На белом покрывале

— Увижу с Ирой — яйца отрежу, — обещает Андрей, напоследок взглянув на залитое кровью лицо америкоса. Он выдыхает на улице, глядя вслед уходящим пацанам во главе с Турбо — события последних дней проехались по нему катком: Вову, их старшего, объявили в розыск, Андрей чудом успел предупредить Адидаса об этом на дискаче, Турбо был на взводе — постоянно с Зимой что-то пытался перетереть за ту ситуацию с домбытовскими, хотя старший сказал уже, что те наказаны, Ильдар каждый день капал на мозги, допрашивая, куда мог деться Вова и что мог получить Андрей за укрывательство. Так еще и Андрей хотел дойти до Ирины — поговорить, хоть с кем-то, кто не допрашивал и не расспрашивал, но в итоге ее проклятый америкос под дых зарядил, мол, лишний он тут. Эта разборка — маленькая месть — стала отдушиной, за что Андрей был благодарен Валере. Вот что значит пацаны, как семья. Кто бы еще так мог впрячься и помочь? Марата Андрей не видел уже два дня почти — на словах Андрей знал, что к Суворовым каждый день менты приезжали, а потом начали вызывать Марата и родителей в участок — тому было не до сборов. Все понимали. Андрею хотелось дойти до Марата, узнать, как дела были с ухом, как он вообще — глупо как-то, но, с другой стороны, после того вечера у Андрея что-то внутри надломилось — он понял, что просто хочет, чтобы Марат был рядом, оттуда и злость, и раздражение. Он ревновал того к Айгуль, он и сам это понял — но не по-пидорски как-то, а как близкий друг, так-то. И сейчас, когда забирал свой лист успеваемости (из музыкалки его за прогулы все-таки выгнали), он оцепенел, выхватив фразу из общего гула коридора. — Говорю тебе, правда. Галия Равилевна сегодня заплакала прямо на уроке… — Точно Айгуль? — на высоких тонах переспросил кто-то. Андрей стиснул листок в руке, обернувшись к трем девочкам у окна. Одна из них придерживала другую за руку, а третья теребила свой галстук нервно. — Точно, из 8 «А» класса. Говорят, позора не выдержала — шлюхой же называют теперь. — Мда, — прошептала другая, светловолосая, и вдруг заметила Андрея. — Чего тебе? — Вы о чём говорите? Что с Айгуль? — у него вмиг пересохло горло, и вопрос вышел свистящим шепотом. Одна из девочек подняла глаза — они были заплаканными и красными. — Из окна выпрыгнула, — ответила та, что рассказывала. — Вы общались разве? Андрей отрицательно помотал головой, а потом развернулся на негнущихся ногах и помчался к выходу. Пальто надевал впопыхах, то и дело скользя по льду, а шапка была скособочена — честно, Андрей ничего не замечал, и, кроме свиста ветра в ушах, не слышал. По пути он сбил даже двух детишек, но почти не обратил на это внимания. «Из окна выпрыгнула…позора не выдержала… из 8 «А»…шлюхой называют…» Остановился он только у знакомого подъезда — бежал он сюда сломя голову, даже не подумав, что делает. Андрей задрал голову, словно в свете дня увидит кого-то в чужом окне. И как он скажет это Марату? Как он ему это сказать должен? Андрей сделал шаг назад, тяжело дыша. Что, он ему так и скажет — прямо в глаза? Ему вдруг стало страшно: что станет с Маратом? Тот был покалечен физически уже достаточно, да и морально, скорее всего тоже, Андрей мельком видел того с матерью у подъезда (нет, он его не сторожил, просто так вышло) — на Марате лица не было. А теперь Андрей должен был сказать ему, что Айгуль сбросилась — нет её больше. Что обвинили ее ложно — и она не выдержала. То, что ложно, Андрей знал, он видел ее в тот вечер — Айгуль была раздавлена, против её воли с ней такое сделали. Он делает еще один шаг назад — и бросается назад. Марат наверняка в школе, зря Андрей домой идет. Он пытается перекрыть в голове снедающие мысли о том, что он не может — трусливо не сможет сказать это Марату — разбить другу сердце в очередной раз. Андрей закусывает губу и торопливо бежит в сторону общежития медицинского училища, старший сказал — там перекантуется пока. Вот кто сможет. Адидас — он же старший, он же старший брат Марата, он сможет. У Андрея будто второе дыхание открывается, и он бежит к общежитию еще быстрее, словно от того, что он добежит быстрее, будет легче. Вова выглядит мрачно не удивленным, но Андрей это предпочитает не замечать — мысль о том, как Марат воспримет новость, его беспокоила куда больше. — Я не знаю, как ему это сказать, — честно выдает он на одном дыхании, когда Адидас смотрит на него с вопросом, но при этом так, будто и не ждет ответа. Я боюсь это сказать. Я боюсь его сломать. Я боюсь. Но Вова решит. Он же старший, он точно может. Да. *** Андрей, все еще потрясенный новостью, с дрожащими руками входит в спортзал, сразу заприметив Турбо с Зимой. Те на ринге боксируют, но без особого запала, больше в шутку, и Андрей подходит ближе к ним. Он не знает, зачем пришел сюда — сборов сегодня без Адидаса не было, но Андрей почему-то остро ощутил желание прийти сюда за поддержкой — свои же пацаны, они-то за своих горой, не бросят. Ему нужно было хоть какое-то успокоение, не к Ильдару же идти за ним. — О, Пальто, — Турбо кивает ему, подходя к замершему Андрею. — Айгуль…которая с Маратом ходила, — прокашлявшись, говорит Андрей, и протягивает руку. — Сбросилась. Турбо пожимает его руку крепко, как обычно, даже не вздрогнув. Зима за его спиной выглядит удивленным. В спортзале наступает тишина. — Ну, в принципе, и славно, — говорит Турбо обыденным тоном, и Андрей думает, что ослышался. В смысле? — Турбо, — укор в голосе Вахита проступает явственно. — А чё Турбо? Я же говорил, вафлёршам спуску давать нельзя — борзеют, — он подмигивает Андрею, отпуская его руку. — Младший уже знает? Андрей понимает, что вопрос к нему, и отрицательно машет головой, все еще находясь в некой прострации. — Я…Адидасу сказал, — он видит, что ответа от него ждут внятного, и заторможенно начинает. — Он вроде…сказать должен. — Да уж, — Турбо берет полотенце, обтираясь им и перешагивая прутья ринга. — С ним тоже чё-то решать надо, — говорит он, сам с собой соглашаясь. — С кем? — спрашивает Андрей, тупо хлопая глазами. Он не понимает, что происходит. — С Маратом, — отвечает Турбо, сгоняя Лампу с насиженного места в подсобке. Кресло встречает его с протестующим скрипом. — Так-то помазком стал, отшивать надо. У Андрея опять чувство, что ему по черепной коробке ломом вдарили — шум появился такой плотный, стеной бетонной. — Турбо, хорош, — говорит Зима, проскакивая мимо Андрея, стиснувшего в руке шарф. — Адидас решать это будет. — А чё Адидас? Правила всем известны. С вафлёрами кто водится — тот помазок, а с помазками у нас разговор один. В подсобке мигает лампочка. — Она не…вафлёрша так-то, — говорит кто-то севшим голосом. Андрей чуть позже понимает, что это его голос. — И Марат не… — Это тебе кто сказал? — перебивает его Турбо, приподняв брови. — Маратик? Конечно, не вафлёрша! — хохотнул он, глядя прямо на Андрея, так и застрявшего в середине спортзала. — Ты знаешь, чё домбытовские мне рассказали? Тебе рассказать? — Хорош, Турбо, — Зима встает прямо между ними, закрывая Андрея от взора Валеры. — Девчонка мертва уже, сказали же тебе. Закрыли, — он поворачивается к Андрею. — Иди, Пальто. Андрей смотрит нечитаемо на Вахита, пытаясь переваривать всю ситуацию у себя в голове. Марата хотят отшить. Нет, бред какой-то. Вова не даст этого сделать, все будет нормально. *** Вообще, когда Андрей услышал, что Вову объявляют в розыск — внезапно для самого себя, не удивился. Наверное, где-то подсознательно он понимал, еще в тот вечер, что так и будет. Что-то в том кафе случилось такое, отчего их старший стал озлобленным и ожесточенным, и в глазах что-то наглухо застряло этакое жуткое. Не вымывалось ничем. Но вера в Вову почему-то осталась такой же незыблемой — Адидас же их старший, для Андрея герой — Андрей помнит, как тот пожал ему руку, как впрягся за маму перед Кащеем, он решал все проблемы универсамовских — ему все нипочем. Этот розыск — херня, пусть Ильдар и говорит, что Вова человека убил. Андрей знал почему — за Марата, за тот беспредел, и поэтому был полностью на стороне Вовы. Андрей бы сделал также. Он быстро сжимает в руке тетрадь по математике, в которой бездумно сейчас писал домашнее задание, и оглядывается на коридор — мама уже спала, Юлька слушала пластинку — тихий треск как никогда успокаивал. — Юль, пошли купаться, — говорит он негромко, выходя из своей комнаты. — Спать уже скоро пора. — Не хочу, — канючит Юлька, но Андрей подхватывает ту на руки и несет в ванную. — Надоело купаться! Надоело! — Тихо ты, маму разбудишь, — Андрей усаживает сестру на стульчик, включая кран. В этот раз вода нагревается быстрее. Вечерняя рутина с «сделать домашку-покормить маму с Юлькой-искупать Юльку-уложить маму с Юлькой» стала уже привычной, и напоминала о тех днях, когда мама еще была дома с ними — улыбчивая, заботливая. Сейчас она была отстраненной и задумчивой, но Андрей все же надеялся, что ей станет получше, в родных-то стенах. Ильдар в эту ночь дежурил, поэтому не придет, отчего Андрей слегка выдохнул — сегодня без допросов и лекций. Когда в дверь звонят, он напрягается — Ильдар не должен был прийти. Кто? В глазке маячит знакомое синее пятно, и у Андрей падает сердце (что-то в последние дни оно шалит), и он быстро открывает дверь. Узнал? — Здарова, Андрюх, — Марат почему-то суетится на пороге, совсем другой. Но не убитый. — Можно к тебе? — Конечно, — Андрей отмирает, пропуская друга в квартиру. — Только мама спит уже. — Светлана Михайловна дома? — удивляется Марат, и Андрей по его интонации понимает — он не знает. Вова не сказал? — Со вчера, — говорит Андрей, снимая с Марата шапку, — Ильдар помог сюда забрать. В больнице совсем не лечат. — Понял, это хорошо, — Марат снижает тон, а потом достает из кармана горсть конфет. — Это Юльке. И тебе. И Светлане Михалне тоже, получается, — и хмыкает. Андрей, забыв обо всем на свете, вдруг улыбается. В голове яркими вспышками воспоминания о таких вот вечерах, когда Марат ночевал у Андрея — было весело, уютно, они всегда играли в настолки, мама Марату очень благоволила, Юлька тоже любила его за подарки вечные. Ему на секунду — почти сумасшедшую — хочется прижаться к Марату. Как тогда, вечером в подсобке. Вновь ощутить чужое тепло — Андрею редко хотелось кого-то обнять. Марата вот хотелось. Марат закидывает ему на плечо руку, почти прижимает к себе, и Андрей как идиот смотрит на чужую улыбку — такую знакомую, и тут взгляд его поднимается на забинтованное ухо — и он мрачнеет. — Ты как? — спрашивает он тихо, не сводя взгляда с уха. — Нормально, — отвечает Марат сипло, а потом Андрей натыкается на его внимательный взгляд. — А ты? Андрей моргает, и его почти пробивает на усмешку. Марат идиот? У него еще есть время переживать за Андрея? Он покачивает головой. — Тоже. Ты чего так поздно? — Меня Вова напоил, — говорит Марат тревожно и хмурит брови. У Андрея тяжелеет в груди. — Повез на кладбище, про друзей с Афгана говорил. А потом…не помню. Дома уже пришел в себя, мама плачет, ну, я и сиганул. Они так и стоят в полумраке коридора, прижавшись друг к другу, глаза в глаза, и у Андрея сердце опять как бешеное заводится. Просто так. — То есть…ты не знаешь? — вырывается у Андрея раньше времени. Об Айгуль Марат не знает. — Чего не знаю? — спрашивает Марат, все также не отпуская Андрея. И тот проглатывает язык. — Ну…там…что там с Вовой, — переводит тему он, пытаясь не спрятать взгляд. У Марата складнее всегда выходило врать, Андрей все равно временами стопорился. Но сейчас, нет, он не хотел разрушать этот момент — ему эгоистично хотелось владеть вниманием Марата хотя бы сегодняшним вечером. Чтобы хотя бы сейчас он не про Айгуль думал. Пришел же к нему. Какой же он дебил. — Да какой там, он партизанит, — говорит Марат шепотом, словно их может кто-то услышать, кроме Юльки, которая уже улеглась рядом с мамой. Андрея обдает запахом табака — опять курил. Но он не против, у него внутри буря улеглась — Марат рядом и смотрит на него. Как раньше. Ему вдруг становится стыдно от своих мыслей. Он так думает о Марате, как-то…странно. Не как о друзьях думают. И Андрей слегка отстраняется, хотя это действие отдается в нем чем-то трескающимся и болезненным, как корочку с ранки сорвать. — Что он делать будет? Ильдар говорит, что домбытовского старшего Вова завалил — Желтого, — поясняет Андрей, не глядя на Марата, а куда-то вперед. — Поэтому и ищут. Но… — он поднимает взгляд все-таки, и останавливается. — Что? Марат смотрит на него немного обиженно. — Ты меня опять избегать собираешься? — Чего? — Андрей ошарашенно хлопает глазами. — Я ж не кусаюсь, Андрей, — говорит Марат, а потом опять сгребает в охапку его, утыкаясь носом в плечо. У Андрея в горле все пересыхает, и ладони начинают потеть — он это чувствует. Что происходит-то? — Ты…чего? — спрашивает он, тихо-тихо, будто спугнуть боится. Хотя, вон, Марата попробуй спугни. — Без тебя скучно так, — говорит Марат хрипло, а потом замолкает. — Я прям скучал. Андрей пропадает — у него в горле застревает какой-то беспомощный вдох. И кладет ладони на чужую спину, просто чтобы куда-то их деть. — Да я же…мама…там, и Юлька, и… — начинает он нелепо оправдываться. Марат отстраняется от него, шмыгает носом, взгляд вдруг свой упрямый отводит. — Понимаю. Ты был прав так-то. Я морозился, — зачем-то вспоминает Марат ту их перепалку. — Обещаю так больше не делать. Хоть с Айгуль буду и дальше ходить, про тебя больше не забуду, Андрюх. Так что, если помощь моя какая нужна будет, ты только скажи. Я ж без тебя вообще… как дебил, — добавляет он с привычной усмешкой, но Андрей ее не замечает. Внутри него взвывает раненым волком боль за Марата — с Айгуль тот ходить больше не сможет. Одеревеневшими пальцами он вновь прижимает к себе Марата, поглаживая ладонью коротко выстриженный затылок. «Прости, пожалуйста, Марат». *** Андрей надеялся, что блеф Турбо про отшив был просто блефом — ему вообще не хотелось идти сегодня на сборы, как чуял. Но заявилась инспекция — вот дерьмо! — схватила Юльку, Андрею пришлось выскакивать из квартиры в чем был, и первой мыслью возникло «к пацанам!». Они вчера так быстро Юльку нашли, спасли, вытянули — опять. Так и произошло. С Лампы стянули куртку, с Рыбы шапку, и у Андрея на языке распластывалось столько благодарностей пацанам, что он уже забыл про все неприятности, о которых думал с утра. Они столько для него сделали — ну не могут они своих бросить, а значит — не бросят. — Пацаны! Голос Марата приводит его в чувства, Андрею хватает одного взгляда на него — тот уже знал. У Андрея сжимается сердце, и он кидает взгляд на Турбо. Тот ранее сказал, что Вова оставил улицу на них, что Зима пока главный, что уезжает, и это было тревожным звонком. Дело было плохо, раз их старший оставил их. Универсам оставался без старшего, а значит, беззащитным. Когда Турбо начинает оскорблять память уже погибшей Айгуль, у Андрея опять появляется чувство горечи — зачем так? Неправда ведь всё это. Ее привез Вова в тот же вечер, ее сломали, она не была…вафлёршей. Марат оглядывает толпу, и Андрей на секунду пересекается с ним взглядами — в глазах Марата он видит тоску. И Андрею приходится усилием себя заставить дышать. Пацаны, хорош… — Турбо, завязывай, — Андрей с надеждой смотрит на Зиму. Тот же должен разрулить, раз главный пока. — Адидас вернется, поставим вопрос. Но следующие слова Турбо и сдающийся Зима под его натиском разом разрушают все наивные ожидания Андрея. — Я сам без крови не уйду, — голос Марата звучит твердо. Он сам словно всё для себя решил. — Отшивайте. Нет! Андрей крепко стискивает кулаки, и потом закрывает глаза, приказывает себе замолчать и стоять. Турбо прав по понятиям, Турбо прав по понятиям, Турбо прав… Когда он слышит первый удар, в нем бешено заходится всё — кровь гулко шумит в ушах, и Андрей глаза все же открывает. Марат сгибается, и следующий удар ногой Андрей видит уже затуманено. Нет, хватит! — Отойди от него! — он сам себя не чувствует, когда пробирается через толпу вперед, кидается на Турбо сзади, пытаясь оттянуть его от Марата. Да не должно быть так! — Не лезь! Держите его! — Зима толкает Андрея назад, и ещё несколько пацанов — своих же — удерживают его на месте, пока он пытается высвободиться и хоть как-то помешать происходящей на его глазах несправедливости. Андрею кажется, что он переживает какой-то кошмар наяву. Примерно такое же чувство он испытывал, когда маму увозили в больницу — он чувствовал, насколько он жалок и бессилен. Тогда он смотрел, как его мать, самого дорогого ему человека, забирают в больницу с неясным диагнозом, а сейчас смотрел, как его друга, такого же дорогого человека, избивают свои же — те, кого только что Андрей мысленно назвал семьей. Нет, семья так не делает.       — Слышь, Пальто, сюда иди, — в спортзале перегорает еще одна лампочка, и тусклый свет режет глаза. Андрей смотрит на Турбо сверху вниз — тот сидит на скамейке, шарясь в карманах своей кожанки. Горечь не проходит, у него чуть дрожат пальцы — не от страха, от какого-то неясного замутненного чувства злобы. На старшего. Ему хочется предъявить — только что? — Ты, смотрю, горишь желанием общаться с помазком? — Валера приподнимает брови и улыбается — почти дружелюбно. — Самый дерзкий? Андрей поджимает губы, челюсть опять сводит от боли. — Марат не знал, что произошло с ней, — говорит Андрей, глядя прямо в глаза Валеры. Да никто не знал, кроме Вовы. Да только Вова ни слова про нее не сказал. Откуда только Турбо таких подробностей нахватался? — Слыхал, Зима? — со смешком выплевывает Турбо, глядя на Андрея. — Не знал тот. Маратик уже давно ахуел, потому что при брате смелый был. Решил, что он равнее других, — добавляет он тише, но с ощутимой злостью. — Адидас его и его шлюху покрывал, но только улица такого не прощает. Андрей отводит взгляд в сторону, глядя на других пацанов в качалке. Опускает взгляд вниз, смотрит на куртку, снятую с Лампы, оттого коротковатую ему в рукавах. — Марат правда не знал, — он знает, что ему бы по-хорошему рот закрыть, иначе сейчас в рожу прилетит, но не мог. Ему смертельно хотелось отстоять Марата. Он не видел универсам без Марата, как и без Вовы. Но Вова ушел временно, так сказали старшие, а Марат — навсегда. — Никто же не знал. Никого же там не было. А кто знал… — Ты чё, думаешь, я за базар не отвечаю? — с нажимом переспросил Турбо, угрожающе наклонив голову. — Я спросил у домбытовских, Пальто, — с акцентом сделав ударение на его погоняло, добавил он. — Ты не забывай, что будет с теми, кто с помазками общается, — и он резко встает, от чего Андрей чуть вздрагивает. Зима подходит ближе, и выглядит раздраженным из-за всей этой ситуации. — Ты так-то сегодня близок был к тому, чтобы следом за этим помазком быть отшитым, — заверяет его Турбо, а потом пробивает фанеру. Андрей сгибается, резко вдыхая воздух носом. Зима кладет руку на плечо Турбо. — Турбо, хорош! — Держись улицы, Андрейка, — едко кидает напоследок Турбо, проходя мимо него. Они с Зимой вдвоем выходят из качалки, и Андрей садится на скамейку, где ранее сидел Валера. Крепко зажмуривается, а потом идет на выход. Подъем на этаж Марата происходит за считанные секунды. Андрей остервенело жмет на кнопку звонка, словно пытается вдавить ее. — Не ссышь со мной общаться? Андрей отрицательно машет головой. Мама ему всегда говорила, что он упрямый — хоть кол на голове чеши, поэтому похер ему на то, что Турбо говорил — он от Марата не отвернется. — Бред это всё какой-то. Вова разберется, сто процентов, — он смотрит в чужие глаза, почти не узнавая их. Карие глаза с привычной смешинкой исчезли, — Андрей оживал, когда эти самые глаза смотрели на него с одобрением, — теперь густая черная смоль под длинными ресницами смотрела безжизненно. Ссадин на лице было, к счастью, не так много, — ОКОДовцы нарисовались уж очень быстро. Когда Марат садится на лестницу, Андрей мнется. Что ему сказать? Что всё хорошо? Может, Андрей сможет уговорить пацанов передумать. Может, сказать Марату, чтобы он всё отрицал — мол, не знал, что с Айгуль случилось. Тогда прокатит, Андрей как-то наивно был в этом уверен. — А Вова дома? — вопрос тупой, с чего бы ему быть дома — он же уехал. Но Андрею катастрофически хотелось заполнить пустоту между ними — впервые молчание между ними было неловким, тягостным. — Так ты к нему или ко мне? — Марат поднимает на него взгляд быстро, отрешенно. Андрей давит в себе грустный смешок. — К тебе. Всегда к нему. Он всегда к Марату. Или из-за Марата. И это вдруг становится таким ясным, что Андрею хочется заорать сейчас прямо в голос — он без Марата жизнь свою не видит. Без него себя не видит — да что же делать с этим-то? Ему вдруг становится страшно — по-настоящему. Не может быть дружба такой — всепоглощающей. Не может же… «Если ты пришился из-за Вовы, я пришился из-за тебя. Ушел бы Вова — ты бы ушел. Ушел ты — ушел бы я?» — Все равно за Айгуль отомщу, — голос Марат такой же, как был днем, когда он сказал «отшивайте». Сломанный и все равно твердый — он был уверен в своих словах и решении. У Андрея сердце по краям разошлось, он опустил глаза, словно побоялся, что сейчас Марат посмотрит на него, а у Андрея во взгляде будет все написано — какие чувства постыдные и неправильные он испытывает к своему другу. У того боль за Айгуль — съеденные горечью и злобой человеческой чувства, а у Андрея почему-то такие же к Марату, только неправильные они-то. И даже упоминание Айгуль сейчас его не отрезвляет — не пристыжает, а лишь раззадоривает. Между ними опять Айгуль — пусть даже мертвая, но все равно она. И Андрею — очень стыдно, да, очень стыдно — хочется, чтобы она в жизни Марата никогда не появлялась. Лучше бы Андрей тогда не находил ее номер. Тогда бы Марат о ней не думал. Да и она жива была бы. Марат смотрит на него прямо — и Андрей ловит его взгляд ответным. — Тебе лучше сюда больше не приходить, — Марат встает, и Андрей следует за ним по пятам. По-идиотски преданно, но он по-другому не может. Так всегда было — Марат вел Андрея за собой, а тот шел слепо, доверяясь полностью решениям Марата. Тоже по-идиотски это было. — Почему? — запоздало спрашивает он, и Марат разворачивается. Ответом ему служит напоминание о боли в грудной клетке, но он от нее отрекается. — Ты дебил? — вдруг спрашивает по-доброму Марат, чуть улыбаясь, краешком губ, но Андрею хватает и этого. — Я все равно буду с тобой общаться, — заверяет он твердо, не отводя взгляда. Дает понять, что уверен в своих словах так же, как Марат уверен, что отомстит за Айгуль. «Ты же со мной общался. Когда я чушпаном был. Руку мне подавал, после сборов ко мне приходил, на концерты мои ходил. Мы были друзьями до Универсама, и будем ими, даже если универсамовских не будет». Андрею это всё вслух сказать хочется, но он язык проглатывает, потому что Марат сломленный — вновь, и от этого Андрею хочется взвыть опять, Марата приласкать хочется — обнять, обязательно сказать, что все будет хорошо — Андрей так делал с Юлькой, убеждая, что мама придет здоровая и счастливая. — Андрюх, о себе-то подумай. Ты у Юльки один остался, считай, — голос Марата глух, и он поднимает взгляд на Андрея. — Создашь проблемы, и она одна останется — без тебя. И протягивает руку. Взглядом темным, изучающим, вызов бросает — пожмешь руку чушпану, а, Андрюш? Андрей вызов принимает — ответно пожимает руку, и бессознательно большим пальцем поглаживает чужую ладонь. Возможно, их рукопожатие немного затягивается, и Марат первым расцепляет руки, кивая сам себе — словно увидел что-то во взгляде Андрея. Что-то такое. — Ты это…на сборы завтра не приходи, — вдруг говорит он. Андрей вздрагивает. Так резко. — Почему? — Не приходи, — повторяет Марат, закрывая за собой дверь. У Андрея чувство, будто они видятся в последний раз.