Вольные птицы

— Это ещё кто? — Александр Головин. Однокурсник нашей жертвы. Это он сообщил о его исчезновении. Игорь сидел за столом, пил кофе и смотрел на экран с зернистым изображением комнаты для допросов и запертого в ней парня, который нервно нарезал круги вокруг прикрученного к полу стола, словно заводная игрушка. Акинфеев ощущал его напряжение, злость и, как ни странно, испуг, граничащий с отчаянием. В крашеной белобрысой голове их свидетеля сейчас творился настоящий ад, он был в этом уверен. Головину было двадцать четыре, он был немного старше своих одногруппников, вероятно по той причине, что решил погулять годик-другой после школы, не особо тяготея к протиранию штанов на скучных лекциях. Причиной было скорее всего то, что парень плотно присосался к родительскому кошельку, и, судя по его внешнему виду, не маленькому. На нём красовалась одежда сразу нескольких дорогих брендов, но, всё вместе это выглядело так, словно он просто провалился через крышу на склад какого-то магазина. Особенно сильно бросались в глаза не оторванные ярлыки на кроссовках. Наконец Саша устал бегать вокруг стола и сел. Это было сигналом, Головин достиг нужной «кондиции» для предстоящего разговора. Игорь поднялся из-за стола и кивнул Овчинникову — пора было идти. Металлическая дверь притворилась за ними необычайно тихо, мягко прошуршав уплотнителем, и в нос Акинфееву ударил знакомый запах. Игорь хорошо знал его по тюрьмам, в которых ему приходилось допрашивать психопатов и серийных убийц. Это смесь многодневного пота, чистящего средства и безысходности. Вся комната пропиталась этим запахом — его вобрали в себя и стены, и напольная плитка, и деревянный стол, и пластиковые стулья. Головин вскочил с места, как только Игорь пересёк порог допросной. — Вы знаете где он? Вы его нашли? Зачем меня сюда позвали? — Он говорил очень быстро и суетливо, но осёкся на последней фразе, распахнув глаза и переводя взгляд со спокойного лица Акинфеева, на хмурое Овчинникова. — Вы подумали… Я с Костей ничего не делал! Клянусь! — Не волнуйся, — Акинфеев успокаивающе приподнял обе ладони. — Мы знаем, что ты не имеешь отношения к его исчезновению. — Тогда почему меня сюда привезли? — Нам нужно задать тебе несколько вопросов, — Сказал Овчинников, подходя ближе к столу. — Мы пытаемся восстановить картину случившегося с твоим другом. — Он… Его убили, так ведь? — Давай лучше присядем и начнём по-порядку. Головин рухнул на стул, прикрыв лицо ладонями. Он выглядел совсем ещё маленьким ребёнком, пытающимся спрятаться ото всех своих страхов. Игорь сел на стул по другую сторону стола. Некоторое время он наблюдал за поведением Саши через монитор, но при личной встрече ощущения обычно меняются. Сейчас у него складывался более четкий и определенный образ этого парня. Головин нервничал, но это было естественно. Его друг пропал не предупредив, не отвечает на звонки, возможно, Саша даже наведался к нему домой, но дверь также никто не открыл. Обеспокоившись, он сообщил об исчезновении, а час назад к нему домой приехали полицейские и привезли его сюда. Еще вчера утром он жил в совершенно другом мире. — Я начальник уголовного розыска Сергей Иванович Овчинников, а это Игорь Владимирович Акинфеев. Разговор будет записываться, если ты не возражаешь. Головин кивнул в знак согласия. На самом деле его согласие ни на что ни влияло, запись велась бы вне зависимости от его желания. Игорь понимал, зачем Сергей сделал эту оговорку. Он хотел дать Саше возможность думать, что он хотя бы в какой-то степени контролирует ситуацию. Но, конечно, эта возможность была очень иллюзорной. — Когда ты в последний раз видел Константина Кучаева? — Спросил Овчинников. — Вчера на лекциях. — На всех? — Да, он не пропускает пары, вот и вчера отсидел все до последней. — Во сколько они закончились? — В половину шестого. — И вчера всё было как обычно, да? Головин снова кивнул, не прекращая нервно теребить под столом рукава рубашки. — Не заметил ли ты чего-нибудь странного в поведении Константина? — Спросил Сергей Иванович. — Чего-нибудь необычного? Саша покачал головой: — Он был такой, как всегда… — А как бы ты описал его — «такого, как всегда»? — Ну… тихий, сам себе на уме, сидит отдельно и копается в телефоне. — Он ходил куда-нибудь после учёбы? В спортзал, на курсы? — Обычно нет, но вчера он ходил в бар… зачем-то. — Знаешь что это за бар? — Английский паб. — Саша назвал адрес, пальцем прочертив в воздухе путь от ориентира до узкой улочки. — Он тебе рассказал об этом? — Вклинился Игорь. Головин помедлил, но пауза была столь мимолётна, что её едва можно было заметить. — Нет, я же сказал, что Костя не особо… Я случайно узнал. — Давно он тебе нравится? — Кто? — Константин Кучаев. — Я не понимаю, на что вы намекаете. — Все ты понимаешь, ты ведь не дурак. Вчера по твоим словам Костя вёл себя как обычно — молчал и сидел отдельно. Однако ты узнал и о его планах после учёбы, и проявил слишком большое внимание к тому, что он не появился сегодня с утра. Никто не заявляет об исчезновении, если их одногруппник решил прогулять пару. — Я не сталкер! — Едва не взвизгнул Саша, поняв, на что намекает Игорь, своей прозорливостью лишь раскрыв себя окончательно. — Слушай, — вмешался Овчинников. — Нам совершенно неважно, чем ты занимался. Нам нужно освободить Костю. — Освободить… — Шёпотом повторил Головин. Его руки перестали теребить рукава и задрожали. Он посмотрел Игорю прямо в глаза. — Вы считаете, его кто-то похитил? — Мы точно знаем, что его похитили, — Сказал Игорь. — И прежде чем ты продолжишь, послушай меня внимательно. Костю похитил психопат. Он ловит кайф от мучений своих жертв и подвергает их многочасовым пыткам. Последнюю жертву он продержал три с половиной месяца, и в течение этого срока он многократно насиловал его, избивал, наносил раны и делал бог знает что ещё. Они не надоедают ему, и он делает это до тех пор, пока они просто не ломаются и становятся непригодными для его потребностей. Проще говоря, они сходят с ума и перестают адекватно реагировать на пытки. И тогда он засовывает им в рот мёртвую птицу, зашивает губы и выбрасывает на улицу, каким-либо способом обездвижив руки. Например, прибивает гвоздями ладони к деревянному щиту. — Твою мать, господи… — Прошептал Саша, побледнев и уставившись в стол, с силой сжав губы, словно его вот-вот могло стошнить. — Мы выяснили, что Костя тебе нравится, надеюсь ты не продолжишь отпираться. А потому с твоей стороны будет правильным быть с нами максимально откровенным, чтобы помочь нам его вернуть. Головин поднял взгляд. На его лице отразилась внутренняя борьба, он хотел поступить правильно, но признание всё ещё продолжало цепляться за иррациональный страх быть разоблачённым. — Я заплатил одному парню, чтобы тот следил за ним. — Тихо сказал он. — Как давно и как часто ты просишь его об этом? — Пару месяцев… не чаще пары раз в неделю, чтобы Костя не догадался. — Как он отчитывается? Фото? Головин кивнул. — У тебя есть фотографии со вчерашнего вечера? Ты ведь так узнал, что он с кем-то встречался? — Да, узнал, но фоток нет. Вернее есть, одна. Саша сунул руку в карман и достал телефон. Быстро пробежав по экрану пальцами, он протянул гаджет Игорю. На экране высветилась тёмная фотография. На ней был Костя Кучаев, входивший в «Английский паб». Его рука уже держалась за ручку двери, но та была ещё закрыта. Он был в профиль, так что им была видна только половина его лица, но и этого было достаточно, чтобы убедиться, что это был он. Это была приманка. Знаете, как доказательство, что он не врёт, что был там и всё видел. — Саша пожал плечами. — Он мне просто намекнул, что Костя был не один. Я… я даже не знаю правда ли это. Он понял, насколько мне это важно и заломил цену за остальные фотки, а я… в общем я не отличник, а родителям это не нравится, и я временно на мели. Думал получу какую-нибудь пятёрку и выкуплю фотки потом, ну… чтобы быть в курсе с кем он, но Костя пропал и я… — Как думаешь, если он всё же с кем-то встречался, он мог увлечься? Например остаться у этого человека с ночёвкой? — Чтобы Костя променял учёбу на что-то другое? Нет, только не он. У него и раньше были отношения, но, загляните в его ведомость, он даже ни разу не опоздал. И к тому же… — Саша снова посмотрел на экран своего телефона, пробежавшись взглядом по фотографии. — Уже почти вечер. Костя бы ответил… — Хорошо, я тебе верю. Последний вопрос. Сколько ты должен тому парню за фотографии?

***

Костя услышал дребезжание чего-то металлического и напрягся, подняв голову, чтобы увидеть стену, на которой находилась дверь. Кожаные ремни немилосердно впивались в кожу, ладони давно уже онемели и волна противно колющих иголок спустилась по предплечьям до локтей. Он был растянут на гигантском матрасе, словно на дыбе. — Воробей, смотреть прямо перед собой. — Вновь неживым голосом произнёс Даня. Кучаев сразу же лёг обратно, уставившись в белый, свежевыкрашенный потолок. Он пытался заставить себя дышать медленнее, уговаривал себя расслабиться, хоть это и было невозможно. Сердце бешено колотилось, и каждый удар отдавался в дублем в двух больших, почти чёрных синяках на боку и животе, оставленных электрошокером, напоминая, что боль всё ещё здесь. Запахло чем-то резко медицинским, как в больнице, где стерилизуют какие-то приборы, и Даня подкатил что-то напоминающее небольшой металлический стеллаж на колёсиках вплотную к кровати, оставив его на уровне Костиной головы, чтобы ему было хорошо видно, что на нём находится. У него было три полки. Костя видел только верхние две, с небольшими бортиками. На них располагались две металлические тарелки, помазок на подставке, плоская расчёска, ножницы, несколько стеклянных и пластиковых ёмкостей без этикеток, лишь одна из которых была прозрачная и содержала в себе белёсую жидкость, вроде обыкновенного шампуня, свёрнутый спиралью кожаный ремень и плоская деревянная коробка. Нижнюю полку Кучаев не видел, но судя по всему на ней располагались две пятилитровые бутылки с водой — их пластиковые синие крышки упирались во вторую полку. Костя недоумённо переводил взгляд с одного предмета на другой. Ему доводилось один раз бывать в барбершопе, правда лишь за компанию, но сходство перечня представленных инструментов было неоспоримым. Секунду назад он готов был умереть от страха, а сейчас испытывал лишь замешательство. Но страх вернулся. Даня медленно раскрыл деревянную коробку, повернув её так, чтобы Кучаеву было видно её содержимое — на бархатной подложке в свете ярких ламп блестели три опасных бритвы. Теперь всё встало на свои места, набор цирюльника был полным, а лезвие, в остроте которого не приходилось сомневаться, в руках Дани вызывал настоящий ужас. Костя почувствовал, как по телу вновь прошлась дрожь. Ему показалось, что всё это жестокий спектакль — он должен был успокоиться, увидев этот фальшивый набор, поверить в то, что ему максимум угрожает порез на щеке от неопытной руки брадобрея, но опасная бритва была предназначена лишь для того, чтобы перерезать ему горло. Он закрыл глаза, не сумев удержать скользнувшую из уголка глаза слезу. Ему же всего двадцать два, он ещё совсем пацан, видевший только школу и университет. Он хотел купить машину, завести собаку, посетить матч Чемпионата мира по футболу в двадцать втором году, хотя бы отборочник… Костя жил тихо, не срываясь с места в авантюры, мечтая о чём-то чего хотел бы в своей жизни, но будучи совсем не против отложить это на ближайшие несколько лет, пока не закончит университет, пока не встретит любимого парня, пока не найдёт способ обзавестись собственным жильём… Он жил, ни о чём не жалея, но сейчас он жалел о многом. Почти обо всём. Даня скользнул лезвием одной из бритв по кожаному ремню, и Костя вздрогнул от тихого свистящего звука. Звук повторялся, но он лишь пытался плотнее закрыть веки, ограничить доступ света к глазам, чтобы не дай бог не увидеть яркую вспышку блика, когда очередное тихое «шурх» рассечёт воздух у самого его горла. Внезапно, что-то мокрое и тёплое коснулось его лица, скользнуло на шею, остывая, и остановилось в ямке над ключей. Костю буквально подбросило на кровати, он рванул в сторону, разрывая тишину скрипом плёнки, скрежетом кожаных ремней и звоном об арматуру спинок их металлических застежек. — Воробей, лежи смирно. Кучаев хватал ртом воздух, словно выброшенная на берег акула. Сердце истерически долбилось в рёбра, будто пытаясь пробить себе выход наружу. Перед глазами всё плыло. Он увидел, как Даня тянет к нему руку и дёрнулся вновь, безуспешно пытаясь отползти подальше. Чужие пальцы впились ему в волосы, рывком возвращая его голову в прежнее положение и прижимая её к матрасу. — Воробей, лежи смирно, или последует наказание. Костя замер. Память о трости и электрошокере оказалась реальнее эфемерной паники. Он постарался сделать глубокий вдох, успокаиваясь, и сфокусировал взгляд на руках Дани. У того в руках была одна из металлических тарелок. Над её краем торчала толстая ручка помазка. Пальцы перестали сжимать его волосы, и Даня продолжил, смачивая кожу на щеках, подбородке и шее быстро остывающей пеной. Закончив, он поставил тарелку обратно на стеллаж, и взял бритву. Холодное лезвие с шуршанием скользнуло по его щеке. Костя лежал неподвижно, глядя на потолок прямо перед собой, временно перестав даже дышать. Больше всего сейчас он верил в то, что если хоть немного пошевелится, то бритва обязательно порежет ему лицо. Он брился сам, обычным станком, вчера перед университетом, посчитав, что однодневная щетина добавит ему небрежности, скрывая насколько он волновался перед свиданием, но Даня всё равно с педантичной тщательностью скоблил его челюсть, добиваясь идеальной гладкости. Когда он закончил с шеей и вытер остатки пены, любуясь результатом своей работы, Кучаев едва сумел сдержать стон облегчения. Но Даня не уходил. Новое движение помазка прочертило несколько пенных линий от его шеи до живота. И снова прикосновение лезвия, короткими резкими движениями избавившими его от редкой растительности на груди. Следом были ноги. Процедура затягивалась, но, когда Даня принялся за пах, время вообще остановилось. Секунды тянулись одна за другой. Костя пытался сосредоточиться на собственном дыхании, слушать оглушающе ухающее в ушах сердце, но слышал только звук, с которым опасная бритва скоблила по коже, срезая под корень волосы, и чувствовал чужие руки, прикосновения которых были пугающими и отвратительными одновременно. Кучаев не смотрел, он всё так же лежал глядя вверх, но уже не видел потолка из-за застилающих глаза слёз. Наконец Даня отложил бритву в сторону. Он взял бутылку с водой и вылил её почти всю, смывая остатки пены. В момент, когда холодная вода хлынула на лицо, Костя попытался отклониться, но ремни всё ещё сильно ограничивали его возможность перемещения. Он закашлялся, подумав, что сейчас захлебнётся, вода попала в нос, вызвав жжение, но вскоре всё прекратилось. Отставив бутылку в сторону, Даня вновь придирчиво осмотрел результат своих действий и повторил: — Воробей, лежи смирно, или последует наказание. Он отстегнул ремни, удерживающие его ноги. Костю трясло от холода, — матрас под ним прогнулся и там скопилась целая лужа мыльной воды, — но он даже не думал о том, чтобы сопротивляться. Он знал, что его ждёт дальше. Даня задрал его ноги почти к голове, вновь зафиксировав ремнями на верхней арматурине спинки, сложив Костю практически пополам. Ладонь легла на ягодицу, оттягивая её в сторону, и Кучаев вновь закрыл глаза, сжав кулаки и стиснув зубы, просто мечтая, чтобы это всё поскорее закончилось. Металлический лязг разрушил напряжённую тишину. Даня швырнул опасную бритву обратно на тележку, вновь облил Костю водой, и, наконец-то, отстегнул ремни, приказав ему встать. Всё ещё не веря в то, что он пережил самые унизительные минуты в своей жизни, Кучаев поднялся на ноги и застыл. Он старался не двигаться и даже не дышать. Даня вновь осмотрел его, наклоняя голову в разные стороны, словно пытаясь увидеть изъяны в своём совершенном творении, и, видимо оставшись удовлетворённым, бросил Косте полотенце, велев вытереться. Когда было покончено и с этим, он рывком выдернул из рук Кучаева полотенце, бросил его сверху на тележку, и, толкая её перед собой, вышел из комнаты. Дверь захлопнулась, и лампы выключились. Одновременно с ними отключилась, кажется, и та таинственная сила, которая всё ещё удерживала Костю на ногах.