Тёмный соблазн Орин

      Торговый район Нижнего Города, шумный и многолюдный, традиционно засыпал поздно — после полуночи. В это время прохожие исчезали, и с последним гаснущим фонарём на аллеи спадал полог теней. Орин, кутаясь в них, словно в плащ, неслышным шагом выходила на улицы. Она охотилась на жизни, на золото, а главное — на нужные ей сведения. Сегодняшней ночью, с первого на второе июля, она в очередной раз отправилась на охоту.       Она выбралась из окна таверны «Эльфийская Песнь», где занимала комнату под фальшивой личиной. Местечко вполне недурное — у Орин от роду не водилось такой большой и мягкой постели. Вот только она не рассчитывала, что задержится в этой таверне. Семь дней минуло, как они разошлись с Шэдоухарт. На прощание жрица пообещала — «Я свяжусь с тобой, как только всё улажу в Анклаве». Пообещала — и пропала без следа.       Теперь Орин не знала, куда ей податься, что предпринять. Не попала ли жрица в беду? Как отыскать Шэдоухарт и её Анклав? А может, прежде этого надо найти семью? Или вовсе избрать третий путь — прямиком в «Скалу Змея»? Именно третье манило Орин с неудержимой силой. Жадные клинки нашёптывали, что от долгожданной мести её отделяет один лишь взмах лезвий. Один удар — и Горташ захлебнётся в собственной крови…       Нет, уговаривала себя Орин. Шэдоухарт верно сказала — нельзя лезть в логово опасного врага, не подготовившись. Потому она продолжала рыскать по Нижнему Городу в поисках сведений о шарранах, о Горташе, о своей семье.       Вот так, размышляя о разном, Орин шагала по тёмной улице. Её взгляд скользил по названиям магазинов на вывесках. «Обувщик Флимм», «Свитки и перья Магиуса», «Алхимический уголок Боунклок»… Белые глаза, чуть сузившись, задержались на последней вывеске. «Лекарства от любого недуга, снадобья для любой нужды», гласила вязь под названием. Орин скептически усмехнулась. Нет такого лекарства, что исцелит её память и утолит её голод. Однако её внимание привлекло то, что в «Алхимическом Уголке» до сих пор горел свет. Орин, движимая хищным интересом, осторожно заглянула с улицы в окошко магазина.       Она никак не ждала увидеть мерзкое непотребство, которое там творилось. Дварф с высокими залысинами на лбу, голый по пояс, яростно избивал дварфийку. Женщина уже упала, а он всё бил её кулаками и сапогами по животу, по бокам, по бёдрам. Её рубаху покрывали пятна крови. Лицо дварфа, искривлённое в безумном оскале, блестело от бегущего пота. Орин, чутко прислушавшись, уловила его рычание:       — Ты… тупая… мразь! Изменяла мне? Изменяла с ним? А?.. Я видел, как ты на него смотрела!              — Прекрати!.. Бэйлин… Остановись… Умоляю…       От вида крови демон Орин моментально приподнял рогатую голову. Голод проснулся в ней, голод столь зверский, будто она не резала глотки уже неделю. Рот наполнился вязкой слюной, по коже прошли мурашки, ноздри расширились, ловя упоительный запах добычи. Как нестерпимо ей захотелось снова вкусить сладость смерти. Убить… Убить немедля, сейчас же. Орин вскинулась, оглядывая фасад магазина. Окно второго этажа было чуть-чуть приоткрыто — всего лишь на узкую щель. Но как туман проникает в любые щели, так для неё этого оказалось вполне достаточно.       Вопли несчастной женщины, между тем, смолкли. Она, потеряв сознание, замерла на полу. Под её головой растекалась лужицей кровь. Бэйлин, мучитель-муж, тоже замер, дыша тяжело и хрипло. Он в недоумении уставился на собственные руки, на костяшки, покрытые мелкими ссадинами. Затем перевёл вишнёвые от раздутых сосудов глаза на жену.       — А-а… Чтоб тебя! Довела, шлюха!       Бэйлин неровно шагнул к шкафам у прилавка — он был пьян настолько, что едва держался на ногах. На полках стояли ряды всевозможных зелий. Но Бэйлин не хотел ни лечебных отваров, ни ядов из Андердарка. Он вынул из-за прилавка бутыль креплёного красного, наполовину уже пустую, и приложился к ней. Он пил долго и жадно, задрав башку к потолку.       В этот миг его и настиг клинок Орин. «Тысяча Болей» вошла в блестящую от испарины спину по рукоятку, пронзила сердце насквозь и выскочила у Бэйлина из груди. Он растерянно охнул, не понимая, откуда боль. Кровь и вино полились у него изо рта, на шею, на грудь, на пол. Бэйлин упал лицом вниз. Его пальцы, сжимавшие горлышко винной бутылки, не разомкнулись даже в предсмертной агонии. Орин опустилась на колени рядом с телом и пырнула его ещё пару раз. Маленькие струйки крови выплёскивались при каждом ударе, вызывая на её губах завороженную улыбку. Она растягивала удовольствие от убийства.       Впрочем, мёртвый пьянчужка быстро наскучил ей — из-за кислого винного запаха, отравлявшего запах крови. Орин, перемазанная алым от макушки до голых пяток, оставила Бэйлина и огляделась по сторонам. Чем бы здесь поживиться?..       Её отвлёк смутный шорох. Дварфийка, которая, как она думала, уже испустила дух, со стоном приподнялась на локтях. Неловко волочась по полу, она поползла к мёртвому мужу. Орин за ней наблюдала с пытливым прищуром. Горестные рыдания забавляли её почти так же, как вопли страха и хрипы агонии.       Вот только никаких рыданий не последовало. Дварфийка вынула уже пустую бутыль из мёртвой пятёрни мужа. Схватила эту бутыль покрепче, двумя руками, и врезала по башке мертвеца.       — Получай! — выкрикнула она. — Скотина! Я столько тебя терпела! Теперь и ты потерпи!       На третий удар стекло разлетелось вдребезги и изрезало её руки. Дварфийка застыла, судорожно сжимая в кровавых пальцах уже бесполезное горлышко. Горлышко она с досадой швырнула в Бэйлина, прижала руки к лицу и надсадно взвыла.       — Сдох… Сдох, наконец-то!.. У-у-ублюдок…       Орин отчего-то ощутила к этой женщине приязнь. Она уже не хотела её убивать. Её демон был сыт, зато любопытство — голодно.       — Не похожа ты на скорбящую вдовушку.       Дварфийка вскинулась, встретилась с Орин глазами. Бледный облик ночной гостьи ожидаемо испугал её.       — Ты… Кто ты?       — Разве это важно?       — И то правда, — неожиданно дварфийка согласилась. — Важно, что ты прикончила эту свинью. Кем бы ты ни была, хоть дэвом, хоть дьяволом, я тебе благодарна навек.       — Даже так? — слова эти позабавили Орин. — А он, видно, сильно тебя допёк.       — Допёк?.. Десять лет унижений и издевательств. Сколько шрамов на мне оставил… Подонок.       — Так ты ж ему позволяла?       Дварфийка понуро повесила голову.       — Я… сама не пойму, как так вышло. Мы были счастливы… раньше. Разлад начался с мелочей. В моё отсутствие он стал пить — сперва понемногу. Затем в нём проснулась ревность, дикая, сумасшедшая. Чуть мне улыбнётся клиент у прилавка — Бэйлин всосёт бутылку и учинит скандал. Я думала, что это от любви. Он любит меня, но его… заносит. С годами стало заносить всё сильней и сильней… И вот, чем закончилось.       Она неожиданно всхлипнула.       — Бэйлин… Как же так? Как же мы докатились… вот до такого?..       Рыдания, однако, она тотчас уняла и вновь встретилась с Орин глазами — совсем сухими.       — За тело не беспокойся — я от него избавлюсь. Скормлю грибам.       — Грибам?..       — Я алхимик. Магические грибы — мой профиль. В подвале у меня есть небольшая грибная ферма. Мицелий прожорлив — разложит тело в два счёта.       — Ха! А ты забавная, вдовушка. Как тебя звать?       Дварфийка ухватилась за прилавок, и, пошатываясь, поднялась на ноги. Тёмные кудри её волос липли ко лбу, испачканному в крови. Она схватила с полки лечебное зелье, открыла и отпила. Выпив, проговорила:       — Деррит. Деррит Боунклок.       Орин кивнула, запоминая имя. Знакомство с алхимиком в городе лишним не будет. Она не любила использовать яды, предпочитая нести своим жертвам чистую смерть от кинжалов. Но только последний дурак усомнится в полезности снадобий.       А Деррит, между тем, немного пришла в себя и заговорила уверенней:       — Я должна тебе отплатить за гибель этой свиньи. С деньгами у меня туго, зато есть зелья. Высшего качества, редкие, сильные. Выбирай в награду любое, какое хочешь.       — Я уже взяла здесь то, за чем пришла. Больше мне ничего не нужно.       — Уверена? Я не хочу тебя отпускать с пустыми руками.       Орин, призадумавшись, спросила без особых надежд:       — А есть у тебя что-нибудь, что может прояснить потерянную память? Возвратить забытое?       И Деррит, неожиданно для неё, кивнула.       — Отвар из доброгриба. Слышала про такой? Сомневаюсь, что слышала. Он чрезвычайно редкий — недаром его называют царём грибов. Растёт он только в местах, где всегда темно. Вдобавок, вызревший доброгриб, что высохший лист — очень хрупок и тонок. Чуть тронешь — в труху рассыпается. А для отвара годятся лишь крепкие целые шляпки. На удачу, в последней экспедиции в Андердарк мне удалось собрать несколько…       Говоря это, Деррит со звяканьем перебирала бутылки на полках. Наконец, в руке у неё блеснул небольшой флакончик, слабо светящийся голубым. Этот флакончик она протянула Орин. Та, немного поколебавшись, взяла незнакомое снадобье и откупорила. Пахло зелье чем-то горьким, остро-лекарственным, с тонким духом грибов. Прежде, чем пить, Орин снова пристально взглянула в лицо Деррит. Глаза дварфийки, ясные, широко открытые, не таили теней угрозы. Нет, она не пытается отравить. Орин решительно осушила горький отвар до дна.       ***       Год 1490, зима       Замок «Скала Змея»       Снег во Вратах Балдура — явление столь редкое, что даже эльфы-старожилы могли перечесть по пальцам случаи на памяти. Сегодня был один из таких случаев. Вечером позднего декабря на «Скалу Змея» медлительно опадали холодные хлопья. В ледяную непогоду замок, чуть припорошенный белым, не выглядел столь уж мрачным. Синюю тьму озарял яркий свет из окон — изящные витражи разбивали на многоцветие жёлтое пламя свеч. Это горел огнями роскошный бал, который устроил лорд Энвер Горташ.       Вот он, день его триумфа. Отныне он — парламентарий Врат Балдура. Он получил вожделённое кресло в Высоком Доме. Кресло, которое до него занимали только потомственные дворяне. Сегодня эти дворяне и весь цвет общества — его гости. Энвер с вежливой улыбкой пожимал бесчисленные руки в перчатках, терпеливо выслушивал многословные поздравления. Он знал: не менее половины из тех, кто его поздравлял, с удовольствием бы избавились от «нахального выскочки»… если бы только могли. Но теперь он — серьёзный игрок. Он заставил чванливых аристократов считаться с собой. Его боялись и уважали. С ним искали союза, ему открывали прежде закрытые двери. Он овладевал умами и сердцами. Многие женщины в этом огромном зале мечтали о приглашении от хозяина потанцевать.       И он приглашал — всякий раз новую даму, как подобает по этикету. Но на вальс, главный танец вечера, Энвер, конечно, позвал леди Джаннат. Статная красавица в шёлковом изумрудном платье, так подходящем к её золотым волосам, приняла его руку с улыбкой. Неторопливо кружа с Вистерией под певучий хор скрипок, Энвер подумал о следующей своей цели — титуле герцога… Нет, не время сейчас размышлять об этом. Он только что вошёл в Парламент. Сегодня он может себе позволить расслабиться и насладиться вкусом победы. Как ни скучны балы, они тоже его привилегия, знак высокого положения. Усилием воли Энвер себя отвлёк от мыслей о герцогстве и глубоко заглянул в глаза своей дамы, блестящие в пламени свеч голубым хрусталём.       — Ты так прекрасна сегодня, — бархатно прошептал он ей. — Заметила, как на нас все смотрят? Каждый мужчина сейчас завидует мне.       — А дамы завидуют, что я с тобой, — тоже шёпотом ответила Вистерия и как-то странно, желчно усмехнулась. А может, странность Энверу лишь почудилась? С чего бы ей вдруг лить желчь? Он играл «отношения» с ней, как по нотам. По светским салонам уже гулял слух, что не далее, как грядущим летом, они поженятся. Пора бы, пожалуй, поговорить с ней об этом… Да, пора. Сегодня — вполне подходящий момент.       После торжественного ужина Энвер, улучив минуту, отозвал Вистерию в сторону. Из шумного многолюдного зала они ускользнули в спокойствие сумрачной боковой галереи. Сквозняки гуляли по каменному длинному коридору. Его подсвечивали снаружи огни вечернего Ривингтона, мерцающие внизу сквозь витражные окна. Вистерия замерла у окна, разглядывая огни. Энвер приблизился к ней со спины.       — Отвратительная погода, — она зябко передёрнула нагими плечами. — Холодно, как в Лускане.       — Я знаю, что может согреть в такую погоду, — когти Энвера легли на её плечо. Он собирался поцеловать Вистерию… но та вдруг отстранилась и убрала его руку.       — Прежде, чем ты скажешь мне что-то ещё — нет, — тихо, но чётко проговорила она.       — «Нет»? — сдержанно удивился Энвер. — Ты ведь даже ещё не знаешь, о чём пойдёт речь.       — Я знаю, о чём нам нужно поговорить. Я… — Вистерия напряглась всем телом, словно струна, отчего рисунок её ключиц обострился, — …уже давно хочу с тобой порвать. Наша… «связь», если происходящее можно назвать этим словом, должна прекратиться.       После её краткой отповеди в галерее установилась пронзительная тишина. Энвер, ошеломлённый услышанным, так и застыл без движения. Вистерия говорила холодно и серьёзно. Это оказалось для него полнейшей неожиданностью. После долгой паузы Энвер, усилием возвратив привычное выражение лёгкой ухмылки, развёл руками:       — Ну, и какой из идиотских слухов обо мне послужил причиной? Я — некромант? А может, торгую рабами?       — За кого ты меня принимаешь? Я не какая-нибудь дурочка! — Вистерия возмущённо вскинулась. — Я не слухам верю, а только своим глазам и ушам. Хотя, как мне припоминается, однажды в газете писали, что ты продал душу дьяволам. Вот в такое я бы охотно поверила. Потому что… мне кажется, Энвер, у тебя нет души.       — «Нет души»? — повторил он с оттенком недоумения. — Не будешь ли ты так добра объяснить, что имеешь ввиду?       Вистерия шумно выдохнула, отступила от Энвера и отстранённо уставилась на огни Врат Балдура вдалеке.       — Я и сама пыталась разобраться, и не раз. Чего мне столь остро в тебе не хватает? Ты, без сомнения, умнейший из мужчин, что я знаю. Ты хорош собой, обходителен, не имеешь проблем с деньгами… прекрасный любовник. Да, наша связь тебе выгодна, но само по себе это не проблема — выгоды ищем мы все. Вот только… разрази меня Талос — ты пуст, как выеденная раковина. Я… — она запнулась. — Не стоит нам продолжать разговор, потому что я не хочу оскорбить тебя. Толку от этого нет. Давай здесь и закончим.       — Нет, — возразил Энвер твёрдо, — продолжай, Вистерия. Окажи напоследок любезность — я хочу всё услышать, как есть. Я пуст, точно выеденная раковина. Что ещё ты можешь сказать обо мне?       Она, собравшись с духом, снова повернулась к Энверу и взглянула в его глаза прямо.       — Бывает, что мужчины носят броню из притворства, желая себя защищать. Поначалу я приняла тебя за одного из них. Я думала, кто-то ранил тебя, обидел, и поэтому ты скрываешь все чувства за маской. Я хотела узнать, что под маской. Я надеялась, что завоюю твоё доверие, и тогда ты откроешься мне. Но… броня на тебе оставалась всегда, каждый миг, даже когда мы делили постель, — Вистерия улыбнулась горько, почти что с жалостью. — Кто ты по-настоящему, Энвер? Что у тебя на душе? За всё время, пока мы были вместе, я ни разу не видела твоей искренней радости, злости, печали… страсти. Мне уже кажется, что ты вовсе не человек. Ты пустой доспех, лишённый живого сердца, лишённый тепла. Железный автоматон, как твои ужасные Часовые.       — Я не вполне понимаю, о чём…       — Ах, полно — не притворяйся хотя бы сейчас, — Вистерия махнула рукой. — Ты всё понимаешь. Отныне меня в своём замке не жди. И я буду очень признательна, если ты тоже не станешь меня беспокоить. Моему новому мужчине это не понравится.       — Так вот, значит, в чём дело, — Энвер раздражённо усмехнулся. — И зачем тебе было морочить мне голову этими рассуждениями про «душу»? Уж лучше бы сразу сказала, как есть — приглянулся другой. Кто же он, мой счастливый соперник?       — А тебе какая разница? — фыркнула Вистерия. — Он — человек искусства, художник. Не богат, но изумительно талантлив. Он не ходит всё время в кошмарной перчатке с когтями. А главное, он даёт мне то, чего ты никогда дать не сможешь. Он меня любит, Энвер. Ты же меня не любил ни единой секунды. Я это знаю наверняка, потому что любовь невозможно подделать.       — Ну что же, всё ясно. Похоже, нам больше не о чем разговаривать.       — Уверена, ты тосковать по мне не станешь и без труда подберёшь себе новую партию. Мне заранее жаль эту женщину. Быть с тобой — почти то же самое, что быть одной, только хуже. Я пыталась, правда, но так и не смогла найти под твоей маской человека. Прощай, Энвер.       Вистерия порывисто отвернулась, прошуршав всеми юбками, и быстрым шагом удалилась прочь по коридору. Энвер смотрел ей вслед, не шевеля ни единым мускулом и почти не дыша. Хоть бал за дверями продолжился после ужина, а хозяин отсутствовал в нарушение этикета, он не сумел заставить себя возвратиться к гостям. Сейчас ему просто необходимо было побыть одному, в тишине.       Энвер прошёлся по галерее до лифта, резко вдавил кнопку когтями и поднялся в свой офис. Он запер дверь, не зажигая свет, вынул из шкафа бутыль вина, сел на диван с кубком в руке и уставился в чёрные окна. Морозная тьма снаружи сверкала колючками серебра. Глаза Энвера, глядящие в пустоту ночи, были такими же тёмными и холодными.       «Пуст, как выеденная раковина». Нет, Вистерия — это вовсе не так. Просто ты никогда не знала, чем Энвер жил и дышал. Не знала о его безрадостном детстве в лавке сапожника, о годах, проведённых в башне жестокого колдуна. Не вдыхала пламенный ветер Авернуса, не летала на крыльях дьяволов, не внимала голосу мёртвого бога-тирана. Несчастная дурочка не могла и представить, какую цену Энвер отдал за свою свободу. Сколько крови им было пролито на пути от низов к вершинам, скольких он погубил, замучал, поработил. Он заковывал в кандалы вольных, ломал хребты гордым, внушал ужас смелым. Мало осталось зверств, которые Энвер ещё не свершил ради власти. Прямо сейчас, пока высший свет развлекался в роскошном зале, подвал его замка звенел от криков несчастных пленников. Эксперименты хозяина денно и нощно требовали свежего материала… потому что он не собирался останавливаться. Он жаждал ещё больше силы, власти, золота, славы.       Нет, Вистерия. Ты не захочешь знать, каков Энвер Горташ на самом деле. Ты не захочешь увидеть его без маски. Если бы до тебя дошла хоть десятая доля правды — ты бы с ним не легла. Ты предпочла бы выброситься из окна от ужаса и отвращения. «Притворство» — не для того, чтобы оберегать его душевное спокойствие от людей. Притворство скрывает от мира безжалостного тирана, алчного монстра в облике человека.       Энвер, почувствовав неприятную сухость в горле, сделал долгий глоток вина. Было бы любопытно узнать, как именно Вистерия почуяла фальшь. В чём он ошибся, где просчитался? «Любовь невозможно подделать» — полнейшая чушь. Дьяволы научили его, что любовь подделывать очень легко. Это, пожалуй, самая ходовая монета, на которую можно купить человечью душу. Так почему же Энвер не сумел заполучить Вистерию?       Возможно, потому что уже многие недели она внушала ему глубокое отвращение. Он ложился с ней лишь через силу и каждый раз думал об Орин в фальшивом обличии.       Орин. Стоило только произнести про себя это имя, и все до единой мысли взвихрились водоворотом вокруг него. Имя убийцы зияло в центре водоворота вопящей бездной. Эта дыра, эта рваная рана откликнулась болью в каждой частице Энвера. Орин Красная, дочь Баала. Он не видел её уже целую вечность — с осени, после неловкой беседы. С той поры из Храма к Энверу приходил другой посыльный от Нечестивых Ассасинов. Человек по имени Шаллар, носящий бледную костяную маску, коротко объяснил: «Леди Орин пока занята». Ответ, хуже которого было только само её затянувшееся молчание.       Энвер хотел видеть Орин снова. Он хотел видеть её лицо, видеть своё отражение в её лунных глазах. Он хотел прикасаться к ней, гладить её изумительно нежную кожу, трогать тяжёлые волосы. Одно лишь воспоминание о её шёлковых пальцах вздымало волну жаркой дрожи по позвоночнику. Энвер хотел вдыхать её упоительный запах и слушать серебряный голос. Он хотел Орин, хотел, чтобы она была с ним, только с ним, всегда, навсегда.       Он… любил её?       Да нет же, нет. Невозможно. Такие мысли — это просто безумие. Бред горячечного больного. Опасные, вредные мысли.       Энвер поднялся, порывисто прошёлся по офису, распахнул дверь на балкон и вышел наружу. Он замер у перил, втянул полной грудью морозный воздух, чувствуя, как он колет его взмокший лоб. Орин юна и красива. Испытывать к ней влечение, похоть — вполне понятно и допустимо. А вот любовь… Дело само по себе никчёмное, глупое, не сулящее ничего, кроме крупных проблем. А уж тем более, когда речь об Орин Красной, верной убийце Баала. Однако Энвер был достаточно умён, чтобы не делать попыток себе соврать. Он влюбился в Орин безнадёжно, как последний идиот. За минувшие недели он истосковался по ней так, что от отчаяния хотелось выть и кричать в пустоту.       Орин, пожалуйста, покажись. Явись ко мне хоть на минуту, чтобы я знал — ты жива. Нет, нет, постой, не уходи. Побудь со мной подольше, не оставляй меня одного.       Энвер, долго и тяжело дыша, смотрел в ледяную пасть ночи. Орин здесь нет. Он может сколько угодно стоять и ждать — она не появится.       Где же ты, Орин? Когда ты придёшь ко мне?       ***       — Ну, как? Помог тебе доброгриб? Как себя чувствуешь?       Орин медленно качнула головой — так, словно забыла, как шевелить мышцами, и понемногу училась заново.       — Я… не знаю. Не похоже, чтобы твой гриб сработал.       — Что?.. — изумилась Деррит. — Быть такого не может! Разве у зелья срок вышел?.. Погоди — давай другой флакон попробуем.       — Нет… Нет. С меня хватит горечи на сегодня. Пойду я. До встречи, вдовушка. Я ещё как-нибудь загляну.       Орин ускользнула прочь столь стремительно, что Деррит не успела понять, через дверь она вышла или в окно. Она догадалась, что через дверь, только по скрипу петли да тонкому сквозняку.       А Орин на улице зашагала от магазина алхимиков прочь — сначала медленно, неуверенно, а затем всё быстрей и быстрей. Теперь она знала, куда ей нужно идти и что делать.