The formula of love.

      Проезжая по длинной подъездной аллее, вымощенной аккуратной брусчаткой, дорога мягкими изгибами вела к семейному особняку, некогда принадлежавшему Джорджинии Коулманн, а ныне - её единственной дочери. По обеим сторонам аллеи раскинулись ухоженные клумбы, среди которых выделялись пышные кусты роз: от нежно-розовых до насыщенно-красных, наполняя воздух сладкими нотками. Рядом с розами цвели изящные лилии с крупными белыми, розовыми и оранжевыми цветками. Помимо того, на клумбах росли густые кусты лаванды, между которыми можно было увидеть яркие пятна гортензий, цветущих большими соцветиями голубого, розового и белого цветов. В вечернее время, как сейчас, когда солнце садилось за горизонт, аллея освещалась мягким светом фонарей, создавая живописную красоту сада.       Останавливаясь у главного входа, Лекса вышла из машины и на мгновение замерла, чтобы полюбоваться видом. Ей не так часто выпадала возможность посетить родной дом, но когда это случалось, она всегда придавалась воспоминаниям.       Широкие мраморные ступени, ведущие к главным дверям с резными позолоченными узорами, были настолько белоснежными, будто их только что отполировали. Каждая ступень была украшена изящными коваными перилами, на которых когда-то любила играть Лекса, цепляясь за них во время своих игр. Над входом висела старая бронзовая люстра, украшенная хрустальными подвесками, мерцающими в свете фонарей, откидывая блики на высокие статуи львов, что восседали по обеим сторонам от главного входа. Преодолевая последние несколько ступеней, Лекса останавливается перед массивными дверями и проводит рукой по гладкой поверхности, чувствуя под пальцами каждый резной узор. С легким скрипом петель, Лекса переступает порог, попадая в атмосферу богатой роскоши. Огромная люстра, свисающая с потолка, освещала просторный холл, украшенный старинными картинами и дорогой мебелью. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь эхом её шагов.       — Эй, не хочешь мне помочь?!       Прерывая момент ностальгии, Лекса обернулась назад, замечая, как Анья раскладывает сумки рядом с фургоном. В это же время появился дворецкий, он так спешил, что казалось, будто его ноги едва касаются пола. Поправляя на ходу криво завязанную бабочку, с таким усердием и серьезностью, словно пытаясь сохранить последние остатки достоинства, он широко расправил плечи и, выпрямившись, громким уверенным голосом произнес:       — Добро пожаловать, мисс Коулманн!       Лекса едва не вскрикнула от испуга. Высокий мужчина с идеальной прической и несколькими седыми волосками на затылке, склоняет голову в почтении.       — Прошу прощения, что не встретил вас, мисс Коулманн. Я рассчитывал, что вы прибудете только в половине девятого, поэтому решил, что у меня достаточно времени, чтобы приготовить ужин к вашему прибытию.       На белоснежной рубашке дворецкого красовались пятна от томатного соуса, а на лацкане пиджака можно было заметить капельку светлого крема. Между пальцами мужчины проглядывали следы от муки, а на лбу выступили маленькие крупицы пота. Все это свидетельствовало о том, что он действительно очень торопился к их прибытию.       — Ваша комната готова, если вы захотите отдохнуть после долгой поездки. Гостевая комната для мисс Нельсон также чиста и опрятна, как вы и просили.       Все еще пребывая в легком испуге, Лекса глубоко вздыхает, стараясь успокоить свои нервы, и оборачивается со строгим взглядом.       — Больше не делай так, Генри. Я серьёзно.       Лицо Генри сразу же приобрело виноватый вид. Он ещё раз поклонился, предположив, что испугал хозяйку своим появлением.       — Прошу прощения, мисс Коулманн, — с глубочайшим сожалением произносит Генри.       Лекса переводит дыхание.       — Ладно, ничего. Помоги нам лучше занести вещи в дом.       Дворецкий снова покланялся и поспешил к фургону. Анья тем временем, поздоровавшись по пути с Генри, подобралась к Лексе и не удержалась, ущипнув.       — Выглядишь испуганной, — наклоняясь к её лицу, с ухмылкой прошептала она.       — Ничего подобного.       С невозмутимым выражением лица Лекса развернулась в сторону лестницы, собираясь направиться в свою комнату и расслабиться в теплой ванне.       — Уже уходишь?       — Да, — не оборачиваясь, бросила та через плечо. — Я устала и хочу отдохнуть.       Скрестив на груди руки, Анья не сводила с Лексы пристального взгляда, пока та не скрылась из виду.       Поднявшись по лестнице, Лекса вдруг ощутила каким тихим и пустым оказался её дом. Уют, который она помнила, теперь казался далеким воспоминанием. Вечерняя прохлада, проникающая через настеж открытые окна, делала воздух холодным и неприятным, из-за чего хотелось обнять себя обеими руками и хоть немного согреться.       Лекса медленно двигалась по коридору, касаясь пальцами различных поверхностей, словно пытаясь ощутить что-то родное и знакомое. Проходя мимо множества дверей, ведущих в спальни и кабинеты, ее пальцы осторожно скользили по полированной мебели и стенам, украшенным картинами. Её взгляд остановился на портрете, висевшем вдоль стены среди множества картин.       Лекса подошла ближе, рассматривая портрет в оглушительной тишине.       Её пальцы осторожно коснулись рамы, и, закрыв глаза, Лекса пыталась представить присутствие человека, чьи глаза до сих пор светились жизнью и любовью в её воспоминаниях. Внутри закипали эмоции, от которых сложно было скрыться. Лекса перевела дыхание, ощущая, как сердце сжимается от боли и тоски. Утрата всё ещё оставалась свежей раной. Слёзы неминуемо скользнули по обеим щекам. Она молчала, но её мысли были пронизаны глубокими чувствами. Лекса в последний раз скользнула рукой по изображению матери, оставляя свежие следы на стекле, и тихо ушла в свою комнату.       Тем временем, оставшиеся обитатели дома, находившиеся на просторной светлой кухне первого этажа, занимались приготовлением блюд. Анья решила, что участие в приготовлении ужина станет для неё приятным разнообразием, так как ей всё равно нечем было себя занять. Она надевала фартук, в то время как Генри, украдкой, наблюдал за действиями мисс Нельсон.       — Генри, дай-ка мне что-нибудь нарезать, — закончив завязывать фартук, Анья подошла к столу, протягивая руку к горке свежевымытых овощей.       — Мисс Нельсон, прошу, не нужно мне ни с чем помогать, — настаивал Генри, когда Анья взяла в свои руки длинную морковку. — Пожалуйста, лучше отдохните в горячей ванне, которую я подготовил для вас в гостевой комнате. Я сам здесь со всем разберусь.       Генри не любил, когда ему кто-то помогал, тем более гости этого дома, это было слишком унизительно для него, а ещё более унизительно могло бы стать для его хозяйки. Долг Генри заключался в том, чтобы обслуживать всех, кто находился в этом доме. Без исключения.       — Генри, сколько раз тебе повторять, чтобы ты обращался ко мне по имени, — Анья, будто держа в своей руке указку, направляет длинную морковь в сторону Генри, строго напоминая. — Я не гость этого дома. Скорее… его временный обитатель. Оставь эти формальности для Лексы.       Генри лишь коротко взглянул на Анью, смутившись под её укоризненным взглядом. Он суматошно передвигался по кухне, успевая следить за мясом и перемешивать соус одновременно.       — Прошу заметить, что все, что касается этого места - моя ответственность, — Генри деликатно, но всё же твёрдо настаивал на своём. — Мне совершенно не к лицу позволять вам заниматься какой-либо работой по дому. У меня есть обязанности, и я с радостью их выполняю.       Анья скучающе вздыхает. Генри был непоколебим.       — Сложно сидеть сложа руки, когда я действительно могу быть полезной. Знаешь, иногда, я и правда люблю готовить, — добавляет Анья спустя нескольких секунд, как-будто хотела этим что-то доказать Генри.       — Ваша доброта трогает меня, мисс Нельсон, — вежливо отвечает Генри, не отрываясь от своих дел. Анья усмехнулась, понимая, что спорить с ним бесполезно. — Я уверен, что ваша компания будет для меня лучшей помощью. Если хотите, можете рассказать мне что-нибудь интересное, пока я занимаюсь готовкой.       Анья подходит ближе, заглядывая Генри через плечо, и, откусив кончик морковки, интересуется:       — Это мясо по-французки?       — Да, сегодня я готовлю для мисс Коулманн её любимый беф-бургиньон - нежное тушёное говяжье мясо в сливочном соусе с ароматными травами и овощами, — движения Генри были четкими и отточенными, когда он нарезал овощи, перечисляя блюда. — Также на закуску будет подан луковый суп, а на десерт - классический тарт татен, — то, что Генри произносит дальше, заставляет Анью вспомнить о важном событии. — Традиции помогают нам сохранить связь с нашими близкими. Уверен, что мисс Коулманн будет приятно, ведь миссис Коулманн, её мама, очень любила французскую кухню.       Анья, аккуратно, маленькими шажками, отходит назад, присаживаясь на высокий стул у кухонного островка. Её взгляд останавливается на календаре, висевшем на стене. Она вдруг понимает, что пропустила важную дату. Анья тотчас почувствовала волну вины, прокатившуюся по всему телу.       Пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами, она тихо произносит:        — Сегодня ведь день рождения Джорджинии, верно?       Генри кивнул, его лицо оставалось спокойным, но в глазах промелькнуло понимание. Мисс Нельсон взяла на себя львиную долю забот о мисс Коулманн, чтобы та ни в чём не нуждалась и ни о чём не беспокоилась. Генри не переживал за судьбу своей хозяйки, когда в жизни той был человек, сродни второй матери.       — Мисс Коулманн всегда тяжело переносит этот день, но традиции этого дома всё-таки сохранились.       В суете текущих дел, событий и переживаний, Анья совсем забыла о значимом дне. Она знала, как много значила эта дата для Лексы и как сильно та была привязана к своей матери.       Обнимая себя обеими руками, как будто пытаясь найти в этом утешение, в голове Аньи возник лишь один вопрос: Как я могла об этом забыть? Анья знала, что Лекса ничего ей не скажет, не станет упрекать или делать замечания по поводу этого, но всё же…       Увидев опечаленное выражение лица мисс Нельсон, Генри отложил нож в сторону и обернулся, чтобы сказать спокойным размеренным тоном:       — Не стоит корить себя, мисс Нельсон. Все мы иногда что-то забываем. Важно лишь то, что сейчас вы здесь. Вы очень много значите для мисс Коулманн, поверьте, ваша поддержка для неё будет важнее всего.       Анья поднимает голову, встречаясь с глазами Генри. Он всегда знал как найти правильные слова в нужное для ситуации время. Генри послал успокаивающую улыбку, возвращаясь к готовке. Ему не нужно было добавлять что-то ещё.       Прошло несколько минут, прежде чем Анья замерла, будто вспоминая о чём-то важном, а затем встала со стула. Она направилась к окну, откуда виднелось озеро. Рядом с берегом стояла старая моторная лодка, но Анья не была уверена, что она всё ещё наплаву.       — Генри.       — Да, мисс Нельсон? — в пол оборота отзывается Генри, перемешивая ингредиенты в железной миске.       — Я тут вспомнила про ту лодку, что находится за домом. Она ведь всё ещё работает?       Кажется, Генри подозревал с какой целью мисс Нельсон интересовалась о лодке. Он посмотрел на неё с понимающей улыбкой и кивнул.       — Всё верно, мисс Нельсон. Лодка всё ещё в исправном состоянии. Я подготовлю её для вас после ужина.       Анья посмотрела на Генри, на этот раз действуя решительнее.       — Не нужно, я сделаю всё сама, только… пообещай, что это останется между нами. Лекса не должна узнать об этом.       — Обычно я не скрываю секреты от своей хозяйки, но… — Генри немного замешкался, хорошенько обдумывая просьбу мисс Нельсон. — Думаю, прогулка по озеру положительно скажется на душевном состоянии мисс Коулманн.       Анья откусила наполовину съеденную морковку, направляя её в сторону Генри.       — Всегда знала, что мы с тобой подружимся.

***

      Лекса медленно крутила вилку в руках, поглядывая на свою тарелку, но не делала ни малейшей попытки начать есть. Её глаза блуждали по обеденному столу, задерживаясь на каждом блюде. Анья, сидя напротив, украдкой наблюдала за Лексой, стараясь уловить хоть малейший намёк на её внутреннее состояние. Рука Лексы то и дело поднималась, чтобы взять вилку, но каждый раз она передумывала, и её ладонь снова опускалась на стол. В конце концов, гулкий, размеренный звук идущей стрелки на циферблате стал слишком громким для обеих.       Лекса глубоко вздохнула, и Анья тут же подняла глаза, встречаясь с ней взглядом. Их глаза пересеклись, и в этом молчаливом обмене было больше понимания, чем в сотне слов.       — Почему ты до сих пор не притронулась к еде? — спросила Лекса, начиная диалог именно с этого.       — Скорее всего, по той же причине, что и ты.       Лекса, словно уловив суть сказанного, безмолвно кивнула и снова опустила глаза в тарелку. Что-то разделяло их, что-то невидимое, но настолько ощутимое. Лекса присутствовала здесь лишь физически, но головой находилась в другом месте. Анья догадывалась с чем это было связано, но, увы, не могла ничего с этим поделать. Они однажды договорились, что некоторые вещи никогда не будут обсуждать, и Анья не собиралась нарушать это правило.       Душевное состояние Лексы оставалось за семью печатями, но это не означало, что Анья не могла попытаться коснуться их.       Лекса возила кусочки мяса по тарелке, словно не зная, что с ними делать. Сквозь окна виднелась тёмная улица, озаряемая лишь редкими огоньками фонарей. Лекса ощущала на себе взгляд Аньи и была благодарна её присутствию, но слова так и не находили своего пути, чтобы высказать то, что накопилось внутри. Слишком много эмоций и мыслей разрывали её изнутри. Лекса боялась лишь того, что если заговорит, то не сможет себя остановить.       Так и не притронувшись к еде, Анья аккуратно поднялась из-за стола, привлекая внимание Лексы.       — Генри, принеси мне, пожалуйста, ключи.       Генри, стоявший всё это время позади, удаляется на некоторое время в одну из комнат, после чего возвращается со старыми ключами в руках.       — Прошу, мисс Нельсон. Приятной прогулки.       Взгляд Лексы скользнул к ключам, но всё её внимание было приковано к небольшому, потёртому брелку в виде маленького мишки, чья окраска слегка поблекла от времени. Джорджиния часто рассказывала Лексе, что этот брелок когда-то подарил ей её отец — человек, которого Лекса никогда не знала. Хоть мама и рассказывала ей истории о нём, о том, каким он был, Лекса лишь смутно представляла его образ, однако этот брелок был единственной ниточкой, связывающей её с биологическим отцом. Мама часто носила его с собой, как оберег, и, размышляя обо этом, Лекса не могла понять, как он мог оказаться на одной из старых связок ключей.       — Это ведь ключи от той лодки за домом? — Лекса обернулась к Генри, уточняя.       Заметив, как Лекса задержала взгляд на ключах, Анья опускает глаза, замечая странный брелок, свисающий с них. Он показался ей слегка потрёпанным, но все же забавным.       — Всё верно, мисс Коулманн, — с легким поклоном подтвердил Генри.       — Какой очаровательный мишка.       Анья поднимает брелок ближе к свету, чтобы лучше его разглядеть. Её действия были продиктованы простым любопытством. Она даже не подозревала, что держит в руках предмет, имеющий глубокое значение для Лексы.        — Он явно пережил много приключений, — задорно произносит Анья, то сжимая, то отпуская, то небрежно крутя его вокруг пальца, не замечая, как в этот момент Лекса замерла, наблюдая за её действиями.       На лице Аньи играла едва заметная улыбка. Генри позволил себе чуть шире улыбнуться, наблюдая за мисс Нельсон. На их лицах не было ничего, кроме легких, ироничных улыбок. Тело Лексы напряглось ещё сильнее. Внутри поднималось что-то тяжелое и жгучее, от чего она не могла больше сидеть на месте. Не выдержав, Лекса резко встала из-за стола. Стул, на котором она сидела, с шумом отодвинулся назад. Анья даже не успела среагировать, когда Лекса выхватила из её рук ключи. Быстрым и ловким движением, она отстегнула брелок и обернулась к Генри. Её лицо помрачнело, а губы сжались в тонкую линию.       — Скажи мне, Генри…       Генри застыл на месте, ощутив, как по его спине пробежал холодок. Его лицо утратило прежнюю улыбку, и он замер в растерянности, не зная, как реагировать на резкий и неожиданный порыв мисс Коулманн. Анья, не менее ошеломлённая, не знала что сказать.       — Как эта вещь оказалась на этих ключах?       Лекса приблизилась к Генри, её выразительные и настойчивые глаза требовали ответа.       — Не молчи, Генри.       Генри шумно сглотнул.       — Я нашёл его в коридоре на втором этаже, мисс Коулманн, когда проводил генеральную уборку перед вашим приездом. Я не имел смелости выбросить эту вещь, но и не нашёл для него лучшего применения.       Лекса даёт себе мгновение, чтобы унять бурю эмоций, кипящих внутри. Она продолжала смотреть на Генри, но тот, казалось, ещё больше съёжился под пристальным взглядом своей хозяйки, чувствуя нарастающее чувство вины за свои действия. Он был готов умолять мисс Коумланн о прощении, если его поступок мог её разозлить или расстроить.       Увидев, как Генри собирается опуститься перед ней на колени, Лекса тут же схватила его за локоть. Её хватка была крепкой, почти болезненной, и даже если Генри было больно, тот не произнес ни слова.       — Простите меня, мисс Коулманн!       — Генри, — твердо произнесла Лекса, заставляя его выпрямиться. — Не надо. Никогда больше не делай так.       Лекса смотрела на Генри своими пронзительными глазами, не позволяя ему унижаться. Как бы Лекса ни была рассержена, она всегда относилась к Генри с уважением, ведь он был одним из немногих, кто оставался рядом с ней большую часть её жизни, поддерживая и помогая в трудные минуты. Лекса отпустила его локоть и отступила назад. Она снова посмотрела на брелок, сжав его в кулаке, и сказала более спокойным тоном:       — Я поняла тебя. Спасибо, что сохранил его, но прошу, впредь, больше ничего не предпринимай без моего ведома. Если вдруг наткнёшься на что-то еще, просто дай мне знать.       Генри, всё ещё растерянный и ошеломлённый, быстро кивнул.       Лекса выдохнула, стараясь отпустить напряжение, которое сковывало её всё это время. Она перевела взгляд на ключи, которые всё ещё сжимала в руке, и обратила внимание на Анью. Её обычно уверенное и спокойное выражение лица сменилось на слегка ошеломлённое, та явно не ожидала подобной реакции от Лексы. Лекса понимала, что её поведение могло показаться грубым и шокирующим для окружающих, но она не могла поступить иначе. В любом случае, это уже произошло, и она была бессильна что-либо изменить.       В воздухе повисло молчание, пока Лекса и Анья некоторое время смотрели друг на друга. Наконец Лекса спросила:       — Ты хотела прокатиться на лодке?       Анья, немного поколебавшись, медленно кивнула.       — Да, я подумала… может, нам стоит немного развеяться.       Идея прокатиться на лодке вызвала у Лексы смешанные чувства — с одной стороны, желание сбежать от тяжёлых мыслей, а с другой… Лекса невольно коснулась пальцем брелка, который все ещё находился в её руке вместе с ключами. Она не была уверена, что это действительно поможет, но, возможно, это лучше, чем оставаться в давящей тишине.       — Это… было бы неплохо, — наконец ответила Лекса, её голос стал мягче и теплее. Убрав брелок в карман, она добавила: — Тогда пошли.

***

      — Две маргариты, пожалуйста.       К концу дня Кларк спускается в бар при отеле, сев за самое удаленное от взглядов место. Она продолжала размышлять над предложением Финна, бессознательно прокручивая в руках телефон.       Взяв на себя роль посредника, Коллинз предложил следующее:       — Попросив отца, я могу попытаться созвать собрание совета по конфликтным ситуациям. Это будет официальное слушание, где вместе со стюардами будет обсуждаться твой конфликт с Коулманн. Учитывая серьёзность ситуации, на этом заседании должны присутствовать обе стороны. Я позабочусь о том, чтобы Гарринсон и Лекса присутствовали там. С твоей стороны, естественно, будешь ты и Нортон.       Кларк изначально не понравилась эта затея по нескольким простым причинам. Во первых, она никогда не была той, кто легко подчинялся чужой воле, особенно в тех случаях, когда считала, что ситуация по отношению к ней несправедлива. Во вторых, из-за своих необдуманных действий, спровоцировав конфликт между двумя командами, Нортон, спрятавшись за спиной Кларк, вместо того, чтобы взять на себя ответственность, оставил её одну отдуваться за все последствия. Мысль о том, что ей снова придётся взаимодействовать с Нортоном, вызывала в ней отторжение.       Но это было лишь частью проблемы. Вся суть заключалась в том, что:       — На этом заседании тебе придётся принести официальные извинения. Ты должна извиниться перед членами совета, непосредственно перед Лексой и перед её командой за предоставленные неудобства. Также ты должна чётко заявить, что слухи о том, что ты собиралась подать заявление в суд — ложь. Тебе нужно будет объяснить, что это не ты занималась распространением ложной информации и что все обвинения неправдивы и безосновательны. Часть ответственности за это возьмут на себя СМИ. Нортон должен будет подтвердить твои слова, выступив в твою защиту, объяснив членам комиссии, что недостаточно достоверно донёс информацию до журналистов.       Кларк едва могла сдержать своё раздражение, это было не просто унизительно, но и чем-то личным для неё. Она не видела причин, почему должна приносить свои извинения всем вокруг. Кларк не могла так просто смириться с этим.       В очередной раз, стоя перед трудным выбором, несмотря на все сомнения, Коллинз был уверен, что:       — Это единственный способ, который поможет тебе сгладить конфликт с Коулманн и закрыть вопрос без дальнейших осложнений. Конечно, решение за тобой, Кларк, но если ты хочешь продолжить свою карьеру и избежать худших для себя последствий, тебе стоит подумать над этим предложением.       Кларк продолжала хмуриться, её лицо не выражало ничего, кроме напряжения. Она понимала, что это не то, чего она хотела бы, но иного пути, скорее всего, у неё просто не было. Ситуация зашла слишком далеко, и теперь ей придётся действовать, пусть и самым неприятным для неё образом.       — Пожалуйста, ваш заказ.       Миловидный бармен, с юношескими чертами лица, поставил перед Кларк два коктейля, и, не дождавшись вежливого «спасибо», удаляется в противоположную часть бара. Не долго думая, Кларк опрокидывает в себя один из бокалов, и со звонким характерным звуком опускает его обратно на стойку.       Она продолжает крутить в руках телефон.       Всё могло закончиться так и не начавшись.       Возможно…       Нет.       Кларк противится собственным мыслям.       Она ни за что не пойдёт на это.       Хотя, в теории, это могло бы стать одним из вариантов…       Буквально за несколько глотков Кларк опустошает второй бокал, и, набравшись достаточной смелости, открывает инстаграм. Первые несколько публикаций встречают её новостными постами о кратком пересказе последнего Гранд-при в Мельбурне. Бегло пробежавшись по тексту, Кларк открывает комментарии, задержав палец над экраном телефона.       @fastlan: @GRFClark едва вошла в Королевские гонки и сразу начала со скандалов? Лучше бы сначала научилась водить.       @gridking77: Не успела занять своё место, а уже устраивает драму.       @racinglegends: Ведёт себя как типичный новичок, который не может справиться с давлением. @lex_1 запугала её? Ни за что не поверю в это.       @pitsider: Новенькая пытается выделиться не умениями, а за счёт конфликта с @lex_1? Это способ оправдать свои слабые результаты?       @f1newbiecrash: В Ф1 доказывают свою ценность на трассе, а не за её пределами!       @check27: Я до сих пор против того, чтобы женщинам позволяли участвовать в каких-либо гонках.       Сначала лицо Кларк было нейтральным, но с каждым прочитанным словом мимика её лица стала понемногу меняться. Она уже не могла оставаться равнодушной к тому, что читала. С каждым новым комментарием, лицо Кларк мрачнело все больше. Люди осуждали её не только из-за конфликта с Лексой, но также за её личные умения, подвергая их сомнениям и критике. Глаза, ещё секунду назад холодные и безразличные, потемнели от внутренней злобы. Казалось, каждая строчка опускалась тяжелым грузом прямо в душу. Её губы дрогнули, словно она хотела ответить, но сдержалась. Кларк снова и снова перечитывала комментарии, пока это окончательно не вывело её из себя.       Стискивая телефон настолько сильно, что костяшки пальцев начали бледнеть, Кларк резко поднялась со стула, кинув на стойку мятую двадцатку. Вернувшись обратно в номер, Кларк думала только об одном: она не заслуживала такого отношения к себе. Как только за ней закрылась дверь, звук удара эхом отскочил от стен. Кларк бросила телефон на стол. Ей нужно было выплеснуть эту ярость, отчаянная мысль, чтобы нанести ответный удар, заполонила её с головы до ног. Она снова схватила телефон в руки и, даже не думая о последствиях, собиралась ответить на один из комментариев. Пальцы лихорадочно бегали по экрану, слова текли так легко, будто только и ждали своего окончания.       Когда Кларк думает, что готова сделать это, большой палец вдруг зависает над кнопкой «отправить».       Хватило буквально миллисекунды, чтобы одна сомнительная мысль заставила Кларк засомневаться в правильности своего решения. Ярость, что только что захлестнула её, начала постепенно рассеиваться, уступая место растерянности и страху. Кларк с детства была весьма вспыльчивым ребёнком, часто действуя под влиянием сильных эмоций, но сейчас, глядя на свой текст, она вдруг задумывается о последствиях. Кларк стирает напечатанный текст и садится обратно за стол, глубоко вздыхая и погружаясь в раздумья. В голове мелькали обрывки мыслей, каждая из которых только подливала масло в огонь. Как бы Кларк ни хотела, она все равно не могла ничего изменить. В конечном итоге это лишь усугубило бы её положение. Злость все ещё кипела внутри, но вместе с тем, за ней скрывалось и беспокойство – эта битва оказалась куда сложнее, чем она себе представляла. Кларк чувствовала себя абсолютно беззащитной. Обиженной и униженной. Вера в собственные силы угасала так же стремительно, как и шансы на то, что она продержится в команде до конца года.       С полным опустошением в глазах, Кларк снова опускает взгляд на экран телефона. Смотрит на него долго. Мучительно долго, словно пытается загипнотизировать себя.       Лишь слабое свечение экрана освещает её лицо в полумраке комнаты.       Иногда… когда Кларк чувствует себя особенно паршиво, часто взволнованно прикусывая губу, она открывает свои подписки и мучительно долго пролистывает их до самого конца. Это стало, своего рода, ритуалом. Сердце почти всегда сжимается от тревоги, когда она ищет нечто, что, по её мнению, облегчит её душевное состояние. Когда Кларк наталкивается на знакомый профиль, ее пальцы подвергаются большому испытанию, словно она сама пытается удержать себя от того, чтобы зайти дальше, но в конечном итоге, она всё-таки переходит на аккаунт. Этот момент всегда приносит за собой волну эмоций, слишком глубоких и запутанных, чтобы она хоть как-то могла их описать.       В полной тишине, под светом холодного свечения от экрана телефона, Кларк остаётся наедине с собственными мыслями. Эти мысли она до сих пор бережно хранит глубоко внутри себя и никогда никому не позволит услышать.       Зайдя на аккаунт Лексы, экран тут же заполняется яркими, насыщенными красками. Количество подписчиков Лексы исчислялось не просто тысячами, и даже не сотнями тысяч, а миллионами. Лекса щедро делилась с подписчиками моментами из личной жизни. Каждая публикация на этом аккаунте словно приоткрывала занавес в другой мир — мир, где успех и радость идут рука об руку.       Вот она стоит на палубе роскошной яхты, подставляя лицо морскому бризу и солнечным лучам. Её улыбка ослепительна, а глаза светятся счастьем. В другой публикации Лекса позирует на фоне горных пейзажей, готовая покорить очередной «Эверест». Ее лента - калейдоскоп фотографий, сделанных в самых живописных уголках земного шара. Но среди этих беззаботных и ярких кадров есть и другие — те, что заставляют сердце Кларк сжиматься от неопределённых чувств. На нескольких из них Лекса стоит на подиуме, триумфально поднимая кубок, её лицо сияет от радости, а вокруг неё – соперники, обрызгивающие её шампанским. Она купалась в лучах славы и выглядела как истинный победитель. Эти фотографии особенно собирали тысячи лайков и комментариев. Кларк задерживается на одном из таких постов, где она, с мокрыми от шампанского волосами, всё ещё в гоночном костюме, улыбалась с бутылкой в руках, окружённая толпой фанатов и коллег.       «Каждая победа – это усилия целой команды. Спасибо всем, кто верил в меня!»       Среди фотографий с подиумов можно было увидеть и другие, где Лекса запечатлена в окружении своей команды, с серьёзным и сосредоточенным выражением лица. Она делилась снимками с тренировок, на которых видно, как она работает с механиками над настройкой своего болида, или кадрами с брифингов перед гонками. Но есть и те моменты, где она просто наслаждалась жизнью: фотографии с друзьями за вечерним ужином, кадры с концертов, на которых она веселилась, или снимки с уютных вечеров. В этих публикациях ощущалась её человечность, её способность балансировать между яркой карьерой и обыденной жизнью.       Кларк казалось, что Лекса не просто вела яркий и насыщенный аккаунт, а словно демонстрировала ей всё то, чего ей самой так не хватает — успех, уверенность, счастье. Эти фотографии были олицетворением тех высот, к которым Кларк стремилась, но которые, как ей казалось, оставались недосягаемыми. Каждый раз, погружаясь в мир Лексы через ее публикации, Кларк погружалась в эти ощущения, словно пробираясь через собственные комплексы и неуверенность.       Кларк чувствовала зависть каждый раз, когда смотрела на Лексу. Это чувство зародилось в ней ещё много лет назад, когда она восхищалась каждой её гонкой, интервью и достижениями, жадно впитывая успех этой исключительной гонщицы. По мере того, как Кларк взрослела и росла в мире автоспорта, с каждым новым годом, это чувство становилось всё более сложным и многогранным. Теперь, когда они могли соперничать на равных, зависть Кларк стала ещё острее. Она не могла не восхищаться тем, как Лекса завоёвывала сердца миллионов, как умела оставаться на высоте, независимо от обстоятельств. Лекса была тем идеалом, к которому Кларк всегда стремилась, мечтая о таком же внимании, уверенности и славе. Где-то глубоко в душе, Кларк точно знала, что эти чувства были куда сложнее и запутаннее для её понимания. Для нее Лекса была больше, чем просто соперник и объект зависти – она была тем человеком, на которого Кларк равнялась, за которым следовала всю свою сознательную жизнь. Гриффин не могла дать точное определение слову «симпатия», не могла бы даже полностью осознать его смысл, но она точно знала, что ей всегда нравилась и будет нравиться Лекса Коулманн.       Кларк продолжала листать аккаунт Лексы, пока не наткнулась на один из постов, сделанный чуть больше года назад.       «Летний отдых перед следующим уик-эндом. Набираюсь сил.»       На этой фотографии Лекса была такой свободной, уверенной в себе, непоколебимой и… желанной.       Кларк внезапно ощутила, как по телу прокатился легкий жар. Сердце, будто подчиняясь невидимому ритму, вдруг забилось чуть быстрее, когда ее взгляд скользнул по солнечным лучам, мягко обнимающим загорелую кожу Лексы. Её фигура в стильном минималистичном купальнике казалась воплощением совершенства. Лекса стояла на фоне безбрежного голубого моря, слегка наклонив голову, ее волосы игриво развевались на ветру, а на лице играла беззаботная улыбка. В комментариях под фотографией пестрело множество восторженных отзывов и бесчисленное количество смайлов с огоньками. Кларк неосознанно засмотрелась на фотографию. На самом деле она уже когда-то видела её, у неё даже стоял лайк на эту публикацию, но её организм никогда раньше так не реагировал на подобного рода фотографии. Кларк видела множество снимков, как мужских так и женских, и никогда не испытывала неловкости при взгляде на чужие полуобнажённые тела - это было для нее естественно, но фотографии Лексы от чего-то выделялись среди прочих. Внутри Кларк что-то шевельнулось, какая-то неуловимая эмоция, которую она не могла до конца осознать. Кларк пыталась убедить себя, что просто завидует её красоте и обаянию, но…       Почему… это так…       Кларк откинулась на спинку стула, положив телефон на стол.       Вздох.       Почему мысли в голове стали путаться?       Кларк не могла найти ответ на этот вопрос. И почему было так сложно она тоже не знала. Кларк хотелось закричать, но вместо этого её челюсть напряглась.       Может…       Может, стоит написать ей?       Кларк смотрела на экран телефона, размышляя, стоит ли ей действительно это делать. Ведь, на самом деле, идея написать Лексе и извиниться перед ней лично, витала в голове Кларк ещё когда она была в баре. Но её беспокоило, что если она сделает это сейчас, таким образом, то это породит ещё больше разговоров и слухов.       Лекса могла и послать её.       Могла опубликовать пост, или рассказать об этом в одном из своих интервью, ведь…       У обеих сторон была своя правда.       Но, так или иначе, Кларк могла попытаться, надеясь на понимание с другой стороны. Разве это было бы хуже, чем присутствовать на слушании, на котором ей придётся перед всеми унижаться? Если Кларк извинится перед Лексой напрямую, Коллинзу не придется просить своего отца в это вмешиваться. Этот конфликт мог бы закончиться здесь и сейчас.       Гриффин немного колеблется, прежде чем медленно протянуть руку к телефону. Одновременно с пролистыванием ленты Лексы в самое начало, она прокучивала в своей голове сценарии, как мог бы пройти их разговор. Лекса определённо могла послать её, отреагировав холодно или, наоборот, эмоционально. А могла и понять. Что, если извинения действительно помогут?       Эта неопределённость пугала больше всего.       Интересно, какая Лекса в ярости?       Она могла узнать это прямо сейчас.       Кларк глубоко вздохнула и нажала на иконку «написать сообщение». Страх отказа и не понимания сразу же парализует её тело. Пальцы зависают над клавиатурой. Кларк сидела, глядя на пустой экран и не знала, с чего начать своё сообщение. Каждый раз, стирая написанное, она ощущала, что её слова звучат слишком глупо и неуместно.       @GRFClark: Привет, это Кларк. Надеюсь, ты меня помнишь. Хотела поговорить о…       Кларк тут же стирает слова.       Звучит слишком просто, словно ничего не произошло.       @GRFClark: Привет, Лекса. Нам нужно поговорить. Это очень важно.       Этот вариант казался слишком резким и официальным. Всё ещё не то. Кларк снова стёрла сообщение, продолжая прокручивать в голове подходящие слова. Каждое начало сообщения казалось ей глупым, неуклюжим и не подходящим под их ситуацию. Они не были друзьями. Они не были даже знакомыми. Кларк не уверена, что Лекса могла хоть когда-нибудь вспомнить её, но…       Один раз.       Один единственный раз, Кларк удалось уговорить своего отца, сквозь слёзы и истерики, купить билеты на Гран-при в Венгрии. Ей несказанно повезло, когда отец взял их с мамой в свою командировку. На улице был 2010 год. Они остановились в самом шикарном отеле Будапешта. На тот момент, отец Кларк работал в самой престижной и дорогой компании Нью-Йорка. Заключив сделку с одним из крупнейших заказчиков, он смог раскошелиться, чтобы купить билеты на ту гонку. Они были посреди огромной толпы фанатов, перед подиумом, когда трёх лучших гонщиков награждали венками и кубками после окончания соревнований. Лекса стояла на месте победителя, справа от неё находился Роан Одли, а слева - Джон Мерфи. Кларк сидела на шее отца в тот момент, когда толпа безудержно выкрикивала имя Лексы. Она могла видеть своими глазами, как Лексу обливают шампанским, как ей вручают кубок победителя, и… Как тогда ей удалось заполучить её призёрскую кепку, когда, находясь под воздействием столь сильных эмоций, она сняла с себя головной убор и отбросила в толпу, случайным образом попадая в руки Кларк. Так она думала до того момента, пока Лексе не передали микрофон и их взгляды не пересеклись на несколько секунд и первое, что та сказала:       «Пожалуйста, только не отбирайте у этой милой девочки мою кепку, ведь я старалась попасть именно туда».       Всё еще пытаясь отдышаться, Лекса сразу же продолжила:       «Посмотрите на себя, какие вы сегодня шумные! Большое спасибо за вашу поддержку, эта победа для вас!...»       Тот день навсегда отпечатался в памяти Кларк, став самым счастливым днём за всю её жизнь. Кларк умела мыслить рационально, она понимала, что Лекса никогда не узнает в ней ту маленькую фанатку, что вместе с толпой когда-то выкрикивала её имя. Ведь она изменилась. Она выросла. И писать Лексе по типу: «Эй, привет, помнишь меня?» было бы весьма неуместно с её стороны. Они едва ли познакомились друг с другом на трассе, это произошло так неожиданно… не так, как ожидала Кларк. Она никогда в жизни не стала бы намеренно ссориться с Лексой, наоборот, ей так хотелось подружиться с ней, по-настоящему, хоть чуть-чуть в живую поговорить… Но Кларк никогда не ожидала, что попадёт в руки тех, чья слава зависела от конфликтов и скандалов.       Поглубже сделав глубокий вдох, Кларк наконец решила отбросить все маски, которыми так долго прикрывалась. Прежде всего, она должна быть честной с самой собой.       @GRFClark: Привет. Я не совсем уверена, что мы знакомы, ведь нам так и не удалось познакомиться, но, на всякий случай, я всё равно представлюсь. Меня зовут Кларк Гриффин, я новый член команды Хонда рейсинг. Несколько дней назад между нами возник гоночный инцидент, в последствии чего всё вытекло в публичный конфликт. Честно говоря, мне очень сложно подобрать правильные слова, но я попытаюсь. Я осознаю, что в этом конфликте виновата не только сложившаяся ситуация, не только люди вокруг меня, но и я сама допустила слишком много ошибок. Моё упрямство, гордость и нежелание смотреть правде в глаза загнали меня в угол, из которого я пыталась выбраться, обвиняя всех, кроме себя. Мне стыдно за то, что позволила разрастись этой ситуации в нечто большее, чем простой инцидент. Именно поэтому я не давала никаких комментариев, я не хотела, чтобы мои действия и слова причинили тебе и твоей карьере ещё больший вред. Я не оправдываю себя, и не ищу прощения. Я просто хочу сказать, что глубоко сожалею об этом. Я понимаю, что эти слова не смогут исправить всё, что уже произошло. Но я надеюсь, что они хотя бы дадут тебе понять, что я искренне не хочу с тобой враждовать. Я не хочу продолжать эту бессмысленную борьбу. Я готова принять ответственность за свои действия и надеюсь, однажды, ты сможешь простить меня. Но даже если нет, я все равно хочу, чтобы ты знала - мне действительно жаль.       Это было трудно, но Кларк казалось, что это шаг в правильном направлении. Она ещё раз перечитала свой текст и нажала на кнопку «отправить». Кларк глубоко вздохнула, пытаясь успокоить своё взволнованное сердце. Сомнения всё ещё терзали её, крутясь в голове, как маленькие тёмные тени:       Правильно ли я поступаю?       Что, если она просто проигнорирует моё сообщение?       Стоило ли ей вообще отправлять этот текст?       Но даже эти мысли не могли вытеснить ощущение, что она наконец-то сделала что-то важное, и это знание было важнее страха перед тем, что будет дальше.       Ожидание ответа от Лексы стало до боли мучительным чувством. Сидя в тишине отельного номера, Кларк прогоняла разнообразные мысли по типу: что могло пойти не так. Привычное чувство контроля над ситуацией исчезло, и это выбивало её из равновесия.       Кларк глубоко вздохнула, стараясь успокоить свои мысли.       Лекса не ответит ей сегодня. И… Возможно никогда.       Всё дело в том, что, где бы она сейчас ни находилась, какие бы часовые пояса их ни разделяли, это сообщение затеряется в других сотнях тысяч. Кларк никак не могла надеяться на ответное сообщение. Эта мысль тяготила, медленно опускаясь в сознание, словно неизбежная реальность, с которой ей придётся столкнуться.       Я должна принять предложение Финна.       Телефон в руках Кларк неожиданно завибрировал, издавая короткий звук уведомления. Сердце тотчас забилось быстрее. Её глаза тут же устремились к экрану. Быть может это была Лекса. Возможно, она прочитала её сообщение и, всё-таки, решила ей ответить. Пусть даже коротко.       Но, разблокировав телефон, Кларк обнаружила, что это была не Лекса.       Это был Финн.       «Решила что будешь делать дальше?»       Разочарование быстро достигает её.       Надежда в глазах Кларк тотчас угасает.       «Да. Я сделаю всё так, как ты и сказал.»       «Хоть я и не до конца могу смириться с этим, но ты единственный шанс на моё спасение. Я обязательно отплачу тебе за твою помощь, как только эта ситуация разрешится.»       «И спасибо. Ты действительно моя последняя надежда в разрешении этого конфликта.»       Финн некоторое время оставлял сообщения Кларк не прочитанными, но когда, спустя несколько минут, он снова вошёл в чат, отвечает:       «Пока ещё не за что меня благодарить…»       «И запомни.»       «Всё, что делает нас сильнее – мы сами.»       «Извиняться за свои ошибки не стыдно – стыдно их отрицать. Не стал говорить тебе это лично, когда мы были у тебя в номере, но я понимаю тебя также, как и Лексу. Она делает всё правильно, защищая себя от клеветы, и я действительно вижу, что тебе жаль. Приятно знать, что ты наконец-то осознала масштаб проблемы, и что одной тебе с этим не справиться. Я не злорадствую, просто хочу сказать, что, когда мы встретились, и впервые поговорили друг с другом, ты показалась мне слишком упрямой и гордой для того, чтобы остановить всё это. Я не тот человек, который будет заставлять кого-то что-то делать. Но я могу предложить помощь. Один раз. На мой взгляд, этого достаточно, чтобы понять, к чему на самом деле стремится человек: быть пешкой, либо же стать королём.»       «Прости, что так резко обрываю наш диалог, но сейчас мне действительно нужно поговорить с отцом, он только что освободился. Как только я всё узнаю, я отпишусь или позвоню тебе.»       «До встречи.»       

***

      — Хорошо, что я всё-таки полетела с тобой, — Анья ходила по длинному коридору туда-сюда, выглядя весьма раздраженной и сердитой. — Я просто вне себя!       Лекса стояла, облокотившись на стену напротив дверей в конференц-зал, выражение её лица выглядело спокойным, она не злилась, но это не означало, что она не испытывала определенного рода эмоций.         — Как ей только наглости хватило… Как ей вообще удалось организовать все это?! Созвать собрание, всех этих людей?...         — Нас.       Гарринсон, что все это время непоколебимо стоял между двух огней, высокий, с прямой осанкой, наблюдавший со стороны на сложившуюся ситуацию, без лишнего давления прервал монолог Нельсон одним лишь словом.       Анья, сбиваясь с мысли, повернулась в сторону Гарринсона, и казалось бы, не было тех чувств и эмоций, что она испытывала несколько секунд ранее. Присутствие Гарринсона само по себе внушало доверие, его спокойствие казалось несокрушимым.       — Прошу заметить, что этой новенькой удалось не только созвать собрание и собрать всех членов её комиссии, но и заставить всех нас присутствовать здесь лично. Мои дети возможно возненавидели меня за то, что мне пришлось отсутствовать на нашем первом совместном отдыхе с их матерью за столь долгое время. Я стараюсь не думать об этом. Я стараюсь быть рассудительным и сохранять профессионализм.         Гарринсон определенно не хотел намекнуть этими словами на сдержанность Аньи. Он не перебивал её, ждал когда она договорит, но когда она начала срываться в гневный монолог, выждал идеальный момент, чтобы вовремя остановить её. Тихо, но с непреклонной уверенностью, ровным, глубоким голосом. Его лицо оставалось без лишней эмоциональности. Он мог переживать внутренний конфликт, как тот, что отнял у него возможность воссоединиться с семьёй, но внешне это никак не проявлялось. Гарринсон выглядел как человек, который видел куда больше конфликтов, чем хотелось бы, и научился справляться с ними без лишних волнений, но Анья, кажется, восприняла смысл его слов по-своему.       — Я стараюсь быть менее эмоциональной, но мне кажется, что мне приходится испытывать эмоции за двоих.         Анья переводит взгляд на Лексу, чьи глаза были безразлично устремлены вперед. Она не спешит добавить что-то ещё. Нельсон понимала, как была вымотана Лекса. Ещё вчера, когда они катались на лодке, между ними состоялся диалог, и кому как не Анье знать, насколько больно ей сейчас было на душе. Меньшее, что Лексе сейчас действительно нужно было, так это продолжать разбираться в этом бессмысленном конфликте.       Гарринсон смотрит на Лексу и спокойно произносит:       — Безразличие — как один из способов выражения чувств. Лекса правильно делает, что не поддаётся эмоциям, так её разум остаётся чист и ничто не помешает ей принять верное решение.       Лекса приходит в себя лишь тогда, когда окружающие её голоса снова становятся чёткими. Она едва ли улавливает суть разговора между Аньей и Тоддом, задумавшись о планах на следующую неделю. Её зрачки приходят в движение и вновь останавливаются на определенной точке. По началу Лекса даже не поняла, что слова Гарринсона относились именно к ней, однако, как только к ней приходит осознание, её брови опускаются чуть ниже, а взгляд становится более сосредоточенным.       Как-будто изначально зная о чём шла речь, Лекса переводит взгляд на Гарринсона и произносит:       — Мне вовсе не все равно.       Тодд слегка наклоняет голову в знак согласия и отвечает спокойным размеренным голосом:       — Знаю. Я вижу, что тебе не всё равно, даже если ты стараешься казаться иначе. Уверяю вас, у нас нет поводов для беспокойства, Нортон не способен придумать ничего лучше того, что уже сделал, — затем Гарринсон усмехается уголком губ. — Скорее всего нам предстоит увидеть, как он скинет всю вину на своего нового пилота. Мне даже в какой-то степени жаль эту девушку. Нет, правда. Он скорее подставит кого-то другого, чем возьмёт на себя ответственность.       — Надеюсь, у него хотя бы хватит духу извиниться, — добавляет Тодд с легкой ухмылкой, в которой, как показалось Лексе, определенно скрывалось нечто большее. — Хотя, если быть честным…       Гарринсон делает небольшую паузу, в его глазах промелькнуло что-то, чего никто не смог бы не заметить — тень злорадства, скрываемая за внешним спокойствием, как-будто он уже представлял картину предстоящего унижения Нортона. Он определенно не собирался давать ему шанс так легко уйти от наказания. Гарринсон, конечно, был человеком рассудительным и сдержанным, но даже он не смог бы не испытать удовлетворения от мысли, что всегда высокомерный и эгоистичный Джим Нортон наконец-то получит по заслугам.       — Мне бы доставило не меньшее удовольствие увидеть, как он сам загоняет себя в угол.       Лекса лишь коротко взглянула на Гарринсона, его слова заставили её задуматься, что, возможно, за маской его спокойствия, могло скрываться куда больше обид и неразрешённых споров. Гарринсон явно испытывал скрытую неприязнь к Нортону, хотя никогда не демонстрировал это открыто. Возможно, дело было не только в профессиональном соперничестве. Между двумя руководителями явно были личные разногласия, скрытые под покровом профессиональных отношений. Они редко общались напрямую, но каждый раз, когда их пути пересекались, Лекса замечала едва уловимую напряжённость между ними.       Гарринсон всегда старался сохранять нейтралитет, но, как и любой другой человек, он был уязвим перед собственными чувствами и эмоциями. Нортон не раз публично критиковал решения Гарринсона, пытаясь выставить его в невыгодном свете перед прессой и другими командами. Возможно, старые подколы и насмешки со стороны Нортона оставили глубокий след в душе Гарринсона, который до сих пор сохранял видимое хладнокровие, но в глубине души затаил большую обиду.       Лекса ясно видела: Гарринсон хотел, чтобы Нортон потерпел поражение. Тодд мог бы выжидать этот момент годами, не торопя события, но Лекса знала его достаточно хорошо, чтобы не заметить едва заметную усмешку и скрытое удовольствие в его тоне. Возможно, их обиды никогда не были озвучены напрямую, но с каждым новым спором, с каждым язвительным комментарием, противостояние нарастало, превращаясь в незримую войну двух команд.       Анья, будто всё это время не могла найти себе места, продолжала ходить быстрыми и резкими шагами напротив Гарринсона и Лексы. Она постоянно бросала взгляд на часы, словно проверяя, сколько времени они ещё должны здесь пробыть.       — Сколько можно, — пробормотав себе под нос, Анья снова остановилась, чтобы посмотреть на время. — Мы уже больше часа здесь. Они как-будто специально тянут время. Я, конечно, не злорадствую, — Нельсон поворачивается к Гарринсону, — но, Нортон определенно заслуживает, чтобы его поставили на место! Столько натворить… и всё время выходить сухим из воды.       Гарринсон чуть приподнял бровь.       — Это не злорадство, если ты желаешь справедливости, — отвечает он. — Но я понимаю твоё раздражение. Джим — человек, который всегда умел избегать последствия. Возможно, поэтому ты так хочешь, чтобы всё произошло чуточку побыстрее. Я тоже хочу этого, но больше всего я хочу увидеть выражение его лица, когда я начну причитать ему за все те слова, брошенные в сторону Лексы, меня и нашей команды за последние несколько недель. Также я припомню случай во время гонки когда, его пилот подрезала Лексу на пит-лейне. Я постараюсь содрать с его команды столько очков, сколько удастся. Пусть даже не рассчитывает на кубок конструкторов.       Анья вымученно вздыхает, её руки упираются в бока. Она снова продолжает измерять пол шагами, но через какое-то время качает головой, озвучивая мысли в слух:       — Нортон так часто подставлял своих людей, разрушая многим репутации, а сам выходил невредимым. Я не хочу его наказания из мести. Я просто хочу, чтобы кто-то, наконец-то, понял, что его действия имеют сокрушительные последствия для остальных, и что так продолжаться больше не может.       Гарринсон кивнул, соглашаясь со словами Аньи.       — Уверяю, на этот раз он не сможет так просто уйти. Рано или поздно его бы настигло наказание, — Тодд смотрит поверх головы Аньи как раз в тот момент, когда лифт, пришедший на нужный ему этаж, издаёт короткий звук.       — А вот, кстати, и они.       Прежде чем, двери лифта открылись, Анья оборачивается назад.       — А… — с ноткой прозрения протянула она. — Ну теперь понятно, как ей удалось всех здесь собрать. Как же я раньше не догадалась?              Гарринсон хмыкнул себе под нос и едва заметно качнул головой, не позволяя окружающим понять, была ли это усмешка или признак раздражения.       Лекса была последней, кто поднял голову и взглянул на вновь прибывших. Чтобы не показаться грубой и не оставаться в стороне, она плавно отталкивается от стены и выпрямляется. Её движения уверенные, но сдержанные: она проводит рукой по складкам на одежде, демонстрируя готовность к встрече.       Эффектно и уверенно, с твердой решимостью, свойственной человеку, знающему себе цену, мистер Коллинз неторопливым шагом приближается к конференц-залу. Каждый его шаг эхом отдавался в тишине, а его облик внушал уважение — высокий, в безупречно сидящем костюме, он казался воплощением успешного и властного человека, привыкшего все держать под контролем.       Лицо уважаемого крупного спонсора ФИА почти всегда сохраняло неприступное выражение. Суровые черты с резкими линиями и жестким подбородком лишь усиливали образ непреклонного человека. Его взгляд, как у того, кто привык видеть людей насквозь и разбираться в них за считанные секунды, был необычайно холоден и остёр. Густые седые волосы, аккуратно зачёсанные назад, придавали его облику ещё больше грозности. Мистер Коллинз был человеком, чьё имя вызывало уважение во многих кругах, а его присутствие в таком месте, уже само по себе, становилось событием. Серые, почти стальные глаза, мгновенно оценивали обстановку, и казалось, он не склонен к лишним эмоциям. Он определенно был тем человеком, который предпочитал решать вопросы жёстко, чётко зная, чего хочет и как этого добиться.       Следом за ним, с заметным напряжением на лице, шел Нортон. Его привычная самоуверенность, казалось, потускнела. Одетый в строгий деловой стиль, он держался прямо, однако, в его жестах читалась нервозность, которую сразу заметили Анья и Гарринсон.       Последними шли Кларк и Финн.       Кларк старалась сохранять невозмутимость и идти ровным шагом, но её тело было напряжено до предела. Будто ёж, свернувшийся в клубок, она напряглась всем телом, выставляя уязвимость напоказ. Несмотря на усилия не отвлекаться, ее глаза постоянно блуждали по комнате, избегая прямого контакта с теми, с кем им предстояло встретиться. С каждой секундой становилось всё очевиднее, что Кларк не могла полностью скрыть свои эмоции. Взгляд Финна, время от времени брошенный на неё, заставлял сосредоточиться на главном. Его роль в этой встрече была не значительной; он понимал, что от него мало что зависело, и присутствовал здесь лишь для того, чтобы поддержать свою напарницу. Лекса, заметив их сближение, неоднозначно повела бровью, как будто сделав для себя определённые выводы.       Когда вся группа собралась, Кларк с Нортоном одновременно потупили взгляды в пол, в то время как Финн поднял руку, отвечая на приветливый кивок Лексы. Коллинз старший уверенно шагнул вперёд и протянул Гарринсону руку.       — Здравствуй, Тодд. Как дела? — в голосе мужчины звучала нотка искреннего интереса, присущая человеку, который уважает собеседника не только в профессиональным плане, но и на личном уровне.       Гарринсон, с той же уверенностью, крепко жмёт собеседнику руку.       — Всё хорошо, рад видеть вас, — улыбнувшись уголком губ отвечает Гарринсон. — Давненько мы не пересекались. Как поживаете?       Лицо мистера Коллинза чуть расслабилось.       — Замечательно, — он в пол-оборота посмотрел на своего сына. — Дети растут быстрее, чем я успеваю за ними следить, — произнес он с лёгкой усмешкой, а затем вернул свой привычный стальной взгляд к собеседнику. — Вижу, у тебя всё ещё остались неразрешённые вопросы с нашей командой.       Оба мужчины на мгновение задержали друг на друге взгляды, сохраняя свою уверенность, как старые знакомые, не лишённые взаимного уважения.       — Надеюсь, сегодня нам удастся их закрыть, — добавил он с легким намёком.       — Конечно, — снисходительно ответил Гарринсон.       Мистер Коллинз коротко кивнул и, отступая от Гарринсона, направился к конференц-залу.       — Тогда не будем тратить время.       Прежде чем он несколько раз постучал в дверь и вошёл внутрь, Финн бросает взгляд на Кларк, убедиться, в порядке ли она, но с удивлением обнаруживает, как та, из под тишка, поглядывает на Лексу.       Кларк старалась не привлекать к себе лишнего внимания, но внутри неё бушевала буря противоречивых чувств. Прошлой ночью она осмелилась отправить Лексе сообщение, но ответа так и не последовало. Она не знала, прочитала ли его Лекса, либо же просто проигнорировала. Та выглядела слишком спокойной, а её взгляд был холодным и отстранённым, не выдавая никаких эмоций. Это ещё больше запутывало Кларк. Быть может, холодное поведение Лексы было как раз-таки реакцией на её сообщение — как немой ответ, что прощение она так просто не получит. Гриффин несколько минут не могла избавиться от этой мысли. Она, как паразит, проедала её мозг. Кларк продолжала следить за ней, изучая её едва уловимые движения, размышляя над тем, могла ли та что-то от неё скрывать.       Финн не мог понять, что именно происходит. Сначала он бросил короткий взгляд на Лексу, а затем снова перевел его на Кларк. Ему показалось странным то, как она смотрела на Лексу. Пытаясь связать невидимые нити между собой, Финн пропустил момент, когда Лекса отвела взгляд от двери, в которую только что вошёл его отец. Лекса, будто почувствовав, что за ней кто-то наблюдает, слегка хмурится, а затем вдруг неожиданно поворачивается в их сторону.       Сердце делает резкий скачок.       Мгновение — всего лишь секунда, прежде чем взгляд Лексы встречается с глазами Кларк.       Вздох.       Лекса не смогла бы этого заметить, в отличие от Финна, который отчётливо слышал напряженный вздох Кларк.       Волна паники захлестнула взволнованное сердце Кларк, да так, что неприятно сжалось в груди.       Она быстро отводит взгляд, стараясь скрыть смущение, надеясь, что Лекса не заметит её короткого испуга. Пальцы Кларк слегка дрогнули, а жар постепенно подступал к лицу, заставляя биение сердца звучать все громче.       Мистер Коллинз открывает двери конференц-зала в самый подходящий момент, прежде чем эта неловкая ситуация могла бы перерасти во что-то слишком запутанное. Его уверенный твёрдый голос пронзает тишину:       — Гарринсон, Лекса, Нортон и Кларк – за мной. Остальные останутся здесь.       Анья, как и Финн, изначально надеявшиеся попасть на собрание, выразили свое недовольство.       Анья шагнула вперёд, однако, Гарринсон, предугадав её порыв, преградил ей путь, выставив руку вперёд. Она возмущенно замерла на месте, но Гарринсон одним лишь взглядом подавил её пыл.       Почувствовав на себе тяжёлый взгляд отца, Финн тут же закрыл свой рот. Молчаливое давление, исходящее от него, заставило юношу опустить глаза и замереть.       В этот момент напряжение в воздухе стало наиболее ощутимым. Лекса бросила быстрый взгляд на Нортона, примечая некую нервозность и подавленность. Бегло переглянувшись между собой, каждый попытался уловить то, что могло быть известно другим. Никто не осмеливался даже шевелиться, пока мистер Коллинз не развернулся, и не зашёл обратно в зал. Гарринсон двинулся следом. Открыв двери в конференц-зал, Тодд неоднозначно взглянул на Лексу, прежде чем они вместе повернулись в сторону Нортона и Кларк, как бы пропуская их. И как только двери конференц-зала закрылись, в коридоре остались лишь двое.       Финн смотрел в дверь с мрачным выражением лица. Чувство раздражения, которое он редко испытывал, сейчас переполняло его изнутри. Финн был готов возразить отцу, но при этом понимал, что оспаривание его приказа могло привести к не самым приятным последствиям. Разочарованно сжав челюсть, Коллинзу пришлось подавить нахлынувшие эмоции.       Анья, скрестив руки на груди, тихо выдохнула, сдерживая нарастающую злобу. Её пальцы то и дело сжимались и разжимались, словно пытаясь выпустить накопившиеся чувства. В какой-то момент её терпение лопнуло, и не раздумывая, из её рта вырвалось короткое:       — Козёл.       Финн, будто вспомнив, что находился в коридоре не один, повернулся в сторону Аньи. Его глаза чуть прищурились. Даже если он сам не был восторге от решения отца, тем не менее, для него это прозвучало как укол.       — Ты ведь в курсе, что я всё ещё здесь?       Анья с вызовом развернулась в сторону Коллинза, приподнимая бровь, словно её совершенно не волновало, как тот воспримет её слова.       — И?

***

      Конференц-зал, в котором непосредственно собрались все участники конфликта, представлял собой просторное, строго оформленное помещение с высокими потолками и окнами до пола. По стенам располагались флаги стран-участников, а также баннеры с символикой ФИА. В центре зала находился большой овальный стол, на котором не было ничего лишнего, кроме папок с документами, лежащими перед каждым участником собрания. На одной из стен висел крупный экран монитора, на котором, при необходимости, выводились материалы — отчёты, видеозаписи, статистика, чтобы лучше разъяснить членам собрания детали спора. Рядом находилась небольшая трибуна, используемая для отдельных выступлений, если кому-то требовалось донести информацию для большой массы слушателей. Сбоку, в правом углу, висела камера, записывающая всё происходящее для архивов ФИА — это напоминало участникам, что их слова и действия будут зафиксированы и пересмотрены в случае необходимости. Также рядом с окнами, через которые можно было увидеть небольшую часть города, находился стол для секретариата. За ним сидел один ассистент, фиксируя важные моменты заседания.       В зале царила абсолютная тишина, нарушаемая лишь лёгким шумом кондиционера и шелестом бумаг. Проходя в цент зала, Кларк с трудом сдерживала навязчивое желание спастись бегством. Присев, она поймала себя на том, что с трудом удерживает руки от нервного постукивания по столу. Вместо этого Кларк прячет их под него и крепко сжимает их на коленях, стараясь хоть как-то унять беспокойство. Её взгляд метался от одного лица к другому, словно пытаясь найти хоть одно дружелюбное выражение, но встречала лишь серьёзные, сосредоточенные лица. Её разум переполнялся мыслями о том, что каждый её жест и каждая интонация будет внимательно анализироваться, что одна неверная фраза может усугубит её положение, вплоть до дисквалификации, лишая возможности участвовать в следующем уик-энде. Её сердце заходилось в слишком быстрой гонке, и с каждой секундой чувство страха только нарастало.       Кларк старается сделать короткий вдох, не привлекая к себе лишнего внимания. Она отчаянно пытается взять себя в руки в тот момент, когда люди вокруг неё, кажется, были менее взволнованы происходящим.       Лекса, сидевшая чуть в стороне от остальных, искала подходящий предлог, чтобы обратиться к ассистенту и, обернувшись, спросила:       — Простите, не могли бы вы принести воды для всех?       — Кажется, здесь немного жарковато, — добавила она, невзначай бросив мимолетный взгляд на Кларк.       Кларк, больше не осмеливаясь смотреть по сторонам, застыла в одном положении, словно статуя, не обращая внимание на ассистента, который суетился вокруг остальных, предлагая каждому участнику собрания бутылку воды. Спросив каждого по отдельности, нужно ли им что-то ещё, ассистент вскоре вернулся на своё рабочее место.       После того, как все нужды участников были удовлетворены, председатель собрания ФИА — Райльф Джонсон, восседая в центре стола, слегка наклонился вперед, сложив руки на поверхности. Перемещая взгляд от одной участницы конфликта к другой, как бы оценивая обстановку между ними, он тихо вздохнул, прежде чем начать.       — Что ж, приветствую всех участников слушания. Сегодня мы собрались, чтобы рассмотреть конфликт между мисс Коулманн и мисс Гриффин, в котором затрагиваются вопросы регламента спортивного соперничества и принципы спортивного поведения между пилотами. Наша цель — прояснить все обстоятельства и вынести справедливое решение для обеих сторон. Вместе со стюардами — мистером Сандерсоном и мистером Ричардсоном — мы ещё раз просмотрим предоставленные видеоматериалы, после чего каждая из сторон сможет высказать своё мнение по данному вопросу.         Лекса и Гарринсон обменялись короткими взглядами. Несмотря на неожиданный формат собрания, о котором, их изначально никто не предупреждал, детальный и официальный разбор конфликта мог принести им даже больше пользы, чем они предполагали.       — Если ни у кого нет замечаний — начнём.       Когда на большом экране появились фрагменты видеозаписи соперничества между пилотами «Хонды» и «Феррари», все присутствующие, включая председателя собрания, с напряжением уставились на монитор. Стюарды принялись пролистывать свои отчёты, в то время как мистер Джонсон, облокотившись на сложенные руки, внимательно следил за каждым кадром.       Сначала во взгляде Лексы читалось непроницаемое спокойствие, как у того, кто был полностью уверен в своей правоте. Её лицо оставалось нейтральным, пока в памяти не начали всплывать старые воспоминания, возвращая её в те самые моменты. Гарринсон, сидящий рядом, наблюдал за происходящим сдержанно, хотя его задумчивые глаза выдавали легкое волнение за своего пилота. Каждый раз, когда на экране возникали опасные моменты, он невольно хмурился, не в силах контролировать свои эмоции.       На противоположной стороне стола Кларк была почти заворожена тем, что происходило на экране монитора. Её брови поднимались с каждым новым кадром, показывающим моменты столкновения на трассе и потенциально опасные ситуации на пит-лейне. Впервые она могла взглянуть на это с другой стороны и даже с удивлением обнаружила для себя собственные ошибки.       Нортон, сидящий рядом с Кларк, сохранял почти холодное и безжалостное выражение лица. В отличие от остальных, он выискивал в этих моментах то, что можно было обернуть в пользу своей команды, рассматривая видеоматериалы не как свидетельства конфликта, а как шанс для оправдания. Он смотрел на экран монитора с напряжённой серьёзностью, взвешивая, какой фрагмент может оправдать его команду, а какой поставит их в ещё более уязвимое положение. Как искусный манипулятор, он понимал, что любые допущенные ошибки можно интерпретировать по-разному, если подобрать правильные слова. Однако ему не удавалось найти связующие цепочки, чтобы не выглядеть глупо перед остальными. Для этого ему требовалось послушное участие Кларк, но, как на зло, он так и не смог найти удачного момента, чтобы поговорить с ней наедине.       Глаза Нортона медленно скользнули к Кларк. В его цепком, смешанном с раздражением, взгляде, промелькнула задумчивость, как у человека, привыкшего использовать слабости других в своих интересах.         После того, как видеоматериалы были изучены и ассистент приостановил повтор записи, мистер Джонсон на мгновение выдержал короткую паузу, прежде чем его взгляд остановился на Джиме Нортоне.       — Начнём, пожалуй, с левой стороны обвинения, — Джонсон открывает перед собой папку, и находя нужную ему страницу, торопливо проходится по длинному тексту, а затем останавливает палец на одной из строк. — Мистер Нортон, мне бы хотелось услышать ваше описание событий. В отчёте указано, что вы неоднократно пытались оспорить решение стюардов относительно первого столкновения между мисс Коулманн и мисс Гриффин, а также пытались повлиять на их решение по поводу второй аварийной ситуации, которая могла произойти на пит-лейне, — мистер Джонсон поднимает глаза от бумаг и, положив очки на стол, интересуется: — Что именно, по вашему мнению, произошло на тех кадрах, которые мы только что просмотрели?       Пытаясь сохранить последние остатки достоинства, Нортон выпрямился, поправил воротник пиджака и заговорил с лёгким напряжением в голосе:       — Спасибо за предоставленное слово, мистер Джонсон. Прежде всего, я бы хотел подчеркнуть, что решение стюардов о вине моего пилота в столкновении с мисс Коулманн было, возможно, несколько поверхностным и несправедливым для нашей команды. Я не отрицаю, что неоднократно обращался к судьям с просьбой пересмотреть эту ситуацию. На видеозаписях видно, что условия на трассе были крайне сложными для обоих гонщиков. Кларк действовала в рамках своих возможностей, и как опытный пилот, я уверен, что она не намеревалась создать угрозу для мисс Коулманн намеренно, — Нортон бросил короткий взгляд на Кларк, словно стараясь убедить и её, и всех присутствующих в том, что её действия имели логичное объяснение. — Если внимательно присмотреться, — он обернулся к ассистенту, и попросил включить первую запись, остановив ее на определенном моменте, — мы чётко видим, что два передних крыла обоих болидов находились на одинаковом расстоянии друг от друга, разделенные лишь миллиметрами. Я имею ввиду, что за рулем гоночного автомобиля это вряд ли можно было бы разглядеть, но вполне возможно, мой пилот мог пойти на обгон.       Гарринсон сразу понял хитрый замысел Нортона и к чему тот ввел, и поэтому, не давая ему возможности договорить, перебивает:       — Протестую! — оперевшись ладонями на стол и слегка подавшись вперёд, возразил Гарринсон.       Поджав губы, Нортон лишь слегка прищурился, его взгляд стал более цепким.       — Пилот Хонды не имел никаких преимуществ в борьбе за лидирующую позицию, как минимум потому, что, — он просит замедлить выбранный Нортоном кадр, обращая внимание членов собрания на то, что: — Два её передних колеса выходили за пределы трассы. Это уже одно предупреждение. Кроме того, она осознанно пошла на риск, подставляя под угрозу не только себя, но и моего пилота.       — Болид не отличается высокой маневренностью на крутых участках трассы, — с настойчивостью и более резким тоном перебивает Гарринсона Нортон. — Мистер Гарринсон должен знать об этом. К тому же очевидно, что это была вынужденная мера. Мой пилот пытался избежать столкновения.       — Это не оправдание, — твердо стоя на своём, отвечает Гарринсон, стараясь акцентировать внимание членов собрания на сути проблемы. — Мисс Гриффин изначально не имела права идти на этот обгон. Её стремление занять лидирующую позицию противоречило правилам гонки. Мистер Нортон не может использовать этот фрагмент записи в защиту своего пилота.       Слова Гарринсона произвели на Нортона неизгладимое впечатление. Не желая уступать друг другу, между руководителями разгорелась напряженная перепалка, едва сдерживаемая рамками делового общения. Нортон продолжал говорить с такой уверенностью, будто его версия произошедшего была единственно верной. Взгляды двух руководителей, словно клинки, схлестнулись в воздухе. Оба стойко отстаивали свои позиции, не желая уступать.       Мистер Джонсон, с явным выражением сдержанного недовольства, ещё некоторое время наблюдал за жарким спором. Его внимание не ускользнуло от реакций остальных участников собрания. Если мисс Коулманн выглядела собранной и готовой, в случае чего, отстоять свои права, то мисс Гриффин, по его наблюдениям, боролась с внутренними противоречиями – возможно, разочаровываясь в своей защите или не соглашаясь с происходящим. И то и то, по его мнению, влияло на ход обсуждения, поэтому мистер Джонсон решил, что настало время вмешаться.       Как гром среди ясного неба, по залу разнёсся твёрдый требовательный голос:       — Достаточно!       Гарринсон и Нортон мгновенно замолкли, отрывая друг от друга разгорячённые взгляды, обращая внимание на мистера Джонсона. Нортон разъярённо повел челюстью, готовый было перейти с Гарринсоном на личности.       — Мистер Гарринсон и мистер Нортон, я напоминаю вам, что вы находитесь на официальном слушании, и каждое ваше слово записывается под протокол. Так что подумайте дважды, прежде чем сказать что-то ещё друг другу, — мистер Джонсон окинул руководителей команд строгим взглядом, словно смотря на двух непослушных детей. — В конце концов вы находитесь здесь не одни, — он выдержал короткую паузу, прежде чем его взгляд переместился на Кларк. Смягчив голос, он продолжил. — Мисс Гриффин, поскольку вы были непосредственной участницей инцидента, мне бы очень хотелось услышать ваше мнение по этому вопросу. Возможно, ваше виденье произошедшего прояснит некоторые детали, которые сейчас вызывают столь жаркие споры.       Мистер Джонсон ясно дал понять, что ожидает услышать от Кларк нечто важное, что могло бы пролить свет на их с Лексой конфликт.       Кларк ощутила, как горлу моментально подступил ком, а её сердце забилось быстрее. Каждый из присутствующих с нетерпением ждал её ответа, и это лишь усиливало ее тревогу.       Проведя влажными ладонями по штанине, Кларк попыталась взять себя в руки, и, взглянув на экран монитора, произнесла слегка неуверенным голосом:       — Да, я понимаю, что моё поведение на трассе было далеко от идеала, и что, возможно, в те моменты я действовала весьма импульсивно.       Кларк сложила руки на стол, скрестив пальцы между собой. Подняв беззащитный взгляд, она встретилась с глазами Лексы, но тут же отвела его, наткнувшись на озлобленное и яростное выражение лица Нортона. Его лицо раскраснелось настолько, что казалось, будто из его ушей вот-вот вырвется пар.       Кларк ясно понимала, что он от неё тогда требовал и хотел услышать, но не могла забыть, что ему было плевать на её карьеру и репутацию. Для него она была лишь расходным материалом. Даже его жалкие попытки защитить её были продиктованы исключительно собственными интересами. Кларк не дура, она понимала, что Нортон пытался склонить судей к тому, чтобы её аварию с Лексой признали гоночным инцидентом, как тот случай на пит-лейне. Если бы у Нортона это получилось, с неё сняли бы штрафное время, и, учитывая, что в прошлой гонке она финишировала десятой, находясь в очковой зоне, их команда получила бы один балл. Кларк отдаёт ему должное — он боролся до последнего, но она ни за что не стала бы ему в этом помогать.       Вспоминая слова Нортона и то, как он в последний раз с ней обошёлся, Кларк чувствует себя чуточку увереннее, чтобы признаться:       — Я признаю, что в момент гонки приняла неверное стратегическое решение и переоценила свои возможности.       Сказав это, она ощутила, как ноша, которую она несла на себе все эти недели, начала понемногу ослабевать.       — Я понимаю, что моя задача как гонщицы — не только быть конкурентоспособной, но и уважать своих соперников на трассе, — Кларк старалась, чтобы её слова прозвучали искренне. Она снова заставила себя взглянуть на Лексу и добавила: — Мне искренне жаль, что я поставила под угрозу не только свою безопасность, но и безопасность соперника, — опуская глаза на стол, она продолжила, — я полностью согласна с решением стюардов и не намерена его оспаривать.       Нортон, оказавшись в безвыходном для себя положении, заметался в кресле, словно загнанная мышь. Его аргументы теряли всякий вес.       Он открыл рот, и его голос прозвучал слишком поспешно, почти неестественно:       — Извините, мистер Джонсон, но мой пилот, похоже, не совсем понимает принципы гоночных соревнований. Она не осознает, что…       Не дождавшись окончания мысли, мистер Джонсон резко прервал его на полуслове.       — Хватит, мистер Нортон! Я достаточно вас наслушался. Нет смысла продолжать, когда ваш пилот сама признала свою вину и согласилась с решением стюардов.       Нортон, растерянно осёкшись, перевел взгляд на мистера Коллинза, а затем стиснул зубы, явно сдерживая эмоции.       — Если кто-то в этом зале и продемонстрировал понимание правил спортивного соперничества, так это точно не вы, — осуждающим тоном продолжил он. — Ваша настойчивая попытка оправдать нарушения лишь усиливает мои сомнения в вашем профессионализме.       Мистер Джонсон окинул Нортона долгим взглядом, который ясно выражал его разочарование. Позволив тишине сгладить острые углы, напряжение, витающее в воздухе, постепенно начало спадать.       Потерев в слегка раздражённом жесте глаза, председатель собрания, наконец, обратил внимание на последнюю участницу конфликта.       — Мисс Коулманн, есть ли у вас какие-либо замечания или возражения по поводу инцидента с мисс Гриффин? Или, возможно, вы хотели бы что-то добавить?       Лекса, вероятно, была единственной, кто не слишком волновалась о причинах жестокого спора между Гарринсоном и Нортоном. Она была уверена в своем лидерстве и знала, что никто не сможет его подорвать. Больше всего её внимание привлекала и вызывала противоречивые эмоции девушка, сидящая напротив.       В глазах Лексы Кларк выглядела совсем юной.       Сколько ей? Лет восемнадцать?       Кларк выглядела слишком молодой, неуверенной и будто бы зажатой под давлением обстоятельств. Наблюдая за тем, как та избегает чужих взглядов и опускает глаза, признавая и соглашаясь со своими ошибками в резонанс яростной нападки Джима Нортона, Лекса чувствует странное противоречие внутри себя. Кларк была искренней, как ей показалось, сложно подделать такие глубокие эмоции. Однако агрессивная манера защиты её руководителя сразу показалась Лексе неискренней, словно тот пытался всеми способами перекричать итак очевидную для всех правду.       Может быть, всё произошедшее было по его указанию?       Подозрения Лексы крепли с каждой минутой, осознание быстро и яростно проталкивается сквозь факты о том, что, чтобы ни происходило после их случая с Кларк на трассе, во главе всего это всегда стоял Джим Нортон.       Её взгляд стал твёрже и холоднее, когда она посмотрела на Нортона. В его чертах читалась жестокость, а в глазах ярким пламенем горело безразличие к сказанному вторым пилотом.       — Нет, мистер Джонсон, у меня нет никаких комментариев по этому поводу, — её глаза, как ястребы, вцепились в Нортона с непреклонной решимостью. — Но у меня есть один вопрос к мистеру Нортону.       — Пожалуйста, задавайте, — поощряет Лексу мистер Джонсон.       — Мистер Нортон, правда ли, что вы сказали, что ваш пилот собирается подать против меня судебный иск?       Мистер Джонсон даже заинтересованно подался вперед.       — Да. Кстати об этом. Хорошо, что вы подняли этот вопрос, мисс Коулманн, после вас я как раз хотел разобраться в этом, — Джонсон перевел взгляд на Нортона с вопросительным выражением на лице. — Мистер Нортон?       Нортон осознал, что попал в ловушку. Сопротивляться было бессмысленно. Он, не привлекая внимания остальных, бросил едва заметный взгляд на мистера Коллинза, который, едва уловимым движением головы, дал чёткое указание, что пора остановиться.       Чуть ли не скрипя зубами, Нортон дал для Кларк весьма прозрачный ответ, намекающий на то, что, независимо от ее слов, оставит её в плюсе.       — Пожалуй, мисс Гриффин сможет дать вам более развернутый ответ на этот вопрос.       Однако, это никого не устроило.       Прежде всего Кларк, на которую Нортон всё скинул, мол, говоря: "На, разбирайся в этом сама". Во вторую очередь Лексу, что усмехнувшись, в очередной раз поняла для себя, каким же мерзким и трусливым был руководитель «Хонды». Даже привычно сдержанное лицо мистера Джонсона исказилось от возмущения, он нахмурился так, что его брови, образовали глубокие складки на лбу.       — Мистер Нортон, — губы Джонсона сжались в тонкую линию, а взгляд стал предельно осуждающим. — Позвольте напомнить вам, что в ваши должностные обязанности, как руководителя команды, входит прямая ответственность за все, что происходит в вашей команде, особенно за ваши собственные слова. Как, по вашему мнению, мисс Гриффин должна отвечать за ваши действия?       В воздухе ощущалось общее недовольство, даже мистер Коллинз, который в данной ситуации был лишь посредником, выглядел разочарованным. В этот раз Нортон явно перегнул палку.       — Я уверен, что речь мисс Гриффин достаточно точно и достоверно объяснит, что случилось с ней после аварии. Могу лишь сказать, что между нами возникло недопонимание.       Джонсон, с явным пониманием происходящего, молча повернулся в сторону Кларк.       — Мисс Гриффин, прежде чем я вынесу окончательное решение, расскажите, что же всё-таки произошло между вами и мисс Коулманн на трассе?       Момент, к которому, казалось бы, Кларк стремилась с самого зарождения конфликта, наконец настал. Она выдержала короткую паузу, пытаясь справиться с подступающим волнением. На этот раз Кларк не могла промолчать и не рассказать, как было всё на самом деле.       — Прежде всего, — начала Кларк, стараясь подавить страх в своём голосе, — я хочу подчеркнуть, что никогда и ни при каких обстоятельствах не собиралась подавать судебный иск против пилота «Феррари». Я намеревалась оставить этот инцидент в рамках гоночного соперничества, ведь, как и мисс Коулманн, позволила эмоциям взять верх. Я была слишком импульсивной и не сдержанной, когда боролась за лидирующую позицию. Признаю, что отреагировала не совсем профессионально на слова мисс Коулманн. Я обсуждала это с моим руководителем, возможно, более эмоционально, чем следовало, но никогда не высказывала желания с этим разбираться. Если бы это было так, я бы лично обратилась к команде соперника, а также поговорила с публикой и журналистами. Об «иске» я узнала от журналистов, которые буквально набросились на меня после гонки. Это стало для меня неожиданностью, поэтому я сразу направилась поговорить об этом со своим руководителем. Он убеждал меня, что это необходимый шаг для защиты репутации команды. Однако я не согласилась с этим, и мне горько осознавать, что моё имя использовали. Я искренне прошу прощения у команды «Феррари» за своё бездействие, которое привело к публичному конфликту и причинило вам столько неудобств. Я изначально не хотела во всём этом участвовать. Я сожалею, что позволила эмоциям взять верх. Впредь, я обещаю контролировать себя, чтобы избежать подобных ситуаций.       Завершив свою речь, Кларк больше не могла сдерживать эмоции. Опустив голову и не имея смелости взглянуть в глаза своему кумиру, она точно знала, что её лицо раскраснелось как при лихорадке. Кларк испытывала искреннее раскаяние и стыд, но за всем этим была слишком напугана. В прошлый раз Нортон убедительно дал понять что произойдет, если она посмеет пойти против него. Если бы Финн не уговорил её, она бы ни за что не произнесла то, что сказала.       Уловив искру искренности, и заметив во взгляде Кларк неподдельное сожаление, мистер Джонсон сдержанно кивнул, дослушав её речь. Лекса, несмотря на изначальный скептицизм, тоже доверилась её словам. Возможно это произошло потому, что Нортон не стал опровергать ни одно из утверждений Кларк. Для Лексы это звучало громче всяких споров и высказываний.       Бросив последний пристальный взгляд на руководителя команды «Хонда», вскоре, мистер Джонсон поднялся со своего кресла. Он ещё раз оглядел всех участников собрания, а затем, с накопившимся гневом и суровым, хладнокровным выражением лица, обратился к главному зачинщику скандала.       — Поверьте, мистер Нортон, ваши действия не останутся без внимания, и позвольте вас заверить — вам больше не стоит переживать за своё место, поскольку новый руководитель для вашей команды будет найдет в ближайшее время.       При этих словах Нортон резко поднял голову к мистеру Джонсону, его лицо мгновенно побледнело, словно вся кровь отхлынула от щёк, оставляя за собой холодный, болезненно-серый оттенок. Его глаза метались в полном отчаянии, будто ища способ зацепиться за любую возможность. Кулаки сжались до такой степени, что казалось, он едва сдерживается, чтобы не ударить ими по столу. Он прекрасно понимал, что для него это стало окончательным приговором: его репутация, карьера, всё то, что он так старательно выстраивал годами, рушилось на глазах у всех.       Тем временем, мистер Джонсон посмотрел на Кларк, и выражение его лица стало чуть мягче.       — Мисс Гриффин, благодарю вас за вашу искренность. Надеюсь, произошедшее послужит для всех нас важным уроком. В будущем желаю вам проявлять больше достоинства и смелости, а так же не поддаваться на провокации, — мистер Джонсон вновь бросил разочарованный взгляд на Нортона, а затем повернулся к другой стороне. — Мисс Коулманн, мистер Гарринсон, есть ли у вас какие-либо возражения? Принимаете ли вы извинения мисс Гриффин?       Гарринсон, который всё это время с интересом наблюдал за происходящим, медленно развернулся на кресле к Лексе. Получив кивок, его глаза переместились к Кларк. Ему не оставалось ничего другого, как согласиться со своим пилотом.       Вздохнув, Гарринсон рассеяно махнул рукой, сказав:       — Ну, если вторая сторона покроет наши расходы на адвокатов и юристов, то, полагаю, конфликт можно считать исчерпанным.       — Отлично, — произнес мистер Джонсон, даже не потрудившись уточнить у первый стороны согласны ли они с этим. — Тогда на этом конфликт можно считать закрытым. Нейт, — обращаясь к своему ассистенту, Джонсон спросил, — что у нас по расписанию на эти выходные? Мы можем выделить небольшое окно для пресс-конференции?       — Секунду… — ассистент быстро ищет что-то на своем ноутбуке. — Кажется… Да. Да, у нас есть получасовой перерыв в эту субботу между полтретьего и тремя часами дня.       — Хорошо. Итак, если все вопросы улажены и все со всем согласны, объявляю собрание закрытым. Благодарю всех за уделённое время и участие. Дальнейшие действия будут согласованы, а пресс-конференция для СМИ пройдёт в ближайшую субботу. До встречи.

***

      Как только двери в конференц-зал открываются, первой выходит Кларк. Финн мгновенно подскакивает со скамьи и стремится перехватит её на полпути, идя нога в ногу в сторону лифта.       — Ну что? — взволнованно спрашивает он, осыпая её многочисленными вопросами. — Как всё прошло? Я слышал, как Гарринсон и Нортон ругались. Конфликт решился? Какое решение в итоге вынесли? Ты получила наказание?       — И то, и другое, — с хмурым и напряженным выражением лица отвечает Кларк, стараясь идти как можно быстрее.       — Финн!       Коллинз, ничего не понимая, хмурит брови, а затем отвлекается на строгий оклик отца.       — Подойди ко мне. Нужно поговорить.       Финн невольно останавливается на полпути, переставая гнаться за Кларк. Он продолжает смотреть ей в спину, и в последней надежде, вдогонку спрашивает:       — Подождёшь меня внизу?       Но ответа не следует.       Он ещё несколько секунд ждёт, надеясь, что она обернется, но когда этого не происходит, сжимает губы и разворачивается к отцу. Сжимая кулак, Финн уходит обратно, повстречав Нортона, который, в отличие от него, стремительно движется в противоположную сторону.       Кларк, поспешно нажимая на кнопку вызова лифта, нервно смотрит на маленький экран со стрелочкой, молясь всем богам, чтобы её лифт пришёл быстрее.       — Ну что, теперь ты довольна? — прошипел Нортон, наклонившись к её уху. Его пальцы вцепились в её плечо, вызывая резкую боль.       Кларк дёрнулась и резко обернулась. Взгляд Нортона напоминал хищника, нагнавшего свою жертву.       — Думаешь, я не смогу отомстить тебе за это? — его голос кипел едва сдерживаемой яростью.       Кларк молчит, настойчиво пытаясь отцепить его руку с плеча. В ответ он перехватывает её запястье, и, резко дёрнув вниз, крепко сжимает. Кларк чувствует, как по телу пробегает дрожь. Пальцы Нортона сжимаются на её запястье ещё сильнее, пробуждая в Кларк неприятные воспоминания.       — Думаешь, переспав с Коллинзом, для тебя теперь все дороги открыты?       Кларк плотно сжимает челюсть, едва не вскрикивая от боли, когда запястье начинает неметь.       — Нортон.       Кларк и Нортон одновременно оборачиваются, обнаруживая, что все, кто стоял в коридоре, теперь смотрели на них.       — На пару слов, — озвучивает стальным голосом мистер Коллинз.       Лифт издает сигнал, и его двери открываются.       Нортон сразу же отпускает руку Кларк.       Высвободившись, она сразу же трёт запястье, едва сдерживая слёзы от пронизывающей боли в правой руке.       Это видели все.       Даже Лекса, находясь в десяти метрах, заметила бледный отпечаток руки на запястье Кларк, который, как она точно знала, вскоре покраснеет, оставляя после себя зуд и раздражение.