Куда податься

      Народу в участке было, как в поликлинике. Андрей бездумно крутил головой, сидя в на лавке в коридоре. Рядом сидел Рыба с родителями, и его мама, без остановки бубнящая причитания себе под нос, постоянно била его по колену — легонько, расслабленной ладонью, но била буквально после каждого своего слова, и через пару минут Рыба начал устало вздрагивать. Ирина Сергеевна разбиралась с остальными, бесконечно входя и выходя из кабинета, и Андрей все никак не мог пересечься с ней взглядом: она его будто бы нарочно не замечала. Только вначале сказала, что примет Андрея последним — и теперь приходилось сидеть, подогнув ноги под лавку, чтобы проходящие мимо сотрудники не спотыкались в узком коридоре.       Стены в участке были приятного светлого цвета, уютное лакированное дерево на уровне глаз могло бы внушать спокойствие и защищенность, но спустя пару часов сидения на одном месте, давить начинал даже пол. Андрей ерзал на лавке, скидывал ноги набок, закрывал глаза, пытаясь заснуть, и только-только проваливался в дремоту — как из нее тут же вырывал хлопок закрытой двери. Безумно, до ужаса хотелось курить.       По коридору прошел пацан из Кинопленки — тот самый, с которым Андрей дрался в конце. Шрам под челюстью у него был почти незаметен в искусственном свете, а вот разбитые в мясо кулаки виднелись очень хорошо на уровне Андреевских глаз.       Еще одного родители гнали взашей. Взрослый, высокий мужчина с седеющими висками толкнул пацана в спину, и Андрей в последний момент успел убрать ноги, чтобы тот не полетел и так разбитым носом в пол. Сзади, отстав на пару шагов, трусила мать с грудным ребенком на руках — смертельно уставшая запуганная женщина с выбившимися из хвоста бесцветными прядями.       Сидели дальше. Мать Рыбы наконец успокоилась — и теперь, ничего не говоря, только тихонько вздыхала над ним. Иногда ее вздох прерывался на всхлип и Андрей сразу поворачивал к ней голову, пытаясь понять, что случилось. Курить хотелось по-прежнему сильно, и Андрей сунул руку в карман, чтоб хотя бы коснуться пачки сигарет, но быстро понял: сигарет с собой не было. Неслышно, одними губами, чертыхнулся.       Обхватил собственное запястье, пытаясь унять мерзкую, ноющую боль от выбитой костяшки. Опять не получалось согнуть пальцы, не было твердости сжатого кулака — только болезненный прострел через всю кисть и окровавленная кожа. Спрашивали же, кому врач нужен — и Андрей сдуру промолчал, пряча больную руку в рукав олимпийки. Сейчас готов был отвлечься даже на поход в мед кабинет, лишь бы сгладить скуку вечера.       Наконец, закрыл глаза — и больше не открывал ни на стук двери, ни на причитания сидевшей неподалеку женщины. Мимо проходили люди, и иногда перед закрытыми веками становилось то темно, то опять светлело.       Наконец темнота осталась надолго, и кто-то громко вздохнул у Андрея над головой.       — На том свете выспишься, Пальто.       Андрей открыл глаза. Над ним стоял Вахит — с все еще кровящей раной на лбу. Ее замазали зеленкой и в руках он держал скомканный кусок марли, окровавленный с одной стороны.       — Дак и на этом делать нечего.       — Тебя не отпустили еще? По знакомству, так сказать.       — Я по знакомству здесь до последнего сидеть буду, — Андрей вздохнул.       — Двигайся тогда, — Вахит махнул головой, и Андрей сел, вплотную вжавшись к маме Рыбы. Теперь сидели с ней плечом к плечу, колено к колену.       Зима уселся полубоком, прижав марлю ко лбу.       Андрей наклонился к нему.       — Со старшими их не переговорил?       — Не пока. К ночи, может, сами придут на разговор. Ты цепь скинул?       — Конечно, — Андрей кивнул. — А ты лом?       — Сразу же, как замес начался. Кулаками оно как-то поприятней выходит.       — Ага, очень.       Андрей поднял руку с выбитой костяшкой. Зима фыркнул, пряча смешок.       Перекинулись еще парой слов, Вахит перегнулся через Андрея, жалостливо посмотрев на Рыбу, но при чужих родителях говорить с ним не стал — и так и сидели в молчании, теснясь на скамейке. Из короткого разговора с Ириной Сергеевной Андрей узнал, что Ильдар сегодня не работает — и стало полегче. Чувство угрозы, наваливающееся на плечи, как только оказывался в стенах участка, поотпустило.       — А тебя что? — спросил Андрей. — Отпустили?       — Ага, че ж не отпустить-то? — Зима пожал плечом. — Я у напарницы Ирины твоей числюсь, дак она меня даже не опрашивает. Бумагу с ручкой положит, я к ней подвину — и всё. На те, Вахит, привод очередной, и вали домой поскорей, завтра отмечаться.       — А мне и дома нотации выслушивать.       — Зато не интернат.              Андрей кивнул. Вахит отнял ото лба марлю и долго смотрел на нее, пропитанную кровью, пока не скомкал в пальцах, спрятав в карман. По коридору ходили люди, хлопали дверьми, здоровались друг с другом, кто-то остановился у соседнего кабинета, переговариваясь вполголоса. Вахит медленно поднялся.       — Лады тогда, — он протянул Андрею руку. — Пошел я.       — Давай.       — Авырма.       Прошедший мимо парень задел Вахита плечом — не случайно, места в коридоре было полно, больше метра хватало, чтобы разойтись. Зима дернулся, вскинулся, ощерившись.       — Слыш, смотри, куда прешь, бля!       — Нахуй иди.       Андрей успел его перехватить. Дернул за запястье, опять к себе, на скамейку. Тот пацан ушел, свернув куда-то в коридоре — и спустя несколько секунд Андрей бы не сказал, как тот выглядел и куда пропал. Вахит все еще хмурился.       — Эт че за финт был?       — Понятия не имею, — Андрей пожал плечом, до сих пор держа Зиму за рукав олимпийки. — Мож, ты ему в замесе въебал?       — Мало въебал, походу.       Вахит заржал, широко, зубасто открыв рот. Андрей ухмыльнулся ему — и заметил краем глаза, как дернулась мать Рыбы. Она попробовала отсесть от них, вжалась в сына, приобняв его за плечи — не материнским жестом поддержки, а лишь с желанием уйти от соприкосновения с ними — и где-то на периферии, почти неощутимо, стало неприятно.       Потом, конечно, забылось. Андрей поспрашивал у Зимы еще что-то ненужное и пустое: про смену завтра, про наличие товара, про пацанов и дежурство в качалке — внутренне надеясь, что тот парень, пославший Вахита нахуй, уже ушел по своим делам подальше от участка.       Зима просидел с ними еще полчаса. Зашли в кабинет родители Рыбы вместе с ним, и мать схватила Рыбу под руку, вцепилась в него, будто он вот-вот мог бы сбежать. Вахит попрощался еще раз — и вальяжным, медленным шагом уплыл по коридору на выход.       Ирина Сергеевна забрала Андрея в конце дня. Привод ему так и не оформили, в полной какофонии оказалось легко выдернуть его из общего числа принятых в драке, и Андрей только был на подхвате с документацией, перетащил пару коробок в архив и помог надеть китель — видел, как в фильмах джентльмены так делали, и вспомнил, как мама говорила, что за девушками всегда нужно ухаживать так, но почему-то никогда не позволяла накинуть пальто на себя, только учила его одевать Юльку с ее мягкими шерстяными шубками.       Она приняла это как-то безразлично, только потом кивнув с неявной, заторможенной благодарностью. Выключила настольную лампу, осмотрела кабинет и тяжело, устало вздохнула. Андрей ждал ее в дверях, предчувствуя разговор — но его не случилось ни на выходе из участка, ни по дороге домой. Ирина вдыхала весну и, казалось, все равно не могла ощутить ее сполна. Ее длинные тонкие пальцы, обхватывающие себя за плечи. Ее короткий хвост и страдающее, как будто напуганное лицо.       Андрей пытался на нее не смотреть. Не мог смотреть — так сильно ее жалел. Душила весна. Кралось на мягких лапах лето, где-то совсем близко уже слышалось его теплое дыхание. Цвела сирень.       Дома Ирина Сергеевна села с ним за стол — и спросила, посмотрев на Андрея:       — Ты же куришь? — Андрей промолчал. — Дай мне.       Он неуверенно протянул ей пачку. Ирина взяла ее, достала спички, поставила блюдце на середину стола, приглашая и его тоже. Андрей качнул головой. Никогда бы не решился курить с ней.       — Как хочешь, — она затянулась — совсем немного, как затягивался сам Андрей, когда только начинал курить, с непривычки.       Молчали. Солнце уже село, закатилось за дома, неуверенно освещая небо, Юля, нагулявшись, заснула прямо в домашнем на нерасправленной кровати. Ветра почти не было, и форточку на кухне оставляли открытой даже на ночь, но сейчас дым стелился на уровне глаз, превращая в марево всё. Андрей вдохнул, глаза заслезились. Ирина потерла лицо ладонью.       — Мне уже даже не стыдно, — сказала тихо. — Я так устала, Андрей.       Андрей опустил глаза. Она продолжила:        — Это какое-то вечное разочарование.       И вот здесь Андрей очень четко почувствовал, что просто не может — поднялся на негнущихся ногах, оправил олимпийку непослушными пальцами и вышел из кухни, запираясь в своей комнате. Не мог ничего ей сказать. Просто стало — невыносимо находиться там, рядом с ней и тлеющей сигаретой, не мог себе объяснить, в чем конкретно была проблема, но что-то перевернулось, заворочалось, что-то невыразимое и болезненное, что-то страшное.       Упал на кровать. Только сейчас вспомнил про выбитую костяшку, она заболела, палец вокруг снова опух. Боль отвлекала лишь самую малость, и потому не сказал никому, дождался, пока Ирина ляжет спать — и взял аптечку, перевязывая руку. Вначале попробовал вправить, но кость двигалась куда-то не туда, все время уезжая вниз, и Андрей плюнул, боясь, как бы не сделать хуже. Болело сильно — сильнее, чем разбитое лицо. Комнату Ирина Сергеевна не закрывала, и Васильев заглянул к ней, мучаясь от какого-то странного желания проверить себя и свое состояние. Она спала, отвернувшись к стене и к Юльке, и волосы разметались по подушке и по плечам.       Андрей не смог разделить с ней даже усталость. Сразу же сбежал — как сбегал еще вначале, когда только пришился, как делал, когда невозможно было вынести общее болезненное смятение. Сбежал очень по-глупому, по-детски, совсем несерьезно. Самому от себя противно стало.              Закрыл дверь, с трудом дойдя до своей кровати — и провалился в забытье до следующего утра.       А на следующий день всё снова стало — как раньше. Непозволенная искренность забилась глубоко-глубоко, и Ирина опять вела себя абсолютно обычно, улыбаясь и поторапливая Андрея в школу. Не было ни прежней усталости в плечах, ни пачки сигарет.       В школе Марат снова перевязал руку — нормально, как умел только он. Писать было неудобно, ладонь не сгибалась, пальцы практически не шевелились, но вот так — в этом скованном покое, рука болела намного меньше.       А в качалке залечивали раны те, кого вчера не приняли. Не было Рыбы: оказывается, попал под домашний арест, и когда пацаны завалились к нему домой, мать гнала их с криками и обещанием вызвать милицию. Андрей встал вместо него на смену.       Олег Иванович улыбнулся открывшейся двери. Завалились вместе с Дино и Али, сменили Гвоздя с Кеглей и Лампой, перекинулись парой слов на перекуре, отметили вчерашний замес новыми синяками и щербатыми улыбками. Оказывается, Кегле выбили зуб. Он теперь еле заметно шепелявил, и Андрей не сразу понял, что не так, пока он не улыбнулся во весь рот, залезая языком в дырку между зубами. Свою травму Кегля носил с гордостью, шутил про боевые шрамы, и все дружно подхватывали его бойкое довольство собой.       Ближе к концу смены Андрей раскладывал товар на завтра. Сегодня продалось мало, и в качалку за остатками решили не идти. Не было только веса, но Зима обещал зайти к Кащею с утра, а сейчас Дино с Али сидели на ящиках, разговаривая в полголоса, пока Андрей, как младший, отдувался с тяжелой работой. Олега Ивановича отпустили, обещая закрыть магазин: сегодня они с женой праздновали день рождения дочери, которая давно у них не жила и на праздник к родителям не приехала, но Олег Иванович все равно ушел с птичьим молоком и какой-то спокойной, предвкушающей семейный вечер улыбкой. Али покрутил Макаров в руках.       — Пацаны — свои, конечно, — продолжал Дино. Андрей только сейчас начал вслушиваться в их болтовню. — А как не свои-то? Они, может, и главные среди своих.       — Ну ты родителей еще не забывай, — качнул головой Али. — Они тож свои как бы.       — Более-менее. Мои родичи меня только спать пускают, даже похавать дома нечего, а ты про своих городишь.       — Ну так ты им приноси че, — Али поджал губы, раздумывая. — Те ж лет-то достаточно уже, не скорлупа какая все-таки, вон, лопатник полный. Позаботься о них, хули нет-то?       Дино посмотрел на него даже не со злостью — с обидой.       — Много они обо мне заботились, можно подумать. Папаша только по синьке добрый, мать вообще никогда.       Али промолчал. Андрей переложил оставшуюся джинсу на нижнюю полку и взялся за консервы — Олег Иванович просил разложить на завтра.       — Ладно, дальше давай, — продолжил Дино.       — А че дальше-то? — удивился Али. — Девчонка, с которой ходишь. Ну она всегда своя, это и так понятно.       — Конечно, Гульнар твоя. — С Гульнар Али ходил с тринадцати лет. — Че как у вас?       — Отлично.       — Было?..       — Не твое дело.       — Понял, понял, — Дино примирительно поднял руки. — Не лезу.       Али был единственным, кто вообще не трепался об отношениях и о Гульнар каждый раз говорил с каким-то замирающим трепетом, с почти незаметной, прорывающейся нежностью, которую Андрей, вполне его понимающий, считывал безошибочно.       Илдус заговорщицки подался вперед:       — Женишься на ней?       — Женюсь.       И от того, как легко, с какой безошибочной ясностью Али открыл свою дальнейшую жизнь, стало не то чтобы не по себе — стало как-то оглушающее хорошо. Оказывается, можно было вот так: представлять, что ты с человеком навсегда, знать об этом в свои семнадцать лет. Андрей вздрогнул — и еле заметно улыбнулся, примеряя, пробуя на себя это чувство.       Еще раз посмотрел на Рустама, внимательно вглядываясь в его лицо — и оттого, как там не мелькнуло ни тени сомнения, стало еще лучше, еще важней. Казалось, единственное правильное и непоколебимое нашлось здесь, к концу смены и тишины.       — А ты какой, — Дино расплылся в ехидной улыбке. — Так никого и не попробуешь другого за всю жизнь. А вдруг приестся? Быт там, халаты в цветочек и то же самое личико изо дня в день.       — Слыш, Илдус, ты по своей семье не меряй, а, — фыркнул Али, и Дино тут же напрягся. — Я на ней не просто женюсь, я с ней всю жизнь проведу, ясно тебе? А ты спрашиваешь, вписываться или нет. Конечно, вписываться, бля.       — Кстати, чет мы от темы ушли. Кого насчитали-то в итоге?       — Ну пацанов, девушку, родителей. Всё, вроде.       — Получается, что всё. Ну и братья-сестры, у кого есть. А друзья друзей как?       — Эт второстепенное. Но если с улицей двигаются — то вписываться, конечно. Хотя с хрена ли за них свои не впрягаются тогда?       — Тоже верно.       — Кароч, за своих — всегда горой стоять, а остальные нахер пусть идут.       — Была б водяра — сошло б за тост.       Поржали. Андрей расправился с последними вещами, мельком оглядывая прилавок. Стояла какая-то умиротворенная тишина, ложившиеся сумерки как будто бы не доставали до асфальта, и темнело только на небе, а не на уровне первого этажа.       — Че, Пальто, закончил?       — Ага. Пойдем?       — Из качалки точно ниче не надо нести? — нахмурился Али, разглядывая прилавок. — Смари, бедновато как-то вышло в итоге.       — Есть такое, — вздохнул Дино. — Рус, сгоняй, наверное… Мы с Пальто дождемся.       Али кивнул, засовывая Макаров в карман растянутой олимпийки. Пистолет торчал рукояткой наружу, и Рустаму пришлось спрятать ладони в карманы, чтобы скрыть оружие рукой. Он ушел, ничего не сказав, и из-за открытой двери потянуло приближающейся прохладой ночи. Андрей глубоко вдохнул.       — Курить хочешь? — спросил Дино. Андрей кивнул. — Погнали тогда покурим.       Вышли в вечер. Народу на улице почти не было, а вот машины по соседней дороге ездили часто, прошибая светом фар асфальт. Андрей с удовольствием затянулся, прикрывая глаза. Прохлада касалась кончиков пальцев, трогала нос и губы, забиралась под воротник. После того случая с Маратом с Дино старались держать нейтралитет. Не говорили об этом ни разу, но порой Андрей ловил на себе задумчивый, оценивающий взгляд. Будто Илдус спрашивал: «Ты вообще — с нами? До сих пор?» — и Андрей всегда старался отвернуться, сделать вид, что не заметил, потому что как-то не по себе было представлять, что когда-нибудь Дино задаст свой вопрос вслух. И тогда Андрею придется отвечать.       Даже сейчас курили, стоя не бок о бок, а на расстоянии: между ними было метра полтора и два больших шага, и можно было беспрепятственно отвернуться и не заводить разговор.       Стояли не у окон, а чуть поодаль, у угла соседнего дома, над раскидистым деревом, одевшимся в зеленую листву. И потому чуть было не пропустили пацана — он шел, спрятав руки в карманы, широким, каким-то воинственным шагом. Ссутулившийся, резкий, пацан рванул на себя тяжелую дверь магазина и зашел внутрь.       Дино выбросил сигарету, сощурившись.       — Это че за херня?       — Смотреть надо.       — Пойдем-ка.       Двинулись вместе, одновременно. Илдус вошел первым, Андрей видел заряженный кулак, видел его неспокойное, недоумевающее непонимание, за котором вот-вот скользнет враждебность — и сам напрягся, готовый непонятно к чему. Пацан был один, их — двое, вроде как нестрашно, и все равно билось в груди заводящееся сердце.       За Андреем закрылась дверь.       Пацан обернулся. Он стоял почти возле прилавка, далеко от них, по-прежнему напряженный и нервный. Андрей его не узнал. Понятия не имел, кто это и что ему нужно.       — Че бля, не договорились, что ли? — прошипел Дино, шагнув вперед. — Мало пиздов вам дали, да? Клиенты не ваши, вон к кому хотят, к тому и ходят.       — Да хуй бы с ними, — пацан сплюнул сквозь зубы. — Я, вон, с падлой этой поздороваться пришел.       Он кивнул на Андрея, и Дино непонимающе обернулся на него.       — А че ты не понимаешь, что ли? — пацан сжал кулаки, на лбу у него выступила вена от напряжения, и Андрей стоял, ни черта не понимающий, но совершенно готовый к драке. — Со старшим вашим брата моего пиздили, уебки! Он в коме лежал, мрази вы поганые.       — Ты путаешь что-то, — начал Андрей. — Не бил его никто.       — Да не пизди! Талгат вас с Зимой в участке видел, че думаешь, не узнал? А ну иди сюда!       Он шагнул вперед, к Андрею, и Дино вышел ему на встречу, с силой толкая в грудь. Сердце у Андрея теперь билось как бешеное, понял как-то вдруг, что за всё придется заплатить — и от этого стало немного, самую ничтожную малость легче. Больше не нужно было бояться и скрывать.       Но Илдус оттолкал его обратно к прилавку, закрывая Андрея собой.       — Все, тих, хорош! Хорош, я сказал! Старших своих зови, разговаривать будем, — Дино опустил руки. — Компенсируем что надо, брату твоему на лечение скинем, если ему нужно будет.       — А мразь не ответит, так? Старший ваш не ответит, да?!       — Рублями ответим, сказал же. От их крови брату твоему легче не станет, — Дино снова напрягся, готовый к рывку. — Мордобой состояние не поправит так-то.       Пацан выглядывал из-за плеча Илдуса и смотрела на Андрея абсолютно невменяемыми, бешеными глазами.       Андрей вдруг словил себя на странной, почти звенящий пустоте в голове. Не было ни одной мысли. Дышалось легко, как и дышится вечерней весной. Сердце билось по-прежнему быстро, но его стук не доносился до оцепенения в мыслях, никак нельзя было почувствовать собственное сердце — и оттого стоял, застывший, готовый ко всему.       — Старших своих зови, — повторил Дино. — Че ты один пришел?       — Ага, ага…       Он качнулся в сторону, потом — в другую. Дино дергался за ним, готовый перехватить, но перехватывать так и не пришлось, пацан сам перевел на Илдуса взгляд — и ебнул кулаком со всей дури. Дино отлетел в сторону, чуть не потерял равновесие, но все-таки удержался на ногах. Пошел на него, сцепились, бить не стали, только толкали друг друга в разные стороны, хватая за одежду. Андрей влетел к ним — и тут же получил локтем в живот — оказалось, от самого Илдуса, который его не заметил. Пацан добил Андрея в скулу, потом они опять сцепились с Дино, пока Андрей сплевывал кровь.       Началась какая-то мешанина, толкались, дрались, пробовали друг друга повалить, ноги скользили по плитке, было непонятно, мешались одинаковые олимпийки, Андрей не мог ни к кому подступиться.       Потом — Дино вскрикнул, резко отскакивая назад, и Андрей заметил блеснувший у пацана нож. Тот держал его в правой руке, с коротким, поблескивающим лезвием, испачканным в крови на самом кончике. Илдус держался за руку, смотрел на нее с каким-то недоумением, с удивлением, пока пацан снова не попер на него, крепче перехватывая рукоять.       Сердце у Андрея встало комом посреди горла. Рванулось ровно один раз, а потом его снова накрыло оцепенение, Андрей перестал что-либо чувствовать и все-таки — казалось, что всё вокруг происходит слишком медленно. Замедлились и Дино с тем пацаном, и нож в сжатой ладони, и очередной замах. Илдус отскочил, навалился на витрину, и казалось, что под его весом она сейчас сломается, но витрина выдержала, а Дино ушел в сторону, падая на пол.       Андрей подлетел сбоку, готов был ударить в скулу, толкнуть пацана, не думая о блестящем лезвии у него в руке, и все-таки не успел: порез прошелся по плечу, как-то даже не больно, почти непонятно, вскользь. Дино схватил пацана за ноги, повалил на пол, и какое-то время катались по полу, Илдус все еще держал его не выше бедер, как-то совсем за колени, не контролируя корпус. Андрей попробовал ударить, но не смог даже подойти, пацан размахивал ножом так, что Андрею чуть не прилетело в бедро. Дернулся назад, опешив.       Пацан ругался сквозь зубы. Чуть не зарядил коленом Илдусу по лицу один раз, потом, как-то резко повалившись на бок, все-таки ударил ногой, и Дино разжал хватку, Андрей снова рванул к ним, видя, как пацан заносит нож, теперь достал до головы, ударил кроссовком, не жалея, пацан потерялся, выступила кровь на лице, Дино, уже опомнившись, попробовал подняться. Оперся рукой и коленями о пол, опустил голову так, что совсем не видел того пацана — и потому не видел медленно, из полусжатых пальцев заносящийся нож.       Пистолет был только у Андрея. Второй Али унес с собой в качалку, Дино сегодня оружие не брал, и потому рука как-то легко, совершенно бездумно скользнула за спину.       Пальцы обхватили рукоятку, вытащили китайский Токарев наружу, слезли на курок, взвели. Голова была совершенно пустой. Вообще ни о чем не думал — была только картинка, отдаленное происходящее, поначалу казалось, что все тут же прекратится, стоит поднять пистолет, но все продолжалось медленно и плавно. Андрей вдохнул.       Думал окрикнуть пацана, пригрозить, но вышло так, что времени не было вообще. Тот уже опускал руку с ножом Илдусу за спину — опускал как-то по-паршивому медленно, будто издеваясь, а Дино все не увернулся и не заметил, и тогда Андрей просто нажал на спусковой крючок.       Вообще не целился, лишь смотрел парню в грудь — и видел, как он дернулся, будто ударили, как сложился пополам, потеряв равновесие, и рука с ножом опустилась Илдусу на спину, нож мазнул по спине, не вошел ни на сантиметр, пальцы разжались, безвольно скользнув вниз, и нож тоже упал на плитку с грохотом.       Выстрел оглушил. После него повисла страшная, густая тишина. Болели плечо и локоть от отдачи. Андрей держал пистолет на вытянутых руках, никак не мог его опустить, не мог пошевелиться, всё замерло, оглохло, задохнулось.       Дино поднялся, встал на одно колено, прокашливаясь. Посмотрел на пацана, поджав губы — и на секунду на его лице отразилось совершенное непонимание, какое бывает у детей, когда видят что-то новое. Чистое, незамутненное удивление.       Андрей наконец опустил руки. Хотел было бросить пистолет на пол, словно сдавался, но не смог разжать пальцы, будто их схватило судорогой. Илдус коснулся парня рукой — тот завалился на бок, расслабленный, тряпичный, как кукла. Потекла кровь, но из-за выброшенных в сторону рук ее почти не было видно.       — Блять…       Илдус дотронулся до его плеча, зачем-то потряс, будто будил, будто он вот-вот мог подняться, но парень не шевелился и больше не дышал.       Андрей сделал шаг вперед. Потом еще один и еще — и стал над ними, по-прежнему держа пистолет в руках, глубоко, с силой вдохнул, на секунду подумав, что сейчас почувствует запах крови — но его не было. Ничего не было в кошмарной тишине.       Дино медленно скользнул рукой к шее, пальцами попробовал нащупать пульс, ничего не получилось, Илдус будто вообще не знал, куда девать пальцы, клал их на кадык, сбоку, под челюстью — всё искал удар сердца, хоть один, хоть что-нибудь, поднес ладонь к лицу, к приоткрытым губам, к расслабленному рту — и Андрей как-то заранее знал, что не будет и дыхания. Ширилась только лужа крови под ним, пацан же лежал, не шевелясь.       — Всё, походу…       Андрей кивнул. Дино медленно поднялся на ноги, встретился с Андреем взглядом и ничего ему не сказал. Как тигр в клетке прошел от одной стены к другой, потом опять, снова, запуская пальцы в свои короткие волосы и бессвязно, совершенно не нужно шепча:       — Блять. Блять. Блять. Надо делать что-то. Надо решить… Блять, ну как так.       Андрей смотрел на труп. Теперь точно — парень был мертв. Умер быстро, даже, наверное, не понял, что это конец. Не было ни конвульсий, ни захлебываний кровью, ни мучений — был только запал драки и непрожитые семнадцать лет. Андрей еще раз глубоко вдохнул и медленно, очень сильно замедлившись, выдохнул. Пальцы по-прежнему сжимали пистолет. Дино ходил от одной стены к другой.       — Че делать будем? Свет надо выключить, типа нет никого.       Он подлетел, вырубая свет и в общем помещении, и на складе.       — Дальше что, Пальто? Щас Али дождемся, пусть к Кащею дует за машиной… Блять, лишь бы выстрел кто не услышал. Одиночный же был? Ну мало ли грохнуло что, не распознают… Так, куда его, предлагай.       Андрей молча смотрел на Илдуса. Слов не было ни во рту, ни в голове. Звенящая, пустая тишина.       — От пистолета избавиться надо. Можно в Волгу выбросить… да, так и сделаем. А его-то куда? Его не выбросим, вдруг всплывет. Закопать где-то надо. Мож, там же, где и стреляли? А, Пальто? Там же нормально, там не ходит никто, в лес пройти чутка и готово.              В соседний двор заехала машина, и когда она на секунду осветила фарами окна — Илдус дернулся так, будто что-то рядом с ним взорвалось.       — Лопаты надо взять. У Кащея должны быть или в качалке. Зима, наверное, уже домой ушел.       Андрей все еще держал в пальцах пистолет. Ноги приросли к полу, не ощущал собственного тела, не мог пошевелиться, как будто бы — ни черта не понимал.       — Вахита обязательно предупредить надо, пусть решает что… А хули тут решать, разделиться нужно.       Андрей поднял пистолет на уровень глаз, внимательно рассматривая его в почти полной темноте.       — Мы с тобой закапывать поедем, а Рустам пусть от пистолета избавится. Так и сделаем, да. Так и сделаем. Блять, ну где он ходит?       Андрей перевел взгляд на окно.       — Хорошо, что один пришел. Это ж неизвестно еще, знает кто о нем или нет. Если нет — то мы не при делах, а если знают… Ну мало ли, он до нас не дошел, его здесь не было, пусть кто докажет, что был.       Дино с силой провел ладонью по лицу, остановившись посреди магазина. Андрей смотрел на него.       — Кровь замыть надо. Обязательно, чтоб здесь всё чисто было, чтоб и следа не осталось. Блять, да где Али ходит?!       Андрей медленно прошел к окну. Возле него, в самом углу, стоял стул, и Андрей упал на него, положив ладонь под подбородок. Думал только о дыхании. О простом, ничего не значащем, дыхании: вдох — выдох. Потом опять вдох — выдох. Легко же.       Дино оперся на стену, сложив руки на груди. Замерли в молчании, время шло параллельно, неощутимо.       Андрей думал только об одном: о том, как сделать выдох после вдоха. Когда воздух в легких заканчивался, нужно было сделать вдох — и думать об этом. Отложил пистолет на подоконник и смотрел на улицу за окном.       Когда появился Али, оба вздрогнули. Он нес большую, неудобную коробку, и остановился у первого окна, когда заметил выключенный свет. Дино рванул ему навстречу, открыв дверь.       Дохнуло свежим вечерним воздухом.       — Че в потемках сидите?       — Тихо!       Рустам поставил коробку на пол, всматриваясь сначала в Андрея, а потом в пистолет на подоконнике.       — Что случилось?       Андрей наконец посмотрел на него. Долго пытался рассмотреть лицо, но так ничего в этом лице и не нашел, тень падала жуткая, делая кожу практически черной. Тогда Васильев молча кивнул на парня у прилавка.              Али подскочил к нему, тоже зачем-то проверил пульс, потормошил, дотронулся до раны на груди — и осел на коленях, цокнув.       — Кто это?       — Ринат из Кинопленки, — тихо ответил Дино. — Брат Талгата, которого эти отпиздили.       — Ясно.       Помолчали. Али дотронулся до ножа, бездумно смотря на лужу крови на полу. Вздохнул очень расстроено и устало.       — Надо машину взять.       — У Кащея, да?       — У кого ж еще. Зима домой уже ушел, его потом предупредить нужно.       — Оружие выбросить.       — Обязательно. И кровь замыть.       — Я к Кащею пойду.       — Хорошо, да. Я здесь буду.       Дино вышел, и Али стал ровно на его место, так же скрестив руки на груди. Молчали долго. Потом Рустам, устав стоять, съехал по стенке вниз, садясь прямо на плитку, и Андрею на секунду показалось жутко неправильным, что он сам сидит на стуле, а его старший — на полу.       В темноте было не разобрать, куда конкретно смотрел Рустам, Андрей знал только, что в его сторону.       — Ты его?       Андрей медленно кивнул.       — Он же один пришел, да?       Андрей кивнул еще раз.       — Давно? Я выстрела не слышал.       — Минут десять назад.       Оказывается, голос никуда не пропал. Связки работали, был звук, был ответ, было слово. Можно было говорить даже сквозь оцепенение.       — Дино пошлем от пистолетов избавиться, — решил Рустам. — Не надо ему лишний раз за руль садиться. И потом сразу пусть к Зиме идет.       Андрей снова отвернулся к окну. Не хотелось ничего решать, не получалось о чем-либо думать. Погрузился в молчание, сжимая и разжимая кулак. Болела выбитая костяшка, на бинту опять выступила кровь, и в темноте она была совершенно черной.       Дино вошел, раскрыв дверь нараспашку — весь взбалмошный и запыхавшийся.       — Я ему чуть не прописал, падле этой! Не хотел тачку давать, говорит, потом от крови отмывать не будет. Благо объебанный в щи был, даже подняться с дивана не смог. Я к выходу на склад подогнал.       Он снова посмотрел на труп и осекся на полуслове. Так резко, будто только сейчас вспомнил, в чем дело, и на лице Илдуса отразилось какое-то грустное замешательство, которое он никак не мог себе объяснить.       Али кивнул — сначала на слова Дино, потом — Андрею.       — Пойдем, донесем его.       Андрей поднялся на ноги, сделал пару шагов к трупу и стал около, разглядывая того с высоты. Если не всматриваться в лицо, казалось, что спит. Ничего не происходило, его ничто не тревожило и почему-то хотелось двигаться как можно тише, чтобы не разбудить.       — Илдус, давай-ка ты тут кровь замоешь и от оружия избавишься… Пальто на подоконнике оставил. — Дино кивнул. — И к Зиме сразу дуй, расскажи, что случилось, пусть решает что-нибудь, а мы пока поедем, отвезем… А лопаты есть?       — Я одну нашел только.       — Больше, чем ничего. Пальто, давай!       Али стал с правой стороны от Андрея, легко толкнув его локтем.       — Бери за ноги.       Сам Али перевернул парня на спину, закинул руку на руку, попробовал поднять, потом присел, придержал коленом под спину, обхватил под грудью, наконец приподнимая, и руки безвольно соскользнули вниз. Андрей обхватил ноги — и вдруг испугался. Парень был еще теплый. Еще совершенно теплый, будто живой. Штанина задралась, и Андрей держал его за щиколотку и не получалось поверить, будто держит труп. Вполне человеческая кожа под пальцами.       На долю секунды к горлу поднялся такой ужасный, всепоглощающий, сумасшедший страх, что чуть не стало плохо. Показалось, что сейчас упадет в обморок. Стало душно, жарко в одежде, стены давили, сужались, кровь застучала в висках, чуть не начали дрожать пальцы, закружилась голова. Но Рустам двинулся на Андрея, и пришлось делать шаг назад — сначала один, потом следующий, оглянуться, посмотреть, где открытый прилавок, потом опять спиной в узкий проход, на склад, Андрей все время оглядывался через плечо, чтобы не видеть, как мотыляется из стороны в сторону безжизненная голова.       Заметил только, как вышел на улицу: оказывается, под вечер холодало. Ветер был слабым, весенним, но приближающаяся ночь кралась прохладой по дворам. Дино курил в стороне, раскрыв задние двери.       Али приподнял тело повыше, Андрей перехватил под колени. Стали боком, закинули прямо на пол, согнули в спине, подтянув голову к коленям. Рустам опять подогнул руки, потом, когда они начали распадаться, толкнул тело в глубь салона, и Андрею пришлось придерживать ноги, чтобы не выпали.       Дино закрыл за ними дверь и Али посмотрел на собственные руки, цокнув. Обе ладони у него были в крови вплоть до запястья, кровь осталась и на олимпийке, и даже на шее, когда он, не задумавшись, провел по ней рукой.       — Дай закурить, — Рустам протянул руку и взял у Дино две сигареты. Вторую, не спрашивая, отдал Андрею. — Щас поедем. Щас докурим и поедем.       Андрей затянулся, и всё вышло по старой, отработанной схеме: выдох — вдох.       — Это кошмар, — выдохнул Дино.       — Тих, тих, не вороши, — качнул головой Али. — Не надо, случилось уже всё. Сейчас убрать главное, спокойно всё, грамотно сделаем, хорошо? Илдус, слышишь меня? Давай без паники.       — Да я не паникую, бля!       — Хорошо. Помнишь, что на тебе: кровь вымыть, оружие выбросить и к Вахиту. Сделай быстренько и завтра все в качалке соберемся с утра. Пальто, в школу не пойдешь.       Андрей снова кивнул.       — Тогда решили — так? — Дино выбросил сигарету — на секунду рванули во все стороны искры, пока Илдус не вдавил окурок ботинком в асфальт. — До завтра разбегаемся?       — Да.       — А если что?..       — Если что — никто ни о ком не рассказывает, как всегда. Кто-то из нас ментам попадется — ну что ж поделать.       — Ясно, — Илдус кивнул, отступая ко входу на склад. — Давайте тогда.       Рустам с Андреем кивнули — одновременно. Потом докурили в несколько затяжек, в молчании сели в машину, и когда старый Иж тронулся, подергиваясь вначале, Андрей таки не смог сдержать быстрой дрожи, прокатившейся по телу.       Али заметил, но ничего не сказал.       Доехали тоже в молчании, и каждый километр дороги казался бесконечным. Андрей смотрел на засыпающую Казань, на горящие окна в многоэтажках, на редких прохожих и редкие машины, и всё плыло медленно и плавно, совсем не ощущая ни времени, ни скорости. Когда стали проносится тонкие деревья по бокам и безжизненные поля в округе — стало полегче, всё было до ужаса одинаковое, и не получалось сосредоточиться и отсчитать пройденный маршрут.       Ехали бесконечно, но бесконечность тоже кончилась, когда свернули на проселочную дорогу и потом в лес. Али проехал буквально несколько метров, дальше деревья были слишком густыми, и Рустам заглушил двигатель, громко выдохнув.       — Ну, пошли.       Вышли из машины, и сырой влажный воздух напитался холодом, ночная роса тут же промочила кроссовки, и это всё взбодрило, сбросило оцепенение, мурашками скользнуло по коже на руках.       Андрей открыл двери. Пацан лежал, слегка перевернувшись и скатившись в глубь салона, кровь из его раны уже почти не текла, вышло только пару нечетких разводов, еле различимых в темноте. Рустам достал лопату, взвесил ее в руке и кивнул, встретившись с Андреем глазами, и показалось, будто вот-вот он подбадривающее улыбнется — но его лицо осталось серьезным и немного потерянным.       Копали по очереди. Андрей всё никак не мог догнать, какой глубины яму делать, как в высоту, так и в ширину. Видел эти огромные ямы для гробов на кладбище, но Али начал рыть намного меньше, и Андрей никак не понимал, как можно засунуть туда целого человека — получалось, что положат его не прямо, а как-то сложив, в три погибели, совсем неправильно, неверно. Не спрашивал, рыл, рыл вглубь, стоял в яме сначала по колено, потом по пояс, все не понимал, когда остановиться. Спросил у Али:       — Может вперед еще немного? Он же не поместится.       И только в конце фразы услышал собственный дрогнувший голос, не готовый к словам. Рустам махнул рукой, стоя над Андреем, у кромки новоиспеченной могилы.       — Нормально, нормально… — он вздохнул, потерев лицо руками. — Влезет.       Андрей продолжил рыть. Пот градом катился по лбу и спине, и из-за ночной прохлады на улице казалось, что пот тоже — ледяной, что их замороженное состояние отсюда, от этого прохладного ветра и ужаса ночи.       Горели только ладони — они болели и стерлись, кожа покраснела, едва заметные мозоли щипали у большого пальца.       Когда пошли в машину за трупом — ноги дрожали. То ли от усталости, то ли от происходящего, но каждый шаг был неверным, суетливым, ищущим опору в мягкой земле.       Дрожало в коленях. Какая-то немеющая слабость текла от пят и выше, ноги подгибались, будто вот-вот придется падать, но следующий шаг был таким же, как и предыдущий. Ничего не менялось, Андрей шел; снова схватил тело за ноги, теперь отметив, что кожа намного похолодела, времени прошло достаточно, чтобы кровь свернулась и ничего больше не напоминало о жизни.       Неполная ночь обнажала их спины серебристым светом луны, и Андрею казалось, что они все — как на ладони. Али бросил тело внутрь, и пришлось подгибать ноги в коленях, яма, которая казалось такой глубокой, теперь едва закрывала торчащую макушку и плечи, и когда Али двигал его, Андрею привиделось, что пацан качнул головой. Пальто не поверил, скользнул рукой к шее, пытаясь нащупать пульс, а шея была холодной, как рыбья чешуя.       — Ты чего это? — спросил Али.       — Я не знаю. Показалось, что дышит. Вдруг он еще дышит, а?       — Андрей…       — Ну подожди, — Андрей шарил руками по шее, пытаясь нащупать пульс, земля у него под коленями ссыпалась прямо в яму, припорошила светлые волосы убитого Рината. — Я не уверен, но вдруг…       — Андрей, прекрати, — отрезал Али, и Андрей дернулся так, будто его ударили. — Хватит, я сказал. Иди сядь в машину.       Андрей еще раз провел по всей шее, до последнего пытаясь нащупать пульс, приложил руку к губам, ища дыхание, и ночная, коварная тишина не дала расслышать хоть что-нибудь. Андрей встал, на негнущихся ногах отошел на пару шагов, но в машину так и не сел — смотрел с расстояния, как Али бросает горстку земли в яму и начинает закапывать.       Зарыл быстро. Андрей не представлял, что то, что они рыли больше часа, а то и двух — можно закопать за десять минут.       Рустам стер пот со лба, утрамбовывая могилу. Постоял над ней около минуты — может быть, читал какую-то молитву или просто обдумывал случившееся, Андрей не знал. Сегодняшняя ночь была слишком большая, чтобы ее вынести.       Обратно ехали — тоже поглощенные молчанием, и молчания было много, оно было красноречивым и большим, его можно было коснуться пальцами, но нельзя было почувствовать одеревеневшим сердцем. И все-таки, когда въехали в Казань, и вокруг снова замелькали дома — поднялась и тревога. Она ютилась в районе живота, а теперь одним большим порывом, как столб дыма, рванула вверх, к сжавшимся легким, к сбитому ритму сердца, к кому в горле.       И впервые за долгое время, та простая мантра, которую Андрей повторял у себя в голове из раза в раз, дала сбой. Он говорил себе «выдох — вдох», и эта схема работала, отвлекала и заземляла, а теперь Казань навалилась живыми домами, и больше не было вдоха. Воздух нужно было проталкивать в себя через дрожь.       Навалилось, застучало, зашумело — избила своим существованием какая-то страшная мысль, что он теперь — убийца. Что по его вине мертв человек — это было такое большое и ужасное, что Андрей так и не понял до конца.       Сказал дрогнувшим голосом:       — Я его… Я же его…       — Не важно, — качнул головой Али. — Ты, не ты — без разницы. Он бы тебя ножом пырнул, если б не ты его.       — Да, но я же…       — Андрей, поехали домой.       Тревога не прошла. Дрожал каждый вдох, воздуха не хватало, Андрею казалось, что температура в машине постоянно менялась. Было то жарко, то холодно, и не покидала, не уходила странная скованная дрожь всего тела. Ком в горле не получалось сглотнуть, голова кружилась, вертелась ночь, хотелось куда-то сбежать, не разбирая дороги, рвануть вперед, не останавливаясь, пока сердце не сойдет с ума и не остановится, бежать без оглядки, без мыслей, в абсолютной блаженной пустоте, не думать о дыхании, не жалеть легких, не оставить себе сил.       Машина остановилась у подъезда дома Ирины Сергеевны. Свет горел только на кухне, в их квартире, и еще на пятом этаже, у веселых беззаботных соседей, любящих самогон и пьянки.       Андрей вышел на улицу, удивился бескомпромиссной твердости асфальта и попробовал вдохнуть. Свежий, прохладный воздух резанул легкие. Навалилась ночь. Плечи задрожали.       Али вышел вместе с ним, на ходу доставая сигарету.       И здесь показалось, что накрыло — окончательно, когда мелькнул неяркий огонек.       Страшная, пустая жуть улицы. Настырный воздух, дрожащая растерянность. Всё навалилось как-то сразу, одним махом, одним порывом, и это нельзя было выдержать.       Андрей еще не начал говорить, а уже чувствовал, как голос задрожал — не так, как раньше, а как перед истерикой, в далеком детстве, когда слезы давались намного легче.       Всё тело сжалось, каждая мышца напарывалась на невидимую преграду, пережатая страшным безысходным пониманием. Ледяная, бездушная оторопь накатила волной.       Андрей медленно качнул головой.       — Я не пойду домой.       Рустам вскинулся, посмотрел настороженно и непонимающе.       — Почему это?       — Я человека убил, — шепнул Андрей. — Я убил. Я не пойду.       — Андрюх, давай-ка…       — Нет, — Андрей отшатнулся, не думая о словах, о том, что говорит, он ни черта не понимал, только наваливающийся, режущий ужас. — Я не пойду домой. Мне как — домой? Ты в своем уме?..       Не могло вместиться то всепоглощающее и мрачное, что поселилось внутри. Андрей чувствовал, будто его разрывает. Беспросветная, душная весна тоже не вмещала в себя смерть, и Андрей замер, пораженный.       Рустам схватил его за плечо — за какое-то чужое плечо, Андрей это прикосновение увидел, но будто бы не ощутил. Даже не вздрогнул, не скинул руку, зашел в подъезд вместе с Али и только потом, на третьем этаже, начал медленно, несмело вырываться, больше отталкивая от себя руки, чем действительно вступая в борьбу.       Кровь на полу. На мелкой, расколотой плитке. Грохот от упавшего ножа, который еще какое-то время крутился вокруг своей оси, пока не замер окончательно. Глухая тишина. Звон в ушах. Бессильное, пустое тело.       — Я не пойду. Я не пойду домой. У меня сестра маленькая, я не пойду. Она как со мной будет?.. Мне нельзя. Я не пойду. Не пойду, ты что, ты… Я не могу.       — Андрюх, давай быстрей, — Али безапелляционно толкнул его в спину. — Приходишь, ложишься спать, а завтра в качалку сразу же. Ясно тебе?       — Я не пойду.       — Куда ты денешься. Давай, еще пролет.       Андрей не понимал, сопротивлялось ли тело. Сопротивлялся он сам, как-то бездумно, ослаблено, у себя в голове, но Али все равно тащил его выше и выше, на нужный этаж, и Андрей чувствовал себя разгромленным, абсолютно бессильным.       Ком стоял в горле. Не выходило протолкнуть, хотелось выплакать его, выкричать, выстрадать, выблевать вместе с ужасом — а всё не получалось. Слепая, бездонная растерянность. Андрей закрыл глаза.       — Я человека убил. Понимаешь? Взял и убил, с одного выстрела. Мне как сейчас Юльку встречать?..       — Она уже спать легла.       — Ирина Сергеевна…       — И похуже видела. Иди домой, Андрей.       — Я не… нет. Не смогу.       — Ключи где?       — Я не могу так, — воздуха не хватило. — Пожалуйста. Я не пойду. Я не пойду, Рус. Я не зайду.       Рустам достал ключи из кармана и тут же вставил их в замочную скважину, провернув один раз.       На секунду Андрею показалось, что перед глазами все замутилось и поплыло, как будто можно было заплакать, но потом всё так же резко прошло. Слез не было, был глубокий, безнадежный кошмар.       Рустам буквально втолкнул его в квартиру, тут же захлопнув дверь. Ирина Сергеевна вышла из комнаты — в простой белой ночнушке с растрепанными волосами. Она окинула Андрея быстрым оценивающим взглядом и кивнула.       — Ложись спать.       Дверь в комнату закрылась, и Андрей остался в коридоре совершенно один.