ногами по животу, а потом просто куда попадет. Наносит сумасшедшие, профессиональные удары, кричит что-то обидное, но Ника этого уже не слышит. В глазах всё плывет, голова гудит, а из раны на лице сочится кровь. Петрову в итоге оттаскивают, но это Вероника и это понимает слабо, только прижимает руку к кровоточащей щеке и тщетно пытается вспомнить своё имя.       К ней, конечно, тут же подлетает Ксюша — причём истерит она так, будто половину лица разбили ей самой. Начинается суматоха: Прокофьева помогает девушке умыться, Настя позорно бежит с поля боя куда-то на улицу, а сама Ника до сих пор не может ничего понять. Только смотрит в зеркало на своё отражение и, к удивлению, чувствует не страх, а самую настоящую, животную злость.       В тот день Веронике в больнице накладывают три шва.       На следующий день до Жуковой наконец доходит, что ничего не бывает просто так. И, подумав, она быстро понимает, что Ксюша просто прикрывается Никиными травмами, таким образом умело манипулируя остальными одноклассницами. Понимает, а самой становится так мерзко-противно — и непонятно, как она в это вляпалась и что с этим делать. Атмосфера в школе просто гадкая: с Петровой никто не разговаривает, Прокофьева скачет вокруг Ники, пытаясь манипулировать и ей тоже, а сама Жукова, кажется, уже совсем нихуя не чувствует.       Только на автомате каждый день меняет повязку, наблюдая, как рана затягивается, и подмечает вдруг, что Настя её больше не трогает. Просто боится вылететь с проекта, вот и не трогает. Хотя Жукова понимает, что даже если одноклассница ей все ноги-руки переломает, никто её не выгонит никогда — слишком она любимица публики, слишком в этом проекте всё зависит от рейтингов и просмотров. Нахуй никому не сдались все эти изменения: главное заработать побольше денег, и неважно, чего это будет стоить.       И от осознания этого хочется убежать подальше от этой чёртовой школы и этого чёртового, насквозь прогнившего проекта.