На белом покрывале

— Ты чё там долго так возишься? Андрей вздрагивает, а потом поднимает голову. Вахит присвистывает. — Чё с лицом? — цепким взглядом осматривает потрепанную физиономию, задерживается взглядом на вспухшей нижней губе, а потом многозначительно смотрит в глаза. Андрей стойко выдерживает его молчаливый вопрос. — Зацепился в школе, — роняет он, а потом замолкает, заканчивая с импровизированным местом для себя, пока остальные гоняли в футбол. Вахит задумчиво прикуривает. — Так ты же в школе сегодня не был, говорят, — выдыхает, наконец, он. Андрей сглатывает. Черт. — Маратика встретил? — вопрос риторический, Андрей это понимает, и вздыхает, коротко кивнув. — Где? — Он к комсомолу пришился, — отвечает Васильев, прямо глядя в глаза старшему. — А меня туда…инспекторша завела сегодня вместо школы. — Тоже пришиться? — хмыкает Зима, щуря глаза. Мимо них пролетает потрепанный жизнью мяч — отжали у младшеклассников из 73-й школы на прошлой неделе. Тогда еще Марат был с ними. — Хотела, чтобы я вдохновился этим, наверное, — пожимает плечами Андрей. — Она Юльку из детдома забрала, так что теперь я с ней живу. Пока, — сразу объясняет он, чтобы ему не предъявили за ментовку. Зима кивает понятливо, а потом сует руки в карманы. — С комсомолом теперь Маратик, — протягивает он лениво, но Андрей нутром чует — вот это не к добру. — А ты чё гонишь? Что не с ним? — Да я… — Двигайся давай, — говорит Зима и сбивает этой фразой с толку. Пихает Андрея коленом и усаживается на его место, сдвигая того ближе к краю. А потом опять затягивается, глядя на мелькающую скорлупу перед глазами. — Впрячься за него хотел? — Что? — Андрей даже вздрагивает, а потом резко оборачивается к Вахиту. Тот не смотрит на него, только затягивается глубже, и шмыгает носом. Сегодня облаков было меньше, кое-где даже солнце проглядывало — март неотступно подступал, хоть и февральский ветер еще задувал за ворот черной куртки. — Сегодня Али менты повязали, погром на Рыбинском рынке приписали, — вновь меняет тему Вахит, выдыхает дым. Андрей мрачно смотрит на того. Он не знает, что за Рыбинский рынок. — До твоего пришивания было, так что свои сдают, — невесело ухмыляется Зима. — Ну, так что? За Маратку впрягаешься? Андрей гулко сглатывает, а потом смотрит на небо. Тонкий луч солнца пробил себе дорогу сквозь густые сизые облака на западе. — Нет, — отвечает он, почуяв треснувший лед в середине замерзшей реки. Свой поступок, который сегодня разрушил всё, что когда-либо было и могло быть между ним и Маратом, Андрей себе не мог ничем объяснить. И не хотел. Может, мысль мелькнула — ненависть захлестнула его с головой, он искал выход своим чувствам, и это вылилось в вот это, но и о ней Андрей предпочел не думать. Не старался. Правду он уже знал, просто думать о ней не хотел. Пустота в душе была более промозглой и саднящей, чем все синяки на теле. Марата он потерял. Как и Марат его. Больше они были никем друг другу. Решили сегодня всё — разбитые в кровь костяшки и наливающиеся синевой раны поставили точку в их отношениях. Теперь Марат — комсомолец и ссучившийся предатель, а Андрей — пацан с улицы. Который зачем-то полез целоваться к проклятому комсомольцу. Эту мысль Андрей опять настойчиво прогнал. — Слово пацана даешь? — спрашивает Вахит, стряхивая пепел с сигареты. На душе становится особенно гадко, словно плюнули туда. Ему некстати вспоминается рассказ Марата об извинившемся Вове и Зиме, который все это видел. То есть, Андрей слово пацана даст — святое слово, значит, за правду ручаться должен, а Зима и Адидас, у которых на подкорке пацанские законы вышиты, могут умалчивать, и им ничего за это будет? Верно, — едко звучит в его голове знакомым голосом. Андрей задумчиво смотрит на тонкие зеленые вены на чужой кисти, поднимает взгляд. — Чё, Пальто, душонкой кривишь? — спрашивает Вахит и щурит насмешливо взгляд. — Слово пацана даешь? У Вахита глаза тоже карие, но как-то по-другому, отстраненно думает Андрей. У Марата там были и мягкие золотистые кольца, когда тот гоготал во весь голос, пока они грелись на теплотрассе, поедая эчпочмаки, и тягучий расплавленный янтарь, когда чуял надвигающийся лавиной хороший замес, и черная густая смоль — вот как в последний раз. Андрей вздрагивает. Вот зачем он опять про Марата вспоминает? Не нужен он ему. Предатель, трус, козел, пустое место. В груди начинается разгораться пожар ненависти — опять. Перед глазами чужой ленивый взгляд, слова, наполненные злобной решительностью. — Слово пацана, — цедит Андрей сквозь зубы. Зима довольно скалится, а потом резво встает на ноги. Протягивает руку Андрею, и тот послушно встает. — Эй, пацаны, сбор! — орёт Зима и выпускает чужую руку из своей. Когда взмыленные и вспотевшие пацаны окружают старшего, Вахит осматривает всех долгим нечитаемым взглядом. — Наших пацанов сдавать начали. По-тихому, — начинает Зима. — Али и Черепа уже менты скрутили, рядом с домами их. Ссучился кто-то, — многозначительно добавляет он, исподлобья оглядывая всех. Толпа начинает роптать, припоминая события последних дней. — Понятно же кто, — говорит Рыба, и Андрей смеряет того бессмысленным взглядом. Зима хмыкает, а потом выбрасывает бычок в снег. Снова сует руки в карманы. — Верно. Поэтому аккуратнее до дома добираемся, мы не знаем, кого в этот раз мусора загребут, — он сплевывает, а потом опять шмыгает носом. — Но так дело не пойдет. Козлов гасить надо так, чтоб им жить на земле не хотелось. Андрею вдруг некстати их разговор вспоминается недавний, когда про Ирину заговорили. «Козлов гасят так, что даже чушпаны здороваться не будут». А Марат ведь знал правило. И, получается, наплевал на все это? Он совсем бессмертный? — Теперь эта гнида под комсомолом ходит, но, если мы сейчас оставим это так — всех нас упекут туда, — проговаривает четко Вахит, а потом смотрит мельком на Андрея. — Поэтому вопрос решить надо сейчас, — угрожающе произносит Вахит, и смотрит на синюю линию горизонта. — Пусть он брат Адидаса, такое улица не прощает. Все остальные согласно взревели. Андрей теперь четко увидел лицо Вахита — оно было сосредоточенным и крайне мрачным. Так вот для чего он слово пацана просил. Дыра в груди заново заныла.

***

— Марат! — Денис окликает уверенно избегающего его юношу и успевает схватить того за плечо. — Поздравляю со вступлением в комсомол, — и настырно протягивает руку, словно не понял ещё, что тот плевать хотел на все эти игры в праведные привилегии. — Куда сейчас собираешься? Марат поднимает на того тяжелый взгляд, но Коневича это будто не пронимает. Он все также улыбается, только вафлю свою, благо, не жует. — Что с лицом? Успел с кем-то подраться? — тыкает он пальцем в чужое лицо, и Марат дергает плечом. — Чё надо? — блекло спрашивает он, отводя взгляд в сторону промчавшихся мимо них школьников. Зачем он вернулся в школу, он и сам ответить себе не может. Может, потому что зацепился за идею того, что Коневич после заседания попросил того зайти в его кабинет — многообещающе сказал «слово держать надо», а может, потому что это было единственным местом, где Марат сейчас мог прийти в себя после произошедшего. Драка с Андреем была чем-то неизбежным, Марат был готов к чужой злобе, хоть где-то в глубине души надеялся, что Андрей его поймет. Не понял. Но он не ожидал, что тот явится на процедуру принятия в комсомол, поэтому растерялся — внутри что-то гадкое ужом скользило, сердце рвалось наружу и гулко стучало в ушах, когда он поднялся на сцену. Заботливо подчеркнутые Коневичем основные положения в методичке ВЛКСМ он просто раз за разом перечитывал — держал в голове монолог комсомольца про Колика. Хоть на душе было прегадко — верить очкастому чушпану из комсомола казалось позорнее чем быть загашенным своими же, но Марат — чтобы не сойти с ума, цеплялся за одну мысль — отомстить за Айгуль. А вариантов больше не было — Вова сбежал из-за обвинения, и видеть его Марат не хотел — тот бросил его, зассал на конфликт идти, обещания не сдержал — он крепко стискивает потрепанную методичку в руках. Мусора — как и ожидалось, идиот он, что поверил — тоже кинули, получив задержание ответственного за убийство Желтого, а заодно и старшего ОПГ завернули. Коневич доверия не внушал, но Марат дебилом не был — производство варёнки было не плевым делом, которое мог развернуть каждый, а прибыль на полмиллиона без погромов и лишних глаз означало лишь то, что комсомол крышевали. Коневич был не просто очкастым чушпаном с краснознаменными идеями, и именно поэтому Марат зацепился за него. Он был его последней надеждой, как бы зашкварно это не звучало. Он невидящим взглядом смотрел весь вчерашний вечер в стенку напротив, старательно избегая взглядом кровати брата, и вслушивался в отцовские слова. Тот звучал примирительно, и Марату даже мерещилось одобрение — словно не было ругани до этого. — Извини меня за сегодня, — сказал отец, и у Марата сжалось сердце от необъяснимой тоски. Будто бы это извинение могло вернуть все эти годы отчуждения. Объятие было крепким, первым за все время, что Марат помнил, и он стиснул зубы, когда почувствовал, как начало печь веки. От отца пахло табаком и плавленым металлом, — наверное, объект сдавали сегодня, — и Марат обнял его в ответ.       — Прогуляемся? — спросил Коневич, проигнорировав тот факт, что Марат на его вопросы не отвечал. — Мне домой надо, — отрезает тот, и собирается уже свернуть за угол, как Денис вновь ухватил за плечо. — Тот мальчик, Андрей Васильев, он же тоже из твоей бывшей группировки? — спрашивает он как ни в чем не бывало, и Марат для самого себя неестественно пугается упоминания чужого имени. Он почти вздрагивает и отскакивает от Коневича, глядя на того волком. В голове закипающим липким страхом воспоминания — но физическая боль была не острой, шла смазанным привычным строем, и не ноющее сердце — к нему Марат тоже уже привык за эти дни, — о том, что запомнилось ярким ослепляющим светом, как фары машины для замершей в страхе лани на фоне — чужие губы на своих. Андрей его поцеловал. Марат не был идиотом, назвать это было иначе никак нельзя. Андрей вцепился в него, горячечно шептал, что ненавидит, Марат это помнит слишком четко. Как и горячие мягкие губы, — разбитые, но все ещё мягкие, — которые прижимались к его. Он машет головой резко, чувствует подступающую тошноту. — А чё надо? — вместо тысячи других вопросов спрашивает он. Голос сиплый, вопрос выходит глупым — Коневич-то откуда Андрея знает? — Ничего, — пожимает плечами Денис. — Его инспектор ПДН привела, сказала, подопечный её. Интересно получается, — улыбается он, а Марат мрачно смотрит на него — пытается не выдать гулкий стук собственного сердца. — С ним подрался? — понимающе смотрит, Марата он злит. Прозорливый черт. — Неважно. — Значит, с ним, — хмыкает Денис, но взгляда не отводит — притворной мягкостью карих глаз не обманывает. — Знаю, группировщики мстить хотят, — Марат лениво приподнимает бровь. — Но мы своих в обиду не даем, Марат, — заключает Денис, а потом хлопает в ладоши и решительно тянет Марата за собой. — Идем, один вопрос решить надо. Марат решает подумать обо всем попозже.

***

Хлесткие удары разбитыми костяшкам звоном отскакивают от грязных стен участкового туалета, и на серый кафель красивым узором льется кровь — чужая, Марат ею упивается. Перед глазами кровавая пелена, ярость отпрыгивает от него зажатыми кулаками, и Колик падает на кафель гулко, словно мешок с костями, и Марат пинает того ногой, заезжает ровно в нос, с мрачным удовлетворением слышит хруст костей — перегородка искривляется на глазах, а потом бьет в лоб. — Сука, — шепчет он сам себе, подтягивает сопротивляющегося противника, а потом с размаху коленом в подбородок бьет. Боль отскакивает, как броня, и Марату, наконец, есть куда выплеснуть всю свою горечь. За поруганную честь невинной Айгуль, что навеки осталась в этом зябком ледяном феврале 1989-го юным ангелом. Марат смаргивает слезы, кусает губу до крови, наносит еще два удара в чужую скулу, а затем еще — хочет раздробить кости, чтобы вовек не срослись, чтобы Колик задохнулся от боли прямо тут. Перед глазами светлая улыбка нежных губ — Айгуль была самим воплощением чистоты. Марат сдавливает широкую шею, скалится злобно и хочет оторвать руки. Он вновь бьет наотмашь, выбитый зуб прыгает смешно по кафелю, закатывается под раковину. Айгуль навсегда осталась четырнадцатилетней. Марат чувствует, как текут соленые слезы по щекам, дерут обветренную кожу, смешиваясь с липкой кровью его поверженной жертвы. Он наносит удары ногами беспорядочно, меняет позу только как слышит хруст смещаемых суставов, и бессильно воет. Колик под его ногами превращается в скулящее расплывчатое красное пятно, и Марату бы возрадоваться, да только он чует, как сердце трещит по швам — он разорвет врага на куски, но Айгуль не вернется уже никогда. Ноги дрожат, и он проводит окровавленной ладонью по лицу, стирает бессильную злобу, оседая на пол. Сердце заходится в раненом стуке, и Марат больше сдержать слез не может — на плечи наваливается невыносимая усталость и боль, и он опускает голову, пока горячие дорожки проявившейся горечи капают на испачканный кровью кафель. Он отомстил за Айгуль? Да, наверняка. Турбо за решеткой — его испуганную рожу Марат вспоминает сразу, а Колик валялся перед ним прямо сейчас переломанным телом. Да только был ли смысл в этом всем? Айгуль больше нет. И ни одна месть на свете её не вернет. Марат бессильно плачет, ударяясь головой о холодную каменную стену. Его душу словно выпотрошили. Он не помнит, как Денис входит в туалет, не помнит, как тот поднимает его на ноги и зовет кого-то из участка. Помнит лишь тихую фразу, брошенную ему в перебинтованное ухо. — Молодец. Для него это только начало. Для Марата же это означает только конец.       Домой его приводят как уличного кота — брошенного, побитого и уставшего от всей жизни. Диляра всплескивает руками, хватает за плечо олимпийки, и благодарит Дениса. — Вы не подумайте, — говорит Коневич, поправляя очки. — Он ни во что не ввязывался, на него напали. Мама смотрит на Марата испуганно, и Марат улавливает ее настроение — она не просто расстроена, она ужасно смертельно напугана. Что-то еще случилось? Его догадку подтверждает то, что мама, предлагая Денису поужинать, выглядит так, будто хочет, чтобы тот поскорее ушел. Коневич мягко отказывается, словно сам чует чужое настроение, но Диляра — уже автоматически — все равно выносит мясо по-французски в банке. Как только дверь закрывается, с маминого лица сползает улыбка, она смотрит на Марата страшно тоскливо. — Вова… Вову…ранили, он… — женщина вдруг прижимает к себе оторопевшего и обессиленного сына, судорожно вздрагивая. — Я ему говорила, уезжай…уезжай… Маратик, — женщина поглаживает его голову, а потом быстро целует, вдыхая. — Мам, — зовет её Марат — сил на страх и переживания у него не находится. — Что случилось с ним? Кто звонил? — К отцу с обыском сегодня пришли, прямо в кабинет заявились, — собираясь с мыслями, объясняет Диляра. — У него подозрение на инфаркт, я ему говорила — не празднуй ничего, в больницу надо, а он все равно… — она издает что-то похожее на всхлип. — Поехал праздновать, а потом говорит, что Вова пришел… Марат вздрагивает. Идиот, какой же Вова идиот беспросветный. — А он его прогнал, — еле слышно говорит мама, косится в сторону спальни — отец явно не спал. — А потом милиция приехала, искала его. Сейчас звонили из участка, Вову ранили — он в 56-й больнице. Отец ни в какую ехать не хочет, злится на него, — она быстро стирает слезы свободной рукой, отстраняясь от сына. Марат невидящим взглядом упирается в стену напротив — в душе опять что-то тоскливое сжимается. Тошно ему, жить не хочется. Но он смотрит на маму, которая взглядом умоляет, и не может собраться с мыслями. Маме тоже тяжело. — Мам, — говорит он медленно. — Давай поедем к нему. Диляра быстро кивает. — Он под надзором, конечно, но, может, разрешат увидеть. Она вздрагивает, услышав резкий шум в спальне. Марат оборачивается, встречаясь взглядом с мрачным взглядом отца — тот тяжело дышит, инфаркт все-таки. — Тебе тоже в больницу надо, пап, — роняет бесцветно Марат. Кирилл вздыхает грузно, а потом подходит близко к сыну. — Кто тебя так? — спрашивает он, вглядываясь в побитое лицо. Опускает взгляд, смотрит на ладони. — Местные хулиганы, — равнодушно врет Марат. Ему сейчас вовсе не до разговоров и расспросов глупых. Сюрреализм вечера кажется плохим сном — вот он проснулся, папа здоров, Вова живой и дома, ни в чем его не обвиняли, с Андреем они не дрались, тот не целовал его, а Марат не вступал в комсомол. В свете желтой лампочки ему события дня кажутся гротеском нелепым — нарисованным дерьмовым художником, которому сказали изобразить уродство жизни. Как Марат оказался на этой картине? Они едут молча, лишь изредка Диляра поворачивалась, глядя на Марата заботливо и тоскливо, отчего тому хотелось из машины выскользнуть на ходу — органы отбить и умереть по дороге идеей казалось неплохой.       Поговорить с Вовой не удалось, тот был без сознания, и мусора окружали его палату, боясь, что тому помогут сбежать. Марат бестолково потоптался на пороге палаты, а потом его оттолкнул Ильдар — у него даже сил не хватило сжать кулаки от злости — из него словно все выкачали, он был куклой тряпичной, по ветру колышущейся. Ильдар, высокий и грозный, спрашивал что-то у своих, потом долго зыркал на отца и маму, задержался нечитаемым взглядом на мрачной фигуре Марата, и приказал всем разойтись. Смысла во всем этом дне не было. Как и во всем том, в чем сейчас Марат жил. Уже поздней ночью, когда их вытолкали из больницы, и Кирилл поддерживал уставшую Диляру, ведя ее к машине, Марат вспомнил про их последний разговор с Вовой. Врачи хороших прогнозов никаких не дали, большая потеря крови, и Вова мог умереть, так и не придя и в себя. Червь вины точил медленно, но верно — и он тихо заскулил на своей кровати, свернувшись клубочком. Слезы не шли, Марат будто все выплакал, но на душе было так паршиво, что ему захотелось курить. Он пошарился по карманам, сигарет нигде не нашлось, выронил, видимо. Может, пока с Андреем месились, а может, в толчке мусорском, пока из Колика дух выбивал. Марат прикрывает глаза с тяжелым вдохом и мысли, словно только и ждав этой секунды слабости, тут же атаковали его голову — ему припомнилось все, начиная от их переглядок с Андреем и заканчивая чужим выдохом в его рот. Зачем Андрей это сделал? Зачем? Грудь стискивают кованым железом, он проглатывает вязкую слюну, а потом смотрит в сторону стола — в полутьме ночной он выглядел серым напоминанием о беззаботном прошлом — там они с Андреем в войнушки играли, у Марата было несколько наборов, даже с танками, — отец часто дарил. И он промаргивается, вновь ощутив всю боль от чужих ударов в скулах, ледяные руки на шее и нехватку кислорода до мушек перед глазами, а потом горячие слезы и металлический привкус чужой крови на губах — Андрей его действительно поцеловал намеренно. Зачем? Унизить хотел? Мол, помазком раз Марата теперь звали, то можно хоть как с ним? Опустить его хотел? В груди слабо заклокотало — ярость была слишком притупленной, ее затоптали события этого бесконечного адского дня, и Марат выдохнул. Что уж теперь про это думать. Между ним и Андреем больше ничего не было — ни дружбы, ни братства, поэтому какая уже разница, чего Андрей хотел этим добиться. «Если бы ты мне помог, я бы никогда не пришивался». Будто бы Марат про это не думал. В первый раз он так подумал, когда узнал, что маму Андрея в дурку упекли — если бы не шапка проклятая и ее переживания за Андрея, ничего бы не случилось. А во второй раз он так подумал, увидев обезумевший взгляд Андрея, когда они позже замесились с разъедовскими лохами на районе — это была глупая потасовка, но Марату тогда — впервые в жизни он, а не его — пришлось оттаскивать Андрея от скорлупы чужой, чтобы тот не размозжил череп мальца. И тогда Марат мрачно — лишь на секунду — успел подумать, что группировка превратила его Андрея в самого настоящего Пальто. Потом он подумал, что гордится этим, но внутри все равно как-то неспокойно было. Да какой смысл сейчас в этом — думать, переживать. Андрей четко дал понять, что улица для него важнее всего, а Марату больше места в его жизни нет — и его поступок это подтвердил. Марата он за человека больше не считает. Взгляд лезет в чужую кровать, скользит мазками по скопу медалей, блестящих в тусклом свете уличных фонарей, и жмурится с силой — в глаза словно песка насыпали. Новый виток боли теперь рвет душу еще сильнее. Чего он ему права не вынес? Эти огурцы сраные? Зачем он накричал на него? Марат выдыхает рвано, сжимает в руках накрахмаленную простынь, и тихо завывает в кулак — маму бы, уснувшую беспокойно и после валерьянки, не разбудить. Зверь скребет когтями израненное сердце, и Марат с безнадежным отчаянием кусает свою руку. Он потерял всех. Вову, Андрея, Айгуль. *** Просыпается он ожидаемо в разбитом состоянии, все тело ныло от боли, и вставать приходится через силу — мама громко переговаривалась с кем-то по телефону, а потом в его комнату вошел отец, выглядя еще более бледным, чем вчера. Марат спросонья морщится, глядя на выросшего перед ним высокой фигурой отца. — Где он? — дрожащим голосом спрашивает Кирилл, и Диляра влетает в комнату, держа в руках телефон. Марат сглатывает, пытаясь смочить горло — выходит плохо. — Кто? — Я спрашиваю, где он?! — переходит на крик отец, и Марат опять морщится, почесывая голову. — Кирюша, успокойся! Посмотри на него — он спал всю ночь, я видела! — мать маячит за отцом тонкой фигурой. — Маратик… Вова исчез. Марат подскакивает на кровати — сон тут же вылетает из головы. — Как? — ошарашенно хрипит он, сразу вылезая из теплого кокона одеяла. — Звонили из больницы…сбежал…точнее, забрал его кто-то, — сбивчиво объясняет мама, а отец хищно вглядывается в лицо сына — ищет признаки чего-то, что указывало на то, что Марат знал об этом. Но не находит этого — Марат выглядит не менее потрясенным, у него сердце бешено заводится от пульсирующего адреналина. Вову украли…кто-то украл…универсамовские? Кто? Зима? — Ищут его теперь все, — наконец, выдает отец, и в его глазах мелькает что-то такое неизвестное Марату. Чуть позже он поймет, что это было облегчение, но не сейчас. Весь день голова идет кругом, и Марат вяло ковыряется в тарелке, не испытывая никакого желания есть вкуснейший мамин борщ. Та сидит напротив, успокаивающе поглаживая его по руке — к ним опять приходили менты, расспрашивали, эта гнида Ильдар прожигал подозрительным взглядом Марата, который сидел в стороне, лишь изредка отвечая на вопросы, которые задавали лично ему. Уходил Юнусович разозленный, конечно, из-под его ментовского носа угнали бессознательного опасного убийцу — промах, и огромный. Если тот мечтал о повышении после поимки Суворова, то теперь ему грозили штрафами и выговорами. — А медсестричка-то тоже пропала, — добавляет Ильдар напоследок, вновь стреляя глазами в бессмысленно пялящего в стену Марата. — Но мы обязательно его найдем. Любым. Диляра громко захлопывает дверь. *** В школе Марата пересаживают за парту с их местной отличницей, подальше от одноклассника, на которого тот кинулся, когда узнал про гибель Айгуль. — Ты в порядке? — спрашивает девушка, и Марат переводит на нее бесцветный взгляд. — Да, — все же отвечает он Дамире, и та кивает. — Ни на кого не кинешься? — продолжает расспрос одноклассница, и Марат поджимает губы, а потом выдыхает. — Всё-таки ты с Айгуль ходил… Марат отворачивается, и девушка понятливо замолкает. — У нас в школе новенький, в параллельном классе, — объявляет классная, и Марат утыкается лицом в локоть. Все слова сегодня до него доходят сквозь толщу воды. В столовке блевотный компот чувствуется еще более тошнотворным, и он выплевывает его обратно, даже не пытаясь скрыть этот факт от поварих, которые тут же смерили его гневным взглядом. В воспаленном мозге назойливо крутились мысли о Вове. Кто-то его украл, куда теперь подались? Это были свои или — Марат вздрагивает — враги? Вдруг, например, домбытовские отомстить хотят? Пюрешка теперь совсем не хотела лезть в горло — вдруг Вову пытают прямо сейчас с его медсестричкой, а Марат тут ест. С ним за стол не садился никто, Марат это всегда высоко ценил, и сейчас был рад этому, как никогда. Ничто не мешало размышлять о том, как бы ему узнать, куда делся Вова. Это была единственная мысль, цепляться за которую становилось своеобразным спасением — брат все еще был его братом, Марат хотел бы знать, что с ним все хорошо. Даже если злился на него. Он вперивает взгляд в стол, а потом поднимает взгляд, рассматривая движущийся белый фартук перед ним — это ему напоминает зачем-то об Айгуль. Марат переводит взгляд, шмыгает носом, и замирает. Сердце пропускает удар. Он моргает — ему показалось? Нет, это был Андрей. Андрей сидел за пару столов от него, смотря на него своим привычным нечитаемым взглядом потемневших глаз, сжимая в руке вилку. Марат даже приоткрывает рот, и Андрей резко отводит взгляд, упираясь им в свою тарелку. Его что-то спрашивают одноклассники, и тот напряженно отвечает, не поднимая головы. Значит, не показалось. Он рассматривает чужую вытянутую фигуру с удивительным спокойствием, словно вчера не они с Андреем дрались не на жизнь, а на смерть, и не Андрей целовал Марата так, будто хотел вытянуть из него душу. Суворов приподнимается за своим столом, а потом опускается — и тут перед ним вырастает Розочка Багаутдинова, Марат ее почему-то и запомнил. — Привет! — Роза приземляется рядом с ним, а затем за ней подтягиваются несколько комсомольцев, и Марату становится почти смешно от того, что теперь он в кругу любителей Ленина. — Рада, что теперь ты с нами, Марат, — пропевает девушка и мягко улыбается. Марат безразлично смотрит на нее, а потом встает. — Завтра собрание в три часа, не забудь! — кричит ему вслед Розочка, и Марат засовывает руки в карманы, напоследок взглянув на Андрея — тот все также смотрел в свою тарелку, односложно отвечая на вопросы. Пустым местом теперь считать решил. Марат горько ухмыляется, а потом нащупывает в кармане полупустую пачку, и устремляется в туалет. *** Больше недели прошло с момента, как Вова исчез. Ни розыски ментов, ни связи отца, ни бесконечные разговоры Марата с комендой медсестринского общежития и с однокурсницами Наташи — ничего не помогало. Словно испарились. И Марат не знал, плохо это или хорошо. Раньше ему было страшно узнать, что Вова мертв. Там, в Афгане. А сейчас он понимал, что незнание того, что с ним и где он было страшнее. Возможно, ему помощь сейчас нужна, а Марат даже не знает, в какую сторону за братом бежать. Он выходит за пределы школы, закуривая. Раньше после школы он на сборы бежал или с Андреем в музыкалку шагал, а сейчас некуда ему даже податься, и это отзывается тихой болью в сердце. Марат замирает, глядя на веселившихся чушпанов из школы — у него-то и друзей не было, кроме Андрея. А теперь и Андрея у него нет. Он горько хмыкает и затягивается. Когда уже сворачивает к знакомому парку, вылавливает боковым зрением толпу, выскакивающую из-за угла. Узнает универсамовских. И улыбка сама по себе на губы тянется. — Как жизнь, Маратик? — картавит привычно Зима — руки в карманах, сигарета медленно тлеет во рту. Прям как раньше. Марат снимает сумку с плеча — сегодня пятерку на контроше по математике словил, маме тетрадь показать хотел. Жалко будет. — Всяко лучше, чем у вас, — отвечает он борзо, расставляя ноги по ширине плеч. Зеркалит движение Вахита. — Слыхал, теперь ты без Турбо вопросы решаешь. Тяжко? Зима сплевывает на землю, а потом опять затягивается. Марату в голову адреналин бьет, он не знает, дойдет ли сегодня до дома живым, но бежать совсем не хочется. Ждал, наверное, этого. В толпе он видит Андрея — и вот это, да, задевает за живое. — А тебе, гнида ментовская, все нипочем. Пацанов сливаешь — окончательно ссучился, крысеныш? Марат чуть хмурится — Турбо вроде как один был. Да и плевать. Он скалится, надменно хмыкает — дурь в башке, она же просто так не проходит. Зима кивает в его сторону — мол, фас, загасить козла надо. Первым на Марата кидается Крест, и он успевает того завалить, ударить один раз в глаз, а потом его оттаскивают. И больше преимущества он не находит — бесперебойным потоком ему прилетает под ребра, в нос и глаз, одной ногой задевает чье-то колено, а затем чувствует острую боль под ребрами — дыхание спирает, и Марат теряется в пространстве. Кровь заливает нос и рот, он судорожно, откашливается, пытается прикрыть лицо руками, пока получает попеременно то в живот, то в грудь. Темнота медленно заползала в сознание, следующий удар пришелся ровно в висок, и Марат тихо охнул — мозг отъезжал, перед глазами все блекло. Он вцепился в чью-то куртку, пока ему методично набивали в скулу и нос, и когда повторный удар ногой пришелся под дых, его скрючило окончательно. Кто-то поднял его, а потом несколько раз приложил виском о землю. — Пацаны, шухер! — услышал он знакомый голос перед тем, как полностью поплыть сознанием. — Оставьте его, хорош! — орет Зима, рванув за угол. Все начали разбегаться — кто куда. Перед полной отключкой Марат чувствует, как его поворачивают на бок, и ему дышать становится чуть легче. — Марат, — Андрей зовет тихо, неуверенно, а потом присаживается рядом, подползает к бессознательному телу. Его прошивает разрядом ледяного тока, когда он видит кровавое месиво вместо нормального лица. Андрей всхлипывает, сопит, словно готовясь позорно разреветься. Не знает только от чего — от того, что пацанам соврал или от того, что с Маратом сделали. Он знал, что ответить придется позже — Зима узнает, что никаких ментов не было. А он ведь слово пацана дал не впрягаться за Марата. А впрягался ли он? Вон, на него поглядите — на нем живого места не осталось. Андрей оглядывается, надеется, что кто-нибудь из прохожих вызвал ментов или скорую. — Марат, — опять неуверенно тянет он, подтягивая того к себе и кладя руку под голову. Кровищи натекало мама не горюй, и Андрей с липким страхом крутил в голове — жив ли Марат? Он подползает еще ближе, рукавом пальто вытирает кровь с чужого лица, наводя еще больший беспорядок, и прижимается холодными губами к чужому виску, судорожно выдыхая. Если их увидят — Андрею точно конец.       Когда приезжает скорая, Андрей покорно отдает Марата медикам, поднимает чужую сумку и, чуть подумав, ныряет следом в карету. В больнице ждет заключения врача, что Марат жив и будет здоров. Врач смотрит на него с опаской, пока тот преданным и побитым псом стоит сперва у перевязочной, а потом у палаты. И уходит молча, оставляя чужую сумку у кровати. Смотреть на Марата сил у него нет. Сам поучаствовал в его избиении, а теперь что? — Ему что-то передать? — спрашивает молодая медсестра, записывая все в журнал. Андрей переминается с ноги на ногу. Оборачивается и смотрит на девушку. — Да. Медсестра испытующе приподнимает брови. Андрей прокашливается. — Мои извинения. И выбегает из больницы. Заходит за угол и скатывается по стене, глядя на тающий грязный снег. Теплело. Он слово дал, что за Марата впрягаться не станет. Что по понятиям будет. Андрей обещал, что держаться улицы будет. Он хотел быть с пацанами. Он хотел Марата за предательство наказать. Он слово пацана давал. Андрей утыкается взглядом в окровавленные ладони. На них кровь Марата. Набирает судорожно снега, растирает его до розоватых разводах на руках. Что же он творит? В голове крутится на повторе их последний разговор. Он прокручивает его еще раз. Когда Турбо отшивал Марата — Андрей тоже стерпеть хотел, чтобы по понятиям все верно было. Но не смог — кинулся на Валеру, хоть знал, что предъявят за это. Вова на коленях стоял, извинялся. Правила пацанские порушил. Поставил Марата выше них. «Ничего эти понятия не стоят, если близкому твоему плохо» А Андрей бы так смог? Он смотрит вновь на свои ладони — широкие и в царапинах, мокрые от снега, — они дрожали. Смог бы он отвернуться от улицы, решиться стать ею отвергнутым, только из-за одного человека? Андрей подбирает к себе колени, утыкается в них лбом. Тяжело дышит, на душе камнем ответ жег сильнее огня. Вову он, кажется, понимает.