Пэйринг и персонажи
Метки
Описание
"Твою мать", думает Минхо, глядя на котёнка, руками выщипывающего из хвоста комки снега. У Чана на лице написана та же самая мысль.
Примечания
Метки будут добавляться. Значительно.
Глава 4
06 мая 2024, 11:21
Два месяца спустя
В среду Минхо заканчивает с работой позже обычного – странно и немного напряжённо, ведь, как правило, по будням клиентов не так много. Не остаётся даже достаточно времени до закрытия студии, чтобы посидеть с эскизами и сделать пару постов в соцсетях. Вечер наступает раньше, чем он прибирает своё рабочее место и наматывает вокруг шеи шарф, одним глазом поглядывая в табличку сеансов на завтра на экране администратора. Общественный транспорт тоже отчего-то набит людьми как никогда. Ну, допустим, Минхо торопится домой, чтобы упасть лицом в подушку и уснуть, игнорируя Чана, который мог бы и подобрать его на машине или специально заехать. Он – понятно, почему протискивается по вагону метро и цепляется за поручни, а они-то все куда? По каким таким важным делам? Усталое раздражение колется где-то в горле невысказанными комментариями в адрес толкнувшей его аджумы, волочащей по вагону горшок с огромным растением. Минхо почти прижимается к дверям и прикрывает глаза. Из наушников в уши просачивается нежная классическая мелодия – в фильмах под такие песни обычно показывают резню в слоумоушен. Заскочив около дома в магазин и скупившись согласно скинутому Чаном сообщению со списком закончившихся продуктов, он несколько минут курит у подъезда, потом тушит бычок о край мусорного бака, протирает руки антисептиком и закидывает в рот мятную жвачку. Ребёнок в доме. Любопытный, тактильный и чихающий, как только чует сигаретный дым. По-хорошему бы бросить, но на борьбу с собой пока что не хватает сил. У Чана – тоже. В квартире тихо. Единственные приглушённые звуки доносятся из их с братом приоткрытой комнаты, где Крис, по всей видимости, говорит по телефону – тон серьёзный, давящий и местами угрожающий. Понятно, кто-то пока ещё на первой стадии немилости у банка. Пока ещё Чану не велели поехать встретиться лично. Минхо разматывает шарф, снимает куртку, обувь и несёт пакет с едой на кухню, водрузив на стол. В ванной моет руки, зевает, глядит в зеркало мимоходом и, пригладив рукой недавно обновлённый, всё тот же цвет волос, идёт заглянуть к Хёнджину. Последний месяц для всех был морально непростым. Гибрид пошёл в школу, и его адаптация и социализация поначалу шли не так гладко, как обещала им молоденькая девушка-воспитатель. Неоднократно то Минхо, то Чана вызванивали с работы, с сожалением сообщая, что котёнок неустанно плачет. Однажды кто-то задирал его, и он умудрился ввязаться в драку, набил себе шишку на лбу и укусил своего обидчика – светленького котёнка по имени Феликс. Эмоциональная мать гибрида грозилась полицией и опекой, но, к счастью (и благодаря дипломатии Чана), успокоилась, а позже Хёнджин и Феликс даже подружились и стали почти не разлей вода. Учёба давалась Хёнджину сравнительно просто. Он обнаружил умеренную любознательность в арифметике, зато с рвением учился читать и, кажется, получал удовольствие от творчества. Программа выглядела до того ускоренной, что Минхо, который чаще брата помогал котёнку с домашней работой, поражался темпу запоминания и мелькающих тем. Хёнджина же это, кажется, ни капли не смущало – его мозговая деятельность поспевала за его физическим ростом и даже опережала его. Внешне он менялся довольно быстро, и у неподготовленных к такому опекунов на фоне этого тоже подскакивал уровень стресса. Всего за два месяца детская припухлость маленьких щёк почти сошла на нет, гибрид вытянулся, немного добавил в росте и приобрёл небольшую подростковую угловатость. Его чёрный хвост, кажется, удлинился и обещал стать пушистее в ближайшее время. Хёнджин будто бы похудел и порой напоминал щенка лабрадора, у которых сначала вырастают длинными лапы, а потом остальное тело. Он уже доставал Чану до груди, хотя всего пару месяцев назад тыкался ему в живот, обнимая на пороге квартиры, когда тот возвращался с работы. Постепенно наставало время для перепадов настроения. Оставаясь тактильным, ласковым и любвеобильным ребёнком, иногда он впадал в подростковые переживания, которыми отказывался делиться, начинал сторониться и уворачивался от попыток прикоснуться к нему, погладить и установить любой другой контакт, даже вербальный. Из школы притащил первые модные веяния, желая украшать свой дневник наклейками из одного определённого аниме, которое посмотрел залпом за выходные. Оттуда же почерпнул подражание друзьям, новые хобби, которые менялись раз в неделю, и первые ругательства, применённые смешно и не к месту, за которые Чан побранил и долго объяснял, почему не стоит употреблять такие слова. Беспомощное детство, с одной стороны к облегчению опекунов, с другой – к переживанию, пролетело стремительно, и это было так же волнительно, как и в тот день, когда они вышли из полицейского участка с папкой документов. Хёнджин перерос некоторые животные повадки, хотя оставался им верен в минуты эмоционального возбуждения. Он перестал пускать взрослых в ванную, запираясь там, когда отправлялся купаться, и уже не боялся воды, целый час, как правило, плещась под душем. У него появились свои секреты и чувство юмора, которое он разделял с друзьями, иногда по вечерам хихикая и перебирая пальцами по экрану телефона, купленного, когда он пошёл в школу. Он не отдалился от Чана и Минхо, но начал порой естественным образом стесняться их и избегать некоторых тем, округляя глаза и застенчиво краснея. Впрочем, только они ощущались для него как семья, и время от времени он сам мостился под бок Минхо, залипающему по вечерам в графический планшет или сериал, или забирался к Чану, сидящему за столом, на спину, повисал на плечах и мурчал. Растить котёнка было всё так же захватывающе и гиперответственно, но, когда присутствовала усталость, никто не подавал виду. Доверчивые лапки, тянущиеся, чтобы обнять, реагирующие на поглаживание уши и мурлыканье от удовольствия покрывали любые приложенные усилия. Ласковое создание постоянно в них нуждалось, даже когда морщило нос и, бывало, хлопало дверью своей комнаты, бунтуя против домашних правил. Минхо, прошаркав тапками по полу, тормозит в дверном проёме некогда своей спальни, заметив пару чёрных кошачьих ушей, склонившихся над столом, и подозрительно принюхивается к химозному запаху. В комнате горит настольная лампа, освещая Хёнджину какое-то занятие, которым он увлечён, не услышав шагов хёна. Сидя за столом, подогнув под себя одну ногу, он полностью закрывает Минхо обзор худой спиной с острыми лопатками под футболкой. Чёрный хвост свисает почти до пола, покачиваясь. Хёнджин выглядит так, будто сосредоточенно делает уроки, но Минхо не может припомнить, чтобы математика пахла подобным образом, поэтому подходит ближе и заглядывает через плечо в островок на столе, освещённый кругом жёлтого цвета. Маленькая кисточка, которой Хёнджин малюет себе ногти, кое-где пачкая кожу, глянцево блестит. Он возит ей по указательному пальцу, оттопырив тот и склонившись к нему так низко, что вот-вот прижмётся носом. Чёрный лак оставляет неаккуратные, неумелые разводы – Минхо, наконец, узнаёт запах, разглядев корявый детский маникюр, и от удивления открывает рот, не сразу найдя, что сказать. Где он только взял это... У них в доме лака для ногтей не водилось. Хёнджин, полностью заворожённый своим занятием, не слышит его, хотя обычно его чувствительные уши подёргиваются в сторону источника даже незначительного шума, но сейчас он, похоже, так погружен в своё дело, что от усердия высовывает кончик языка. – Что ты делаешь? – собравшись, наконец, Минхо интересуется, прищурившись на вздрогнувшего от его голоса котёнка. Тот выпускает из пальцев колпачок с кисточкой, и она оставляет на столе маленькую глянцевую кляксу. Хёнджин оборачивается через плечо, в глазёнках мелькает стыдливая суета, как будто его застали за чем-то постыдным. – Я... – его рот тоже рассеянно приоткрывается, под пухлой верхней губой мелькают маленькие клычки, недавно начавшие расти вместо выпавших молочных. – Ну просто... Мне Феликс подарил. Вот вертихвостка, думает Минхо. Из этого Феликса обещает вырасти просто нечто, одна его мать производит неизгладимое впечатление. – Собираешься так пойти в школу? Хёнджин заметно тушуется под потяжелевшим взглядом хёна, а ещё ощетинивается – его уши опускаются к голове наполовину виновато, наполовину предостерегающе. Минхо с Чаном уже выучили, что это первый признак грядущего бунта и мяукающих скандальных трелей поперёк их наставлений. – Да, – котёнок тихо отвечает, метнув взгляд исподлобья. Минхо чувствует, как его подросшее, но всё равно маленькое тело вот-вот надуется, как у рыбы-ежа, отстаивая свои желания. Зато если только хён пойдёт на попятную, мелочь сразу расцветёт улыбкой и полезет лизнуть в щёку. Но Минхо надувается в ответ. – Нет. Так в школу ходить нельзя. Стирай, скоро будут каникулы, мы не против, потом накрасишь и будешь так ходить, если хочешь. Как и свойственно ребёнку, Хёнджин – естественно – слышит только слово «нет», дальше аналитический процесс тормозит, разбившись о его возмущённый мявк. Он поворачивается к Минхо всем телом и залезает на стул с ногами, схватившись руками за спинку. – Но почему?! Что такого? Мои друзья так приходили уже, и им за это ничего не было! Друзья. Конечно. Утомлённый рабочим днём Минхо раздражается, но сдерживает эмоцию при себе, призывая терпение. За последние пару месяцев они с Чаном стали святыми в этом отношении, по ним уже плакал памятник при жизни, а ведь они всё ещё были где-то недалеко от начала нелёгкого воспитания. Хёнджин сверлит его желтоватыми глазами и начинает махать хвостом, и Минхо, при все своей выдержке, прерывисто выдыхает носом. – Это не значит, что и тебе ничего не будет. И вообще, если твои друзья какой-то гадостью будут заниматься – курить пойдут – ты тоже пойдёшь? – Ну ты же куришь, – Хёнджин ляпает, воинственно таращась, а потом округляет забегавшие глаза, когда опешившее лицо Минхо рассержено хмурится. Он привык, что добрый Чан-хён может проявить строгость и твёрдость, но всегда спокойно разъяснит, что и почему нельзя делать. С Минхо всегда было одновременно проще и страшнее – перед его авторитетом Хёнджин поджимал хвост, но Минхо, помимо излучаемой угрозы, когда был недоволен, чаще шутил с ним, подначивал и дразнил, и оттого порой котёнок плавал в рамках субординации, заигрываясь и забываясь. Словом, Минхо его немного разбаловал. Теперь пожинает плоды. Гадёныш. Двенадцатилетка – и то только на вид – вот так вот затыкает ему рот. Мгновенно хочется набить хвостатую задницу, но он, конечно, себя сдерживает, просто мрачнее тучи подходит к столу, сбоку от нахохлившегося гибрида, и хватает его дневник. – Я сейчас проверю твои уроки, будешь чесать своим языком, рассказывая мне стих, который задали. Хёнджин цепляет своими намалёванными пальцами открытый дневник, страницы которого придирчиво перелистывает Минхо, и за краешек тянет к себе, буркнув: – Я не выучил... Нахмуренные бровки и надутые губы иллюстрируют его не менее мрачное, чем у хёна, настроение. Он дуется и всем видом выражает недовольство и протест, дёргая дневник из чужих рук. – Вот учи! Минхо кидает тот на стол с хлопком, кипя возмущением. Прониклись состраданием и любовью к милому малышу, теперь он растёт и начинает бодаться и кусаться. Надо было не миндальничать изначально, а Минхо говорил Чану – поменьше вот этого вот баловства! (Даром, что сам иногда размягчался и делал поблажки). Теперь он залезет им на голову и свесит ножки, и в школе скажут, что всё из семьи – дома, значит, воспитали без уважения к старшим. Самый старший подтягивается на поднявшийся шум. – Что у вас тут случилось? – Сам поговори с ним! – Чан-хён, он мне запрещает, но почему?! Если бы у Чана были уши и хвост, он бы и сам их прижал, поджал и попятился от такого двойного, налетевшего на него возмущения. Но так как у него их нет, приходится взять очередной удар ответственности на себя. Кашлянув, он натягивает на лицо серьёзную маску и бегло оглядывает стол с распахнутым дневником и валяющейся кисточкой, наставившей лаковых клякс. – Минхо, что случилось? Проигнорировав зыркнувшего на него котёнка, Минхо складывает руки на груди. – Он не учил уроки, зато, посмотри, друзья подарили ему лак для ногтей, сидит, художничает. Я сказал, что нельзя так в школу, пусть красит на каникулах. Что, я не прав? Смягчившись, Чан поворачивается к надутому котёнку и протягивает руку, чтобы погладить по растрёпанной макушке. – Хёнджин-и, Минхо-хён не хотел ругаться, он правильно сказал. У тебя очень мило получилось, но по правилам школы твой красивый маникюр не положено носить на занятия. Заартачившись, Хёнджин выворачивается из-под руки и дёргает себя за низ футболки. – Но мой друг так приходил уже! – А я тебе ещё раз повторяю! – Минхо лопается поперёк Чана, как воздушный шар, повысив голос. – Ты всё за друзьями будешь повторять? Школа – это серьёзное место. Привыкнешь, вырастешь, потом тебе работу приличную не дадут, если будешь каким-то раскрашенным! Чан даже пугается, когда Хёнджин гневно шлёпает ладонями по столу и сбрасывает на пол несколько лежащих сбоку тетрадей, а потом почти вопит: – А тебе как дали?! У тебя, блин, фиолетовые волосы и дракон на всю руку!!! – Хёнджин! – Чан прикрикивает и укоризненно выставляет палец перед оскалившейся мордашкой, мгновенно вклинившись между взъерошенным котёнком и Минхо, мечущим ледяные молнии. – Минхо, уйди, – но тот и не дослушивает, громко хлопнув дверью в комнату и зло зашаркав тапками в их с братом спальню. Конечно, нет никакого смысла всерьёз обижаться на ребёнка, и этот конфликт, на самом деле, даже не стоил всего этого, но засранец его задел. И ведь совершенно прав… Пыхтя от негодования, Минхо плюхается на кровать и напыживается, снова скрестив на груди руки. Поставив себя на место Хёнджина, он понимает это маленькое недоумение. Почему кому-то можно, а ему нельзя? Почему хён, который в подобном виде работает на вполне себе хорошей, а главное любимой работе, так говорит и настаивает? Взрослые лицемерят и врут – Минхо никогда не хотел быть таким взрослым для кого-то, но вот – ненамеренно! – стал. От этого как-то паршиво и обидно. С Хёнджином, конечно, тоже всё сложнее в последнее время, он такой упёртый и вспыльчивый, как только получает слово поперёк своих желаний, но в этот раз, наверное, Минхо тоже хорош. Не сдержался то ли от усталости, то ли из недр характера наружу полезли не самые лучшие стороны, желающие беспрекословного подчинения. Пожалуй, Чану всё-таки лучше удаётся плюс-минус сбалансированное, здоровое воспитание. Минхо достаточно упрекает и ест себя, пока где-то там, за захлопнутыми с грохотом дверями Чан что-то терпеливо втолковывает котёнку. Воцарившаяся в вечерней квартире тишина скрадывает время – проходит то ли десять минут, то ли полчаса. Минхо пялится в потолок, остывая. В конце концов, он опознаёт по приближающимся шагам брата, а Хёнджин всегда передвигается по-кошачьи бесшумно, поэтому его он видит, подняв голову. Гибрид держит Чана за руку и пытается за него спрятаться, но тот аккуратно и настойчиво выдвигает его из-за своей спины и подталкивает вперёд. – Иди скажи хёну, что ты хотел, Хёнджин-и. Минхо неловко садится, пытаясь не выглядеть враждебно, но и не быть слишком дружелюбным – ему ведь тоже обидно. Кошачий распоясался. Хёнджин, остановившись перед ним с краю от кровати, виновато жмёт уши к голове и прячет лапки за спиной. Натёртые веки немного красные, под носом мокро. Может, и не плакал, но шмыгал точно от возмущения или стыда. Он мнётся и бормочет, из-под ресниц посмотрев на Минхо: – Хён, прости меня. Что я тебе нагрубил... Я просто расстроился, потому что очень хотел... – опустив ушастую голову, котёнок раскачивается с носка на пятку, потом утирает ладошкой нос. – Но Чан-хён сказал, что ты не со зла, а просто хочешь, чтобы у меня была хорошая репи.. репуна... репутация. Чан у дверей носом выдыхает смешок. Минхо вздыхает и, расслабившись, двигается к краю кровати и свешивает ноги. – Ты тоже прости меня, малыш, ладно? Я правда хочу для тебя всего самого лучшего. Но я не должен давить, – Хёнджин даётся в руки, и Минхо обнимает его одной, а другой берёт за ладошку, посмотрев на грязно накрашенные ногти. – В этом нет ничего плохого, но, пока мы заботимся о тебе, давай находить общее решение, которое понравится нам всем, хорошо? – Угу, – Хёнджин выпутывает руку из его пальцев и приседает немного, чтобы поднырнуть ему под подбородок и обнять за шею, слегка навалившись. Минхо приглаживает худенькую талию и тёплый пушистый затылок. – Я тебя люблю, хён. Чан-хён, и тебя. Чан, прислонившись плечом к дверному косяку, улыбается и охотно отзывается: – Мы тоже тебя любим, котёнок. Счастливое мурлыканье резонирует где-то между шеей и плечом Минхо, жужжит на коже мурашками. Минхо ловит себя на мысли, что не дышит. Детская нежность – всё более редкий гость в их общении, и это естественно, но от стремительного взросления Хёнджина всё равно щемит сердце, поэтому он впитывает в себя его желание поластиться с молчаливым трепетом, гладя по голове. Хёнджин ворочается в его руках, тычется носом в щеку, а потом просится: – Хён, я выучу стих и приду рассказать тебе, послушаешь? – Конечно, – неохотно отпустив, Минхо мягко подталкивает в спинку вслед. – Иди, учи хорошо.***
Подростковая школьная жизнь гибрида продолжала гореть яркими красками. Несколько раз его, как нерадивого котёнка, притаскивали за бархатное ухо в кабинет директора школы, но большего наказания, чем выговор, он обычно не получал – природное обаяние и невинный взгляд светлых нежных глаз трогали всех без исключения. Да и сам Хёнджин действительно раскаивался за свои проделки, понуро свесив хвост и прижимая уши. «Хёны были правы…» – редкая мысль, которая посещала котёнка в такие моменты и от которой он гордо старался отмахнуться, но в душе понимал, что так оно и есть. Приходилось балансировать между тем, чтобы быть тем самым «мальчиком с хорошей репутацией» и весело проводить время с новоиспечёнными друзьями-гибридами, Ли Феликсом и Ян Чонином. Трёхцветная троица: Феликс – с белой шёрсткой, Чонин – рыжий и Хёнджин – угольно-чёрный – притягивали приключения как магнит. В середине следующей недели случается, наконец, давно запланированная и долгожданная поездка, и вместе со всем классом Хёнджин отправляется на экскурсию в ботанический сад. По рассказам учителей это одно из самых прекрасных мест их города, где собралась большая коллекция растений, деревьев и цветов со всего мира. Эту фразу гибрид крутил в голове все выходные – такой завораживающей она казалась. Их забирает школьный автобус, и, заняв самые козырные места «на галёрке», троица друзей прилипает к окну, подталкивая друг друга локтями, хихикая и тихо дурачась, пока гид рассказывает в маленький микрофон об истории возникновения сада и всех его прелестях, которые дети смогут увидеть очень скоро собственными глазами. Когда спустя пару часов они доезжают до положенного места, Хёнджин и правда удивляется размерам открывшейся перед ними территории. На входе он немного отстаёт от группы, остановившись рассмотреть целую карту местности, где всё разбито на виды растений, описания, в каких широтах они произрастают, и многое другое. Через несколько минут даже вечно беспокойные друзья не мешают ему бродить, как привязанному, за экскурсоводом и внимать каждому слову. Ему очень нравятся цветы и растения, особенно из-за наблюдений за работой Минхо, когда его хён рисует очередной эскиз, используя разные растительные мотивы для витиеватых узоров и переплетений. И здесь повсюду есть такие, которых, возможно, хёны никогда и не видели. Были ли они тут когда-то? Может, когда тоже учились в школе, или люди не посещают школу в детстве?.. Стоп, посещают, конечно, у него самого ведь полно бесхвостых одноклассников. Разнообразие цвета и ароматов слегка дурманит подростка, пока вся группа, подгоняемая иногда парой учителей, гуляет по душным парникам. Как и каждый малец в пубертате, насколько бы Хёнджин не был чем-то увлечён, он всё равно в какой-то момент устаёт от однообразия и начинает немного скучать. Котёнок всё больше внимания обращает на глупые шутки друзей, хихикая с ними, а вскоре они и вовсе отрываются от всей группы, чтобы самостоятельно поискать интересные для себя места – и находят. – Смотрите, что там? Чонин, задирая голову и встав на носочки, показывает пальцем на птичье гнездо, примостившееся на стеклянной крыше небольшой теплицы. Любопытство побеждает всех троих. Покатая крыша теплицы не кажется неприступной, и они, пошептавшись и воровато оглянувшись по сторонам, быстро примеряются, как бы на неё забраться. Увидеть так близко птиц или даже их птенцов – любопытно и захватывающе. Феликс подогревает азарт, сделав из этого соревнование: «Кто первым заберётся наверх к гнезду, того и птица счастья – он выбирает потом, какое мороженое на всех будут покупать проигравшие». Котята один за другим скидывают на сырую землю лёгкие курточки, которые бы только мешали при взятии этой высоты, и на счёт три прыгают с места, азартно крутя хвостами, пока преодолевают невысокую стену, а затем и стеклянный купол самой теплицы. Хёнджин, в силу своего уже вытянутого туловища и ног, очень быстро забирается, ловко цепляясь за железный каркас, периодически скользя подошвами по стеклу. И он бы с лёгкостью мог стать первым, если бы вместо стекла в одном месте не была просто натянута плёнка от дождя – вероятно, стекло там недавно разбилось, и владельцы решили временно исправить проблему таким образом, пока не привезут новое. На беду Хёнджина, который пытается найти опору для следующего рывка, плёнка под ним вдруг рвётся, пальцы соскальзывают с железной рамы, и он с надрывным мявом срывается вниз, внутрь теплицы. Высота пусть и небольшая, от силы метра три, и говорят, что кошки всегда приземляются на лапы, но как бы Хёнджин не попытался сгруппироваться для аккуратного приземления, его планам мешают высокие кактусы, растущие в этой части ботанического сада. И бедной попой подросток влетает прямо в торчащие иголки одного из этих крупных безжалостных растений... Следующий душераздирающий, с завыванием, мяв загоняет сердца его друзей в пятки, да так, что им кажется, не дай бог, Хёнджин свернул себе шею. Но, вытаращившись через стёкла, они видят, как тот отталкивается ногами от ствола кактуса и с красным лицом буквально снимает себя с иголок, громко хныча. – Хёнджин, – громко шепчет Феликс, заглядывая вниз и потом испуганными глазами ища взрослых вокруг, – ты цел? Но тот не отвечает, без сил распластавшись на животе на полу теплицы и поскуливая. Котята, бросив своё соревнование, съезжают по покатой крыше вниз и, ловко спрыгнув, бегут ко входу в парник, прихватив куртку Хёнджина. Чонин визжит от столкновения со всей экскурсионной группой. Гид мгновенно кидается на помощь хнычущему ученику, от боли прижавшему уши. – Учитель, этот кактус не ядовитый? Я же буду жить? – Хёнджин бормочет с раскрасневшимся от смущения лицом, прикрывая поврежденный зад руками и хвостом. Пока классный руководитель записывает степень повреждения имущества ботанического сада и во сколько его оценили, друзья помогают отвести хромающего Хёнджина к местному сотруднику, в коморке у которого хранится аптечка. Под беззлобные смешки старичка из попы гибрида вынимают самые длинные иголки, впившиеся в нежную кожу. От поездки в больницу котёнок наотрез отказывается, с замиранием сердца представив на мгновение лица своих хёнов, которых и так скоро снова вызовут вместе с ним к директору. Он не готов переживать столько унижения за короткий срок: проиграть в споре, позорно сорваться, нанизаться на кактус, пережить очередной выговор за нарушение порядка, за вред саду, за то, что кому-то придётся пялиться через лупу, всматриваясь в миллиметры его зада, чтобы достать очередную иголку. Это слишком... К его радости, после долгого спора учитель всё же отпускает Хёнджина домой в сопровождении его друзей на том самом автобусе, который привёз их на экскурсию. Всё равно дети должны по плану провести в саду ещё несколько часов, поэтому она хотя бы будет уверена, что сумасбродная троица доберётся домой в безопасности. С остальными вопросами можно разобраться и позже – дозвониться ей удалось только Бан Чану, который, выслушав ситуацию, сразу договорился после работы заехать в школу и решить вопросы относительно вреда, причинённого ботаническому саду. Звучал он при этом немного озадаченно и обеспокоенно, но почти не удивился. Хёнджин всю дорогу в автобусе едет стоя, держась за поручни. Друзья его поддерживают на поворотах, дразня случившимся. И обидно, и смешно… Попа чешется так, что хочется скулить и потереться о сидение, но больно до ужаса, так что он топчется с ноги на ногу и машет, к счастью, не сильно пострадавшим хвостом. Ни птицу, ни мороженое так никто и не получил.***
Минхо открывает дверь в квартиру, сегодня приехав с работы чуть раньше обычного. У него разрядился телефон, а зарядки ни с собой, ни нужной в студии не оказалось, и он решил, что это прекрасный повод не задерживаться там допоздна в этот раз. До возвращения Хёнджина с экскурсии оставалось ещё несколько часов, и, стоя в лифте, он мысленно перебирал продукты в холодильнике, чтобы придумать, что приготовить к его возвращению. Не обратив внимания на наличие в прихожей ещё двух пар обуви, Минхо скидывает с плеч куртку, ныряет ногами в тапки и шаркает сразу на кухню, чтобы разморозить мясо. Когда на столе уже разложены промытые овощи, слух вдруг цепляется за непонятный набор звуков, доносящийся откуда-то… «Из спальни Хёнджина?.. А разве он не должен быть ещё на экскурсии? Неужели паршивец решил прогулять? Мы ведь заплатили за это. Что это за новый уровень неуважения к хёнам?!» В Минхо созревает праведный гнев. Что-то он зачастил с этим. Как и Хёнджин с непослушанием. Они с Чаном так стараются, чтобы он узнавал разное и ни в чём не нуждался. Растить детей так непросто, а гибрида – вдвойне. Они ведь даже пытаются не показывать усталости, которая с некоторой периодичностью накатывает даже на таких крепких ребят. Раздосадованный, Минхо комкает и кидает кухонное полотенце на стол и в несколько шагов достигает своей бывшей спальни, а там… там останавливается в дверном проёме, будто врезался в стекло раздвижной двери в торговом центре. Увиденное заставляет… опешить. Сердце как-то тупо один раз пихает рёбра мощным толчком, а потом принимается тарахтеть где-то там, внутри. Минхо замирает, практически спрятавшись за дверным косяком, чтобы дать себе хоть несколько секунд для осознания, что вообще происходит. Посреди просторной кровати Хёнджина Феликс, этот белобрысый гибрид с шилом в заднице, медленно покачивая пушистым хвостом, сидит верхом на обнажённых бёдрах их с Чаном маленького котёнка, который, тихо пища и постанывая лицом в подушку, крутится под ним. У Хёнджина нелепо спущены штаны до колен, а Феликс крепко держит в одной руке его чёрный хвост и, склонившись над ним и закрывая своим телом обзор, издаёт какие-то кошачьи нотки ворчания и тихого мяуканья. Минхо кажется, что у него может случиться какой-то сердечный приступ. Приглядевшись, он различает ещё и рыжий длинношерстный хвост, который ласково огибает локоть Хёнджина. Да, это ещё один гибрид из его класса, Ян Чонин. Да какого же чёрта Хёнджин с голой задницей?! Все эти кошачьи звуки, стоны, писк и скулёж беспощадно стреляют в мозг, заставляя Минхо, к его дикому стыду, смутно почувствовать не самые отцовские инстинкты, и он испуганно отмахивается сам от себя, физически ощутив, как огнём загораются уши. «Соберись, Минхо! Хёнджину, похоже, больно!» Он не даёт себе додумать какую-либо мысль до конца и, быстро поправив джинсовую ткань у ремня, врывается в комнату. Чонин, не сразу его заметив, продолжает «мять» руками плечи и спину Хёнджина, при этом «напевая» свою мурлыкающую песню – мягко, утробно, останавливаясь только для того, чтобы сказать: «Ну, потерпи, дружочек» и «Скоро Феликс закончит». А Феликс и ухом не ведёт, даже когда Минхо специально громко и грозно прочищает горло. – Что здесь происходит? Тот факт, что Хёнджину, судя по звукам, совсем не нравится происходящее, для Минхо уже необратимый звонок раскидать его дружков по углам, а потом с пинка отправить их вниз по лестнице, по одному, пересчитывать ступеньки на лету. Не говоря уже о том, что они занимаются чем-то, о чём он подумал и хотел бы поскорее найти этому опровержение (боже, пожалуйста). Он начинает закипать, когда на него, икнув (мявкнув), резко оборачиваются обладатели трёх пар разноцветных глаз, влажно блестящих в ярком свете. Дёрганным движением, в один шаг достигнув кровати, Минхо хватает и скидывает Феликса с Хёнджина, поздно замечая маленький пинцет у него в руке. Тот, напугавшись, глупо хлопает белёсыми ресничками. – Минхо-хён, мы не виноваты, так получилось просто! В отличие от Хёнджина, у него уже появились коротенькие и редкие белые усики, которые топорщатся в разные стороны, забавно закручиваясь по краям. Феликс нервно шевелит ими и дёргает хвостом. Минхо быстро отмечает, что белый кот одет и, выходя из ступора, переводит взгляд на голые ягодицы Хёнджина и открытую поясницу – всё в красную точку с чёрными посередине в некоторых местах, кроме основания хвоста, где кожа покрыта редким мягеньким мехом. Минхо бросает быстрый взгляд на руки Чонина, а потом на его лицо, и тот мгновенно жмёт уши к голове и быстро убирает ладони с плеч Хёнджина, будто ошпарился о пылающий взгляд. Залившийся краской Хёнджин виновато таращится в сторону опекуна. – Хён, пожалуйста, только не надо сразу ругаться, я всё объясню, – крохотные кисточки на вершинах прижатых ушей дрожат, и он пытается снова спрятать лицо от смущения. Потрясённый до глубины души, Минхо шумно вздыхает и призывает рациональный анализ. Чем это ни было, оно, похоже, неопасно, но неприятно. Хёнджин вроде бы цел и не плачет. Но если с ним это сделали его дружки, он оторвёт им хвосты и отправит курьером родителям. Испытав за несколько минут целый спектр эмоций – от праведного гнева до желания защитить своего котёнка, Минхо, зыркнув на двух слезших с кровати гибридов, отсылает их ждать на кухню, а сам прикрывает дверь и садится на край кровати подростка. Хёнджин сверкает голой исколотой попой и машет хвостом, тщетно стараясь её прикрыть, но натянуть сверху край одеяла или штаны не пытается. И тихонько скулит от смущения в глубины подушки, не показывая глаз. Минхо тяжко вздыхает и сочувственно касается подрагивающей спины, уже оценив навскидку, чем котёнок исколол себе весь зад. Господи, ну как можно было… – Рассказывай. Куда ты вляпался на этот раз?***
– Хёнджин, быстрее, мы опаздываем! – спустя несколько дней после "кактусового инцидента" Чан окликает в глубину квартиры, звеня на пороге ключами. Минхо уже топчется возле лифта. Котёнок вылетает из комнаты бегом, поскользнувшись в носках на полу и едва не полетев носом вниз, но ловко удерживается и плюхается на зажившую попу уже по своей воле, натягивая на ноги ботинки. Чан помогает ему всунуться в курточку и подталкивает на лестничную площадку, запирая следом дверь. Минхо нервно поглядывает на наручные часы. Их гибридолог настолько востребован, будто единственный в городе, втиснуться к нему на приём было не так уж легко, хотя он всегда был очень любезен, даже отвечая в переписке на их бесконечные вопросы и тревоги в первое время житья с котёнком. Именно поэтому опоздать к нему будет невежливо. Они обращались к Ким Сынмину неоднократно после первого посещения. Сначала Хёнджин здорово простудился и температурил целую неделю. Не ел, не пил и почти не шевелился, опустив ушки и тяжело, совсем тихо дыша. Его маленькое тело было таким горячим, что они чуть не сошли с ума и почти вывели из себя спокойного доктора, терпеливо выписывающего грамотное лечение. Потом Хёнджин подрался с Феликсом в тот раз и начал после жаловаться на головную боль. Обеспокоенный Минхо сдвинул пару сеансов на работе и договорился о приёме, на котором обнаружилось, что кое-кто склонен драматизировать и просто не хотел идти в школу из-за контрольной. Позже, конечно, уже всерьёз Хёнджину и его опекунам пришлось пережить нелёгкий аттракцион выпадения молочных зубов и бессонные ночи прорезывания новых. Бедный котёнок мужественно терпел, грустно лежал, иногда мяукал от ноющего дискомфорта и грыз специальную деревянную игрушку, чтобы почесать дёсна. Чан и Минхо тоже мужественно старались не ругать его за эту обслюнявленную фигурку, которую он бросал там и тут, игнорируя гигиену. В последнее время будто бы не было причин для беспокойств, но казалось, что Хёнджина стал преследовать какой-то общий упадок сил. Раньше активный, любопытный и даже шумный, он стал тише, сменил детский восторг на всё более частое равнодушие к некоторым вещам и как будто ленился, стремясь после школы поваляться в комнате и разлюбив гулять пешком по вечерам. Приступы апатии смешивались в нём с яркими всплесками эмоций, обычно с необоснованным раздражением. Всё чаще у них происходили мелкие конфликты, в которых гибрид заявлял, что взрослые его не понимают и им всё равно. А спустя совсем недолгое время он полностью об этом забывал и, как обычно, распластывался у Чана или Минхо на коленях и настырно обнимал, даже несколько смущая напором. Вроде бы типичный подростковый кризис не вызывал больших опасений и мыслился как что-то, что однозначно пройдёт, но им снова нужна была консультация, потому что на каждом шагу приходилось помнить – Хёнджин не человек. То, что было типичным для них, когда они сами были подростками, могло протекать у него как-то иначе и гораздо быстрее, а, может, в чём-то серьёзнее. В этот раз они везут гибридологу целую кипу сданных накануне анализов, в основном, гормональных, лавируя по пробкам и всё-таки успевая вовремя. Натянув бахилы в приёмной и сунув руки в карманы, Хёнджин неохотно тащится за опекунами на второй этаж медицинского центра. Слегка поканючив ещё в машине, он купился на обещание заказать вечером пиццу и пообещал хорошо себя вести. Впрочем, с доктором Кимом они, казалось, всегда были друзьями. – Привет, Хёнджин. Проходите, – дежурная улыбка чуть более тёплая в адрес котёнка, представляющего для гибридолога основной интерес. Похлопав по кушетке, он направляется к своему столу и берёт из рук Минхо бумаги, кивнув Хёнджину. – Запрыгивай. Мелкий забирается и садится, взмахнув хвостом. Болтает ногой в воздухе. Молчаливый и нахохлившийся, будто не выспался. Терпеливое ожидание, пока доктор Ким изучает листки с анализами, затягивается, начиная отдавать нервяком Минхо, теребящим шнурок своей худи. – Ну что ж, расслабьтесь немного, – Сынмин наконец поднимает взгляд поверх своих очков и подтягивает к себе карту пациента, педантично подшивая в неё документы. – Ваш гибрид ничем не болен. Я вижу некоторые значительные гормональные колебания, но это не свидетельство серьёзных сбоев. Давайте посмотрим... Полистав карту и сделав на полях какие-то пометки, он смотрит на Хёнджина, разглядывающего плакат на стене, пишет ещё что-то и задумчиво заключает, порождая у Чана и Минхо нервные спазмы в животах: – Да, мальчик растёт... Так это же замечательно! – Что конкретно это значит? – Чан сосредоточенно, с отпечатком свойственной ему гиперответственности на лице, чуть хмурится, пытаясь ничего не пропустить. – Для вас – всяческие радости переходного возраста у ребёнка, для него – неожиданные и первое время пугающие открытия о себе. Не беспокойтесь, я вам всё разъясню, вам лучше быть подготовленными. Абсолютно ничего страшного в этом нет. Но сначала дайте мне провести осмотр и задать Хёнджину пару вопросов наедине. Они неловко выходят из кабинета друг за другом и притворяют дверь, оставив за собой тишину. Хёнджин, поглядев им вслед, смотрит на поднявшегося Сынмина, надевающего перчатки, и взволнованно поджимает ноги. – Не переживай, малыш, – тот ободряюще улыбается, пообещав, – не надо будет ни раздеваться, ни терпеть даже немножко. Всё не больно. Зрачки нормально реагируют на свет фонарика, кошачьи уши всё так же чувствительны к звукам, но тоже в пределах нормы. Пока не наблюдается никаких обострений, которые вполне могут наступить в не столь отдалённое время согласно гормональному фону. Сынмин просит котёнка открыть рот и с его позволения осматривает, а потом и аккуратно ощупывает пальцами растущие крепкие зубы и бугорки дёсен, где ещё только предстоит вылезти некоторым коренным. Хёнджин рассеянно глотает накопившуюся слюну и, мотнув головой и освободившись от пальцев, облизывается. Доктор Ким измеряет его пульс, проверяет давление, температуру и записывает рост и вес в соответствующую таблицу в карте. Говорят, чужие дети растут быстро, а маленькие гибриды – совсем фантастическими темпами. Чистая правда. – Скажи, Хёнджин, – Сынмин с характерным скрипом стягивает медицинские перчатки с рук и бросает в урну, – ты чувствуешь иногда приливы жара, тебе душно и, может быть, нечем дышать? Повзрослевшее, но ещё маленькое личико принимает задумчивый вид. – Ну... Не знаю, – Хёнджин не глядя трогает свой хвост, перебирая на нём шерсть. – Один раз мне было как-то нехорошо в классе. – Что именно ты чувствовал? – Все сильно пахли. Меня начало тошнить. Обычно все так не пахнут, но иногда начинают... И Чан-хён и Минхо-хён тоже. Но мне кажется, что они пахнут приятно. Что ж, довольно естественно, думает Сынмин. Запахи, которые гибрид ежедневно ощущает дома, кажутся безопасными даже когда проявляются сильнее из-за обостряющегося обоняния. – Хёнджин, тебе кто-нибудь нравится в школе? Чтобы не смущать, доктор Ким снова смотрит в карту, перелистнув страницы для вида, но котёнок всё равно краснеет до чёрный ушей и понуро опускает те, уставившись на кончик хвоста в своих руках. – Ну, одна девочка, – его голос становится совсем тихим и расстроенным. – Она тоже гибрид? – Нет, человек. – Почему ты грустишь? – Она сказала, что гибриды – животные, и она не хочет иметь со мной ничего общего. – Тогда почему она тебе нравится? Хёнджин наматывает хвост на указательный палец, потом приглаживает ладонью, смущённо не поднимая взгляда, и Сынмин замечает крохотную мечтательную улыбку, мелькнувшую под маленьким носом. – Она очень красивая и приятно пахнет. Как хёны. Мне нравится, как она улыбается. Жаль, что не мне... Драматичный вздох от самого сердечка заставляет Сынмина усмехнуться и не глядя закрыть карту. Первые влюблённые страдания бок о бок с другими химическими процессами в подрастающем теле. И с ним это когда-то было, и, само собой, с двумя внушительными хёнами этого малыша, правда, как у людей, прошло всё гораздо прозаичнее. Постепенное созревание гибрида, между тем, собирается по срокам совпасть с весной – самым нестабильным и интенсивным периодом, наименее подходящим для первых открытий о своём взрослении. – Хёнджин, я расскажу тебе несколько вещей. Только не пугайся и не смущайся, ладно? Я доктор, со мной можно говорить о таком прямо. Желтоватые глазки любопытно и немного настороженно округляются, щёки уже и так горят розовым румянцем. Сынмин подвигает стул и садится напротив. – Через некоторое время хёны должны будут сделать для тебя небольшие внеплановые каникулы, чтобы ты побыл дома.