Purrfect Fam

полгода спустя.

      — Да, мам, всё хорошо, — Чан толкает ногой раскиданные по гостиной тапки, прижимая телефон к уху. — Минхо на работе ещё. Да, ты знаешь, мы подумываем переехать. Нет, ну не настолько далеко, у Хёнджина ведь школа…       Мама на том конце провода пускается в убедительные доводы, почему маленькая, простая школа в Тэгу ничем не хуже сеульского, подстроенного под гибридов образования. Чан, вздохнув, терпеливо слушает, не споря — мама скучает по сыновьям и уже давно затеяла кампанию, пестрящую способами переманить их обратно в родные края.       Новости об усыновлении гибрида изрядно её шокировали, правда, как оказалось позднее, в приятном ключе. Посетовав на тему «своих родить не можете, ну хоть подобрали на улице» (как будто Чан или Минхо обладали способностью рожать), она с энтузиазмом взялась за знакомство с внуком и активное участие в его жизни. Было, конечно, радостно наблюдать, как Хёнджин находит с ней общий язык, и стало очень хорошим подспорьем оставлять его с бабушкой, когда на обоих наваливалась работа или хотелось изредка передохнуть, откликаясь на приглашения друзей. Она души в нём не чаяла, особенно пока он ещё был котёнком, но, казалось, всегда видела в нём исключительно человека, браня за животные шалости вроде перегрызания зарядок, когда у него резались зубы, или рычания и шипения, когда он так сильно разыгрывался с ней, что начинал буянить.       Одним словом, иногда Чан сомневался, любит ли Хёнджин больше своих хёнов или строгую, но добрую бабушку, привозящую ему сладости и постоянно забирающую его на прогулки.       Чан ещё немного спорит с ней о том, что тут у них уже всё под рукой, налажен быт и менять город нет смысла. Затем в коридоре неожиданно громко раздаётся хлопок дверью.       — Кажется, пришёл Хёнджин. Конечно, позову его.       Чан прижимает телефон экраном к плечу и, едва завидев лохматую голову и худощавую фигуру, зовёт:       — Хёнджин-и, звонит бабушка. Иди с ней, — но, не слушая, гибрид проносится мимо стремительным шагом, угрюмо таща рюкзак на плече, и скрывается в своей комнате, — поговори…       Повисшая тишина потрескивает донёсшимся из динамика отдалённым голосом матери.       — Мам, я перезвоню, ладно? Что-то не в настроении пришёл. Ага, давай, — сбросив, Чан озадаченно кладёт телефон в карман джинсов и рассеянно задвигает криво лежащий тапок в идеальный ряд из двух пар у стены.       У Хёнджина в комнате обнаруживается ожидаемый кавардак — Чан с Минхо устали бороться с подростковым хаосом, который гибрид окрестил творческим, и забили, заставляя убирать вовремя только кружки из-под чая. Сама причина беспорядка в тот момент, когда Чан появляется на пороге, лежит на кровати, свернувшись и прикрыв себя хвостом, и, напыжившись, таращится в стену.       — Эй… — осторожно зовёт Чан, прежде чем присесть рядом, и замечает, как чёрные уши-треугольники грустно прижимаются к голове.       Хёнджин уже поравнялся с ним в росте, хотя ещё совсем недавно занимал в лучшем случае половину этой кровати. Вот так, свернувшись клубком, как сейчас, он мог умещаться на подушке. Теперь длинные ноги оставляют минимум пространства, чтобы Чан смог приземлиться рядом на матрас и аккуратно, ободряюще похлопать по коленке.       Они уже прошли стадию крашеных ногтей и рваной одежды, пережили откровенное бунтарство, прогулы уроков, даже однажды побег из дома (Минхо испугался и расстроился почти до слёз, недоумевая, где они не досмотрели и чего не додали, раз ребёнок хотел от них сбежать). Ким Сынмин на пару со школьным психологом убедили их, что, в сущности, они не виноваты, и ничего страшного не произошло — переходный возраст даже у подростков из самых образцовых семей славился многими ситуациями из ряда вон. «Поймите, — терпеливо объясниял гибридолог, — мальчик сейчас ведом гормональными всплесками. Простите ему раздражительность, непоследовательность и нежелание идти на контакт, но не оставляйте его. Он сам себя не понимает, полагаю, иногда ему даже страшно. Лучшее, что вы можете сделать, — быть рядом».       Они были, как могли. Старательный Минхо изучал литературу по психологии и смотрел образовательные видео на Ютубе, Чан советовался с Чанбином — коллегой из банка, у которого сестра воспитывала маленькую дочку-гибрида. На подхвате часто была их мама.       И всё, вроде бы, шло своим чередом, но иногда случались такие моменты, как сейчас, когда Хёнджин замыкался и с трудом открывал причины своего расстройства или саркастичного раздражения.       — Что случилось, Хёнджин-и?       — Отстань, хён, — кот отворачивает лицо и зарывается в подушку, прозвучав сипло и глухо. Голос у него тоже почти сломался, уже ничем не напоминая детский. Дни, когда он тоненько мяукал, незаметно растворились в течении времени.       Чан вздыхает и протягивает руку, коротко погладив торчащие под футболкой лопатки. Худой, как будто всё только в рост идёт.       — Хёнджин, ты же помнишь, что дома ты в безопасности? Я и Минхо-хён никогда не обидим тебя. Может быть, я смогу тебе чем-то помочь?       Хёнджин долго молчит, вжавшись в подушку, а Чан постепенно теряет надежду на контакт с инопланетным созданием под названием «подросток», как вдруг приподнятые плечи вздрагивают, и гибрид поворачивается к нему, показав раскрасневшиеся щёки и влажные глаза с размазанными вокруг слезами. И даже хватает его за плечи, приблизившись, экспрессивно показывая своё лицо обеспокоенному опекуну.       — Как ты тут поможешь, если я таким родился?! Я такой страшный, хён, — тут Хёнджин всхлипывает и у него течёт из носа. — Мия сказала, что, может, и встречалась бы со мной, но эти уши…       Он дёргает сам себя за пушистый кончик уха и ойкает, умудряясь реветь и продолжать высказывать речитативом сквозь булькающие в носу слёзы.       — У меня всё время вылазят прыщи на лбу, если я поем чипсов, но у Феликса такого не бывает! Почему, хён? А ещё я самый высокий в классе, пацаны дразнят меня. Ненавижу этот тупой хвост! Я не хочу быть гибридом, хочу быть… Я ничего не хочу! Хочу умере-е-еть.       С этими словами, зарыдав в три ручья, Хёнджин утыкается в Чана, обхватывает руками и повисает на плече, понуро свесив хвост и прижав уши. Едва не заваливает его на спину, ведь уже не котёнок, и Чан, охнув и оттолкнувшись одной рукой от матраса, садится ровнее и обнимает в ответ. На душе — снисходительная нежность и сострадание к таким, кажется, несерьёзным, но очень важным проблемам.       Немного помолчав, покачав и погладив всхлипывающего гибрида, Чан вздыхает и, чуть повернув голову, начинает терпеливые, ласковые увещевания на ухо.       — Не надо, котёнок, у тебя впереди долгая и счастливая жизнь. Ты сейчас можешь мне не поверить, но на самом деле ты очень красивый и просто чудесный. Это правда. Мы с Минхо-хёном никогда не видели кого-то красивее тебя. Ты замечал, как много котов он рисует в последнее время?       Хёнджин мотает головой и бормочет в ответ:       — Кошки милые. Я не кошка, я — непонятно что…       — В том то и дело, что ты сочетаешь в себе целых две природы. Ты — настоящее чудо.       — Но другие говорят…       Чан отодвигает его от себя за плечи, обнимает ладонями голову и вытирает большими пальцами зарёванное лицо. Хёнджин икает, хвост поднимается над его плечом и изгибается вопросительным знаком.       — Какая разница, что говорят другие? Может быть, твоя Мия мечтает иметь такие симпатичные ушки, но никогда не сможет, вот и завидует. Понимаешь, Хёнджин-и? — Чан улыбается и продолжает, подавив в себе желание поцеловать красный, наверняка горячий нос. — Представь, что твой разум — бокал с чистой водой. Все эти комментарии, чей-то смех, обидные слова — это грязь, которая попадает в чистую воду. Какой тогда станет вода?       Поджав длинные ноги и ссутулившись, Хёнджин хлопает мокрыми ресницами, почти забыв истерику, и рассеянно приоткрывает влажный рот.       — Ну… серой? Или вообще чёрной.       — Вот именно. И что нам сделать, чтобы вода снова очистилась? Зачем тебе грязная вода, а?       — Не знаю… — утерев нос, Хёнджин хмурится, увлечённый образами в воображении. — Налить новую?       — Налить новую, — заключает Чан. — Значит, мы можем вытеснить чьи-то грязные, злые мысли из твоего чистого разума?       — Наверное?       Неуверенно улыбнувшись, гибрид приподнимает уши.       — Конечно. Просто заменим их на противоположные. На правдивые. Знаешь, у меня бывало пару раз, когда ругали сделанную мной работу. Но я знал, что выполнил её хорошо. И говорил себе — ты всё сделал правильно. Ты сделал так, как считал нужным. Это хорошая работа, Чан. Попробуешь так же?       Хёнджин краснеет сильнее поверх уже горящего румянца и, потупив глаза, мотает головой, снова грустнея. Прохладная лапка тонет в чановой ладони, хотя длинные пальцы торчат наружу — уже не помещается целиком.       — Тогда я начну. Ты всё делаешь правильно, Хёнджин-и. Хорошо учишься, хорошо ешь и хорошо проводишь время с друзьями. Они любят тебя, и мы с Минхо-хёном — тоже. Ты здоровый и красивый, ты прекрасно выглядишь, малыш. Как ты считаешь, у тебя всё получится?       Хёнджин глядит исподлобья и, помолчав, невнятно бормочет, почти неслышно:       — Ну… Угу.       — Скажи вслух.       — У меня всё получится…       Протянув руку, Чан усмехается и взъерошивает и так лохматые чёрные волосы, слегка выгоревшие на солнце, и Хёнджин с надеждой улыбается в ответ.       — Ну конечно получится! Сбудется всё, о чём ты мечтаешь. Уж поверь старому хёну.       — Хён, ты не старый! — упрекающий кулак слабо тыкает Чана в плечо. Тот смеётся и из заднего кармана джинсов выуживает телефон.       — Хочешь поговорить с бабушкой? Она звонила и надеялась услышать тебя. Я пока разогрею ужин.       — Угу, ну давай, — Хёнджин с готовностью протягивает руку, всё ещё задумчивый, но, кажется, позабыв о бедах самооценки и горестях этого дня, и Чан отдаёт ему смартфон, на пороге обернувшись на звонкое:       — Привет, ба, да всё нормально!       Минхо и рассмешит, и расстроит очередная история взросления их подопечного чуда.

***

      Юность, авантюризм, неизведанное. Это ведь не что-то плохое, правда?       Хёнджин озирается по сторонам на людной улице, сомневаясь. Может быть, все на них смотрят… Кто-то сейчас позвонит родителям или в полицию. С другой стороны, Чонин где-то выведал, что это точно не наказуемо и вполне безобидно.       Хёнджин набирается смелости и верит в себя. Друзья верят в него тоже и поэтому отправляют в аптеку за валерьянкой, спрятав ему уши под капюшон толстовки и вытолкав из переулка. День в школе был сокращённый. Завтра выходной. Расслабиться, снять стресс и затусить после уроков с друзьями — сам Бог велел.       У Хёнджина мелко подрагивает кончик хвоста, когда он оказывается у дверей в аптеку. Приходится напомнить своему ссыкливому внутреннему котёнку, что Феликс и Чонин его ждут, и эта мысль подгоняет. От звона колокольчика над дверью сердце уходит в пятки.       — Добрый день. Чем могу вам помочь, молодой человек?       Зал аптеки пустой, поэтому приходится признать, что обращаются именно к нему, а значит нужно пересилить волнение сейчас, всё купить и быстро свалить.       Давай, Хёнджин. Пять секунд дел.       — Мне… — флёр азарта и подозрение, что это вовсе мелкое преступление, заставляют нелепо заикнуться. — Мне валерьянку заварную, пожалуйста.       На удивление (и даже лёгкое разочарование), женщина за кассой не высказывает никакого особого интереса.       — Стрессуете? Сейчас все на валерьянке, если не на чём посильнее. Столько всего творится вокруг… — бормоча и шурша подошвой, аптекарша перебирает коробочки на полке с лекарственными травами и возвращается, принявшись пикать кассовым аппаратом.       Хёнджин, не поддавшись на то, чтобы точить с тёткой лясы, быстро платит нужную сумму и выскакивает на улицу так, будто за ним гонятся копы в машине с мигалками. Друзья из-за угла переулка радостно вопят.       — Я ж говорил, всё нормально будет, а ты ссал, — Чонин хлопает его по плечу, приплясывая рядом. Феликс грызёт зубочистку, хмыкнув и взмахнув белым хвостом над плечом. Хёнджин с трудом переводит дух.       — Она сказала, что все сейчас на валерьянке сидят. Так что, это реально не наркота?       Феликс прыскает и подходит ближе.       — Кому как, Хёнджинчик.       Спустя несколько часов нализавшийся и нанюхавшийся лекарственной травы, Хёнджин, как ему кажется, бодрой, пружинистой походкой добирается домой. Он давно не чувствовал себя так легко и весело. Разморённый после первого в жизни маленького прихода, в котором котята как только не дурачились и извивались друг перед другом в сладкой неге, он чувствует себя на седьмом небе от счастья. Это было совсем не страшно. Самым рискованным оказалось не обмочиться со смеху, когда они начали друг друга щекотать. Они хохотали до визга, слёз и пузырей из носа. Особенно он. Он-то оказался самым неопытным.       Хёнджин идёт по слабоосвещённой улице, пиная по пути крышку от бутылочной колы, промахивается и едва удерживается на будто чужих длинных ногах, которые то и дело запинаются друг о друга. Надо отдышаться и собрать глаза в кучу.       Спустя пару мгновений он худой задницей в потёртых джинсах находит лавку у случайного подъезда и устало вздыхает. Хм? Кошачий взгляд легко смотрит сквозь темноту… если бы только не пьяный туман.       В поле зрения попадается нечто: будто бы светятся чьи-то маленькие глазки у мусорного бака. Хёнджин пару раз моргает и снова всматривается. Нюх отбило напрочь, в ноздрях налипли и держались до сих пор сухие крошки валерьяновой травы. Ну совершенно не понять, кто или что там.       Сосредоточившись, Хёнджин приглядывается лучше и улыбается, рассмотрев рыжего кота в белых пятнах. У него есть с собой недоеденная сосиска в тесте, в рюкзаке. Минхо-хён наверняка будет рад, если узнает, что он подкармливает местных котов.       Спустя минуту копошения в карманах рюкзака, Хёнджин нащупывает искомое. Поднимается с лавки раз. Поднимается с лавки два. Задницу как на магните тянет присесть обратно, ноги как будто желейные. Он глупо смеётся и всё-таки встаёт. На ходу выуживает сдобу из пакета и, шатко приближаясь к мусорными бакам, зовёт: «Кис-кис-кис. Кис-кис-кис».       Кот равнодушно не двигается. Совсем равнодушно, будто выжидает, когда гибрид сам к нему подойдёт.       — Наглёж… — Хёнджин бормочет, зачем-то присев на корточки и дальше подползая так.       Порыв ветра налетает откуда-то сзади. Кот мгновенно, угрожающе встаёт на дыбы и шипит. Нет, шумит, глухо шуршит…       Хёнджин, помедлив и опасливо оглянувшись по сторонам, сам откусывает от сосиски, встаёт и технично меняет траекторию, быстренько зашагав к дому. Вот чёрт! Хорошо, что вроде не перед кем было позориться, а то бы засмеяли. Ну, кто бы мог подумать, что за кота он примет дурацкий оранжевый подарочный пакет с ромашками на боках!       Главное — тихо и спокойно зайти домой. Хёнджин икает, ввалившись в открывшуюся дверь с шумом. Да блин…       На пороге стоит Чан, собранный и серьёзный, как будто собрался куда-то на ночь глядя.       — Ты на время смотрел? Что с телефоном? Где ты шатался после школы? — его спокойный тон пугает больше, чем те моменты, когда Хёнджин сцапывался с Минхо. От страха волоски на затылке встают дыбом. — Я собирался идти искать тебя по твоим дружкам.       Хёнджин понуро жмёт уши, почувствовав себя загнанным в угол, и пятится обратно за дверь. Пока он был на свежем воздухе, то казался себе трезвее, но дома спёртый воздух давит, душит. Он осоловело моргает, облизывает потрескавшиеся губы и в ответ, наконец, выдаёт только короткий мяв, прерванный икотой.       Чан молча снимает обувь, тянет на себя пьяное подростковое тело, застрявшее в дверном проёме, и закрывает дверь. Ругаться на весь подъезд — потеха для соседей. Сегодня обойдутся без сплетен.       Он помогает гибриду снять кроссовки и встаёт напротив, расправив плечи, показывая теперь всю серьёзность будущего разговора.       — Ну? Стоять хоть можешь или хочешь лечь?       Хёнджин лепечет едва слышно, что прилёг бы. В идеале есть план спрятаться под одеяло и не казать носу до утра.       Но только он скидывает с плеча школьный пыльный рюкзак в комнате и садится на кровать, в глубине квартиры снова открывается входная дверь.       — Я дома!       Чан вздыхает. Брату он тоже не мог дозвониться последний час. Это у них семейное?       — Хо-я, иди к нам сюда.       Минхо появляется в комнате в приподнятом настроении, неся в руках пакеты, но, заметив котёнка, прижавшего уши и прячущего стыдливый взгляд, меняется в лице мгновенно.       — Что случилось?       Хёнджин опять икает и даже не представляет, что глаза у него до сих пор в кучку, хотя пытаются смотреть на Минхо со всей честностью.       — Сам видишь, — Чан устало трёт переносицу. — Либо пьян, либо нализался чего-то.       Хочется хихикнуть, но смех прерывает икота. Хвост, неопределённо качнувшись, повисает снова, а кончик продолжает дёргаться, будто смеётся за него.       — Господи… — Минхо трогает лоб подопечного, проверяя температуру, и смотрит на Чана. — Позвони, пожалуйста, Ким Сынмину.       С подобным они сталкиваются впервые. Все разъяснительные беседы откладываются до момента, когда Хёнджин придёт в себя. Доктор Ким успокаивает по телефону, что это, вероятнее всего, просто валерьяна или кошачья мята. Для гибридов они неопасны, если не злоупотреблять, собственно, как алкоголь для человека. Эффект полностью пройдёт в течение пары часов. Посоветовав братьям отправить Хёнджина под контрастный душ и сделать ему зелёный чай с лимоном, доктор распрощался с ними, мягко напомнив, что подросткам свойственно пробовать новое, не чувствуя ни перед кем ответственности.       Ближе к полуночи взъерошенный, свернувшийся в клубок тощий подросток уже в состоянии слушать нотации хёнов. Он прижимает уши каждый раз, когда злой, отошедший от шока Минхо резко останавливается посреди комнаты, по которой то и дело наматывает круги, и заводит своё.       — Это просто стыдно. Я никогда не думал, что ты превратишься в шпану, с друзьями за школой раскуривающую косяк!       Он каждый раз хватается за фиолетовые пряди на голове, и Хёнджин невольно представляет хёна облысевшим после всех его возможных приключений. Его становится даже жалко. Рассудительный Чан с Минхо в унисон пытается свести накал эмоций к компромиссу.       — Пойми, Хёнджин-и, мы не хотим наказывать тебя и ограничивать в чём-то. Но ты помнишь вообще, как добрался домой? Тебя хотя бы провели друзья?       — Вроде нет… Я плохо помню, — гибрид неохотно шепчет, втянув голову в плечи от гневного взгляда Минхо.       — Видишь, — Чан снова вздыхает. — А теперь подумай — ты был нетрезв, очень уязвим. Тебя могли избить, ограбить, и ты бы даже не смог убежать. Нельзя же так. Ещё и твои друзья…       — Вот именно! Это всё они тебя надоумили, да? — Минхо раздувается по новой.       — Мы это в интернете узнали. Там говорилось, что ничего страшного, — Хёнджин шмыгает носом. — Аптекарь даже сказала, что все сейчас на валерьянке из-за стрессов, и спокойно продала нам.       — Доктор Ким сказал, что это не смертельно, но и не полезно. Понимаешь, ты ведь сегодня просто выпал из жизни на полдня. Это плохо, малыш. У тебя такая интенсивная учёба, нагрузки, ты можешь отстать, а потом будет ещё тяжелее. Что если ты попадёшь в беду? — Чан пытается не давить, разжёвывая по кусочкам и вкладывая в эту коробчонку между кошачьих ушей, к чему всё это может привести. — Скажи честно, тебе понравилось?       — Ну… Сначала было весело. Хорошо было. А потом… Не знаю, как в тумане. Странно так. Даже живот болеть начал, — Хёнджин кривится и прижимает к груди острые коленки, обняв их.       У Минхо колет в сердце. Опять.       Он присаживается возле кровати и берёт Хёнджина за руку.       — Мы просто бережём тебя, понимаешь? Говори с нами, когда тебя что-то беспокоит. Давай не будем избавляться от стресса странными методами? Умоляю, Хёнджин. Я надеру тебе уши, — Минхо гладит длинные пальцы уже почти готового заплакать гибрида.       — Хорошо, хёны, — Хёнджин утирает нос. — Простите меня. Бабушке только не говорите.       — Не расскажем, Хёнджин-и, — Чан смеётся, наконец, расслабившись. — Но с тебя слово.       — Я больше так не буду, честно, и не хочу.       В понедельник на маленьком перерыве перед последним уроком, Чан, отпросившись с работы, стоит у ворот школы. Именно на этой перемене Хёнджин обычно бегает в столовую взять ещё одну сосиску в тесте — сколько бы мучного не ел, а всё равно подростковое тело вытягивается только вверх, а не вширь.       В общем, без ненужного свидетеля, выловив из толпы школьников белого и рыжего хвостатых хулиганов, он оттесняет их за угол школы и хватает за уши.       — Ну, кто из вас двоих надоумил Хёнджина накачаться валерьянкой?       — Чан-хён! Чан-хён! Простите! Честно! Мы так больше не будем! — в один голос, на высоких нотах, Чонин и Феликс жалобно пищат. — Мы не думали, что так случится! Мы больше не буде-е-ем!       — Вам по заднице мало надавать! Ещё раз повторится, — он отпускает гибридов и тычет пальцем в каждого, — вы у меня попляшете, ребята. Поняли?       — Да, Чан-хён, — на грозного Чана страшно даже смотреть. Он мог бы поднять их двоих одной рукой, поэтому Феликс с Чонином только виновато кивают как болванчики на передней панели авто и кланяются чуть ли не в пояс. — Простите, только не говорите родителям!

***

      — Хёнджин, иди ужинать, как помоешь руки!       Другим днём Минхо кричит с кухни, услышав щелчок двери и копошение в коридоре. Хёнджин вернулся с дополнительных занятий, значит, и Чан скоро должен приехать с работы.       Венчик, которым он взбивал кляр, не хочет никак отмываться. Минхо трёт губкой усерднее, расплёскивая воду из-под крана себе на футболку. Надо было надеть фартук.       Часы над холодильником тикают, перебивая шкворчание сковороды. Минхо переворачивает лопаткой овощи в кляре, закинув полотенце для рук на плечо, и, подозревая странную медлительность гибрида, громко окликает снова:       — Хёнджин, иди есть!       Высокое худощавое тело неожиданно мягко врезается ему в спину. Минхо ойкает от брызнувшего на руку горячего масла, выключает плиту и, собравшись развернуться, натыкается на сомкнувшиеся вокруг живота руки.       Что-то непривычное от колючего подростка, с которым накануне ещё и серьёзно повздорили. Когда-то Хёнджин был ручным и тактильным — лез обниматься, мурлыкал в объятиях и спал под боком, вытянувшись всем своим маленьким тельцем, но вот уже долгое время от него было не дождаться лишнего прикосновения, а осторожные объятия он неизменно отвергал с кривящимся всеми гримасами отвращения лицом.       Теперь же Минхо чувствует, как гибрид тычется лицом в затылок и притирается носом, а руками тянет к себе. Подлизывается что ли? Неужели опять где-то накосячил?       — Что такое? — Минхо снисходительно улыбается, позволив себя обнимать, и перекладывает кусочки овощей на расстеленную бумагу, чтобы впиталось лишнее масло. — Хочешь что-то мне рассказать?       Но Хёнджин не торопится выкладывать все свои грешки и проступки. Вместо внятного ответа издаёт какое-то бормотание, а потом неожиданно низко и глубоко запускает мурлыканье, вибрацией коснувшееся спины и затылка Минхо. От того, что Хёнджин шумно дышит ему в шею, кожа идёт мурашками.       Минхо напрягается. Волосы на руках встают дыбом от неожиданно нахлынувшего осознания странной близости. На Хёнджина такое крайне давно не находило. А если и да, то не так. Минхо замечает изогнувшийся чёрный хвост, коснувшийся его бедра и попытавшийся обвить ногу.       — Хёнджин, в чём дело?       Он подпускает в голос ноту строгости и несколько поспешно хватает гибрида за руку, когда та соскальзывает по его животу вниз. Хёнджин мурчит на ухо и настойчиво трётся о его волосы лицом. Похоже, прямые вопросы до него не доходят, и у Минхо внутри медленно собирается раздражение.       Неужели опять за своё? Вот же гадёныш.       Он размыкает его лениво сопротивляющиеся руки и поворачивается, оттеснив на пару шагов назад, чтобы даже не пытался притиснуть его к кухонной тумбе. Ну конечно! Желтоватые глаза смотрят одурманенно, зрачок огромный. Щёки горят, волосы в каком то беспорядке, облизанные губы красные и открытые. Хёнджин дышит ртом и осоловело смотрит, будто только проснулся.       У Минхо в груди вспыхивает праведное бешенство.       — Ты опять нализался со своими друзьями? Или нанюхался? Позорище, боже… Хёнджин, мы же тебя просили!       Он скидывает полотенце с плеча и хватает гибрида ладонью под подбородок, вблизи рассматривая затуманенные глаза. Горячий, будто у него температура. Моргает, а сам смотрит словно сквозь и облизывает опять губы. Минхо цокает языком и хватает за руку, без разговоров потащив за собой.       Хёнджин не упирается, только шумно дышит и глухо рокочет не умолкающим мурчанием из самой груди. Податливый, спотыкающийся на длинных ногах и заставляющий спотыкаться Минхо, когда настойчиво лезет к нему, чтобы прижаться всем телом. Минхо рассерженно шипит, заталкивая его из коридора в ванную.       — Ну-ка умывайся! — холодная вода брызжет напором на ладонь. Хёнджин слабо реагирует, поэтому Минхо сам хватает его за шкирку и намывает ему лицо из-под крана.       У Хёнджина мокнет футболка на груди, а волосы от влаги завиваются на висках колечками. Он отфыркивается, взмявкивает и отпирается, опомнившись. Отирает ладонями стекающие по щекам и шее струйки воды, как только Минхо отпускает его. Кошачьи уши подрагивают и жмутся к лохматой голове.       Тянет скрутиться и спрятаться, обнять себя; тянет податься к хёну, чтобы он обнял. Хёнджин опускается на корточки и сворачивается в клубок, обвив колени дрожащим хвостом, когда Минхо гневно нависает над ним, уперев руки в бока.       — Мы же просили, Хёнджин! Что теперь с тобой делать снова? Ты хоть представляешь, в какие неприятности ты можешь попасть в таком состоянии, разгуливая по улицам? Хоть бы один из вашей вот этой компании был благоразумным! Хотя бы одного оставляйте всегда трезвым, слышишь?!       Минхо пышет праведным родительским негодованием, не сразу замечая, как жмутся к голове и дрожат треугольники бархатных ушей и как Хёнджин закрывает глаза, скривившись в напряжённой гримасе. Его губы бледнеют, приоткрытые от тяжёлого дыхания, хвост прекращает обнимать его кольцом и метёт пол, а на гладком открытом лбу выступает росой испарина.       — Хён… — Хёнджин вдруг хрипло шепчет, подняв блестящие, бездонные глаза, и у Минхо мигом сползает с лица раздражение и обрывается сердце. — Больно.       Больно.       Кто готов доказывать что-либо и продолжать давить на «правильное», когда ребёнку, взращённому рядом своими усилиями, больно?       Минхо оказывается около него на полу в долю секунды, обеспокоенно схватив горячую ладонь и заглядывая в необъяснимо пьяное лицо. Хёнджин осоловело моргает — блестящий от испарины, пышущий жаром… уязвимый.       — Малыш… Что больно? Где болит?       Щёки у Хёнджина тоже горячие. У него точно высокая температура, и Минхо пытается аккуратно потянуть его за руку вверх, чтобы поднять с пола и отвести в комнату.       — Живот, — Хёнджин хнычет и тянет его руку обратно. Прижимает ладонью к низу своего живота, сползает спиной по стене и разводит колени. Пальцы Минхо упираются в жёсткий край ремня на его джинсах. — Мне жарко.       У Хёнджина даже шёпот влажный, лихорадочный. Минхо ошалело таращится на свою руку, потом на него. Мотнув головой, подхватывает гибрида под локоть и встаёт, приподнимая его, ставя на ноги.       — Держись за меня, Хёнджин-и, ладно? Пойдём в комнату, тебе надо прилечь. Я позвоню врачу, и тебе станет легче.       Сердце бьётся беспокойной птицей в клетке. Надо позвонить Чану и доктору Киму. Может быть, нужна скорая помощь.       Хёнджин переставляет подгибающиеся ноги и наваливается на Минхо почти всем весом. Чёрт, тяжёлый, высокий… Минхо обхватывает его за талию и отводит голову, рассеянно хмурясь, когда в шею тычется нос и по коже ползёт жар дыхания. Хёнджин обнимает его и сдавленно мычит сквозь сжатые губы. Обнюхивает его. Распускает руки.       Лижет под ухом шершавым долгим мазком языка.       — Хёнджин, что ты делаешь?! — Минхо с трудом сгружает его на матрас в его спальне и делает шаг назад. Что-то внутри, всколыхнувшееся как тина на дне реки, покрывает все чувства и каналы восприятия мутной рябью.       Минхо догадывается, что происходит, ещё до того, как вспоминает давний разговор в клинике гибридолога. Его жалит осознанием куда-то под дых, прилив испуга и неловкости окатывает тело холодом, и он неуверенно перемещается. Садится рядом с Хёнджином на край постели.       Да нет... Не может этого быть.       В протянутую руку мгновенно утыкается горячее лицо, запястье обхватывают длинные пальцы. Хёнджин издаёт отрывистое, очень громкое мурлыканье, ёрзает на постели и раскидывает по сторонам длинные ноги в узких джинсах, вздрагивая бёдрами.       — Хёнджин-и… — Минхо потрясённо хрипит. — Ещё ведь рано…       – Половое созревание гибридов — вещь достаточно специфичная, — Ким Сынмин расхаживал вдоль своего стола, заложив руки за спину, пока Минхо и Чан теснились на кушетке, как студенты на университетской скамье. — Хочу рассказать вам о его особенностях, чтобы первый прецедент не слишком вас шокировал.       Это было пару месяцев назад. Предполагалось, что Хёнджин столкнётся со своими первыми симптомами взрослости примерно через полгода.       – Дело в том, что, несмотря на воспитание в человеческом обществе, животная составляющая гибридов остаётся довольно влиятельной. Их инстинкты превосходят наши по силе. Таким образом, представители их вида в среднем около двух раз в год сталкиваются с особым репродуктивным периодом, похожим на животные гон или течку — зависит от пола.       Чан тогда выглядел очень сосредоточенным и серьёзным. Минхо же откровенно шокировано открыл рот — ему хватало знаний о кошках, его любимцах, чтобы представить себе подробности.       – Такой период у мальчика, — доктор Ким поправил очки и остановился перед столом, — сопровождается гормональным скачком. Возможно повышение температуры, общее недомогание. Но самая, скажем, интимная часть здоровья заключается в половой активности и стремлении к спариванию. Выражаясь зоологическими терминами, конечно…       Заметив, как Чан побелел, а Минхо залился краской до самых кончиков горящих ушей, Сынмин усмехнулся, сдвинул очки на лоб и потёр глаза. Смена уже подошла к концу.       Его с одной стороны забавляла реакция давно взрослых, состоявшихся во всех отношениях мужчин, с другой — было естественным смущение от обсуждения здоровья ребёнка в таком ключе. Женщины воспринимали такую информацию гораздо более спокойно и рассудительно.       – Итак, что вы должны сделать, чтобы ваш мальчик избежал проблем, — Минхо суетливо закопался в приложениях на телефоне, видимо, приготовившись всё записывать. — Естественно, обезопасить ребёнка правильнее всего с помощью честного разговора. Вам стоит рассказать ему, что его тело меняется с возрастом. Расскажите ему о симптомах и обязательно дайте знать, что ощущения и желания, которые он испытает, совершенно нормальны и естественны. Убедите его, что это не болезнь. И договоритесь, что в первый раз он обязательно должен дать вам знать, что с ним происходит. Вам лучше быть рядом.       – Но как поступить с этим, ну, — Чан, серьёзно нахмуренный, сделал рукой неопределённый жест, — влечением? Он ведь пока ещё подросток. Разве ему приемлемо вступать с кем-то в сексуальные отношения?       Ким Сынмин вздохнул, ностальгически вспомнив свои школьные времена, и обогнул стол, чтобы написать назначение.       – Я вам рекомендую препарат — совершенно безопасный — для помощи в такие периоды. Он будет приглушать симптомы и контролировать гормональный фон. С ним можно посещать школу и все остальные места, ничего плохого не случится.       Тогда, выйдя из больницы перегруженными информацией, они сразу заехали в круглосуточную аптеку, взяли нужные таблетки и положили дома на верхнюю полку кухонного шкафа, чтобы не встретить день Х с пустыми руками.       А теперь всё, что может Минхо, это испуганно смотреть, как Хёнджин, раскинувшись на смятой постели, взмокший, красный, тяжело дышит, через раз выдыхая рокочущее в груди мурчание. Чёрный хвост под ним беспокойно мечется, жёлтые глаза из-под прикрытых век смотрят то ли сонно, то ли хищно. У Минхо по спине под футболкой течёт капля холодного пота.       Окончательное осознание толкает его в грудь и поднимает на ноги, когда Хёнджин, скривившись, хнычет и тяжело перекатывается на живот. Ёрзая по постели, высоко задрав хвост, он шарит руками по подушкам, мнёт их пальцами и нащупывает лапу плюшевого медведя, которого Минхо с Чаном когда-то ему подарили. Медведь раньше был больше Хёнджина в два раза, а теперь тот тащит его к себе, обнимает, забирается сверху и распластывается на нём, расставив длинные ноги. В плюшевой голове игрушки тонет плаксивый стон.       — Я принесу таблетку, Хёнджин, — Минхо старается взять себя в руки, шагнув к двери. — Потерпи, пожалуйста. Я сейчас приду.       — Хён!       Хёнджин отрывает от уха медведя взмокшее лицо, и в его голосе столько страха, что у Минхо деревенеют ноги. Почему они не поговорили с ним раньше? Ведь таблетки купили заранее, почему же тогда не… Думали, ещё слишком много времени, успеется.       Теперь гибрид дрожит всем худым телом, и Минхо не по себе оттого, как Хёнджин ёрзает бёдрами по своей любимой игрушке.       — Хён, только не уходи, — стонущая на откровенной ноте просьба. Во рту пересыхает мгновенно.       Минхо и не запоминает даже, как снова садится рядом. Хёнджин хватает его протянутую ладонь и утыкается в медведя лбом. Худенькие бёдра толкаются вперёд, бледная поясница под задравшейся футболкой глубоко прогибается, пока он неумело, глупо трётся о туго набитый живот игрушки, скорее мучая себя, чем получая какое-то удовольствие.       У Минхо каменно тяжело на сердце, и он готов проклясть себя за то, что ниже живота — становится тоже.       — Малыш… Потерпи немного, — он глухо шепчет несколько раз, не обращая внимания на то, как болит ладонь. Хёнджин впивается в мякоть ногтями. — Потерпи…       Как же это всё... вообще... Надо что-то сделать. Что сделал бы Чан?       Зажав опущенные уши назад, размахивая хвостом, котёнок, подростково-угловатый, жадно вцепляется в медведя и трётся о него всем телом. Впивается в искусственный мех зубами, утробно заворчав и оскалившись. Крупно вздрагивает и, выпустив обслюнявленную ткань, издаёт дрожащее на пике мяуканье.       У Минхо звенит в ушах.       Перед глазами дрожит пушистый хвост, извивающийся всей длиной. Подёргивается и нервно замирает. Позже, вспоминая об этом, Минхо даже не отдаёт себе отчёта, зачем протянул руку. Но пальцы касаются нежного основания, прикрытого тканью джинсов.       И Хёнджин, вытянувшись всем телом, громко мявкнув, содрогается и обмякает, загнанно дыша сквозь обрывки мурчания. Худые бёдра тесно жмутся друг к другу, он переваливается на бок. У Минхо жжёт сетчатку от вида его исказившегося лица и блаженно закатившихся глаз.       Стоит болезненно и до ужаса стыдно. Неправильно. Так нельзя.       — Я принесу таблетку, — Минхо едва слышно сипит не своим голосом, не получив в ответ никакой реакции, и на ватных негнущихся ногах выходит в кухню.       Пальцы несколько раз силятся попасть куда надо по экрану телефона. Спустя несколько мгновений Минхо молчит в трубку, а потом тяжело выдыхает:       — Чан, давай, пожалуйста, скорее домой.