Покорись мне

Атмосфера общения Эванс и Блэк меняется. Так уж выходит, что их друзья не терпят друг друга, и, если они проводят время вместе, то только вдвоём. Эванс иногда замечает за собой, что с большой охотой касается блондинки, если есть повод. А еще любит её слушать, смотря в глаза. Если Цисса увлекается тем, о чем говорит, у неё даже выражение лица меняется. А ещё Лили привыкла к её сложному слогу и. И... Всё вот как-то так же, только совершенно иначе. Почему никогда ранее не общавшиеся девушки, диаметрально противоположные друг другу, вдруг сошлись? Потому что Нарцисса Блэк приложила определённые усилия для образования этой связи. У неё получилось, потому что она Нарцисса Блэк. Почему чаще всего девушки оказываются в местах, прежде незнакомых Лили помимо, разумеется, библиотеки? Потому что Нарцисса Блэк втягивает рыжеволосую в свой мир. Они часто приходили в библиотеку заниматься , часто гуляли. Нарцисса показала гриффиндорке "своё" место в Хогвартсе. Такое, разумеется, есть у каждого ученика, но делят его не абы с кем, а с самыми близкими людьми. Лили — близка Нарциссе? Выходит, так, несмотря на то, что привела впервые на то самое место Нарцисса рыжеволосую как-то спонтанно. Они потом часто прогуливались или проводили время именно там, иногда даже устраивали импровизированный пикник, пока то, разумеется, позволяла погода. А потом выпал белый пушистый снег и проводить время под раскидистой старой липой у берега Чёрного Озера стало не с руки. С руки стало иногда засиживаться у тёплого камина в Выручай-комнате с корзинкой тёплых шоколадных булочек и термосом с какао. Вдруг приходит Рождество. Неожиданно, честно. Вот была осень — а тут вдруг по всему Хогвартсу ели. И свечи. И красные вязаные носки на каминах. А впереди главное событие — Рождественский бал, после которого все желающие могут отправиться к родителям, чтобы отметить, собственно, сам праздник. Эванс долго бродила по Хогсмиду, пытаясь ухитриться как-нибудь подружить свой собственный вкус на шмотки и кошелёк. В итоге на самом балу она выглядит вполне себе мило. Как минимум, уже один восхищённый взгляд она заслужила — Джеймса, естественно. Несмотря на Нарциссу и на то, как странно и тревожно изменились отношения с ней, Лили продолжала быть его девушкой. Он в последнее время старался с ней не ссориться и вообще помалкивать. Как будто боялся, что в какой-то момент она взорвётся и уйдет. Так что всё было... Нормально? Вот и сейчас они уже ошивались возле вазы с пуншем, ждали начала вечера. На Лили платье в цвет глаз, тёмно-зеленое. Самого классического покроя, до колена, простое и изящное, с поясом под грудью. На шее медальон. Если не знать, что внутри зеркало, побрякушка смотрится весьма симпатично и главное — подходит к платью. Так что... Да и Поттер уже про это забыл. Он как раз обнимал её, рядом летала им же наколдованная сфера, издававшая какую-то спокойную музычку, и всё было хорошо, спокойно, довольно романтично. Пока. В Рождественский вечер на Нарциссе красуется платье, сшитое специально для бала. Корсет без лямок плотно сидит на белой груди, подол спереди спускается ниже колена, зато сзади струится длинным каскадом из нескольких слоёв с хвостом. Цвет? Волшебная ткань вобрала в себя всё великолепие ночного неба в чистом поле. Непроглядно-чёрное, в отливах света играющее тёмно-синим, демонстрирует холодные голубые огоньки звёзд. А ещё платье тонко звенит песней тысяч крохотных серебряных колокольчиков при каждом движении. Белые волосы убраны в хитрую, затейливую прическу и только сзади на беззащитной шее лежит маленький, невинный белоснежный завиток, будто случайно выбившийся из прически. Нарцисса сидит за одним из небольших столиков, организованных специально по случаю бала, в противоположном от Эванс конца зала. Она невольно ищет взглядом в толпе знакомую фигурку. Чтобы поприветствовать? В конце концов, их дружба уже давно перестала быть для кого-то секретом. По крайней мере так кажется самой Блэк. Её руку вдруг накрывают обжигающе-горячие пальцы. Знакомые. Они заставляют её вздрогнуть. Но и н а ч е. — Ты кого-то высматриваешь, милая? Нарцисса поворачивает голову натыкается на пронзительный тяжелый взгляд серых глаз Люциуса. Невольно крепче сжимает в руке крохотный клатч, в котором спрятаны подарки. Заклинание Невидимого расширения, разумеется. Подарки Нарцисса по традиции хотела выручить после полуночи. — Да. — Кого-то из наших общих друзей? — Возможно. Нарцисса уклончива. Нарцисса неразговорчива. По меркам общества, в котором она вращается, Нарцисса ведёт себя неучтиво. Это понимает не она одна. Серые глаза Люциуса наливается грозой. Нарцисса уже слишком давно позволяет себе лишнюю вольность по отношению к будущему супругу. И будущего супруга это совершенно не устраивает. Пальцы блондина вдруг крепко, до боли сжимаются на узком запястье и на мгновение заставляют Нарциссу задохнуться. — Ты делаешь мне больно! — Знаешь, Нарцисса, я буду часто делать тебе больно, если ты будешь и дальше столь же часто позволять себе обращаться со мной подобным образом. Если ты не забыла, нам с тобой предстоит вместе строить надежную и крепкую семью. И ты ошибаешься, если думаешь, что я снова на всё закрою глаза. Люциус влюблен. Влюблён страшно и это губит его. Нарцисса прямо сейчас окончательно убеждается в собственной правоте касательно мнения, что брак — это ошибка. Люциус — чудовище. Чудовище, смеющее причинить ей боль. В светлых глазах блондинки горит ярость и боль. Она склоняется к Люциусу. Через стол. Так близко, что её дыхание касается его губ. — Я никогда не буду делить жизнь и постель с мужчиной, позволяющим себе в качестве аргумента в ссоре использовать физическую силу. Скорее ты станешь вдовцом, мой свет. Ты. Делаешь. Мне. Больно! Нарцисса яростно взвивается с места, выдёргивая руку из пальцев Люциуса и ныряет в толпу. Люциус слишком невовремя затеял ссору. И без того Нарцисса в последнее время чувствовала в себе мятеж. Чувствовала, что находиться рядом с Малфоем ей всё сложнее, всё... Неприятнее? Одной искры достаточно для того, чтобы вспыхнул порох и произошёл взрыв. Тонкий звон колокольчиков слышен в пустом коридоре. За дверью в главный зал — гудящая толпа. Нарцисса срывает с шеи серебряный медальон. Открывается крышка, сейчас ещё отражающая разгневанное лицо Блэк с блестящими от слёз и ярости глазами. — Эванс? Я хочу тебя видеть. * * * — Лил... Может, сбежим отсюда, а? Ну, что мы не видели на этом балу? Руки Поттера сомкнулись на талии, перетянутой зеленой тканью, уже давно. Эванс даже удалось забыться и расслабиться, в кои-то веки уложить доверчиво подбородок на мощное — привет квиддичу, — плечо парня. И предложение его выглядело вполне заманчивым, разве нет? В конце концов, быть с Поттером — правильно. Этого, в принципе, ждут от них все. И Молли, и Артур, и Сириус, и Люпин, и Алиса, и чёрт знает кто еще. Даже МакГонагалл, кажется. А сам Джеймс стал вести себя лучше... Короче говоря, умело расставленные романтические сети почти запутали в себе рыжую. Но в этот момент подозрительно разогрелся медальон, лежащий на груди девушки, так, словно кто-то по ту сторону магии пытается с ней связаться. Это могла быть только Нарцисса, а если она решила связаться с ней таким образом, значит, у неё что-то действительно случилось. — Пусти. Пусти, Джеймс, мне нужно... Она была слишком прижата к нему, а потому всем телом вывернулась, чтобы получить доступ к проводнику. Поттер трактовал это иначе, встрепенувшись: — Я не имел в виду ничего такого, Лили! Я просто предложил прогуляться по замку! А Эванс уже щёлкнула застежкой медальона и поднесла к глазам зеркало. Видно всё было плохо, вокруг — темно, но болезненно блестевшие глаза Блэк невозможно было не разглядеть. — Лили? Ты злишься на меня? — Мне нужно идти, Поттер. Не из-за тебя. И ничего т а к о г о я не подумала. Эванс обходит гриффиндорца по дуге, чтобы пробраться к выходу из главного зала, но Джеймс ловит её за локоть и рывком разворачивает к себе. — Что это за зеркало? Куда тебе вдруг приспичило идти? Что за секреты, Л и л и? — Какая тебе разница? Зачарованное оно. Средство связи, ясно? Пусти. — Куда ты пошла? К кому?! — К Нарциссе. Я ей нужна сейчас. Джеймс кривится, на лице проступает явственное раздражение. — Ну конечно. К Нарциссе. Как я сам не догадался. Давай, давай, беги к ней. Тапочки не потеряй. Эванс несколько секунд с недоумением рассматривает собственного парня, не понимая, что с ним вообще сейчас происходит, и откуда в нём это вот всё. Все эти эмоции. И она обязательно бы попробовала разобраться и никуда бы не пошла, но Нарцисса Блэк казалась ей девушкой, которая никогда не плачет, а сейчас она была похожа на ту, которая готова вот-вот разрыдаться. И, знаете, это — куда важнее, чем истерики Поттера. Разворот на каблуках, их же громкий цокот до самых дверей, прочь из главного зала. Позади остается человеческий гул, в коридоре — почти пусто. — Нарцисса? Нарцисса, ты здесь? Эванс бесцеремонно задирает платье и из-под резинки чулка вытаскивает волшебную палочку. Короткий взмах и невербальный Люмос освещает пространство. — Что случилось? И ей, признаться, даже немного страшно. И даже немного хочется вздёрнуть на виселице того, кто посмел довести эту сдержанную девушку до таких реакций. Тихий серебристый перезвон колокольчиков звучит слегка позади. Тёмная фигурка отделяется от стены и вступает в круг света, созданный с помощью палочки Эванс и простенького заклинания. — Я здесь. Нарцисса слегка морщится и ведёт обнаженным белым плечом. Её платье тоже светится. Те самые звезды издают слабый голубоватый свет. Блондинка шагает ещё ближе к рыжеволосой и отводит её к окну. Облокачивается узкими ладонями о широкий подоконник и выдыхает. — Вот, кажется, совсем недавно мы с тобой сидели в Выручай-комнате и ты говорила, что не хочешь говорить о человеке гадости за его спиной. Что выносить на обсуждение собственные отношение — плохо, а звучит всё это и вовсе ужасно и отвратительно. Ты была права. Это всё действительно просто кошмар. Помнишь, я тогда тебя спрашивала, бьёшь ли ты Поттера? А Поттер когда-нибудь поднимал руку на тебя? Нарцисса делает паузу. В воздухе висит тяжёлое молчание. Блэк буквально кожей чувствует, как после этих слов атмосфера стала для неё накаленной и душной. Такой вязкой и ощутимой, что воздух вокруг можно резать ножом. Нарцисса поворачивается к Эванс лицом. Щурит холодные, грозовые глаза. — Нет, он меня не ударил. Но очень больно сжал запястье. Это было у н и з и т е л ь н о. Потому что жесты значат очень много. Слишком много. Но ещё больше — слова. Знаешь, что он мне сказал? Сначала Лили думает, что Нарциссу просто требуется выслушать. Люциус совершил нечто откровенно отвратительное, и этой девушке требуется поддержка. Они стоят у окна, вечно яркая луна пробивается лучами в коридор удивительно ясно для зимнего дня, — и у Нарциссы волосы серебрятся, и просто. Просто нужно было выслушать её, сказать, что Люциус — дрянь, раз посмел совершить подобное. Ввернуть что-нибудь про то, что "дальше — только хуже", уговорить Блэк подняться в башню грифов, отыскать среди завалявшихся в чемодане с осени шмоток спрятанную бутылку эля, и сделать всё хорошо. И Эванс почти так и делает. Прислоняется к стене рядом с окном, прячась от лунного света, следит за выражением лица Циссы. От её рваного, отчаянного, так старательно сдержанного голоса внутри всё болезненно скручивается, и желание порубить тварь-Малфоя в капусту становится только сильнее. Лили почти протягивает руку, чтобы коснуться плеча блондинки, когда грозой раскалывает пространство речь Люциуса. — Ты действительно хочешь вынести нашу ссору на оценку Эванс, Нарцисса? Ледяной голос Люциуса раздаётся позади девушек. Нарцисса резко оборачивается. И что там, даже Эванс — становится не по себе. — Я не желаю тебя видеть. Тебе лучше вернуться в зал и не вмешиваться в мою жизнь. Люциусу хватает нескольких стремительных шагов, чтобы сократить настоящее расстояние до несуществующего. Тонкие руки блондинки вздёрнуты вверх, а Малфой настолько сходит с ума, что плюет на присутствие Эванс. — Что. Ты. Делаешь?! — Люциус, остановись. Люциус! Блэк вдруг становится страшно. В глазах Люциуса столько всего, что словами передать нельзя, но опасность чувствуется кожей. Страх и гнев смешиваются в сознании и выворачивают нутро. В глазах Блэк появляются слёзы. — Остановись. — голос Циссы рвётся на шёпот. Глаза теперь действительно блестят слезами. Солёные капли чертят тропинки на скулах. А Эванс стоит и... Даже когда Поттер о ч е н ь зол на неё, он умудряется держать себя в руках. Подчас — глухо выдыхает, разворачивается и уходит, мол, как бы чего не вышло. А этот человек, так похожий на Циссу каскадом белоснежных волос, этот человек, с которым она как будто бы составляет на удивление гармоничную пару, хватает Циссу, и не хватает только приставленной к горлу волшебной палочки. Уж если таковы хвалёные патриархальные отношения в дворянских, аристократических родах, то вряд ли она действительно хочет иметь с ними нечто общее. Это жутко. Это пугающе. Ещё секунда — и Эванс бросилась бы на него со спины, раз уж он так удачно забыл о её существовании, потому что это, мать его, н е в о з м о ж н о. От рваного шепота Блэк все внутри обрывается и обливается кровью, но до Малфоя доходит ужас ситуации. Люциус приходит в себя. Будто бы ошарашенный, он мгновенно разжимает руки и выпускает Блэк из хватки. — Кретин. Нарцисса разворачивается и бросается прочь. Тревожно звенит подол и всполохами сияют звёзды. — Нарцисса! Нарцисса, постой, я не хотел! Люциус намерен следовать за звоном. Он уже делает в том же направлении несколько больших шагов. Эванс почти готова взвизгнуть — она бесцеремонно виснет на рукаве Малфоя, дёргает его назад, прежде отбросив на подоконник палочку. — Не смей! Не смей трогать её! Ты уже сделал всё, что мог! Она дёргает его на себя, почти тащит, впечатывает идеально чистым бортом пиджака в себя, поднимает глаза, и... Застывает, напарываясь на ненавидящий, презрительный взгляд. Слово "презрительный" недостаточно ярко описывает это. Так смотрят... на флоббер-червя, вылезшего из куска пирога. Или на мерзкого клопа, прыгнувшего на человека. И всё замирает — на секунду, две. Потому что, господи, господи, великий Мерлин, она всего лишь девчонка, она, буквально, кролик перед голодным, злющим удавом. А потом на сцене появляется еще одно действующее лицо, и Эванс слышит окрик: — Лили? Эванс, что происходит?! Малфой, отпусти её! — Да я не держу твою рыжую мразь! Убери её от меня! И на цепь посади, чтобы к м о е й девушке даже не приближалась! А потом... Малфой толкает Лили, она отступает на несколько шагов назад, вперёд рвётся Поттер, который уже заносит кулак, раздаётся звук удара, и они совершенно по-маггловски сцепляются, хотя, казалось бы, родовитый аристократ не может себе такого позволить, разве нет? Всё смешивается, всё пятнами крутится, в мозгах у Лили перемыкает — если они сейчас передерутся, последствия неизбежны и неизвестны. Она вклинивается между ними, раздирает сцепившихся, и не стоит подробного рассказа то, как на чистом адреналине её всю трясло. — Поттер! Что ты творишь? Прекрати! ПРЕКРАТИТЕ, ОБА! Ей удаётся оттолкнуть Джеймса в сторону, оба парня — всклоченные, громко дышащие, прожгли её тяжелыми взглядами. — За тебя, дуру, вступился, между прочим. — Я, по-твоему, за себя постоять не могу сама?! Что ты лезешь всё время, Поттер, когда тебя не просят?! Азарт в крови всех уже поутих. Так же резко, как появился. — Не ходи за мной. Эванс разворачивается на каблуках, прихватывает с подоконника палочку и быстрым шагом удаляется, зная, что больше драк не будет, настроение у парней — не то. А вот Нарциссу стоит найти. И она знает, где её искать. Семь раз мимо стены, "я хочу оказаться там, где Нарцисса", явившаяся дверь. Значит, всё верно. — Цисса? Ты в порядке? И рыжая, признаться, уже с ног валится от усталости. А ещё ей как-то — совсем пусто, непонятно, и болит что-то под диафрагмой. Нарцисса и Эванс находятся не в знакомой им комнате. Стены вокруг окрашены в тёмный синий, камин из чёрного мрамора, да и обстановка довольно строгая. Обычно люди стремятся к чему-то более светлому, когда расстроены или раздражены, а Блэк — нет. Блэк выпросила помещение под стать своему состоянию. Она поднимается с кресла, на котором только что сидела, пару раз проходит туда и обратно вдоль камина, ничего не отвечает на заданный Лили вопрос. Ей в груди пусто и гулко. Что-то старательно жрёт Нарциссу изнутри и причиняет ужасные неудобства, в то же время будто освобождая её от некого груза. Блэк не знает, можно ли это остановить. А главное — нужно ли? Она останавливается около кресла и снова занимает его. Наконец, начинает говорить. — Я не знаю, Эванс. Я всё ещё чувствую себя униженной, оскорблённой, но не расстроенной. Это больше похоже на досаду или раздражение. Все наши отношения с Люциусом в последнее время всё больше состоят из досады и раздражения. С моей стороны точно. Мне с ним неуютно. Его общество давит на меня, хотя до сегодняшнего вечера, клянусь, он не делал ничего плохого. И я не пытаюсь его оправдать. Знаешь, мы с ним наверняка будем обручены. Брак посчитают прекрасным наши родители. И даже Люциус. Но не я. Он для меня, как назойливая... Муха. Которую я не могу прибить. Потому что я чувствую, что он влюблён, а так как он всё же не последний для меня человек, он — как минимум кузен, я не могу его игнорировать. Но тогда мне остаётся, действительно, лишь раздражение и готовность сорваться. Что и произошло сегодня. Я была — неучтива и на деле Малфой не виноват ни в чём. Его довели моя ирония и наглость. Но что я могу сделать, если чувствую, что я ему не принадлежу? Что я могу сделать, если он злит меня, потому что как будто бы м е ш а е т? Скажи мне, Эванс, что я могу — сделать? Нарцисса поднимается с места и сокращает разделяющие их с Эванс метры до сущих сантиметров. Она смотрит в глаза рыжеволосой, чувствует, как щемит сердце и просто ждёт ответа, который не может быть верным, потому что его — ответа, — на подобный вопрос, кажется, попросту нет. Больше всего Эванс цепляет, что Нарцисса даже сейчас умудряется отметить, что это она, она, видите ли, была неучтива с Люциусом, она не знает, что сделать с тем, что она чувствует, с тем, как она воспринимает окружающий мир, с тем... как она живёт, что ли? И с чего она вдруг взяла, что должна чувствовать что-то иначе? То есть, да, долг, семья, род, надежды, мать, тысячи раз — "да", и тысячи раз "но". Ох уж это чёртово "да, но...". Сколько раз об это спотыкаются люди, сколько раз пытаются и не могут справиться с этим? Лили никогда не понимала до конца, что значат все эти условности. Не понимала, пока не услышала Блэк сейчас. Её, Нарциссу, нельзя назвать потерянной или запутавшейся. Вернее, вряд ли. Она напротив — как будто изо всех сил пытается следовать за проложенным для неё путем, в супружескую постель к Люциусу, верно. А ещё она стоит так близко. А в уставшей Эванс нервы звенят истерически, хлипко, громко. Ей почему-то кажется, что она знает какую-то правду. Что она может привнести правду в жизнь скованной по рукам и ногам девушки, в жизнь девушки, которая на самом-то деле, послушайте, пытается поступать правильно. Разглядывая лиф платья, искусно собранные волосы, и не решаясь смотреть в глаза, потому что это будет с л и ш к о м, Эванс вздыхает, набирает в грудь побольше воздуха. — А с чего ты вообще решила, что должна что-то с этим делать? То есть, послушай, эти чувства. То, что он злит тебя. Это сама ты, это твоё. То, что есть в тебе и то, что нельзя, не выйдет выжечь, понимаешь? Я хочу сказать... Слушай, ты же девчонка. Ты должна вести себя неучтиво с теми, с кем тебе х о ч е т с я вести себя неучтиво. Ты же сама строишь свою жизнь, формируешь круг общения, и все эти крутые штуки. Я видела, как в тебе разгорается жажда свободы. Она в тебе велика. Как в Сириусе. Он просто однажды позволил себе быть свободным, несмотря на то, что сам — Блэк, и все эти ваши правила должны бы касаться его. Он выбрал свою дорогу, он счастлив на ней. Ты не должна заставлять себя. Тебе нужно подружиться с тем, что ты чувствуешь. Эванс опускает глаза в пол, широким движением зачёсывает рыжую гриву назад от лба, потому что её вдруг опять нехило трясет, она отчего-то волнуется. А потом поднимает взгляд и... как муха, попавшая в липкий мед, вклеивается в глаза Нарциссы. И уже не может отвернуться. И в горле пересыхает. — Мне казалось, что. Я могу быть тебе примером того, как принять себя. Со своими чувствами, с тем же твоим неприятием Люциуса. Я никогда... не принимала решений, которые не устраивали меня саму. И всегда позволяла чувствовать себе то, что хочется чувствовать. Сейчас, буквально пять минут назад, я позволила себе решить, что Джеймс — не тот, кто мне нужен. Просто. Не тот. Кто мне нужен. И если тебе не подходит Малфой, что же. Родственникам придётся смириться, а ты — просто спроси себя. Спроси у самой себя, ч е г о ты хочешь. Нарцисса смотрит в глаза Эванс и щурит свои. Серые, вдруг разом просветлевшие. Уставшие и сердитые, но уже и н а ч е. — Тебя. Я хочу тебя, Эванс. — в открытую вдруг заявляет Блэк и поднимает тонкую руку. Тревожно и удивлённо звенит ткань волшебного платья, Нарцисса касается скулы рыжеволосой девчонки ломкими ледяными пальцами, соскальзывает на подбородок и приподнимает. Она действительно хотела Эванс. Поцеловать, заключить в объятия, провести с ней ещё с добрую сотню счастливых дней на берегу Озера под раскидистой липой и вообще. Эванс говорит, что Нарцисса должна позволить себе встать на путь свободы. Эванс говорит, что она считает, будто и сама послужила неплохим примером того, как должна выглядеть жизнь. Жизнь настоящая во всей яркости её красок — иногда болезненных и раздражающих, иногда в ослепляюще-ярких, но никогда не подёрнутых мутной плёнкой сдержанности, хладнокровия и чёртовой правильности, которая на самом-то деле всё портит в жизни Блэк. Нарцисса может позволить себе крайне многое, но хочет ли она отвечать за последствия? Белоснежная леди снова заглядывает в глаза цвета самой настоящей весны. И решает, что к чёрту все эти условности, правила, манеры, этикет и прочее в том же духе. Зачем они нужны и кому, если вот эти самые глаза смотрят на неё так? Нарцисса чувствует себя как анаконда, делающая бросок в сторону жертвы, когда склоняется к лицу Эванс окончательно и аккуратно накрывает тёплые губы рыжеволосой своими. Вторая рука укладывается на тёплую поясницу. Время не идёт. Время замерло в едином своём мгновении. Это не пьяный угар и не эксперимент. Сейчас совсем не требуется останавливаться и одёргивать себя. Решение принято в "твёрдом уме и здравой памяти". И от осознания этого и от трепещущей Лили в своих руках Цисса сходит с ума. Ей сносит крышу и... — Я хочу быть с тобой, Эванс. По ночам танцуют улицы. И не нужен воздух - ты мной дыши. И, как я, сумасшедше, и сильней ду-ши. Распахивать глаза ярче, обвивать ладонями узкую талию, утягивать собой в разноцветно-бесконечное небо новых граней жизни. Утягивать и позволять забрать себя с собой, проваливаться в шерстистую пелену волнующего голоса, с трудом осознавать произносимое. Вести и быть ведомой, прерывисто выдыхая и целуя снова — самостоятельно. В трезвом уме. И здравой памяти. С правом выбора. Эванс не могла не знать, что однажды это случится снова, верно? Она же девушка. А девушки всегда всё знают. Горячие ладони согревают шею снежной королевы, пока Лили губами касается кожи скулы, подбородка, вновь накрывает губы. — Ты нужна мне, Цисса. А потом раскалённая рука мягко, еле ощутимо охватывает запястье белокурой, — в_о т л и ч и е_о т, — и уводит вглубь комнаты. Едва ли кто-то заметит их отсутствие на балу.