Куда податься

      В дверь звонили почти минуту. Андрей судорожно натягивал штаны, Ирина Сергеевна гремела кастрюлями на кухне, Юля бегала от Ирины до Андрея, поторапливая обоих.       — Я не могу сейчас подойти! — крикнула Ира. — Андрей!       — Щас!       — Андр-р-юша! Они же уйдут.       — Кто они? — Андрей погладил Юльку по голове.       — Ну те, за дверью.       — Да и шли бы они лесом.       Открывать не хотелось. Подруг Ирина Сергеевна не ждала, соц опека их уже не проверяла, квартирники Ирина у себя не устраивала — а значит, приперся скорее всего Ильдар. И Андрею только от мысли о нем, о том, что сейчас придется снова что-то придумывать, изворачиваться, лгать или молчать, становилось мерзко.       Как-то сразу почувствовалась усталость, свалилась на плечи тяжесть еще не начатого разговора. Андрей накинул на простую белую майку рубашку, не потрудившись даже застегнуть ее.       Заглянул на кухню, страдальчески сведя брови к переносице. Ирина орудовала половником, на плите дымился суп, расползаясь вкусным запахом по квартире.       — Может, подождем, пока он не решит, что дома никого нет?       — Андрей! — она попыталась быть строгой, но легкая улыбка так и пробивалась на лицо, и Андрею стало спокойней. — Это Ильдар?       — Да понятия не имею.       — Беги открывать. Настырный еще какой…       Когда Андрей вышел в коридор, Юлька уже ковырялась в замке.       — Не открывается что ли? — улыбнулся Васильев. — Давай я.       Юля отскочила и сразу спряталась за Андрея. Тот провернул ключ, заранее нацепив на лицо уставшее выражение, чтобы лишний раз не спрашивали. Подскочил правда, когда на пороге увидел Коневича.       — Здравствуй, Андрей! — он всплеснул руками, будто они были очень давними друзьями. — Мы уже думали, дома никого нет. Но свет горел.       Он улыбнулся, вздернув брови. Андрей заглянул ему за спину, пытаясь понять, о каком «мы» говорил Денис. Ответ не заставил себя долго ждать: за его спиной, так же, как Юля за спиной Андрея, стоял Марат.       — Здравствуйте… — Андрей открыл дверь шире. — Проходите. Я сейчас Ирину Сергеевну позову…       — А мы к вам обоим! — пожал плечами Денис. — Агитируем на вступление в комсомол и доносим до заинтересованного общества сопутствующие плюсы.       — Да Ирине Сергеевне вроде не надо.       Денис мягко засмеялся, заходя в квартиру. Андрей взглянул на Юлю, которая очень хотела поздороваться с Маратом, но так очевидно боялась Коневича, что никак не могла решиться отпустить край рубашки Андрея, за который держалась своими маленькими цепкими пальчиками.       — Проходи, Марат, — Денис пропустил Суворова вперед, и Андрей машинально отступил на шаг.       Марат выглядел так, будто его тащили сюда насильно — Андрей был уверен, что это предположение далеко от правды не ушло. Но когда встретились глазами, Марат кивнул первый.       — Здравствуй, принцесса, — Коневич присел, смотря на Юлю. — Взгляд какой у тебя ясный, красавица. Будущая комсомолка! — он расплылся в добродушной улыбке. — Умничка.       Юля неуверенно улыбнулась, не выпуская края рубашки из рук.       — Андрей! — крикнула с кухни Ирина Сергеевна. — Передай Ильдару Юнусовичу, чтоб руки мыл! Сейчас ужинать будем.       — Ирин, это Денис! — Коневич сам прошел на кухню, оставив их в коридоре втроем.       Марат засунул руки в карманы своей синей куртки и показательно смотрел в стену. Андрей погладил Юлю по голове.       — Ну Марата же ты не боишься, верно? — наклонился к ней Андрей. — Иди хоть с ним поздоровайся.       Марат улыбнулся Юле, раскрыв руки в стороны.       — Привет, леди.       Юлька наконец отпустила край чужой рубашки и рванула к Суворову — и Андрей смог пройти мимо них, чтобы закрыть дверь.       А когда обернулся — накрыло неловкостью с головой, как накрывают в детстве одеялом. От цепенеющего, замороженного безразличия не осталось и следа — Андрей не знал, куда деться. Сердце билось часто-часто, заполошно и неспокойно, даже когда не смотрел на Марата, все равно видел его краем глаза, и будто ждал от него угрозы, удара или любой другой враждебности. Только не опущенных глаз.       Слов не нашлось. Андрей, пересилив себя, ушел на кухню.       Коневич обернулся на него с улыбкой.       — А я тут Ирине Сергеевне рассказываю, как ты нам помог. Представляешь, Ир, — он шустро сел на табуретку, не сводя с Ирины Сергеевны глаз, — у честных людей гараж разворовывали какие-то беспризорники! Ну мы не могли не вмешаться, погоня там, все дела, мы за ними бежим, а они врассыпную, как крысы с корабля! — он мерзко хихикнул. — Убежали, в общем. А вещи потом по всему гаражному кооперативу раскидали, в темноте не найти. А Андрей мимо проходил, — Коневич снова обернулся на него с такой благодарной улыбкой, что Андрей чуть сам ему не поверил. — Очень помог. Вместе с нами почти час всё собирал да в гараж людям носил. Потом даже по улицам прошлись, поискали этих хулиганов, но что там! И след простыл.       Андрей мельком обернулся на Марата — тот теперь стоял совсем близко, у входа на кухню. Поглаживал прижавшуюся к его ногам Юльку по голове и с трудом сдерживал смех. На Андрея он не смотрел — всё еще куда-то в пол и чуть-чуть, изредка, на Коневича, и когда его взгляд падал на Дениса — Марат обязательно прикусывал щеку с внутренней стороны, чтобы не рассмеяться от той восторженной чепухи, которую он нес.       — Андрей… — Ирина мягко посмотрела на него. — Молодец. Спасибо тебе.       — Да, спасибо за помощь, Андрей.       Коневич вскочил со своей табуретки, протягивая руку — всё произошло так быстро, что у Андрея вообще не было шансов ее не пожать: не сориентировался вовремя, и вот уже Денис трясет его ладонь в своей, теплой и мягкой.       Когда Коневич снова скользнул за стол, Андрей как можно незаметней вытер руку о штаны — и все равно услышал сдавленное фырканье со стороны Марата.       — Ужинать будете же? Я как раз приготовила.       Денис закивал, разулыбавшись пуще прежнего.       — С удовольствием, если ты предлагаешь.       — Только мест нет, можем в гостиной… — Ирина придирчиво посмотрела на стол. — Или давай на середину выдвинем. Мальчики, поможете?       Андрей подорвался первым, быстро выдвинув стол на середину, — прямо из-под носа у Коневича. Он только успел убрать локоть, которым опирался на столешницу, в последний момент.       — И стулья бы принести, — Ирина пожала плечом. — В комнате возьмите.       — Я схожу.       Ирина Сергеевна все еще обращалась к ним двоим, но Андрей всё брал на себя, пока Марат стоял в проходе, продолжая гладить Юлю по волосам. Нечего ему было стулья таскать со сломанными ребрами.       В другой комнате, у большой, заправленной покрывалом кровати, где спали Юля с Ириной, Андрея накрыло по полной. Не знал, как возвращаться к ним. Не мог представить, как смотреть на Марата. Невыносимо было находиться так рядом, но не иметь ни малейшей возможности что-то сказать.       А что говорить-то? Андрей со вздохом сел на кровать. Сказать, что ничего страшного не произошло? Что сглупили, не знали, что творят? Ошиблись, не поняли, не хотели на самом деле — Андрей закрыл руками лицо. Не понимал, что требовать от Марата. Вернуть всё, как было? Снова переживать трепет от прикосновений, ждать непонятно чего и мучительно, медленно томиться этим ожиданием, доводя его до исступленного страдания?       Проще было вообще с Маратом не видеться.       Нельзя было давать этому название. Нельзя было произносить вслух, даже думать было стыдно и мерзко, но не думать не получалось — росло, ширилось, гнило в груди, не находя подпитки, умирало и мучилось, иссыхая от боли, страшное чувство.       Было не как с Ириной Сергеевной — было хуже, чернее, сильней. Словно его отравили изнутри, и теперь осталось только вспороть, чтобы убедиться, что внутренности Андрея были обожженными головешками распиханы по телу, несносные, легкие и пустые.       До тошноты плохо было. Даже не понимал, как было плохо, пока не увидел Марата на пороге.       В конечном счете, конечно, пришлось вернуться на кухню. Марат всё еще стоял в проходе, наклонившись, пока Юлька шептала ему на ухо что-то очень важное и сокровенное своим тонким детским голоском. Она держалась за запястье Суворова точно так же, как еще минут десять назад держалась за рубашку Андрея — цепко, сжав свои пальцы и не собираясь отпускать.       — Двигайтесь, — тихо сказал Андрей. — Марат.       От собственного имени Марат вздрогнул. Подскочил аж, как будто его ударили — и вся эта напускная отстраненность, приправленная вычурным пренебрежением, его безразличное молчание, показательное игнорирование — всё рассыпалось в один миг.       Теперь Андрей знал, что ему тоже сложно.       Что он тоже совсем не готов хоть как-то с ним, с Андреем, взаимодействовать.       Что он тоже боится, когда Андрей обращается к нему напрямую.       Стало не легче, даже как будто сложней. Пока хотя бы один из них мог делать вид, что всё просто, неважно и однозначно, еще были шансы в это поверить. Еще можно было притвориться, можно было пошутить. Сейчас же рассыпались в труху последние надежды — Андрей прошел мимо, до боли сжав зубы.       — И главное они бюджет выделили, ну мы распределили всё, правильно и достойно, на нужды молодежи, как всегда, — рассказывал что-то Коневич. — Я же потом за каждый рубль отчитываться должен! Мы еще пять компьютеров закупать собираемся. Представляешь, Ир, у всех такой интерес эти компьютеры вызывают, кажется, сидели бы в них с утра до ночи.       — Это удобней, чем от руки документы заполнять, — пожала плечом Ирина Сергеевна. Она положила в центр стола блюдце с печеньем, и Коневич тут же сцапал себе пару штук. — Говорят, скоро в каждом кабинете компьютеры будут.       — Мы к этому стремимся! — воодушевился Денис. — Молодежь уже с ранних лет должна уметь работать за ними, это очень хорошо. Лучшее — лучшим.       Он посмотрел на Марата и улыбнулся ему. Суворов никак не отреагировал.       — Садитесь за стол.       Андрей как мог пытался сесть дальше от Марата. Хотел было скользнуть за противоположную сторону, но Ирина Сергеевна быстро качнула головой.       — Юль, давай ты туда. Здесь тебе низко будет.       Юлька нехотя отпустила запястье Марата — и ловко, смеясь, пробежала к своему месту под столом. Посмотрела на Коневича и несмело улыбнулась ему, оправив край легкого домашнего платьица.       — С самых ранних лет хороший человек растет, — решил Денис. — Это видно.       Андрея с Маратом посадили вместе. Было тесно, сидеть пришлось, сталкиваясь локтями, и когда Ирина Сергеевна поставила перед ними две дымящиеся, горячие тарелки супа, Андрей переложил ложку в левую руку. Так есть было неудобно, но хотя бы не приходилось задевать Суворова лишний раз.       Друг на друга не смотрели. Андрей поднес ложку ко рту и почувствовал, как кусок в горло не лез — Марат не шевелился, смотря вниз. Коневич не затыкался.       — И вот Андрей тоже ведь стремится, — Денис махнул рукой в его сторону. — Наша задача поощрять благородные порывы, выводить на путь истинный, так сказать. Им поддержка всем нужна и возможности, а комсомол, бывает, и семью заменить готов, — Коневич осекся, нахмурившись. — Ну или почти. В общем, поддержка одной идеи как никогда сближает и объединяет людей. Главное же что? В одну сторону смотреть, всем вместе, в будущее.       Юля смотрела на Коневича, открыв рот. Она не понимала ни слова из его речи, но тот запал, с которым Денис распинался тут, доводил ее до детского трепетного восторга. Только ее: Ирина Сергеевна слушала с милой, снисходительной улыбкой, Марат молчал, уткнувшись в тарелку, Андрей был слишком занят чужим присутствием и оттого не мог ни на чем сосредоточиться.       — Кстати, Андрей, — Коневич дождался, пока Андрей посмотрит на него. — Марат говорил, у тебя с иностранными хорошо. Про КИД-ы слышал? Клуб интернациональной дружбы. Такая переписка с иностранцами, чтобы язык подтянуть и попрактиковаться с носителями. Думаю, ты заинтересуешься.       Андрей пожал плечом.       — Ты, в общем, подумай. Это всё при комсомоле. А я, кстати, с восемьдесят седьмого года руковожу центром творчества молодежи, там где класс компьютерный, Марат подтвердит.       — Я говорила с Андреем про комсомол, — начала Ирина Сергеевна. — Пока без заявлений, правда.       — Да ты что! — Коневич вскинулся. — Так давай я поручусь, Андрей. Это большое дело, хорошее дело. Оно же как: деятельность любого объединения должна быть направлена на развитие, а оно, в свою очередь, основано на достоинстве, чести и гордости за причастность. Никакой деструктивности, только заинтересованное большинство! Мы за небезразличие, поддержку и порядок — это очень важно, Андрей. Кстати, Ир, хотел спросить про движения уличные… — Денис наклонился к Ирине Сергеевне, перевесившись через стол — и только потом метнулся взглядом к Андрею. — Марат, иди, расскажи нашему будущему товарищу, как всё устроено. Вы же дружите, ты лучше меня знаешь, что Андрею нужно, — у нас всё есть!       Марат поднялся, со скрипом отодвинув стул. Андрей дождался, пока он полностью выйдет из-за стола и только потом встал сам, сделав первый шаг в сторону комнаты — как на каторгу.       Медленно, нехотя, шел за ним по коридору, пытаясь вспомнить, сказал ли Суворов хоть слово за сегодняшний вечер. Голова была пустая абсолютно, только тревога снова поднималась от живота и жгла грудь. Ноги сковал страх — не хотелось за Маратом идти, потому что Марат вел его не в комнату, Марат вел в неизбежность, в определенный, ужасный конец.       Чуть не рванул из квартиры, когда прошли мимо входной двери. Андрей сдержался, с трудом делая следующий шаг.       Марат уже был в комнате — совсем по-хозяйски забрался с ногами на кровать, смяв покрывало и опершись о стену с ковром на ней. Юлька ковыряла этот ковер вечерами, когда не хотелось спать — а сейчас Марат уперся в него затылком и как-то максимально спокойно смотрел на Андрея.       Так, что Андрей чувствовал себя чужим в квартире, где прав у него было намного больше, чем у Марата.       — Он хочет, чтобы я тебя уговорил, — медленно начал Марат.       — Да понятно.       — И всё?       — А что мне, согласиться что ли?       — Мне без разницы.       — Тогда всё.       Марат дернулся, будто хотел подскочить, но почти сразу передумал, с нажимом пройдясь руками по собственным бедрам и смотря вниз.       — Они еще о своем говорят, — Марат неуютно передернул плечами, — специально нас выпроводили. Денис думает, Ирина Сергеевна твоя ему что-то про улицу расскажет или места сборов там. Не понимаю, на что он надеется.       Андрей тоже сел на кровать — пытался не так далеко от Марата, а получилось все равно на другом конце. С ногами не забирался, держал спину ровно, смотря в стену.       Было ужасно.       Просто кошмарно неуютно и непонятно, и даже не хотелось шевелиться, будто везде в воздухе были натыканы острые шипы. Было так глупо не смотреть на Суворова, не поворачивать головы, но всё равно знать, как он сидит, когда шевелится и где вздыхает — отмечать всё это боковым зрением, посторонними звуками, собственными реакциями, будто сейчас Андрей — весь — был настроен на Марата, как настраивают нужную волну на радио, когда никакого постороннего шума больше нет.       Нужно было говорить. Нужно было определяться.       — Как чувствуешь себя?       Андрей знал, что Марат дернулся. Несильно, незаметно почти вздрогнул, словно не готовый ни к какому разговору сейчас. Будто бы молчание могло уменьшить неловкость. Или не позволить наговорить друг другу глупостей.       — Нормально, — тихо ответил Марат.       — В школу когда?       — Уже должен был ходить, но Коневич со своим центром привязался… У них там последние дня два бумажки перебирал.       — Ясно.       Замолчали опять — теперь надолго. Слышалось, как Ирина с Денисом болтали о чем-то, Юлька сидела с ними на кухне, шумели соседи сверху. Во дворе кто-то ругался: Андрей знал, что на первом этаже живут пьяницы и иногда к ним заваливаются друзья, стоя под окнами, если им никто не открыл дверь. Сваливали, только если видели Ирину Сергеевну в форме, выходящую из подъезда, и один раз, поздним вечером, Ирина специально оделась как на работу, чтобы их прогнать. Андрей пошел с ней, и когда забулдыги, завидев тяжелое длинное пальто с погонами, рванули врассыпную, Андрей наконец понял, как выглядят они, мотальщики, когда сваливают от облавы.       Выглядели пьяницы жалко.       Марат пересел ближе к стене, чтобы держать спину ровно и дышать удобней. Сделал пару глубоких, шумных вдохов, восстанавливая дыхание.       Как страшно было делать вид, будто ничего не случилось.       — Кооператив же на территории Разъезда, — задумчиво сказал Марат.       — Зима договорился, — Андрей пожал плечом.       — Ясно.       Марат не выдержал того спокойствия, которого требовало его ослабшее тело с поломанными костями — пересел опять, ближе к краю кровати, так что ноги почти свесились, и попытался заглянуть Андрею в лицо.       — Ты ж ему не помогал ни хрена.       Андрей кивнул.       — Это я гараж разбирал. С нашими. Просто попался.       Марат откинул голову, бесшумно рассмеявшись.       — Быстро он тебя в оборот взял.       — Ага. Сказал, я ему должен.       — Вступлением отплатишь.       — Я не буду вступать, Марат.       — Как знаешь, — Марат сглотнул, нахмурившись. — Тормозить все равно надо.       Андрей раздраженно всплеснул руками, как-то вмиг переключаясь на насущный разговор.       — Вам там блять одну методичку на всех выдают?       — Что? — не понял Марат. — Какую методичку?       — Коневич твой мне то же самое про «тормозить» говорил. Слово в слово прям.       — Ну так что он, не прав?       — Это не его дело.       — Не его делом было отпускать тебя, когда на гаражах попался, придурок, — зашипел Марат. — Щас бы в колонию уже отъехал Турбо привет передать.       — Что ты от меня хочешь?       — Да ни хрена я от тебя не хочу, отъебись. Курить есть?       — Нету, — Андрей качнул головой.       — Пиздишь.       — Ты здесь курить собрался?       — На лестницу выйду.       — Нет у меня сигарет.       Марат тяжело, страдальчески вздохнул. Опять приходилось молчать, и это молчание, темное и ожидающее, очень било по мозгам; набатом звучала оглушающая тишина.       Андрей чувствовал, что говорить нужно. Что там, в комнате Марата, над вещами мертвеца, произошедшее было обоюдно, а значит хранить друг от друга хоть какие-то разъяснения бессмысленно.       Сделать вид, что всё в порядке, не получалось. Подступиться с другого конца тоже — всё было каким-то топорным и неоднозначным, от всего хотелось отряхнуться и перейти к сути.       И теперь, когда Андрей очень старался на Марата не смотреть, но всё равно видел его краем глаза, замечая малейшее движение с его стороны — дошло наконец, как тяжело было всё это время. Как исстрадалось сердце в ужасном неведении, как в каждом дне скрывалась ненадежность, как неозвученный страх забивался всё дальше в грудину, прогрызая себе пути, замирая подальше от реальности.       Как невыносима оказалась неопределенность.       — Что родители сказали насчет вещей?       Марат стушевался и так по-детски, так резко отвернулся в сторону, словно если он не будет видеть Андрея — не будет и этого разговора. Андрей видел его напряженную линию плеч, слышал его осторожное дыхание, рассматривал сжатые кулаки. Чем сильнее они приближались к тому вечеру, тем тяжелее Марату было держать лицо.       — Да ниче не сказали, — Марат теперь блуждал взглядом по комнате, все еще не поворачиваясь в сторону Андрея. — Отец спросил только, выбросил я вещи или нет.       — Хорошо.       — Непривычно, — почти шепотом проговорил Марат. — Без… всего.       Андрей кивнул — слишком поспешно, так что Марат сразу замолчал, и снова — разговор не продолжился, непонимание разрослось до таких размеров, что уже разрывало изнутри. Андрею так отчаянно, так невыносимо хотелось проговорить всё — даже самое ужасное. Готов был услышать про себя последние слова, готов был даже к драке, к крикам, к отвращению — только к молчанию не был готов, и именно его приходилось терпеть в светлой комнате, под тихие разговоры с кухни.       Откинулся на стену, подперев ее спиной, чтобы быть с Маратом примерно на одном уровне. Лопатки тут же уперлись в ковер, появилось чувство минимальной устойчивости — хорошее такое, нужное чувство. Андрей вздохнул.       — Марат, — Андрей позвал его, и Марат наконец взглянул на Андрея в упор — встретились глазами тревожно и настороженно. — По поводу того, что в прошлый раз было…       Всего на секунду — на ничтожное, короткое мгновение — Марат вспыхнул, почти покраснел, глаза забегали, на лице проскочил испуг — мельком, едва незаметно. А потом Суворов совладал с собой, расплывшись в простой, немного нахальной улыбке.       — О чем ты, Андрюш? Не было ж ничего.       — Ты чего это?       Андрей аж опешил от этой наглой, простодушной лжи. И как спокойно Марат смотрел в глаза — до последнего пытаясь избежать разговора. Давая шанс избежать его им обоим.       Андрей пер напрямик — упрямо, даже сам не понимая, на что надеялся.       — Марат, твою мать. Ты издеваешься?       — Нет, — качнул головой Марат. Он по-прежнему продолжал улыбаться, но тело подводило, напряженное, вытянутое в струну тело, в нем читалось это агрессивное волнение, эта последняя попытка спастись, уйдя в отказ. — Ну, раскис чутка, с кем не бывает.       — Ты меня поцеловал.       Не нужно было так говорить. Не нужно было перекладывать всю ответственность на Марата, потому что именно Андрей начал первым, первым полез, не сдержав того, что рвалось из груди. А Марат лишь ответил, поддался, сделав всё происходящее однозначным.       В произошедшем не было его вины. Был лишь неясный порыв.       Марат так сильно сжал зубы, что его легкая, насмешливая улыбка перекосилась, и стало понятно, что не было там никакого веселья изначально. Андрею будто бы полегчало: больше не нужно было пробиваться через это отчаянное отрицание. Что делать дальше он не знал.       Андрей попробовал смягчиться, чтобы его слова не звучали как предъява.       — Ну что ты, отрицать будешь? Было всё, Марат, — Андрей поджал губы, чувствуя, как слова напрочь вылетают из головы. — Нормально всё.       — Не было ничего, — Марат отчаянно качнул головой, разворачиваясь к Андрею полностью — зло, порывисто, как перед броском. — Че ты хочешь-то от меня? У меня брат умер, Андрей. Я тебе в плечо сопли пускал, ты успокаивал — всё, конец. Спасибо за поддержку, бля.       — Марат…       — Я те че, пидор что ли? — Марат вскочил с кровати, повысив голос почти до крика. — За базаром следи, блять, что ты такое говоришь!       Андрей смотрел на него — заведенного, со сбитым дыханием, со болезненной складкой между бровей — и с ужасом думал, что, может быть, Марат говорил правду? Что это всё причудилось восторженному сердцу, с головой упавшему в момент, что показались ему, Андрею, рыхлые борозды чужой взаимности. Не было ее ни на секунду.       Ничего не было, кроме Андреевского безумия от чужой, пьянящей близости. Упивался ей, пока не выпил до дна — и все равно оказалось недостаточно.       Андрей тяжело вздохнул, не сводя с Марата глаз.       Не он поцеловал Марата в губы. Он бы сам, первый, со своей трепещущей нежностью, никогда бы не решился переступить черту. Нежность Андрея боялась и собирала слезы, порывистая дурость Марата брала всё.       И это — нельзя было отрицать.       — Ты че замолк, а? — молчание как ничто другое выводило Суворова из себя. — Пиздец ты нахуй, Андрей. За слова отвечать кто будет, сука?       Андрей поморщился.       — Успокойся, а.       — Рот мне не затыкай. — Андрей, догадываясь, что будет дальше, встал, с силой сжимая зубы. Челюсть тут же свело. Марат продолжил — по-прежнему громко: — Ты че приебался вообще? Закрыли тему. Если б не Коневич, я бы здесь не сидел.       — А че ты не свалил, когда мимо двери проходили? — Андрей поджал губы, сдерживая злорадную ухмылку. — Че-то я не заметил, чтоб тебя кто-то держал.       К удару Андрей был абсолютно готов. Так же, как и готов был к тому, чтобы не уворачиваться.       Забыл только, что рука у Марата тяжелая. Челюсть взорвало привычной болью, равновесие потерялось, Андрей оступился, с трудом удерживаясь на ногах. Машинально сжал кулаки, но сдержался, чтобы не ударить в ответ — а вот Марат себя не сдерживал: от души влепил еще раз, кулак прошелся по губам, во рту тут же закровило. Андрей упал на спину, воздух на пару секунд совсем выбило из легких. Марат навис над ним, замахиваясь еще раз.       — Что такое? Западло с отшитым драться? — спросил, выплевывая каждое слово. — Так тебе ж больше достанется.       Андрей лягнул его ногой — со всей дури, по голени, и Марат отступил, чуть присев. Васильев не удержался — поддел его ногу своей на очередном шаге, и здесь у Марата не было шансов: запутался, свалился на пол, успев подставить руки.       Зажмурился, зашипел, как-то весь сжавшись.       Андрей коснулся его плеча.       — Медленней дыши. Щас пройдет.       — Отъебись, — сквозь зубы процедил Марат.       — Ребра заживут — пизда тебе.       Марат посмотрел на него, отвлекшись от боли — и как-то хищно, предвкушающее заржал. Андрей улыбнулся, стирая кровь с губ. Сплюнул бы, не будь они в квартире.       Марат медленно поднялся, опираясь на руки, сел прямо на пол, рядом с Андреем, потирая ушибленную ногу — и снова долго восстанавливал дыхание в сложившейся тишине. На кухне все еще разговаривали — Андрей неверяще вслушивался в чужие голоса, не понимая, почему они ничего не услышали.       Васильев сглотнул слюну, перемешенную с кровью, и тяжело вздохнул, когда знакомый железный привкус осел в горле.       Проговорил с досадной, усталой насмешкой в голосе:       — Заебись поговорили.       — Я не хочу об этом говорить, — вдруг абсолютно честно сказал Марат.       — Вообще?       — Не знаю, — Марат нахмурился. — Сейчас точно не хочу.       — Хорошо. Если что, я… Буду ждать, в общем.       Марат вскинулся, смотря на Андрея как-то жалостливо, как-то почти умоляюще, как никогда еще не смотрел.       — Блять, ты… — он запнулся, заметался глазами по лицу Андрея, не останавливаясь ни на чем конкретно. — Я не готов просто… Это пиздец полный, — Марат закивал сам себе, сжимая и разжимая кулаки. — Хорошо.       Андрей с трудом выдавил из себя улыбку.       — Иди Коневичу своему отчитывайся.       — Скажу, что ты обещал подумать, — усмехнулся Марат. — А то он меня заебет.       — Чтоб он еще раз к нам приперся? Нет уж, спасибо.       Марат медленно, опершись рукой о кровать, поднялся. Андрей смотрел на него, чувствуя, как всё возвращается в привычное русло, и трепет проходит вместе с нервозностью, и тоска светлеет, и больше не так страшно и плохо.       На прощание Коневич кричал что-то про горящие комсомольские сердца, и Марат, совсем не стесняясь, откровенно с него ржал. Юлька теперь смело обнимала обоих.