Ты, по-моему, перепутал

      Всё шло насмарку. Стоило Лан Цяньцю вспомнить Ци Жуна, как он резко превращался в самого неуклюжего человека в мире: то во что-нибудь врежется, то на его бедную голову что-либо упадёт, то сам он полетит с лестницы. Самый сюр в том, что вспоминал он его довольно-таки часто…       К середине дня, весь в синяках, как после побоев, парень уже хотел биться об стол лицом. Щёки неконтролируемо загорались от любой всплывшей в памяти колкой фразы или клыкастой улыбки. А эти зелёные глаза — два идеальных малахита. Из всего образа Цяньцю крепче всего вцепился в них, и ни тело, ни черты лица его не интересовали столь сильно, не въедались в сознание.       Ци Жун пилил ему мозг, при этом находясь за десятки километров от него. Небожитель сам себе поражался, уже решив, что пора бы сбегать к специалисту с такими наклонностями в сторону истерички-неадеквата. А когда к нему зашло его «доверенное лицо» и заявило, что на камерах одного магазина было замечено Зелёное Бедствие с ребёнком, хозяин Юнъани чуть не грохнулся со стула, ударившись локтем и коленом — чёрт возьми, эта жаба прокляла его сама или к ведьме сходила?!       И он, повинуясь зову сердца, выпрыгнул из своего офиса, помчавшись в тот магазин. Ну и, конечно же, даже не подумал вызвать полицию, оправдывая себя тем, что Лазурный Фонарь уже всё равно ушёл оттуда, а обыскивать все улицы поблизости — бессмыслица. А может, это он — одна сплошная, поехавшая кукухой бессмыслица.       Сам лично ворвался в кабинку сторожа с камерами, нетерпеливо попросив включить запись с тем зеленоглазым колдуном, одурманившим его мозг не хуже противного алкоголя — да что уж там, даже спиртному далеко до этого эффекта, Фонаря можно сравнить лишь с психотропным веществом, от которого невозможно отвлечься.       Ещё немного, и его смело можно будет назвать сталкером. Ой как Цяньцю смущало собственное поведение, однако он всё равно уставился на сероватый экран.

***Часом ранее***

      Ци Жун зевнул и чуть не грохнулся в песочницу из-за того, что не смотрел под ноги. — Грёбаное дерьмо! — Папа, — слегка недовольный детский голос заставил ненадолго умолкнуть, ибо культурно обосрать весь мир оказалось слишком сложной задачей. — Ну что ты постоянно ≪папа≫ да ≪папа≫? Нет, чтоб поволноваться, не больно ли, не-а, мы сразу ≪папа≫. Поматериться спокойно не дают! — парень стал выгребать весь свой словесный запас.       Дело в том, что дети для него — что-то непонятное. И единственное, на что хватило его познаний в воспитании, это привести дитё на забытую всеми площадку с хиленькой горкой, кучей скрипучих качелей и турников, ну и, конечно же, «приветливой» песочницей. — Тебе больно? — Гуцзы посмотрел на родителя большими глазёнками, и взрослый опять подавился тем, что хотел ещё сказать. — Нет! Ты думаешь, что мне может сделать больно грёбаная песочница?! Кусок истоптанного песка? — Ци Жун снова заворчал, пока сын неотрывно следил за его жестикуляцией. — Но ты же сам сказал спросить, — наивно пояснил мальчик, ухватившись за край чужой голубой кофты.       Фонарь бы никогда в жизни не надел голубую вещь, но его глупый сын захотел парные кофты — Гуцзы наконец решили купить новую одежду, — а других цветов на его размер не было. Теперь они оба в шмотках с принтом смерти, только на обоих это смотрелось отнюдь не угрожающе. Некоторые прохожие осуждающе косились на них, думая, что непутёвый старший брат передаёт младшему плохие привычки. В отместку за это Гуцзы полдня слушал ругань отца.        — Не важно! Это песочница должна сожалеть, что встала на моём пути!       Гуцзы хотел уже сказать, что она не могла встать на пути, ведь была построена на этом самом месте, но его гений-родитель вдруг пнул несчастное деревянное ограждение песка, тут же ухватившись за ногу и взвыв. — Ай-яй-яй! — визжал Фонарь, шатаясь на одной ноге и придерживая другую.        Умудрился же он треснуть по самому мизинцу, так ещё и со всей дури. Да от поцелуя с асфальтом, устроенным псом Хуа Ченом, не было так больно! Лазурный практически захныкал от бессилия, в то время как запаниковавший сын усаживал его на грязное подобие скамейки. — Папочка, тебе больно? — на детских глазах уже тоже начинали появляться слезинки, а он всё крутился вокруг взрослого, не зная, куда деться. — Нет! — протестующе воскликнул один из сильнейших нелегалов, после чего зашипел, обнимая свои колени и всё ещё качаясь на скамье, как неваляшка. Вроде терпимо, но одновременно невыносимо. — Папочка, всё будет хорошо, — Гуцзы обнял того за ноги своими ручонками в утешительном жесте и уверенно заявил: — Не волнуйся! Я отомщу за тебя.       Ци Жун с туповатым лицом уставился на сына, который подошёл к песочнице, зло пнул её, а потом горделиво улыбнулся ему, показывая большой палец. Лазурный в ту же секунду сорвался на хохот, разнёсшийся по всей улице, в порыве которого свалился на землю, но всё равно продолжил громко смеяться и хлопать ладонями. — Ойх, — наконец переведя дух, парень со слегка покрасневшими щеками приподнялся на локтях, — ты лучший.       После этих слов, пусть и сказанных на эмоциях, Гуцзы засиял ярче солнца, прижимая руки к сердцу. Он ещё никогда не был так счастлив! А также радовался, что папе больше не больно. Значит, как и пообещал, отомстил. — Ну-с, ладно, играй, — Лазурный ласково взмахнул рукой к небу, но столкнулся с непонятливым взглядом: — Что опять не так? Почему не играешь? Руки-ноги онемели? — А как играть одному? — переминаясь, неловко прошептал мальчик.       Этот вопрос поставил бандита в тупик. Он-то думал, что просто приведёт, а пацан как-нибудь сам справится. Получается, всё не так просто. — Ну что за глупый сын! Я в детстве тоже один игрался и никогда не жаловался, — фыркнул взрослый. И всё же при виде опечаленных глазёнок что-то внутри пошатнулось. — Так уж и быть, радуйся! Твой великий папаша научит тебя веселиться! Да так, как ни один псом вылюбленный небожитель не сможет!       И вот Фонарь величественно приложил ладонь к груди и в этот же момент осознал, что сам без понятия, чё делать. Так и застыл в модельной позе, пытаясь придумать что-то на ходу. По неприкрытой шее скатилась капелька пота. Вот всегда он сначала говорит, а потом только мозги врубает, балбес. — Качелька! Иди на качели, быстро, — парень указал на названный предмет, и сын послушно уселся на скрипучее строение, тихо спрашивая, что дальше. — Качайся.       Сама очевидность. Но мальчонка оттолкнулся от земляного покрова и стал двигаться вперёд-назад, вперёд-назад. Даже Ци Жуну стало скучно наблюдать за этим, поэтому он резко остановил сынишку, за что тот чуть не сбил его — не специально, естественно. Парень залез к мальчику, встав позади и, крепко схватившись за железные поручни, стал раскачиваться до стукалки. После первого же стука Гуцзы ухватился за ногу старшего, прося остановиться. — Да ты не ссы! Щас самое интересное же! Прыгай! — Не хочу, — капризно отказывался младший. — Да ты самый кайф теряешь, ну что за ребёнок! Обалдеть, блин, недоумок ты малолетний, — стараясь заменить грубости, Лазурный и впрямь почувствовал себя ребёнком, когда за сквернословие давали по губам. — Да попробуй один раз! — Не хочу! Не буду! — А! Опять не слушаешься! Всё! Здесь оставлю одного, — Ци Жун вдруг отцепил от себя сына и спрыгнул вниз первый. — Папа! Папочка! — Гуцзы в тот же момент взвыл, рыдая ещё громче, чем недавно смеялся его отец. — Нет! Не уходи! — Ох ты ж блин каравайский, — Фонарь сжался в плечах, прикрывая уши: захотелось провалиться под землю от странного чувства сожаления. — Ну не ори так, ёперный театр! — Папа! — мелкий заревел ещё громче, теперь вообще его не слушая.       И только когда сдавшийся и взвинченный Ци Жун протянул руки в его сторону, намекая, что поймает, мальчишка умолк, лишь всхлипывая. Родительские ладони становились то ближе, то дальше из-за амплитуды качелей. А хотелось бы, чтобы не просто близко, а совсем рядом. Гуцзы уселся на край сидушки, почти загипнотизированно подгадывая момент. Спрыгнул, правда оказавшись пойманным.       Отец начал нервозно отчитывать его шёпотом, бубня себе под нос, сильно хмурясь, а свалившееся к нему дитя со всей силой сжало его одежду и уткнулось в плечо, на котором лежали приятно пахнувшие лаймовыми леденцами тёмные пряди. Когда Гуцзы станет большим, то обязательно отрастит такие же прекрасные волосы. — Ну и чё? Неужели так страшно? — фыркнул Лазурный. — Не-а! Совсем не страшно! Мне понравилось, — мальчик широко заулыбался, кладя ладошки на родное лицо.       И не соврал: будучи всегда трусливым, он вдруг ощутил приятный прилив адреналина. Его дорогой отец постепенно делает его смелым. — Ну вот! Ещё ныл что-то мне, не верил! Ты не можешь быть моим сыном, если боишься качелек, чёрт возьми! Ещё хоть один раз такое произойдёт, и!.. И!.. — Ци Жун старательно выискивал в голове подходящее наказание, — и в детдом отдам! Вот так-то! — Не-ет, не отдавай меня, я больше не буду ничего бояться! — Гуцзы стал теребить щёки родителя, на что тот сильнее свёл тонкие от природы брови. — А ну перестань, несносный ребёнок! Куда лапы свои потянул, думаешь, раз мой ребёнок, значит, всё дозволено? — Папа, я так люблю тебя. Ты самый лучший! — вдруг радостно и звонко воскликнул мальчишка.       От подобных слов ошарашенное лицо бандита стало заливаться ярко-ярко красным. Сердце панически забилось от восторга, а губы поджались в одну линию. Фонарь засиял глазами, как ребёнок, срываясь на смущённый, удушливый смех — просто не знал, как нужно реагировать. Опустился на корточки, теперь по собственному желанию приобнимая маленькое тельце глупого сынишки. Он уже давно потерял момент, когда малыш научился вызывать у него настолько искренние эмоции. Это даже пугало. — Вот именно! Аха-ха! Я самый лучший! Их-их! Хих! — Ци Жун почти задыхался от собственного хихиканья, которое впервые не звучало зловеще. — Я лучший! И меня любят! Ихи-хи-хи! Ха-ха!       Мальчишка поглаживал расчувствовавшегося родственника по голове, легонько прижимая к себе. — Да сколько можно шуметь?! — в самый неподходящий момент из окна ближайшего дома высунулось искривлённое гримасой лицо. За пару секунд на двух несчастных вылили целое «ведро говна», даже Ци Жун опешил, а потом резко выпрямился, заорал во всё горло: — Пасть закрой, крыса вонючая, в мусорнике живёшь, а ещё возмущаться вздумала?! Я тебе сейчас твой перекрученный от алкоголя желудок песком засыплю! — бандит подхватил с земли камень, метко кидая в полуоткрытое окно.       За время, пока папа ругался, Гуцзы даже успел заскучать. Залез на скользкий турник по не менее скользкой лесенке. Повисел, болтая ножками, и спрыгнул, мысленно гордясь собой, ведь перестал бояться высоты.       И спустя минут пять к нему наконец вернулся горе-скандалист, взял за ручки и закружился с ребёнком хороводом, специально громко распевая похабщину. Жительница дома продолжала что-то кричать. А мальчишке понравился такой настрой, и он, подхватив лад, стал прыгать рядышком с папой. После и сам Ци Жун забыл о недавнем споре, импровизированно танцуя с мелким непоседой под все песенки, что всплывали в памяти.       Так и продолжалось, пока Фонарь не грохнулся в ту же самую песочницу, снова споткнувшись. — Да чтоб ваши яйцеклетки заблудились! Сколько можно, понастроят тут ненужной чертовщины, которой даже никто не пользуется! Отупевшее человечество! Деградация! — Пап, ты в порядке? — малыш потянул ругающегося парня за запястье, помогая подняться. — Гуцзы, мой необдуманный, но верный в совокупности фактов поступок, какой же ты чудик малолетний. Такой господин, как я, разве может быть не в порядке! Что за глупые вопросы?! — парень гордо вскинул подбородок. — Извини, папа, — мальчик мягко улыбнулся, отряхивая маленькими ладошками чужие одежды от песчинок. — А что такое яйцеклетки? — Э-э-э, — Фонарь затеребил пальцы, замычав, — тебе это знать необязательно, надоедливый сын! И пошли скорее от этого места! Оно меня раздражает, всё здесь кривое и мешается, как будто рядом кто-то из этих небожителей-дармоедов. Тьфу-тьфу-тьфу. Да я их на кругу вертел, как и всю планету Земля.       На тот момент он и не догадывался, что площадка располагается позади одного из магазинов Юнъани. А точнее, поленился посмотреть по сторонам. — Папа, я замёрз. — Ну и что ты от меня хочешь? — Я замёрз, — чуть тише повторил Гуцзы. Ему хотелось заботы, чтобы папа сказал, что они сейчас пойдут домой, там будет тепло. — Я и с первого раза услышал, Гуцзы! — зашипел Лазурный, прикрывая лицо ладонью. А на глазах младшего вдруг начали появляться крупицы слёз. — Ну и чего ты ревёшь постоянно? Тебе самому не надоело, дешёвый сын?       На самом деле резкая смена настроения была частым явлением у обоих, из-за чего по несколько раз в день происходили маленькие ссоры, по большей мере из-за отсутствия ласковых слов, которые необходимы детям. Но каким-то образом ни одна обида не продлилась дольше пары часов. — Надоел! Самый плаксивый ребёнок из всех, что я видел, — Ци Жун ядовито фыркнул.       Гуцзы сразу же пустился в тихий плач, который обычно бывал в сожительстве с прошлым «ненастоящим» отцом. Но потом услышал, как расстёгивается замок кофты. Лазурный снял с себя тёплую вещь, накинув на малька. Тот сразу перестал плакать, посмотрев с такой чистой любовью в глазах, что внутри всё четырёхнулось. — Пошли уже, глупый сын, — уже беззлобно прошептал Фонарь, оставшись в тонкой футболке.       Этот наиглупейший заложник давно должен был понять, что не отец он его вовсе, но всё ещё крутился в этом спектакле. Хотя сам бандит не лучше. Мальчишка слишком мелкий, и даже кофта Ци Жуна ему слишком велика. Такой забавный, как цыплёнок.        Холодрыга — ужас. Помереть можно.

***Сейчас***

      Лан Цяньцю пялился на запись камеры уже чёрт знает сколько времени. Что-то максимально странное творилось у него на душе. Он прикрыл лицо ладонью, шепча: — Замёрзнет же, — ещё пару минут подумав, Цяньцю пришёл к выводу, что эгоистично говорить такое, когда пару дней назад выкинул того в ледяную воду. И вздохнул.       Экран светился чёрно-белым, показывая больше десятка мест одновременно. Гуляя взглядом по каждому, небожитель вдруг снова увидел два силуэта: один без тёплой одежды, другой — ребёнка. И сердце отдалось тёплым чувством. Судя по всему, эти двое забегали в магазин игрушек, наверное, там и погрелись. Отчего-то было радостно снова их видеть, и теперь не в перемотке, а в настоящее время.       На другой камере, отображающей соседнюю улицу, показалась полицейская чёрная машина. При виде неё у Цяньцю что-то щёлкнуло. Потом появилась ещё одна, и обе незаметно. Очевидно же, что они собираются кого-то вылавливать, и этот кто-то — Зелёное Бедствие с приёмным сыном. От осознания ситуации у небожителя отчего-то затряслись руки: нужно было что-то делать. Но, собственно говоря, что?       Ци Жун теребил фантик жвачки, пытаясь её достать. Наконец психанув и разорвав обёртку, сунул мятную сладость в рот. Рядом топающий Гуцзы обнимал пушистый брелок кролика, которого слезами выпрашивал минут пять. А по другую сторону очереди самых различных магазинов рыскали копы.       Они шли, ничего не подозревая, а рядом с ними остановилась чья-то машина. Лазурный, даже не удосужившись надеть маску в людном месте, осмотрел дорогой автомобиль с искренним недовольством. Ну и, чего стесняться, сплюнул разжёванную жвачку под чужие колёса. Как вдруг дверь открылась, и крепкая рука ухватила его за запястье, а потом за талию, быстрым рывком затаскивая внутрь. Фонарь только пикнуть успел, а Гуцзы, словивший панику, сам полез за папой.       Так и получилось, что оба оказались сидящими на водителе. Фонарь отполз на соседнее сиденье через ручник, ошарашенно уставившись на лицо подонка-из-Юнъани-как-его-там, только ноги остались на чужих коленях. Гуцзы смотрел то на отца, то на уже знакомого красавца, с которым тот в прошлый раз дрался. — Ты чокнулся? — раздражённо спросил Лан Цяньцю, не отрывая глаз от Зелёного Бедствия. — Ну них... ничего себе заявление! — Ци Жун вовремя заменил мат, так и просящийся наружу, возмущённо вдохнув всей грудью: — Это ты чокнутый придурок, какого лешего ты вообще меня тронул, косуля косолапая?! И сына моего отпусти, урод! — У тебя совсем мозгов нет, чтоб спокойно расхаживать по городу, где твоё лицо висит на каждом углу в объявлениях о розыске? — шикнул небожитель.       Погладив обеспокоенного ребёнка по голове и протянув тому планшет и наушники, Цяньцю попросил мальчика поиграть. Гуцзы неуверенно кивнул, и парень помог тому перебраться на заднее сиденье. Фонарь агрессивно пытался открыть запертую дверь и уже был готов выбивать стёкла, но его грубо схватили за шиворот, резко повернув к себе лицом. — Утихомирь пыл, — небожитель ещё раз проверил, отвлёкся ли ребёнок, а потом снова обратился к вырывающемуся парню: — О чём ты только думаешь? — Пошёл ты! — Ци Жун плюнул оборзевшему богатенькому сынку прямо в лицо, с превеликим удовольствием наблюдая, как тот меняется в лице.       Цяньцю сжал челюсть, пока зубы от злости не заскрипели, и вытерся рукавом, а потом ударился с зелёным «монстром» лбами, услышав негромкое ≪Айч≫ и последовавшие за этим обзывательства. — Ты же понимаешь, что это не твой ребёнок? У него есть биологический отец. Забирать чужое дитя как минимум низко, — шептал парень, держа второго за затылок и не давая отодвинуться от себя. Они так и остались положении бодающихся баранов. — Да мне плевать! — крикнул Ци Жун, но потом тоже перешёл на шёпот: — Это мой сын, мой, и точка, так что катись-ка ты в кукурузные дали к аборигенам-нудистам. Да и что-то я не видел, чтоб тот старпёр волновался о Гуцзы.       Оба как по команде обернулись на уткнувшегося в планшет мальчика позади. Тот не обращал на них никакого внимания. — Включи мозги, ты не можешь удерживать его в заложниках и держать не пойми где, — небожитель снова упрямо уставился в глаза бандита, в ответ на что ему брезгливо фыркнули. — Ещё как могу, кто мне помешает? Ты, что ли? Чё прокопался, златовласка безмамная? — Ещё раз назовёшь меня так, и…— Лан Цяньцю сжал чужое плечо, хмуря брови у переносицы. — И что? — язвительно прощебетал Фонарь, растягивая губы в улыбке. — Ты невыносим. Можешь хоть раз обойтись без плевка кому-то в душу?       Что и следовало ожидать: стоило увидеть его вживую, и захотелось треснуть этим самодовольным лицом по рулю. — Чё ты мне морали читаешь, как папка? Ты мне никто, и слушать я тебя не собираюсь. Сначала с моста кидает, потом о добросовестном общении говорит, ты совсем безмозглый? И я сказал не трогать меня! — Ци Жун церемонно отцепил от себя чужие руки, отряхивая плечо и воротник.       Он даже не пытался скрыть, что специально нарывается. Сверкал сузившимися зрачками, дразнился. Скорее всего, не приученный с детства на обмен словами, ему куда проще встрять в драку — так у него было больше уверенности. Но на этот раз идиот из Юнъани просто вздохнул, продолжив спокойно: — Он ребёнок. Ему нужна школа, первый класс, друзья, а не компания нелегалов. Зачем ты лишаешь его этого? Это же всё свято, неоценимый труд! — Да я из него самого лучшего и умного сделаю! А кучка истеричных училок и долбанутые дети ему не нужны тем более! — Лазурный агрессивно ткнул острым ногтем в ключицу небожителя. — Чему ты его научишь? Посмотри на него, прошу, разве он похож на плохиша? Хочешь, чтобы он помер на первом же ограблении в пятнадцать? Тебя угрызения совести не мучают? — Цяньцю указал на малыша на заднем сидении, а Фонарь как язык проглотил.       Даже забавно было наблюдать, как вечно задиристый бандит начинал мяться, когда дело касалось Гуцзы, не понимая, как выиграть в спокойном споре без криков. Не давая Бедствию опомниться, небожитель так же мягко продолжил: — Почему в прошлый раз не предложил обменять его на вещи Сяньлэ? Разве не говорил, что это важно для тебя? Или твои духовные ценности сменились? — Цяньцю правда терзался этими вопросами. Его учили никогда не изменять своим целям, держаться за принципы.        Зато, как кажется, сам Лазурный об этом даже не задумывался до этого момента, хотя вроде как помешан на этой теме. Вот только за одно упоминание Сяньлэ наследник Юнъани тут же получил по челюсти, даже не успев среагировать. — А тебя это волновать не должно, понял?! Чтоб я с таким пустозвоном торговался? Это мой сын, чёрт тебя возьми, когда до тебя дойдёт, обдолбанный ты ящиком табурет?! Говоришь, что я переобулся?! Да я б из тебя за это всю дурь выбил! — Ци Жун так гордо называл абсолютно левого пацанёнка сыном, что звание заложника уже никак не вязалось.       А ещё Ци Жуна всё сильнее раздражал этот баклан, что нагло запихнул к себе в автомобиль, в салоне которого так тепло. Бесило, что с ним общаются как с каким-то психически больным, — это слишком напоминало брата, и внутри всё скручивалось в колючую пружинку. Ну почему эти кретины просто не могут напрямую заявить, что ненавидят?! Им так обязательно строить из себя целомудренных терпил? Или они это специально делают, чтобы он на их фоне показался полным ублюдком? А может, он и есть полный ублюдок, только всё равно по-глупому обидно.       Тихо сидящий мальчик отвлёкся на крики, вжимаясь в самый угол и не решаясь сказать и слова, но с таким трепетным переживанием смотря на «отца», уже готовясь защищать от избиения, прикрывать собой. Это заставило сердце небожителя содрогнуться. — Я понял, — Цяньцю, несмотря на дрожащие от раздражения кулаки, примирительно перевёл тему. В какой-то мере он был даже рад, что Фонарь оставался тем же яростным защитником Сяньлэ. — Тогда, так уж и быть, давай договоримся, что я, чтобы как-то смягчить судьбу бедного ребёнка, буду снабжать всем, что нужно для Гуцзы. — Снабжать? — уже заинтересованно переспросил Фонарик. В зрачках засиял тепло-молочный свет. — Да, я хочу помочь ему, — очень захотелось обозвать его глухим, но воспитание и уважение к людям без возможности слышать не позволили.       Наследник стерпел. Снова. Вот только терпение его очень стремительно заканчивалось. Он вообще становился заметно злобнее рядом с этим бездушным зеленоглазым террористом. — Обалдеть. Великий я готов получать алименты. Но как ты, пенёк без веточек, себе это представляешь? — Ци Жун приподнял бровь, глядя на небожителя, как на наиглупейшее создание, хотя сам потихоньку ковылял в ловушку, пусть и не совсем вражескую. — Я куплю Гуцзы телефон. — А ты не прихренел? Сначала телефон подаришь, а потом ко мне домой заявишься? Ты меня за дауна держишь, плоскостопная обезьяна?! — Успокойся, — неожиданно осадил его предприниматель. — Ой-ой-ой, младенец в пелёночках разозлился, иди попроси мамочку сменить подгузник. Ах, я совсем забыл, что она же сейчас не может, ха! — Фонарь, явно гордый своим бесчеловечным юмором, громко засмеялся. — Заткнись! — фитиль внутри Цяньцю окончательно сгорел, и он грубо схватил недоумка, сильно тряхнув.       Лазурный расплылся в ещё более широкой ухмылке. Пусть он и был большую часть времени похож на несоображающего ребёнка, но именно в такие моменты походил на сущего дьявола. Не того грациозного повелителя ада, что рисуется на обложках книг, а змеиное воплощение жестокого веселья. — Ихи-хи! Сорвался! Сорвался! Ну что за идиот! — продолжал смеяться Ци Жун, а потом зашипел через слегка приоткрытые губы: — Чего ты ожидал-то? Что я в ответ на твою жалость к твоим ногам паду? А может, мне сразу в монашки податься, а? Аха-ха! Что за тупое выражение лица!       И даже в этих колкостях была правда. На что Цяньцю надеялся? Что малыш Гуцзы сумеет образумить сошедшего с ума человека? И тем более, что он сможет помочь ему встать на «путь истинный»? — Вот овощ недоросший! Ха-а, — придерживая ладонь на животе, где заиграли колики от смеха, Лазурный снова стал дразниться необычайно эмоциональной мимикой лица. — Ты, питекантроп, пошедший вниз по развитию, будешь присылать деньги на еду и одежду и, если я одобрю, найдёшь мелкому репетитора или какую-нибудь другую шавку с педагогическим образованием. Теперь твоя роль яснее, или мне по пальчикам объяснить?       На шее и запястьях небожителя вздулись вены от такой наглости. Даже глаза перестали моргать. Хотелось выбить всю дурь из чужой башки, вот только подсознание подсказывало, что избиение психически неуравновешенного человека — не выход, не поможет. Однако такое оскорбление его чести нестерпимо! — Ты безответственный малолетка, который радуется любой полученной власти. Вот только всё, что о тебе говорят, правда: ты просто жаждешь хоть малейшего внимания, повторяешь за другими. Это простая мелочность. Тебя ненавидят заслуженно, и не надо оправдываться! И брат твой не просто так тебя оставил. А ты всё равно продолжаешь обижаться на мир, что тебя невзлюбил, хотя сам изначально посылал его куда только можно, — Лан Цяньцю поразился собственной «сдержанности», однако говорил искренне, выразительно. — После всего этого твои слова о моей глупости кажутся несусветной нелепицей!       На пару длительных секунд повисла тишина. Гуцзы обеспокоенно выглядывал из-за кресла, проверяя, всё ли хорошо, а неродной отец повёл плечами, принимая скованную позу и пряча дрожащие руки. От этой тирады подсознание переместилось в прошлое, где благородные тётя с дядей отчитывали его за плохое поведение. Но разве он виноват? Ну да, виноват, но… — Да пошёл ты! — на эмоциях закричал Ци Жун, вновь накинулся на небожителя, собираясь врезать, но его руку поймали.       Теперь Цяньцю не только видел, но и отчётливо чувствовал дрожь чужих пальцев. Очевидно, что это не из-за ярости, а из-за чего-то более жалкого, за что сам Фонарь презирал подобную привычку. — Сволочь! Да что ты можешь знать?! Что такой, как ты, может понимать в моей жизни?! — впав в истерику, Лазурный навалился сверху, кусая удерживающую его руку со всей дури. Царапался, старался надавить коленом.       Наследника Юнъани такой порыв бешенства сильно смутил. Его словно хотели убить. Хотя, судя по реакции замершего Гуцзы, срывался его отец так не раз. — Папа! — мальчик уже готов был заплакать.       Цяньцю прижал психующего и не прекращающего кричать парня к спинке кресла. К чужому сожалению, во время срыва злости бандит, наоборот, становился уязвимее, не следя ни за своими, ни за чужими действиями. Зато половину салона испинал и чуть зеркальце сверху не сбил. — Тш-ш, — успокаивающе зашипел небожитель, в ответ получив красноречивый взгляд покрасневших глаз.       Да, краешки белка рядом с ресницами стали заметно краснеть. Ци Жун слишком сильно сжимал зубы — презирал свои эмоции, проявление слабости. Не хотел показывать, как сильно эти слова его задели. Такое глупое поведение, как у персонажей сопливой драмы, но такое реальное. Человеку свойственно обижаться, свойственно плакать из-за обиды, но, естественно, такой горделивый парень, как Зелёное Бедствие, не примет этого. А уж тем более перед врагом. И, как бы смешно это ни звучало, перед другим парнем.       В голове Лан Цяньцю пролетело около сотни мыслей, анализ происходящего, который приходилось производить чересчур быстро. Он решил тактично сделать вид, что не замечает чужой дрожи по всему телу и нервного состояния. — Я куплю телефон Гуцзы, но на твоих глазах заблокирую геолокацию и все другие способы отслеживания. Я бы никогда не стал использовать дитя ради своей выгоды. А если посмею пойти на такой мерзкий поступок, то лично лиши меня головы! Своими руками, — небожитель осторожно взял чужие ладони, наконец добившись того, чтобы Фонарь хоть немного успокоился. — Да я бы и сейчас отсёк её! — Ци Жун оглядел их положение и как-то слишком резко отобрал руки, поспешно и немного неловко отсиживаясь подальше. — Не трожь меня, голубятник, а то кастрирую! Не смей трогать меня, прилежного натурала! Тьфу! — Не трогаю, — слегка удивлённо прошептал предприниматель, а потом вернулся к основной теме, — пойдём прямо сейчас в магазин. И надень, пожалуйста, маску. — Я сам решу, что мне делать! Дверь открой! — стоило Зелёному выскочить наружу, по телу побежали мурашки от холода. Он сразу же забрал зарёванного Гуцзы к себе на руки, что-то бурча тому на ухо.       Цяньцю даже совестно стало, что он испортил семейную прогулку, хотя изначально просто помогал укрыться от полиции. Небожитель стянул с себя плащ, накидывая на плечи одиночки-родителя. — Не нужны мне одежды пидораса! — возмутился Лазурный, что было более чем ожидаемо. — Я делаю это только из-за своего воспитания и чтобы твой сын не волновался, — наследник Юнъани с Гуцзы пересеклись взглядами. — Малыш, ты ведь не против, что я буду помогать?       А Гуцзы молчал. И отвечать не собирался. После всех встреч, где Лан Цяньцю с Ци Жуном либо дрались, либо орали друг на друга, впечатление о предпринимателе сложилось не лучшее. — Я правда хочу помочь, — заметив недоверие ребёнка, наследник опечалился, а нелегал победно ухмыльнулся, поглаживая сына по спине.       В магазин техники они зашли в любом случае. Гуцзы был слишком скромен, но отец настоял выгребать из богатея как можно больше бабла, вовсе не смущаясь присутствия самого «богатея». В конце концов мальчик осмелился попросить чехол с зелёным космонавтом. Продавец неоднократно поглядывал на двух парней с ребёнком с лёгкой ухмылкой, что вызывало у Фонаря нервный тик.       Плащ Цяньцю забирать отказался, почти насильно одев Ци Жуна, застегнул и напридумывал пару сотен отговорок наперёд. Вбив номер в новенький телефон, небожитель попрощался с ребёнком, на горе-родителя просто глянув. Лазурный незаметно для Гуцзы показал средний палец и стал утаскивать сына.       Голова небожителя резко опустела, зато в груди всё перемешалось ещё сильнее. Они только разошлись, а он уже скучает.       Дорога Гуцзы и Ци Жуна же прошла в напряжении. — Папа, он плохой? — спросил мальчик слишком тихо. — Да, — коротко и холодно ответил старший. — Папа, всё хорошо? — Да, — тускло повторил отец.       Ему было противно. И от окружающих, и от себя. Только его дешёвый сын, который уже научился различать ложь, был чистым пятнышком в его жизни. — Папа?.. — Нет, я не в порядке! Это ж надо было так опозориться?! Чуть не разревелся перед этим отребьем Юнъани! Кто вообще придумал слёзы, нахрена делать их такими неконтролируемыми?! Поубивал бы! Чтоб все сдохли, крысы подвальные! А-а-а! — Лазурный взлохматил и так разбросанные во все стороны волосы. — Чтоб меня! — Папочка, не вини себя! — закричал Гуцзы на одном вдохе. — Не неси чепухи! Естественно, это этот придурок во всём виноват! Это он меня довёл! Но я же повёлся! Повёлся на слова идиота! Чтоб его сбили! — Фонарь затоптался на месте, а мальчишка, видевший его плачевное состояние, обхватил его руками. — Для меня ты самый хороший! — Да я же… — бандит потерял мысль, снова задрожав. На некоторое время он спрятал лицо в воротнике плаща, но потом с невозмутимым видом взял младшего за ручку и потащил домой.