Легенда Карельского перешейка

Ксения Алексеевна волновалась редко, спокойствие и рассудительность всегда были ей лучшими советчиком во всем… Во всем, что не касалась её любимого единственного сына. И не важно, сколько лет было ее Яше, три или тридцать три. Вот и сегодня, едва завидев знакомый приметный конверт в руках Леопольда Леопольдовича, зашедшего в гостиную поутру, на её светлое чело набежала тень. Наверняка что-то случилось… Пробежав письмо глазами Ксения Алексеевна велела заварить чаю с мятой и мелиссой, без него зачастившее сердце было тяжело успокоить. Из письма, составленного без особых подробностей и наверняка написанного в спешке, следовало что планы Яши снова поменялись и теперь вместо того, чтобы спешить к ней, он торопился в Москву к лучшим докторам, чтобы спасти того милого юношу, которого Ксения Андреевна вспоминала слишком часто, потому что материнское сердце чувствовало, что счастье ее сына теперь целиком и полностью зависело от этого мальчика. — Дети, — сказал со вздохом наблюдавший за ней Леопольд Леопольдович. — Все-то они знают, все понимают, и никогда с нами не советуются… — Вы даже не представляете насколько вы правы, любезный Леопольд Леопольдович! — кивнула Ксения Алексеевна. — Яша меня оберегает от многих вещей, но иногда мне очень бы хотелось знать все без прикрас и недомолвок, для собственного успокоения. Её собеседник блеснул линзами очков и вдруг нехорошо, протяжно закашлялся, направляя мысли Ксении Алексеевны совсем в другое русло — к приятной заботе о ближнем и состраданию… — Вам и о себе подумать надо, — сказала, поднимаясь с канапе, Ксения Алексеевна. — Вы уже не мальчик по раскопкам сырым пропадать месяцами, о себе заботится надо не меньше, чем о детях. Фифи! Неси сюда лекарство! Вскоре в гостиной появилась бессменная наперсница хозяйки дома с серебряным подносом, на котором в гордом одиночестве стоял стеклянный флакончик с темно-янтарным содержимым. Уникальную анисовую настойку Ксения Алексеевна делала своими собственными руками, еще с тех самых пор как тяжело заболел бронхитом маленький Яша, как впрочем и многослойные торты, украшенные ягодами, орешками и взбитыми сливками, от которых без ума были все многочисленные друзья их семьи, не говоря уже о хрустящих ароматных рыжиках, которыми так любил закусывать рюмочку кристально-прозрачной водочки ее покойный супруг. — Вот, держите, Леопольд Леопольдович! — тонкая скляночка перекочевала в руки мужчины. — Принимайте ежедневно три раза в день по ложке. И даже не думайте увиливать, иначе я буду очень недовольна. Леопольд Леопольдович с мягкой улыбкой принял заветный пузырек, благодарно кивая: — Пренеприменно все исполню, любезная Ксения Алексеевна. Вы так много для меня делаете. Благоговение во взгляде и голосе гостя не укрылось от хозяйки дома и сердце ее забилось чаще. — Как же я еще могу относится к друзьям моего Яши, особенно к таким самоотверженным и увлеченным своим делом, как вы. — Вы мне льстите, Ксения Алексеевна. Во многом именно благодаря вашему сыну я могу заниматься любимым делом, а потому не мог отказать ему в такой малости, как доставка одного-единственного письма. А теперь именно ему я еще обязан счастьем знакомства с вами. Давно мне не было так тепло и уютно, как в вашем доме. Хозяйка дома вдруг опустила ресницы и, чтобы скрыть неуместное волнение, немного нервно схватилась за рукоделие, что отложила на расшитую подушечку еще утром. Щеки её потеплели, как у юной дебютантки. Ей же не почудилось? Ей только что мягко и непринужденно сделали комплимент? Боже, это было так неожиданно и приятно. Давно Ксения Алексеевна не чувствовала себя так… Так, словно ей снова шестнадцать. — Не смущайте меня, дорогой Леопольд Леопольдович! — Но я абсолютно серьезен, — очень уверенно кивнув, проговорил мужчина. — Если так… То не согласитесь ли вы составить мне компанию на прогулке? — Ксения Алексеевна отложила прочь многострадальное рукоделие, с надеждой посмотрев в добрые серые глаза. — Мой сад сейчас не так прекрасен, как весной и летом, но все же… — Буду счастлив! Уже через четверть часа, тепло одетые, они неспешно прогуливались по саду, меж укрытыми на зиму розовыми кустами, и разговаривали вполголоса. С неба падал первый снег и Ксения Алексеевна, показав все свои любимые уголки и взяв со спутника обещание непременно навестить её будущим летом, с огромным удовольствием слушала вдохновенные рассказы своего гостя, а тот, уже почти не тушуясь от близости красивой умной женщины, вел свой рассказ не отрывая восторженного взгляда от точеного благородного профиля в тяжелом меховом плаще, и чувствовал, что с Ксенией Алексеевной он готов говорить о чем угодно, лишь бы она продолжала ему так улыбаться. — В Египте почти все время жарко, уважаемая Ксения Алексеевна, — Бомгарт вдруг остановился, приглядываясь к темной точке на подъездной дороге. — Но я бы так хотел однажды показать его вам — Луксор, Каир, раскопки. Мумии, саркофаги и надписи. Пирамиды, пряности и золото… Но что это там? — удивленно прибавил он, все еще вглядываясь в приближающуюся к ним черную точку… на поверку оказавшуюся увязающим в снегу экипажем. — Это же… Боже мой, это же Сашенька Бинх и с ним милая барышня… я ее раньше не видела, — проговорила, подслеповато щурясь на приехавших, Ксения Алексеевна. — Кажется, их экипаж увяз в снегу… Но что же они… одни? А где же Яша…? — Это Оксана… моя дочь Оксана, — пояснил, оживляясь, Бомгарт. — А с ней — ее муж, Александр Христофорович Бинх… Вы только не волнуйтесь, уважаемая Ксения Алексеевна! — продолжил он с жаром. — Пойдемте к ним и все расспросим. — Конечно, пойдемте, — заторопилась хозяйка дома. — Фифи — приказала она прогуливающейся чуть поодаль наперснице. — Пошли слуг помочь с экипажем и прикажи подготовить комнаты для наших гостей — друзей Яши. Через четверть часа все пятеро уже сидели в столовой, попивая душистый смородиновый чай и понемногу согреваясь. — Нет, нет, нет, даже не уговаривайте меня остаться, уважаемая Ксения Алексеевна. Вы еще не все знаете и понимаете, по приезду Яша лично вам все объяснит, а сейчас я должен вернуться в Ярославль, чтобы выследить и задержать преступников, Гофмана вместе с Данишевским, — говорил, сидя за чаем, Бинх, перекусывая пышными, только что испеченными пирожками. — А Яша? — беспокоясь, вопрошала Ксения Алексеевна. — Где же Яша, Сашенька? Все еще в Москве? — В Москве он вместе с Колей и докторами, уважаемая Ксения Алексеевна. Но, чтобы успокоить ваши думы, скажу, что Коле стараниями докторов уже лучше. — Бинх устало потер лоб, поглядывая словно для поддержки на такую же усталую Оксану. — Спасибо, что успокоили, Сашенька. Ксения Алексеевна проследила за влюбленным нежным взглядом молодого мужчины и спрятала грустную улыбку. Все-таки чудесная девочка у Леопольда Леопольдовича, хоть на него и не походит — уж слишком яркая да темпераментная, но тем интереснее… «Эх, нет у меня доченьки, да и на невестку рассчитывать не приходится…» — И еще, Сашенька, будьте так любезны и оставьте вашу очаровательную жену у нас погостить. Пока не вернется Яша с Николаем Васильевичем, я буду в душевном раздрае…и компания мне не помешает, тем более такая приятная… — Я как раз и сам хотел попросить вас о том же, уважаемая Ксения Алексеевна, — ответил Бинх, устало поднимаясь из-за стола. — А сейчас, если вы не возражаете, мы с Оксаной хотели бы переодеться с дороги и хоть немного отдохнуть. — Конечно, пройдемте. Я надеюсь, вам понравятся комнаты наверху. Там тихо и спокойно, некто вас не потревожит, — проговорила Ксения Алексеевна, лично провожая супружескую чету в апартаменты. — Благодарю вас, — лучезарно улыбнулась Оксана, оглядывая полный уюта даже поздней осенью светлый будуар, совмещенный с супружеской спальней. — Не стоит, дорогая. — Понимающе вздохнула Ксения Алексеевна. — Я вас оставлю. Отдыхайте.