Куда иголочка, туда и ниточка

А вы когда-нибудь скучали по себе,

По той себе, которой уж не будет, Той что осталась рябью на воде, Которая растаяла по сути.

По той что не обманута пока, Не предана, не сброшена с обрыва. По той что невесома и легка... Которой незнакома точка срыва.

По той которой чужд ещё обман, Которая не чувствует подвоха, Не видит ложь, что спрятана в карман. По той что ещё в общем-то дурёха.

        Варвара мягко гладит Айгуль по спине и тогда, когда дверь в кафе «Снежинка» открывается и туда заходят остальные группировщики, вместе с их авторитетом. Вот только теперь в словах она старается быть сдержаннее, да и глаза в пол уводит, словно провинившийся котенок. Такая покладистая, что непривычно. И не только для нее. Когда теперь ей открылся весь мир группировок изнутри, не эти красивые слова «брат за брата», не пафосные парни, живущие по уголовным или «уличным» понятиям, ни уличная романтика, больше не кажется такой привлекательной. Быть девушкой группировщика, или быть просто девушкой, как и говорила мама, сейчас кажется опасно.         Теперь осознание всего происходящего бьет, словно обухом по голове. В красивой черепной коробке сразу возникает множество вопросов: «Что происходит, если пацаны узнают об изнасиловании?», «Как появляются общие девушки?», «Насильно ли это?» и «А пользовался ли таким Валера?».  Ответы на поверхности плавают, словно буйки в огромном море отчаяния. Узнай пацан об изнасиловании, проституткой назовет, «Вафлершей», «Давалкой». Не спросит, а хотела ли этого ты, а добровольно ли ты раздвинула ноги. Он скажет лишь одно: «Если бы не хотела, ничего бы не произошло», и, кинув брезгливый взгляд на чужое заплаканное лицо, фыркнув, развернется и пойдет к пацанам, распуская слухи о твоей доступности. Варю дрожь пробирает. Она ни раз видела, как к девчонкам, живущим в ее доме, заявлялась толпа парней, иногда выстраивалась очередь, а через стены были слышны крики, чужой плач и просьбы прекратить. Общие девушки становятся мусором, общественным достоянием, который каждый может облапать или трахнуть. Зная это, глядя на маленькую, четырнадцатилетнюю Айгуль, Панину страх окутывает. Есть ли у девчонки шанс, чтобы избежать всего этого? Переехать? Изменить имя и фамилию? Исчезнуть так, словно тебя и не было, а потом до конца жизни умалчивать и не вспоминать это?         Но вот на последний вопрос ответа она не находит. Боится даже предположить. Вдруг и он в таком участвовал, вдруг считал, что это круто? Вдруг тоже рушил чужую жизнь? Он же пацан, а почти все они – просто ужасные, черствые и аморальные люди. Хотя некоторых из них, как и Колика, людьми-то сложно назвать. Варвара слышит, как в зале драка завязывается, но выйти туда боится, да и желания нет. Пускай дерутся, лишь бы их не трогали. Замечает только, когда шум стихает, как пацаны под руки Рому выносят, тот побитый весь, еле живой, отшитый. И злорадство разум затмевает. В голове проносится мысль о том, что иногда карма так быстро настигает, что даже подготовится к ней не успеваешь. Она замечает, как спустя несколько минут дверь снова открывается, в помещение холодный воздух запуская, и на пороге Адидас-старший виднеется. Он в крови весь, и прима неосознанно думает о том, что прошлый разговор с Домбытовскими явно не сложился. И как же там теперь Валера? Вдруг с ним что-то случилось? А потом мыслям своим усмехается. Думает о парне каком-то, пока сама в ужасном положении находится. - Желтый просит выйти. Ты ей поможешь или мне? – Кивает Цыган на Айгуль, в коморку заходя. - Все нормально, я помогу. – Варька на ноги поднимается, но снова присаживается, в этот раз на корточки. По голове подругу гладит, прядку за ухо заправляет и тише проговаривает: – Скоро домой поедем, маленькая. Надо встать сейчас.         И Ахмерова поднимается, слезы утирает, как солдат настоящий, в теле девочки-школьницы запертый. С помощью Паниной в зал выходит, и та аккуратно ее на стул садит, рядом остается и поддержку молчаливую выказывает. Прима замечает, как автор Универсама пистолет достает и своими ладошками уши Айгуль прикрывает, перед пустым взглядом девчонки становится, чтобы та и картину убийства лицезреть не могла, а сама дрожит, как осиновый лист. От громких выстрелов ежится вся, по щекам слезы соленые текут, которые сдерживать уже сил просто не хватает. А когда дело заканчивается, Вова перед Мараткиной девчонкой присаживается, куртку свою на плечи накидывает и про дом что-то говорит, встать помогая. До машины доводит и на заднее сидение ее опускает, дверь с громким звуком закрывая. Варя же автомобиль с другой стороны обходит, рядом с Айгуль садится и ладошкой своей руку девичью накрывает, и представить не может, как ей тяжело сейчас.         Ждет, пока автомобиль у тренажерного зала остановится и дыхание переводит. Дверь открывает и отрицательно головой Вове машет. Она сама Ахмерову внутрь заведет. Старший кивает положительно, дверь в теплое помещение открывает и девушек пропускает под удивленные взгляды пацанов. Туркин с кресла своего поднимается, а Варя туда быстро девочку сажает, которая слезы держит в себе мужественно, и в сторону отходит, чтобы Маратику не мешать к первой любви своей подбежать. Сама из коморки выходит, у дверей Валеру и девушку Турбо бывшую видит. Она смотрит с сожалением, а Варя на это только подбородок выше поднимает. Да, пережила за эти сутки многое, да, в глубине души ее маленький ребенок в истерике валяется, со страха маму зовет. Но слабости своей она не покажет при незнакомых людях, поэтому спокойный взгляд на Валеру переводит. - Ты как? – Он интересуется взволнованно, руки в карманах штанов прячет. - В норме. – Врет и не краснеет, уголок ее губ предательски дергается, и Туркин замечает это. – А твоя голова в норме? – Спрашивает в ответ, но он только кивает. И Панина усмехается. Видит, как супер на автора своего смотрит, а тот головой отрицательно мотает, мол: «Не трогали твою». И только тогда Валера расслабляется. – Интересно. – Усмехается балерина, а сердце колит неприятно от того, что он не как Маратка, сразу подбежал, к себе прижал и успокоил. Он в начале у старшего уточнил, а потом выдохнул спокойно. Хотя, чего она удивляется. Туркин всегда говорил, что пацанские девушки чистыми должны ходить.         Варя искренне завидует, если в положении Айгуль ей можно завидовать, обращением Адидаса-младшего к ней. Осторожные трепетные прикосновения, крепкие и успокаивающие объятия, мелькающая надежда в том, что ничего не было и в то, что все будет хорошо. Вот только по Ахмеровой видно, что было. Все было. Да и в «хорошо» она уже не верит. Так часто за эти сутки слышала от примы это слово, что смысл его уже был утерян. Она послушно за Маратом следует, который ее домой к родителям вернуть хочет, а Панина глаза опускает, когда та мимо проходит. Не уберегла получается.        Валера приму мягко за кисть берет и в коморку, где младший со своей девчонкой были, тянет. Дверь закрывает и балерину к себе прижимает, хочет, чтобы впечаталась в него, единым целым с ним стала, чтобы не отпускать никуда и не потерять нигде. Рукой одной ее плечи обнимает, а вторую на голову кладет, поглаживая аккуратно, поцелуй на макушке оставляет и чувствует, как от такой заботы и нежности Панина дрожать начинает. Сил держаться больше не остается, и она носом в грудь широкую утыкается, слезы, наконец, наружу выпускает и в собственных всхлипах теряется. Чувствует, как ткань у ее лица намокает и отстранится пытается, чтобы полностью Валеру не намочить, потому что ей кажется, она плакать никогда не прекратит. Затопит помещение вместе с этими гопниками своими слезами, а сама ручьем Казанским станет, как в самой красивой легенде. Но Туркин отстранится ей позволяет только на мгновение. За руку к дивану тянет. Присаживается на него, а балерину на колени свои устраивает, как маленького ребенка. Покачивает и к груди прижимает, шепчет что-то про то, что никогда не бросит ее, что рядом будет ни смотря ни на что, а Варваре на эти слова так все равно, словно все живое из нее вытащили в «Снежинке» и тело без души оставили.         А у Валеры сердце разбивается на маленькие осколочки, когда видит свою приму такой. Всю боль бы ее себе забрал, была бы возможность. Он же ее слезы и истерику впервые видит. Привык, что она сильная такая и независимая, даже тогда, на подоконнике успокоилась быстро, когда поняла, что не одна. А тут… Сопли распустила и прекращать не собирается. Туркин качать ее, как маленького ребенка продолжает, слезки большим пальцем с ее щек вытирает и по голове заботливо гладит. Чувствует, как дыхание у девушки выравниваться начало, слышит тихое сопение и понимает, что заснула. Впервые за эти выматывающие сутки. Он в лоб ее осторожно чмокает, щекой к макушке прижимается и кажется, будто сейчас все наладилось. Будто вот так и должно быть. Они рядом, вместе, не было никакого кафе и похищения, он не повел ее в этот проклятый видеосалон и вовремя вернул домой к родителям, а сейчас они просто отдыхают после насыщенного дня. - Ну как она? – Спрашивает Зима, в коморку заходя, но тут же на него шикают. - Только заснула. Эт, Зима… Отправь кого-то из пиздюков к ней домой. Пусть передаст родителям, что Варька у нас спит, как только проснется – вернем. – Шепчет, чтобы ветхий сон не нарушить, а приятель кивает. Ближе подходит и ватником своим ее накрывает. Прохладно же в помещении. И только потом удаляется. Удивляется тому, как обычно резкий и холодный, практически неприятный человек, принципам слепо верящий, вдруг таким мягким с девушкой становится. И на секунду в голове, вместе с доброй усмешкой, мысль пролетает, что даже самый грубый эгоист с кем-то ласковым бывает.         Валера, глядя на милое личико Варварки, сам в сон проваливается, наконец в спокойствии рядом с ней утопает и мозг ему что-то красочное и хорошее показывает. Правда, что, он не помнит, на утро просыпаясь. Он в макушку осторожно целует, и от действия этого прима глазки открывает. Тело затекло у обоих и, немного покряхтев, они поднимаются все-таки, разминаясь. Варя потягивается, словно ручками своими до потолка достать хочет, зевает и рот прикрывает. Выглядит измученно. Пальчиками тонкими глазки потирает, прикасается к лицу, пробуя насколько оно опухло, и к Туркину поворачивается. Надеется, что те длинные сутки просто страшный сон, но видит, как парень беспокойно за каждым ее движением наблюдает, и понимает, что в этот раз не обошлось. Домой просится и Турбо, на плечи свою куртку ей накидывает, потому что шубка ее в видеосалоне так и осталась. - Варь, ты отсыпайся, в себя приходи. Я вечером подскочу, может развеемся? В кино там сходим. – Говорит, когда в лифте на четвертый этаж едут, а Панину от слова «кино» передергивает. - Только не туда. Мне хватило сеанса в вашем видеосалоне. – Она на площадку проходит и к квартире подходит. – Давай встретимся завтра? Мне нужно немного обдумать все события, да и к Айгуль заглянуть. - Нет. – Обрывает резко, а затем смягчается. – Ну, то есть… У Айгуль, вероятно Адидас-младший будет. Он с поддержкой справится. – Врет и угрызений совести не чувствует, думает, что так и надо. А прима верит. По началу недоверие проскальзывает во взгляде, но затем осознание того, что Маратка девушку свою не бросит в беде, приходит и спокойнее становится.         Туркин, как и передала скорлупа вчера поздно ночью, Варьку к родителям с утра возвращает. Та порог переступает и к матери в объятия падает. Дома, где тепло исходит не только от горячих батарей, но и любимых людей, расслабление волной накатывает. Она куртку Валере отдает, дверь на замок закрывает, позволяет папе обувь с нее снять и в душ направляется, перед этим к груди мужчины припадая. Тот девичью талию руками обвивает и к себе прижимает, и сразу спокойствие чувствуется и защита, чего, почему-то, в руках Турбо не ощущалось. Балерина вещи с себя снимает и сразу же сжечь их хочет, но позволяет себе только небрежно кинуть их в стиральную машинку, они, в отличии от девушек, смогут смыть и забыть прошедший день. Сама же под струи горячей воды становится, ждет немного, пока тело к высокой температуре привыкнет, и на корточки присаживается, руками ноги обнимая. Сидит, как маленький ребенок и слезы позволяет себе пускать, хотя казалось, что их просто уже нет.         А когда они и правда заканчиваются, на ноги поднимается, голову шампунем моет, а тело мочалкой трет до появления красных пятен. Кран легким движением руки закрывает, проворачивая пару раз, полотенцем обтирается и в халат зимний кутается. В коридор выходит, дверь открывая, а из ванной пар клубами валит настолько, что папа на секунду задумывается о том, что дочь сорок минут варилась. Усмехается от этих мыслей, но тут же себя одергивает, кода красные глаза видит ее. Плакала. Вопросов лишних не задает. На кухню ребенку своему кивает, и Варя все понимает. Проходит, там кофе горячий уже стоит, который успокаивает ее лучше валерьянки, и мама, готовая слушать рассказ дочери за столом сидит. Владимир Петрович и сам рядом с женой присаживается, а Варька с ногами на табуретку забирается, кружку руками обхватывает и, стараясь слезы сдерживать, о произошедшем рассказывает. - Варь, девчонку жалко. – Когда рассказ останавливается и прима ком тяжелый сглатывает, говорит мама. - Вдруг что с собой сделает. Время-то такое, страшное. – Подтверждает отец. – Если по нашей с Ляйсан молодости судить, то рядом с Айгуль кто-то ходить должен. А еще было бы лучше, если бы переехала она куда-то. Ты предложи ей. Скажи, что деньги мы одолжим, если надо. Сами же родители дочери, понимаем. - А Валера-то что? Что сказал? – Интересуется женщина, но Варя взгляд в пол опускает, и та понимает, что-то не то. Но допрашивать не рискует. У дочери и без того психическое положение шаткое. – Ладно, я сейчас поесть тебе разогрею, ты покушаешь и отдыхать пойдешь, маленькая. – Понимающе, словно это и не Ляйсан Филипповна, а другой, более лояльный и мягкий человек, с ней разговаривает. Но Варвара благодарна, ей сейчас это и нужно.         Она супа немного отхлебывает, но все в себя не вмещает. Тошно. Благодарит маму за заботу и в кровать свою идет, которую отец уже заботливо разобрал от покрывала и множества плюшевых игрушек. Ложится и в царство Морфея проваливается. Во сне снова кафе «Снежинку» видит и в холодном поту просыпается, когда Колик, вместо Айгуль, к ней свои руки тянет. Вскрикнув, на кровать садится, дышит часто и поверхностно, успокоить себя силясь, но не выходит. Замечает, что дверь открывается в комнату, и снова закричать хочется. Вдруг Рома Колик в квартиру проник, или тот парень, что следит за ней постоянно. Но на пороге только мама появляется. Ее волосы в косичку бережно заплетены, на теле ночная сорочка, а на ногах тапочки. Она присаживается на край кровати к дочери осторожно, мягко на плечи ее давит, чтобы легла девчонка, одеялом по шею укрывает и по голове гладит. - Все хорошо, маленькая. Ты дома, тебе бояться нечего. – Шепчет, и под ее спокойный монотонный голос, Варварка снова засыпает.         Из дома несколько дней не выходит, в себя силится прийти и, потому, просит папу к Валере на площадку выйти и сказать, что она еще не готова. Да и не знает будет ли когда-нибудь готова. По совету мамы, она растяжкой отвлекается, пока телевизор смотрит, чтобы мысли тем вечером забиты не были. Старается за собой ухаживать, даже в салон с Ляйсан идет, чтобы слегка кончики подстричь, как-никак, приме менять в себе ничего нельзя. Кушает теперь лучше и почти каждый день в дом Ахмеровых звонит. Там первое время отец нервный и суровый трубку поднимал, а затем и мама. Сначала она очень резко тему дочери воспринимала, но как только узнала, что и Варя там была, что и ей досталось, правда меньше, смягчилась, позволяя и Айгуль к трубке подходить. Девочка только говорила мало, в основном слушала, но от этого тоже на душе легче становилось. Варя каждый звонок обещала, что все наладится, нужно только школу закончить, а дальше, они вместе могут куда-нибудь уехать. На этом только вера скрипачки и держалась.         Валера приходит спустя пару дней. В дверь стучит, уже и не надеясь, что его Варварка вернется к прежней жизни и сможет куда-то с ним сходить. Однако, девушка сама дверь открывает, улыбается ему широко, о причине своего хорошего настроения – разговоре с Ахмеровой, которая в себя потихоньку приходить начинает – умалчивает. Почему-то кажется, что ему об этом знать не нужно. Она Туркина в квартиру пропускает, чай ему заваривает, рассказывает, что родители с утра, видя положительные изменения в дочери, к себе вернулись, и теперь Варвара снова здесь хозяйка. Интересуется о том, что же в группировке происходит, о Маратике упоминает, но Турбо по неизвестной причине, говорить об этом не хочет. Значит, не все так радужно, как хотелось бы. Зато за Вову с радостью рассказывает, говорит, что тот новые тренировки им придумал, они же теперь спортсмены, за ЗОЖ. А Варька прыскает со смеху. - Да какие вы спортсмены? Водку глушите и дымите, как паровозы. – Но Туркин эту шутку не воспринимает. Хмурится, пачку из кармана достает и к окну подходит, открывая. – Здесь не курят, Валер. – Холодно отрезает, сама удивляясь тому, как быстро тон менять может, но зато Валера это понимает. - На дискач пойдем сегодня? – Спрашивает, резко тему изменяя, пачку дешевых сигарет обратно запихивает в карман и к приме поворачивается. - Пойдем. – Соглашается, потому что развеется хочется. Хочется забыть все, что было несколько дней назад, посмеяться от души и просто потанцевать. Оказывается, без хореографии в ее жизни так серо и пусто.       Как и без Валеры. Но в этом себе не признается. Смущает ее что-то совершенно новое и неизведанное, глубокое, как беспросветная тьма, в своем молодом человеке. Не может же он, улыбчивый, веселый и, с ней даже немного, нежный, так резко в худшую сторону измениться. Теперь от него что-то отталкивает, будто само ее естество противится находится рядом с ним, обнимать, целовать, да и в целом беседы обычные вести. Теперь будто розовые очки спадают и больно бьются стеклами вовнутрь. Кажется, что Туркин холодный, аморальный, отрешенный, и, до стыда, глупый. О чем с ним говорить? О балете? Так гопник в театр только один раз нос свой засунул, побыл на репетиции, премьере, а потом и слышать о нем ничего не хотел, хотя интересовался, скорее, из вежливости. О политике? Исключено. В группировках же все против Советского Союза, их кроме улиц ничего не интересует. Односторонне развитые индивиды. А что его еще волнует? Колледж или работа? Зачем? Он же и без образования может деньги с коммерсов выбивать себе на прожиточный минимум, а там, глядишь… И поднимется. Жизнь? Планы на будущее? Его будущее – улица, драка, поножовщина и тюрьма. И как бы он не отрицал, что готов изменится, Варвара только сейчас поняла, что все это было ложью. Слишком уж он черствый и эгоистичный для такого.              Но на дискотеку она с ним все же собирается. Платье легкое и блестящее одевает, в белом цвете, который ее невинность и красоту подчеркивает. Волосы в легкие кудри плойкой завивает, колготки телесные, которые в Союзе предметом роскоши были, натягивает аккуратно, на реснички тушь наносит и губы блеском красит. Сапожки на каблучке застегивает на голени, шубку новенькую на плечи надевает и про перчатки кожаные на руки не забывает. Теперь этот аксессуар стал неотъемлемым атрибутом в ее повседневном образе. На Туркина глядит и диссонанс в голове складывается. Вроде не видела его совсем чуть-чуть, но переосмысление отношений ударило в мозг разом при одном только виде его у себя на кухне. Старый потертый и застиранный синий свитер, штаны, кажется, порванные в очередной драке и бережно зашитые его матерью, кожаная куртка, геройски отжатая у мажора в Москве и старые обшарпанные кроссовки. Обычный вид среднестатистического парня в Казани в восьмидесятые. Вот только пропасть от этого выросла, кажется, еще больше. Она – балерина, ей с гопниками возиться – чести не иметь. Но почему осознание этого только сейчас приходит? - Эй, пиздюки! – Кричит Турбо, сплевывая на снег скорлупу от семечек, и присвистывает. Младший возраст, как и люди, идущие мимо, на него поворачивается, а Варваре некомфортно за то, что он сейчас ее за руку держит. Лишнее внимание. – Че, курите? Пиздюлей не хватает? – Интересуется с усмешкой, ладонь ее отпуская и показательно кулак разминая. – Подошли. – Командует, а одному из мальчиков поручает за Вахитом сходить и остальной возраст привести. Сейчас учить жизни будет. - Валер, может не надо? Они же дети еще. – Спрашивает, бровки домиком состраивая, но Туркина это не трогает совершенно. Он головой машет отрицательно. - Здесь детей нет. – Слышит в ответ и замолкает. Окружающая темнота снова неприятно давит на сознание и заставляет вспомнить тот самый злополучный вечер. Она глаза зажмуривает, к пацанам спиной поворачивается и делает пару глубоких вдохов и выдохов. Сейчас здесь Валера, он защитит. Наверное…         А Туркин эту перемену в настроении девушки улавливает и, с еле пробегающим на лице беспокойством, на нее поглядывает, пока Зиму ждет и остальной возраст. С начала встречи он уловил, что с балериной что-то не то происходит. Изменилась как-то. Не уж то Ляйсан Филипповна поспособствовала? Обещала же в их отношения не лезть. Или Владимир Петрович настоял и точку зрения Варькину как-то изменил? Да нет, бред какой-то. Варварка же девчонка боевая, почти как матрешки эти, только в ином смысле, не физическом, а моральном. Она бы уж точно свои отношения отстояла, да и Турбо бы сам ее мнение изменил, если бы причину такого холода знал. Но он не знал, и это напрягало еще больше. Он по лицам младшего возраста бил, никого не пощадив, вложил всю силу в свой правый кулак и пару мальчиков просто вырубил, не обращая внимания, что они на грязный снег повалились. Мысли, просто, из головы никак не вылетали. Все роились и нагнетали. И лучшим, сейчас, казалось в удар вложить. Лишь бы не думать. Лишь бы не о том, что Варьку потерять опять может. Только теперь уже навсегда.         Они в дом культуры идут не спеша, времени по часам примы до дискотеки оказывается еще достаточно. Варька молчит, под ноги смотрит и булыжники льда носком кожаных сапожек пинает. А Валера с Вахитом о чем-то переговариваются, вот только разговоры их до нее отдаленно доходят, словно через толщу воды. Да и не за чем ей вслушиваться в это. Как всегда, дела свои обсуждают и действия Адидаса-старшего нахваливают. И провидицей быть здесь не надо, чтобы понять каждый раз тему их восхищенных диалогов. Они же в старшем пример для подражания видят. Равняются на него, думают, что он улицу точно также, как и они, любит. А Варе смешно с этого каждый раз. Ну что сказать? Пацаны.         На танцпол заходит неуверенно. Рукава платья поправляет и глазами макушку знакомую ищет, но пока не замечает. В туалет отлучается, там закуривает, затягивается долго и взгляд на звездное холодное небо переводит. Думает о незначительности человека, по сравнению с небесными телами, и пепел стряхивает. Какая же их жизнь короткая, а люди еще и во всякие авантюры влезают, стараясь свой век сильнее укоротить. Бычок скидывает в открытую форточку, с Олей, вышедшей из кабинки, здоровается, дожидается, пока девчонка Вахита руки помоет, и выходит с ней вместе в зал, гопниками переполненный. В круг привычно встает, танцует, стараясь излишнего внимания не привлекать, но в таком наряде это получается плохо. На медляк Валере в ответ руку протягивает, свои ладошки аккуратно на его плечи кладет и приобнимает. Тепло. И почему она в этот вечер думала, что не любит? С ним все также комфортно, да, поговорить не о чем вообще. Защиту чувствуешь изредка, но он же пацан, то сам по голове получит, то кого-то стукнет, но тебя, пока ни в чем не подозревает, не предаст. Любовь же дело такое, серьезное. Прижимается к нему грудью сильнее, голову на плечо его кладет и понимает, что чувства не пропали никуда. Просто затупились немного. Так бывает, когда слишком сильные потрясения сваливаются на голову.         В толпе Айгуль замечает и улыбается ей приветливо. Ждет, пока музыка закончится и к ней подходит, пока Валера Маратика в сторону отводит. Интересуется, как она, рассказывает, что в ее жизни тоже ничего интересного не произошло и о том случае старается не упоминать. Не надо поднимать все еще болезненные для обоих воспоминания. Ахмерова про Адидаса-младшего с улыбкой что-то рассказывает, а потом весело в змейку танцевальную подругу увлекает за руку. Свои ладошки на чужую девичью талию кладет и на своей Варькины ощущает. Под музыку двигаются смешно, и Панина впервые позволяет себе засмеяться во весь голос, позабыв о прошлом.         Вот только насладится этим долго не получается, девушки своих подруг спереди и позади Айгуль за руку к стенке отводят и шепчутся о чем-то. А балерина и скрипачка догадываться обо всем начинают. Кто-то рассказал… По окончанию веселой мелодии отходят к сцене, отдышаться пытаюсь и за происходящим на танцполе наблюдают. Замечают, как Туркин ближе подходит к приме, ее ладошку крепко в свою сжимает и в круг тянет, рядом с ним чтобы была. Чтобы дальнейшего происходящего не видела. Потому что слишком уж жестоко это для ее глаз. Не выдержит, еще холоднее с ним станет, а может и бросит. А он ее отпускать от себя не хочет. Узнал уже наверняка, что чистая, что ее тогда не тронули, поэтому к себе в объятия крепче прижимает, как бы извинения молчаливо прося, хотя пацаны не извиняются.         Но Варя замечает краем глаза какое-то неладное движение, поворачивается, хоть Валера и держит ее за плечи крепко, видит, как его же бывшая что-то скрипачке говорит, и та с места срывается, убегая. Варя из крепкой хватки вырывается и за ней следует, вот только прямо перед ступеньками, как и Маратка, перехвачена была. Туркин ее крепко, почти всем своим телом к стене прижимает, в глаза заглядывает и разочарование там видит. Так вот, кто слух между девочек пустил. Что ж, молодец, Турбо, так держать! Вот только от этого ему на душе не легче. Вроде по понятиям правильно поступил, пацаны с чистыми должны ходить, но в глазах напротив боль видит и холод, о котором даже в Антарктиде представления не имеют. - Это ты сделал. – Не спрашивает, а уточняет. - Я говорил не общаться с ней, Варь. – Выдыхает и, чувствуя, что сопротивления никакого нет, отстраняется. – Предупреждал и тебя, и Адидаса-младшего. - Я тоже там была. – Варвара резко тему переводит, заставляя Туркина взгляд на себя поднять. – Может и меня тоже там поимели. – В выражениях не стесняется, потому что ярость через край плещется, уже и сдерживать ее возможности не представляется. - Я тоже грязная, получается? - Тебя не имели. – Руки с ее плечей убирает и холодно заявляет. - А, уже спросил, да? – Усмехается, а ответ и слышать не хочет. Она столько дней поддерживала Айгуль, понимающе и терпеливо выводила ее на эмоции и была рядом в качестве молчаливой поддержки… И все ради чего? Чтобы какой-то гопник одной фразой разрушил все, над чем обе так старались? Чтобы просто и без зазрений совести сломал чью-то жизнь? – Понятно. – Хмыкает разочарованно и от стенки отталкивается в направлении к лестнице. Чувствует, как чужая ладонь на ее кисть ложится и поворачивается, глядя на грустное и удивленное лицо Туркина. – Я выйду воздухом подышать. Не к ней, не волнуйся.              Щеку изнутри прикусывает до боли и по лестнице спускается. Даже куртку не накидывает, тяжелые двери открывает и по ступенькам вниз идет. Прикуривает сигарету, затяжку едкую делает, которая теперь горькой кажется, и дым в воздух выдыхает. По сторонам смотрит и видит, что все смеются, о чем-то весело и громко переговариваются, словно ничью жизнь сейчас не сломали. Никакая судьба не разрушилась, а вместе с ней и мечты, и дальнейшие планы на будущее. Им всем плевать… И от этого плакать хочется. Но Варя же сильная. Она ком в горле проглатывает, снова затяжку делает и выкинуть окурок хочет куда-то в сугроб снега, как на локте сильную мужскую руку чувствует. Видимо и ей сегодня не повезет.