Вольные птицы

Счастливицы вольные птицы: Не знают они ни темницы, Ни ссылки, ни злой слепоты. Зачем же родился не птицею ты? Вильгельм Кюхельбекер. 1846.

Спящего парня на постели вполне можно было принять за обыкновенный труп. Бледная кожа, лишённое каких бы то ни было эмоций лицо казалось сделанным из воска. Единственное, что ещё отличало его от тех, кто уже покинул этот мир — тихий, действующий на нервы, писк кардиомонитора, едва заметное движение грудной клетки под тонким одеялом, и протянувшаяся к руке прозрачная трубочка капельницы. Мёртвым такое внимание не нужно. Стоит жизни покинуть тело и на него перестают изводить литры дорогостоящих опиатов, но, к сожалению, это тело принадлежало живому человеку, и стоило лишить его отравляющего кровь сонного зелья, как он грозил превратить здешнее отделение больницы в настоящий ницшевский ад. Начальник уголовного розыска Сергей Иванович Овчинников взглянул на меловое осунувшееся лицо спящего парня и не смог сдержать хриплого «Господи». Он смотрел на него словно заворожённый, время от времени поджимая губы, или тихо оскверняя стерильную тишину палаты очередным ругательством, будто бы раздосадованный тем, что полутруп на кровати не является плодом его больного воображения. Игорь познакомился с ним несколько лет назад на курсах по составлению портрета преступников. Их тогда разделили на небольшие группы, дав каждой разное задание, дабы в соревновательной манере выяснить что они из себя представляют. И Овчинников тогда сразу привлёк его внимание. Сложно было не заметить человека, который, закрывая собой щемящуюся группку будущих подчинённых, орал, брызгая слюной в лицо сопернику «Я капитан этой команды, бл*ть!». Несмотря на столь экстравагантное появление Сергея в жизни Акинфеева, тот понравился ему тогда, и нравился сейчас. Человек, на протяжении двадцати лет смотревший в лицо самой гнусной грязи, на которую способен homo sapiens, и при этом не превратившийся в бесчувственного робота был достоин его уважения. Но эти годы, разумеется, не прошли для него бесследно. Они словно бы высосали из него всю его живость и радость. Овчинников продал душу, приобретя взамен столь дорогой жертве особый цинизм, свойственный всем полицейским, отдавшим службе слишком большой кусок жизни. Черты его лица огрубели, на нём редко можно было увидеть улыбку, да и та скорее напоминала волчий оскал. Он поседел, и вместо длинного чёрного хвоста на его голове давно уже топорщился короткий ёжик стального цвета волос. Взгляд потускнел, глаза запали, больше напоминая настороженный и хмурый взгляд загнанного в ловушку хищника. Глаза, которые видели слишком многое. — Денис Радов — его четвёртая жертва, так? — Произнёс Игорь, чтобы вернуть Сергея в реальность больничнойпалаты. — Да. — Хриплым голосом согласился Овчинников, зачем-то потер собственную шею ладонью, и посмотрел на Акинфеева. — Уже больше года я пытаюсь поймать этого ублюдка, и всё без толку. Он словно играет со мной, только вот он судья, а я уже давно на скамейке запасных. — Он вздохнул и снова перевёл взгляд на спящего парня. — Я думал, Игорь, что я видел уже всё, что возможно, но это… это что-то новенькое. Он конечно не мог видеть всё. Фантазии маньяков нет конца и края, но этот случай точно не был тривиальным. Даже Игорь это признал. А уж он то точно повидал всё. Как оказалось — смерть была не самым страшным, что могло ожидать жертву. И Денис Радов был этому прямым доказательством. Игорь смотрел, как тот лежал на кровати в малюсенькой одноместной палате, весь опутанный проводами, с катетером в запястье и, помимо этого, надёжно закреплённый на кровати кожаными ремнями, и думал, что, возможно, ему всё же лучше было умереть. Он даже знал, как это устроить — всего лишь немного подкрутить капельницу, увеличив на максимум количество поступающих в тело опиоидов. Сначала просто сон станет крепче и глубже. Пропадут нервные подрагивая тела от мучающих в беспамятстве кошмаров, прекратят бешено вращаться под закрытыми веками глазные яблоки. Тело впадёт в кому, сердечный ритм замедлится, произойдёт угнетение дыхательного центра и… смерть. Лёгкое и простое решение, с логичным объяснением — Денис Радов был в плену три с половиной месяца и за это время прошёл через ад, не удивительно, что его организм в конце концов не выдержал. Вот и всё, дело закрыто. — Нашли какие-нибудь следы — ДНК, отпечатки пальцев? — Задал очередной вопрос Игорь. — Да. Он особо не скрывается. Это тот же человек, который «работал» с остальными тремя жертвами, но в наших базах на него ничего нет. — То есть всё, что мы имеем, — четыре жертвы, которые не могут говорить, и ноль информации о личности маньяка. — Именно. И по этим следам нам нужно найти его, пока не пропал кто-нибудь ещё. — Вряд ли это получится сделать. — Откликнулся Акинфеев. — Вторую жертву похитили через два месяца после первой. Третью уже через две недели, а между её обнаружением и похищением Дениса прошло всего лишь пять дней. Обычно у психопатов после периода активности бывает некий период затишья, когда эмоции от совершённого ещё слишком сильны и простых воспоминаний хватает, чтобы он не высовывался какое-то время, упиваясь лишь собственными фантазиями. Но у нашего типа воображение отказало напрочь. Он уже не может заменить реальные впечатления фантазиями. Дениса Радова нашли вчера днём, не сомневаюсь, что мы узнаем о новой жертве уже завтра утром. — Плохие новости — это то, что мне сейчас было необходимо. — Саркастично заметил Сергей Иванович. — А хорошие новости у тебя есть? — Есть. — Нисколько не смутившись продолжил Игорь. — Он действует быстро, у него ломка, а потому, вполне возможно, он совершит ошибку. — Отличная теория, вот только где-то там сейчас ходит парень, жизнь которого очень скоро может превратиться в его самый страшный кошмар, а я ничего не могу с этим сделать. А это ведь моя работа — защищать людей. Сказать тут было нечего. Игорь прекрасно понимал, что сейчас чувствует Овчинников — беспомощность и зудящее желание что-нибудь сделать. А ещё злость. И Акинфееву это было знакомо. Он и сам злился: на себя, на того, кто потакая собственной тёмной сущности подкинул им этот паззл, одну из деталей которого он видел прямо перед собой и который по скудным данным, найденным до его появления здесь, сложить не было ни единой возможности. И на мир, в котором такие паззлы вообще имели право существовать. Какое-то время они стояли молча, глядя на по прежнему спящего парня. Тихий писк кардиомонитора отмерял пульс, одеяло размеренно поднималось и опускалось, большая, икона, установленная в рамке для фотографий на тумбочке, просящим взглядом смотрела куда-то над головой Игоря. Денису было двадцать три года, у него были серые глаза и светлые русые волосы. Игорь знал это из дела — так как парень всё ещё крепко сжимал веки, пребывая в наркотическом сне. Волосы же его, слегка отросшие, пребывали в беспорядке, словно он долго ворочался с боку на бок, прежде, чем уснуть. Не скрытые чёлкой на его лбу ярко выделялись глубокие проколы, опухшие и покрасневшие отметины, словно бы кто-то раз за разом без всякой системы втыкал здесь в кожу широкое острое шило. Отметины тянулись вокруг головы широким обручем, присутствуя и над ушами, и на затылке. Это Акинфеев также узнал из заключения осматривавших парня медиков, как и то, что оставленные вокруг его губ отметины были проделаны иглой, зашившей джутовой нитью ему рот. Несмотря на то, что их было намного меньше и располагались они не хаотично, а в чётко выверенном порядке — выглядели они хуже, чем те, что были на лбу. Более глубокие отверстия, некоторые из которых, ближе к уголкам, и вовсе были порваны, превратив губы парня в опухшие ошмётки. Игорь знал, что он был не первым над кем маньяк так поиздевался. Их было четверо. Но дело здесь явно было не в том, что его заводили чужие мучения. Во всём том, что он творил прослеживался некий символизм. И всё же, кое-что выделялось из привычной картины классического психопата. За свою жизнь Акинфеев говорил с десятками убийц, пытаясь понять, что ими двигало. Это была его работа — пытаться понять почему одно человеческое существо получает удовольствие, причиняя страдания другому. Но он никак не мог себе объяснить зачем было оставлять Дениса Радова в живых. Его оставили в парке, прибитого гвоздями, словно христианского мессию, к деревянному щиту с объявлениями. К тому моменту, как первый собачник его обнаружил, парень в попытках кричать уже успел порвать губы и жутко разодрал ладони. Они сейчас лежали поверх одеяла, замотанные в толстый слой бинта почти до самых запястий. Выше запястий руки крест накрест покрывали длинные, уже слегка побледневшие полосы, какие могла оставить плеть или розга. Игорь подошёл к парню вплотную, всеми силами борясь со странным ощущением вторжения в чужое личное пространство. Навещая жертв всех тех маньяков, что он уже успел поймать, или которых пристрелил, пытаясь, он привык иметь дело с трупами. Отогнув край больничной пижамы, он заметил длинную полосу, пересекавшую бледную шею по диагонали, скрываясь под голубоватой тканью. Здесь уже была территория не полос, а тёмных пятен, похожих не то на синяки, не то на засосы. И всё же самая страшная рана была сейчас не видна, потому что скрывалась в мозгу у жертвы, и заключалась в том, что Радов был абсолютно невменяем. Никому так и не удалось с ним поговорить. Парень бился в руках полицейских, затем медиков, пока в него не влили лошадиную дозу успокоительного, и даже после того, стоило им разрезать смыкающую его губы нить, с ужасом обнаружив у него во рту мёртвую тушку щегла, тот начал нечленораздельно выть, так и не успокоившись. Попытки привести психолога также не увенчались успехом — стоило упасть уровню опиоидов в крови у парня, как тот начинал кричать и биться о стены, словно спасаясь от самого страшного кошмара в своей жизни и не реагируя ни на что вообще. И точно такая же картина наблюдалась и у остальных трёх пострадавших. Первая жертва даже спустя год не проявила никаких признаков улучшения, почти всё время пребывая в наркотическом бреду, не оставляя шансов надеяться, что с Денисом будет по-другому. Вполне вероятно, он, как и остальные, проведёт остаток жизни либо погружённый в вынужденное состояния овоща, либо в смирительной рубашке в углу мягкой комнаты. — И никаких следов травм головы — ушибов, отверстий, кровоизлияния? — Задал риторический вопрос Игорь, на этот раз, чтобы вернуть к реальности уже самого себя. Акинфеев, не удержавшись, запустил пальцы парню в волосы, ощупывая голову. Те тут же запутались, среди, казалось бы рассыпчатых прядок, обнаружив слипшиеся и жёсткие комки от какого-то фиксирующего продукта индустрии красоты. — Нет, физически мозг он не трогал. Он свёл их с ума как-то иначе. — Ответил Овчинников, не сводя взгляда с Дениса. — Ты увидел всё, что хотел? — Да, этого более, чем достаточно. — Акинфеев развернулся, двинувшись прочь из палаты. — Не против заехать куда-нибудь поесть? Я умираю с голода… Он услышал позади себя усталый протяжный вздох и обернулся. — Мне нужно вернуться в управление. — А я только что с самолёта, на котором прилетел, чтобы спасти твою задницу. И замечу, что в последний раз я спал тридцать шесть часов назад. — Это психологическое давление, Игорь… — И что дальше? Вздох повторился. — Ладно, но ничего круче Макдоналдса я тебе не обещаю. Овчинников вёл машину быстро и расслабленно. Та очень ловко огибала препятствия, проскакивая в миллиметре от чужого бампера, словно слушалась не движения руля, а напрямую мысли водителя. До Нового года оставалась неделя, город уже вовсю пестрел гирляндами и праздничной иллюминацией, но и без того рано темнеющее небо заволокли тяжёлые, словно бы грозовые тучи, предвещая скорый снегопад. — Я очень тебе благодарен, что ты согласился помочь мне с этим делом. — Внезапно заговорил Сергей Иванович. — Я знаю, что ты очень занят. — Всё, что угодно, для старого друга. Буду рад, если смогу помочь тебе. — Ответил Игорь, но про себя отметил, что это наглая ложь. Ему и без местных маньяков хватало собственных. К сожалению, человеческих монстров в мире меньше не становилось. Они были всегда, с тех пор, как Каин убил Авеля, и с тех пор только множились, словно сорняки. Но он не мог просто проигнорировать едва ли не крик о помощи такого человека, как Овчинников, столкнувшегося с чем-то, что оказалось выше его понимания, и непомерно тяжёлым, для имеющихся у него сил. — Какое твоё первое впечатление? — Сергей Иванович посмотрел на Игоря, прямо в момент очередного манёвра. Машина вильнула влево, объезжая фуру. — Он не остановится. Ни четвёртая, ни пятая жертвы не последние, ему слишком нравится то, что он делает. — За идиота меня держишь? Твоё описание подойдёт девяносто восьми процентам серийных убийц. Акинфеев засмеялся. Сергей был абсолютно прав. — Ну ладно, тогда слушай. Когда дело дойдёт до ареста — этот тип всеми силами будет провоцировать полицейских на собственное убийство. — С чего ты взял? — Потому что в тюрьме он не выдержит. Судя по заключению психологов, все жертвы не просто безумны, их безумие вызвано крайней степенью испуга. Он то зло, которого следует бояться. Если кто-то заставит испугаться его самого — он этого не выдержит. Опция подставиться под пулю здесь играет роль второстепенную, это скорее неплохой способ избежать наказания, напав напоследок на одного из полицейских, напугав в его глазах законного представителя справедливости до такой степени, что тот нажмёт на курок вопреки инструкциям, нарушая приказ. Прекрасный апофеоз его деяниям. — Будем надеяться ты ошибаешься. — Произнёс Овчинников, заворачивая на стоянку небольшой забегаловки. Я не ошибаюсь.

***

Shagal: ты тут? Amur: ага Shagal: занят? Amur: на лекции *пытается не спалиться* Shagal: может сбежим? *хитро ухмыляется* Amur: меня сожгут за такое на костре из моих же конспектов Shagal: ты слишком умный Amur: ты хотел сказать ботаник? Shagal: ты сам это сказал *смеётся* вечер в силе? Amur: конечно *улыбнулся* Shagal: умираю хочу тебя увидеть Amur: я тебя тоже Shagal: ок, у меня тут жесть на работе, побежал разгребать Amur: хорошо, тогда до 7ми? Shagal: до 7ми *поцеловал* Костя дёрнулся, когда лектор громко выкрикнул его фамилию, и поспешил убрать телефон, вернув руки на парту. Щёки мгновенно залились краской. Он осторожно повёл головой из стороны в стороны, будучи практически уверенным, что кто-нибудь чересчур любопытный сумел таки перегнувшись через его плечо увидеть, как он переписывается с каким-то парнем, назначая встречу, но все сидели опустив головы или глядя на лектора, уже потеряв к нему интерес. Хорошо, лишние подколы по поводу его ориентации ему были не нужны. Кучаев тоже попытался сосредоточиться на том, что говорил немолодой мужчина на кафедре, но голова была занята исключительно сегодняшним вечером. С парнем под ником Shagal он общался уже пару месяцев, и чем больше он его узнавал, тем больше он ему нравился. Они ни разу не встречались, он не знал, как он выглядит, не считая краткого описания основных черт, он даже не знал его настоящего имени, но зато Костя чувствовал, что он его понимает как никто и никогда. Он ещё никогда не говорил с человеком, который умел так хорошо слушать, был бы настолько чутким и ценил бы его за то, какой он есть. Он зацепил Кучаева. По настоящему зацепил. Потому что Костя нуждался в таком человеке, как он. Отчаявшись понять даже то, какая сегодня тема лекции, Костя вновь взглянул под стол. У его ног лежал тощий рюкзак, в который сегодня не попал ни один учебник. Он почему-то думал, что они могут пойти гулять, и тяжёлая сумка будет только мешать. Вновь громыхнула его фамилия, заставляя поднять голову к кафедре. Часы над ней показывали только половину третьего. До их встречи оставалось ещё целых четыре с половиной часа, и Кучаев знал, что они будут тянуться медленно, словно этот день был последним перед наступлением длинных каникул.