Ты, по-моему, перепутал

— Ай-яй! — Ци Жун зашипел, как змеёныш, сжимая и разжимая пальцы в кулаки, хватаясь за воздух. — Папа, потерпи, — Гуцзы тянул руки к лицу родителя, прикладывая замороженную железяку, обёрнутую в тряпку: льда не нашлось, пришлось импровизировать. — Чёртов сын, ты можешь не давить так? — язвил старший, но не отодвигался. Никто из его остолопов даже этого сделать не сможет.       Внутри гаража было слегка прохладно. Мокрая одежда валялась в углу, а сухую Ци Жуну отдали его подданные, сняв с себя. Некоторые вещи были великоваты, зато согревали. — У друзей папы нет мазей? — спросил малыш. — Пф! Иди скажи, чтоб купили, — Ци Жун фыркнул, пренебрежительно взмахнув рукой. Фонари, любящие грабить небожителей, имели довольно обширный бюджет. Вот только, если взглянуть правде в глаза, Лазурный не умел обращаться с деньгами и, даже обокрав весь мир, умудрился бы проходить голодным несколько дней.       Гуцзы неловко подошёл к здоровым мужчинам-байкерам — будучи обколотыми пирсингом и тату, они выглядели недружелюбно, — и, бубня, попросил помощи. Хмурые дяденьки смотрели на него сверху вниз, но стоило ребёнку добавить, что это ради босса, стали обговаривать, где ближайшая аптека, хватая мотошлемы.       Объяснять, почему весь мокрый, босс не стал, откуда взял ребёнка — тем более, хотя подчинённые Фонари с любопытством пялились на «заложника». — Пять минут, — коротко сказали бандиты, усаживаясь на ≪велосипеды для крутых≫ и вскоре исчезая в пыли дороги. — Пап, у тебя так много друзей, — мальчонка, передавший поручения, подбежал к отцу, смотря с неподдельным восхищением. — Они не друзья, глупый, это мои подчинённые, — Жун-Эр шмыгнул пострадавшим носом, недовольно покосившись куда-то в сторону. Хотелось кричать, биться, кататься по полу с воплями, как трёхлетний. Разрыдаться, в конце концов, но это уж совсем для слабаков. Да хоть убить кого-нибудь, лишь бы противное чувство капризной обиды в груди исчезло. Ну и пусть его побили, зато он испортил им жизнь! Вон, аж троих призвал по свою душу, даже Се Лянь воскрес из мёртвых.       Гуцзы прекрасно видел чужое настроение, старался сидеть тихо, почти не шевелясь. Прошлый отец, будучи недовольным, иногда перегибал палку. Может, ребёнок ещё не до конца осознавал всю суть «наказания» и его причины, но в голове уже чёрным по белому было написано: «Не мешайся, не шуми, не ёрзай, не жалуйся, не мусори». — Чего молчишь? — Ци Жун изогнул одну бровь в непонимании. — Не нравится здесь, что ли? — Нравится, — спокойно и искренне ответил младший. Прохладно, да, но всё ещё теплее, чем в кабине фургона. Он не жалуется, он хороший сын. — Хе, — отец вдруг поднялся, походил туда-сюда, притаскивая сундук и ищя ключи где-то между полок, — смотри, чё есть.       Сказочная коробка открылась, притягивая взгляд. Гуцзы разглядывал каждую вещичку, пока папа воодушевлённо рассказывал, что да где. В основном это были украденные драгоценности, что-то связанное с мотоциклами, редкие побрякушки, статуэтки, издания боевиков, эксклюзивные диски фильмов и уцелевшие изобретения и книги из Сяньлэ. В глазах ребёнка это были блестящие игрушки, маленькие и большие, которых у него никогда не было. Даже хранясь в потаённом месте, всё протиралось от пыли. Однако у взрослых сложилось бы впечатление, что сюда тащили всякую белиберду, лишь бы что-то было, создавая иллюзию ценности; чтобы после хвастаться, возвышая себя над теми, у кого этого нет. И всё же папа выглядел счастливым. — Ух ты, — засиял мальчишка, на время потеряв контроль над восхищением, протягивая руки к книжке, хотя читать толком не умел. На обёртке было вроде как знакомое лицо, чем-то даже напоминающее отца, но с более мягкими чертами. — Эй, — крышка сундука резко захлопнулась с громким стуком, чуть не ударив по пальцам Гуцзы. Ци Жун смотрел зло, стараясь удержаться от криков. — Я не разрешал трогать, дешёвый ребёнок. Это моё. Забрать захотел? Руки отгрызу! Моё значит моё. — Прости, — Гуцзы быстренько спрятал руки за спину. — То-то же! Вздумаешь обокрасть отца — и я тебя на все четыре стороны пущу, уяснил? — получив кивок в ответ, Фонарь наконец успокоился, молча убирая свои сокровища.       Неловкая тишина давила. Ци Жун, слишком резко упав настроем, забрался вместе с ногами в кресло, стоявшее в углу, обнял колени и теперь сверлил стену взглядом. Всё снова стало раздражающим, не заслуживающим доверия, хотя ещё несколько секунд назад сердце трепетало от восторга. Гуцзы поёжился, мысленно виня себя: ≪Я разочаровал папу? Он больше меня не любит?≫ Слезинки непроизвольно закапали вниз.       Спасением стали прибывшие через некоторое время байкеры-посыльные. Ребёнок с некой надеждой забрал пакет из аптеки: он всё исправит и поможет! Притащил скрипучую табуретку, усаживаясь рядом с больным. — Я и сам могу, — Лазурный нахмурился, просто отбирая мази и небрежно намазывая на алые-алые царапины, но через секунду громко ойкнул: — Щипет! Убери от меня эту хрень! Фу!       Парень выкинул тюбики на пол, прикрыв саднящую щёку, и взъелся лишь сильнее, отвернувшись к стене. А его сынишка подобрал выброшенное, опять усаживаясь рядом. — Я аккуратно, — совсем тихо, с толикой мольбы прошептал мальчишка. И отец всё-таки медленно повернулся со странным блеском и неверием в глазах. — Аккуратно…       Гуцзы выдавил немного лечебного крема на пальцы и стал медленно, еле касаясь, наносить их на ранки, оставленные от встречи с каменистым асфальтом. Лазурный корчился и сжимался в плечах, одновременно подмечая, что на этот раз не так уж и больно. — Может, тебе медиком пойти? Хотя там всё проплачено с пят до носа и все с недовольными хлебалами из-за конченного графика, — размышлял Фонарь, слегка размахивая запястьями, принимая самые разные позы.       Мальчик смотрел на него большими глазами; казалось, он был готов пойти на любую профессию, главное, чтобы отец интересовался его жизнью. А потом, опомнившись, стал наклеивать пластыри поверх царапин, из-за чего Ци Жун сразу отодвинулся. — Не буду я эту дрянь носить, убери. — Но ведь на ранки может попасть грязь, — Гуцзы упёрто тянул пластыри, пока тот не сдался. А после того, как половина мордашки Зелёного Бедствия была заклеена коричневыми липучками, ребёнок заулыбался, даже хихикая. — Смешно тебе, да? Совсем папку не жалко? — слишком наигранно оскорбился Фонарь, вальяжно откидываясь на спинку кресла и надуваясь. — Фу. — Я очень люблю папу, — на одном выдохе произнёс мальчик, вдруг забираясь к отцу практически на колени и всё ярче хихикая. — Хэй, ты не пушинка вообще-то, — хмыкнул горе-папаша, не особо-то и стараясь того скинуть. — Сын, какой ужас. У тебя вся морда зарёванная. — Ой, — только и ответил изумлённый мальчик. — А ну быстро умойся, бабайка игрушечная. Терпеть не могу нытиков, жалкие создания, — бандит раздражённо протёр щёки и глаза мелкого, а после поднял на руки, слегка подкинув.       Гуцзы непроизвольно обхватил чужую шею. Папа ведь говорил, что он тяжёлый, разве нет? Однако дыхание слегка сбилось: его ещё никто не держал на руках. Снова выйдя на улицу, они подошли к колонке. — Чего смотришь так? Ванну и душ в гаражах захотел? А вот, не судьба. Хочешь привилегий — дуй к этим золотопоносным небожителям, — следующий период времени Ци Жун наблюдал тщетные попытки малька выдавить из колонки хоть одну каплю. Подавив порыв хохота, парень надавил на рычаг. Поток жидкости хлынул с ледяными брызгами.       Мальчонка, морозя ладони, слегка протёр глаза, стирая следы истерики, как вдруг в него брызнули со стороны, заставляя зажмуриться. Воротник лёгкой ветровки и часть волос промокли, а виновник баловства ехидно усмехнулся ему. — Замёрзнуть боишься? Сын, да ты ссыклишко! — пропел, как кукушка, Ци Жун, снова брызнув в мелкого.       Маленький заложник, восприняв это за игру, по-детски захихикал, прикрываясь запястьями. А потом и сам Жун-Эр перестал сдерживаться, пустившись в заливистый смех. — Холодно, пап, — Гуцзы снова вытер лицо, а родитель хмыкнул. С другой стороны, у старшего тоже пальцы окоченели, а после купания в реке был риск заболеть. Решение было принято незамедлительно: — Всё, — главарь зевнул, подозвав ближайшего подопечного, — я домой. — Босс уже уходит? — опечаленно повторяли бандиты, но тот от них лишь отмахивался, тем самым подтверждая отсутствие настроения на ночные проделки в городе. — Босс, мы вернём ваш мотоцикл! — сказал кто-то явно смелый, заставляя главаря всё-таки остановиться. — После этих слов, если не вернёшь мой мотик, можешь не возвращаться, — Ци Жуна раздражала одна мысль, что могли сделать с его прелестью там, на ненавистном мосту. — Обязательно верну, — сглотнул Фонарик.       Гуцзы, неизменно стоящий на месте возле колонки, нервно теребил рукава, стараясь успокоить грохочущее сердце; наблюдал за зелёной кофтой, хозяина которой окружили другие байкеры, закрывая собой. Прошлый отец часто оставлял его ночевать в незнакомых местах, хотя даже в голых комнатках и салоне авто было комфортнее, чем в гостях у папиных знакомых: те так странно и пьяно смотрели на ребёнка, что он спешил сбежать на улицу.       Нет, он вовсе не жаловался. Он был готов ночевать на кресле в гараже. Гуцзы никогда не жаловался, он хороший ребёнок.       И всё-таки, оставленный один, уже не видя нигде ту самую изумрудную одежду, мальчик разбился где-то внутри, что отражалось в опустевших глазах. — А! Эй ты! Ты чего отстал?! — вдруг закричал подбежавший новый, настоящий папа, выглядевший на грани паники. — С ума сошёл? А если меня там эти придурки поджидают с засадой? Вообще от меня не отходи, глупый сын! Черепахой себя позиционируешь?! Или медузой без мозгов?!       Ци Жун схватил малька за руку и повёл за собой, всё продолжая причитать и почти испуганно бубнить. А мальчик медленно задышал: кем бы этот папа его ни считал, он готов быть кем угодно. Он включит всё актёрское мастерство, изображая самого лучшего заложника, лишь бы единственного дорогого человека не тронули. В какой-то степени Гуцзы представил себя героем, отчего мимолётно улыбнулся.       Раньше глава Фонарей не замечал, насколько дорога длинная. Уже начинало темнеть, а граничащая с лесом полоса всё не прекращалась. Раньше, когда он добирался на колёсах, выкупить дом подальше от города в мрачном месте, куда ни одна адекватная душа не сунется, казалось отличной идеей. А теперь вдруг стало понятно, как редко здесь встречаются уличные фонари.       И родитель, и ребёнок шли абсолютно молча, даже не смотрели друг на друга, но руки друг друга не отпускали. Не из-за тепла и намёка на эмпатию, скорее от неприятного предчувствия и гнетущей атмосферы вокруг. ≪Надо было забрать мотик у кого-нибудь из пацанов≫, — слишком поздно сообразил Лазурный.       К счастью, всё закончилось хорошо, и уже через десять минут на морозе заложник осматривал новоприобрётенное место жительства, пока хозяин домишки включал обогреватель.       И нет, ничего замудрённого здесь не было: Ци Жун слишком ленив для особого декора. Да и что говорить, в некоторых местах жил бардак с тонкой прослойкой пыли. — Хм, иди селись вон в той каморке. И убери всё заодно, — взрослый скрылся за дверью, а мальчик заглянул в указанную комнату.       Да, может комната небольшая, но для Гуцзы личное пространство выглядело раем в любом виде. С уборкой он сидел до глубокой ночи. Да, одна особенность этого места всё-таки присутствовала: Лазурный ненавидел пустые и одинокие помещения, запихивая в них всё, что было под рукой. Для других это был хаос, а для него иллюзия полноценности. Но никаким барахлом душу человека не заменить, поэтому, когда Ци Жун заглянул к мальку, собираясь уже было отругать за бездельничество, замер в проходе. Непривычное облегчение растеклось по груди. «Каморка» ожила. А ребёнок же, в свою очередь, самыми незаметными способами помечал своё присутствие в крохотных мелочах и скромно создавал собственную территорию. — Папа! — Гуцзы засиял. Папа не забыл про него, даже решил взглянуть перед сном! Поверить сложно, как ему везёт! — Да-да, — поморщился бандит, переминаясь с ноги на ногу. — Ты как долго без жратвы прожить можешь? Твоя смерть будет некстати. — Я потерплю, — ребёнок улыбнулся, а отец показал ему «класс», снова уходя.       Утром у Ци Жуна раскалывалась башка, несколько пластырей отклеилось, а в глотке застряла тошнота от голодного урчания в животе. Он, покачиваясь, дополз до кухни за стаканом воды и моментально опрокинул его в себя; опустился на корточки, утыкаясь носом в дверцу шкафчика и проклиная всё и вся.       Когда что-то в конце коридора упало, парень сразу подскочил, хватаясь за нож. Нет, ему не было страшно, но ожидать худшего никогда не помешает. И всё-таки даже нож придавал меньше уверенности, чем когда он зашёл в комнату спящего сына.       Просидев один адский час у кровати ребёнка с кухонным оружием в ладони и наглухо закрытой дверью в полной немоте, не шевелясь и не выдавая признаков жизни, Фонарь пришел к выводу, что вешалка снова отвалилась, вот и упала. Наконец расслабился и выдохнул. И именно тем разбудил маленькое существо рядом. Между тем малыш был рад, заметив спросонья, что папа рядом, а не является сладкой иллюзией прошлого дня. — Вставай, разлёгся тут, содержанец! — отец был громким, очень даже, почти всегда раздражённым.       Гуцзы запрягли работой, а именно уборкой, опять. Также заставили помочь снова наклеить пластыри, ибо без этих противных штук ранки ещё сильнее чесались и болезненно шипели. А мальчонка был удивлён, слыша почти каждые пять минут ≪дешёвый сын!≫, почувствовал себя безоговорочно полезным, нужным. Ну и не отпускали никуда, нервозно повторяя не отходить ни на шаг.       Чуть позже папа закричал на весь дом, кого-то очень старательно обзывая, выкинув телефон прямо в сторону сына, из-за чего техника попала в маленькие ручонки. Гуцзы с неподдельным интересом разглядывал фотографию отца в статье про раскрытие личности Лазурного Фонаря. А рядом — свою, только с объявлением пропажи.

≪…украл семилетнего ребёнка…≫

— Эм, — непривычно тихо пикнул Ци Жун, понимая, как облажался, а потом взорвался оправданиями: — Не читай! Это всё брехня! — Папа, почему про тебя говорят такие плохие слова? — младший поднял на него большие глаза, и бандит закашлял, весь сконфузился. — Они просто идиоты! Стая безголовых, которая верит первой увиденной информации в интернете. Никто из них не захочет углубиться в ситуацию, носки они беспарные, — Ци Жун кипел от злости, сжимая и разжимая кулаки, поднимая и опуская плечи.       Ему плевать, какое из его имён будут обсирать; в конце концов, именно он мастер хэйта в комментариях, особенно много написавший и оскорбивший наследника Сяньлэ, своего братца. Но то, что Лан Цяньцю объявил, что докажет невиновность родителей, тем самым забрав бо́льшую популярность и внимание СМИ, бесило. Хорошо ещё, что оборзевший богатей не сказал всем, кто истинный автор знаменитого разоблачения.       Но сейчас главное, чтобы его малёк не истерил и не задавал чересчур много вопросов. К превеликому счастью, Гуцзы просто продолжил подметать пол, не понятно где достав хоть что-то похожее на метлу. Лазурный выдохнул, наивно поражаясь своей гениальности и везучести. Везучести, из-за которой ему необходим гарант неприкосновенности в виде ребёнка, иначе рисково всплыть трупом в загрязнённом людьми океане.              Ближе к полудню они вышли наружу в поисках пропитания, чтобы действительно не помереть столь жалким образом, как голодовка. Ци Жун снова потерял где-то деньги, что понял уже перед входом в магазин, и обречённо вздохнул, уставившись на небо.        Раньше, когда после смерти тёти с дядей и пропажи брата его выпнули абсолютно без ничего на улицу, случаи с плохой памятью или неуклюжестью, оба из которых слишком присущи ему, были равносильны жутким мукам и новой истерике на холодном и грязном полу. А сейчас он ногой открыл дверь, что стукнулась креплением о стену. Зашёл внутрь, игнорируя прячущегося за его ногами мальца. — Эй, отдай мне эту хрень, — раздражённый парень, из-за чего зелёные глаза приобрели оттенок болота, указал коготком на нужную вещицу. — А деньги-то у вас есть? — щупловатый продавец с лёгкой брезгливостью осмотрел парня хулиганской внешности и пацана в старых лохмотьях. — Нет. — Ну вот и проваливайте отсюда, — громко хмыкнул мужчина, уставившись в телефон, от которого недавно оторвался.       Горе-отец зашуршал, ища что-то рукой в одежде. Послышался звон холодного металла, а после — щелчок. И ребёнок, и работник магазина обернулись на чёрный пистолет в элегантной руке бандита. Да, Ци Жун был полон противоречий и гопота, перемешанная с царственной осанкой, ещё далеко не самая приметная и шокирующая. — Я тебе бошку сейчас пробью, херов ты кусок жлобы! — заорал как можно громче Фонарь, да так, что даже Гуцзы испуганно отшатнулся. На лице папы отразилась неконтролируемое безумие, а длинные пальцы заметно задрожали, лишь усугубляя ситуацию. Казалось, вот-вот один из пальцев совершенно случайно нажмёт на курок чуть сильнее, чем нужно, и… — Ладно-ладно, — стараясь сохранять вид спокойствия, продавец выложил несколько видов продуктов, а после шёпотом стал убеждать, — опусти, ну…       Ци Жун быстро взглянул на магазинную еду, сказал сыну забрать её, не опуская пистолет, пока они вовсе не вышли. Тогда он запихнул оружие куда-то в карман джинсов, который не был виден под кофтой. Ребёнок, не моргая, наблюдал, как на родном лице появилась победоносная ухмылка. — Папа, — еле слышно подал голос мелкий, — так нельзя. Это же оружие. — Он игрушечный, — отец закатил глаза глубоко под веки, но после зловеще захихикал, как обычно делают в мультфильмах: — Видел его физиономию, а?       Да, Фонарь не имел харизмы хладнокровного мафиози, но уже давно понял, что психопатов без контроля действий люди боятся чуть ли не больше. Не получив восхищённой реакции сына, он цокнул. Вот его бандюганы уже хлопали бы стоя: они просто обожали сумасшедшую сторону босса, даже если тот в порыве злости мог бесконечно вдалбливать в кого-то камень среднего размера, на грани истерики и дверей психушки, зато с осознанием невозвратности.       Он как бы показывал им своим существом, что даже жалкие травмы и неспособность адаптироваться в социуме — неординарное преимущество. Что даже неудачники могут изменить свою судьбу «гнить в канаве», навязанную общепринятыми нормами. Хотя, если углубиться, он совершенно неосознанно мог затянуть в пучину настоящего криминала — жестокого, грязного и бесцельного.       Ци Жун ни в коем случае не баловал малька, наоборот, постоянно цеплялся, как кровопийца. Но стоило кому-то из болванов в шлеме пнуть его сына, как началась новая драка с кучей зрителей, где Ци Жун, как и всегда, вышел победителем, даже если бандит был выше, крупнее. В уличных стычках и катании чужого лица по грязи ему не было равных. Но рядом со всемирными чемпионами борьбы, как его двоюродный брат, и мастерами убийственных приёмов (которые правда могут убить), как Хуа Чен, этот навык, увы, бесполезен.       Ну а после трибунам, что наслаждались колизейным зрелищем, придётся утаскивать своего братана, а Гуцзы — опять лечить отца. — Папа, ты так скоро без носа останешься. — Ну а чё он на чужое покушается? — зашипел Лазурный, снова морщась и дрожа в плечах от медицинского процесса. — Неужели непонятно, что нельзя трогать моё? Педрила! — Почему ты ругаешься? — заморгал мелкий. Жун-Эр в ответ лишь помял свои губы, сведя брови к переносице. — Ну вот, ты опять хмуришься. — Да потому что пидоров не люблю. Вот всех гандонов так и обзываю! И вообще, моё дело, кого и каким говном поливать! — старший задрожал ещё сильнее.       Мальчик вдруг провёл по лбу родителя, наивно полагая, что так разглядит чужие гневные морщинки. На этот раз Фонарь молча убрал его руку. Гуцзы не противился и не обижался. Единственное, что его правда расстраивало, так это то, что день пробежал слишком быстро. Обычно они тянулись мучительно долго, а когда наконец зародилась радость, как назло летели. Сегодня они задержались у гаражей подольше.       Жун-Эр бурно рассказывал новый план своим «друзьям», как всё ещё думал заложник. Снова упоминалось имя Лан Цяньцю. Собираться домой они начали только к трём часам ночи. — Дрыхнешь? — подошёл к сидящему на камне ребёнку главарь, по совместительству приёмный папаня. — Нет! — радостно ответили ему. — Мой ложный отец всегда работал ночью. Я привык не спать.       На это Ци Жун удивлённо приподнял бровь, ухватывая маленькую ручонку и таща в нужном направлении. Фонарь не был чрезмерно высоким; ему даже приходилось надевать обувь с невидимым каблуком или просто пихать что-то под пятки, лишь бы казаться выше «излюбленного» брата, с которым телесные мерки у них почти точь-в-точь совпадали, что было известно только самому Ци Жуну как бывшему ярому фанату. Но даже так Гуцзы еле доходил ему до бёдер.       Лазурный усадил сына на мотоцикл, который взял как налог у того, с кем подрался, — впрочем, тот особо не был против. Сначала мальчишка хлопал ресницами, но когда отец сел позади, просто уселся поудобнее. — Держись за что-нибудь, а то улетишь и помрёшь ещё, — проворчал Фонарь, а после решил нацепить великоватый шлем на голову малька. Он ему всё равно для красоты, не более.       Ох, как же истерил Ци Жун, когда бандиты, вернувшиеся с экспедиции на мост, притащили искалеченный кусок металлолома, назвав «мотиком босса», его личной прелестью: либо златовласка, либо одноглазый постарались. Лазурный даже от собственного избиения так не горевал, как от поломанного металлического друга. Ну ничего, он найдёт ещё круче, чтобы все охренели, а пока просто не хочет идти пешком.       Встречный ветер приятно бил в лицо. Гуцзы, постоянно поправляющий шлем, смотрел на дорогу, по которой они гнали, а потом любовался, как развеваются волосы его отца и как у того приподнимаются уголки губ. Не от злобы вовсе, а от наслаждения. И детскому сознанию тоже становилось хорошо.