Gjakmarrie

когда становится чуть теплей

небо северных стран на пороге весны

и ночи гонят черных коней

к востоку от солнца и к западу от луны

♫ Мельница — Королевская охота

      — Тема сегодняшнего урока — так называемые стриги. Они же стржиги, штриги, стригои и эстри. Кто-то знает, что это за создания?       Молодая профессорка лукаво оглядела класс. Ее голубые глаза горели тем воодушевлением, что бывает у каждого, кто занимается любимым делом — а Марта Георгиева обожала как преподавание, так и свой предмет. Она выросла в маленьком болгарском селе, и демонология окружала ее с детства.       — Вампиры, — сказал Василе Ионеску.       — Ведьмы! — исправила его Ханна Мюллер.              — Верно и то, и другое, — гордо заявила профессорка Георгиева. — Но в то же время и неверно. Ведьмой можно назвать каждую женщину в этом помещении, но при этом мы, девочки, не стриги. Вампиры же… Ионеску, назовите мне основной признак вампира.       — Кровопитие, — ответил Василе. — Как людей, так и животных.       — Правильно, десять баллов роду Одина, — заулыбалась Марта. — А кто такой вампир? М, Бакке?       Олаф Бакке выпрямился, отвлекаясь от книги, которую прятал за учебником, поправил очки и сказал, ничуть не смутившись:       — Заложные покойники.       — Великолепно, — профессорка хлопнула в ладоши. — Десять баллов роду Тора! А теперь вынуждена вас разочаровать. Или удивить. Существуют три стриги — точнее, разных существ когда-то стали называть практически созвучно. Стригой — это, действительно, вампир, обитающий преимущественно в Румынии. Это люди, одержимые нечистой силой, которые после смерти выходят из могилы, чтобы пить людскую кровь — собственно, почти классика. Кроме того, стригои могут насылать кошмары. Стрыга же обитает в Словакии, южной Польше, Словении, и Хорватии. Это ведьма, но не такая, как мы с вами; вряд ли она способна выполнить даже простейшее Вингардиум Левиоса, зато она может отбирать молоко у чужих коров и овец. Помимо кровопития, она насылает болезни на людей и скот, и, в отличие от стригоя, не мертва. Как и штрига, но штрига, в отличие от уже упомянутых, не питается кровью. И все же при этом ее можно классифицировать, как вампира, только энергетического — штрига питается spiritus vita, и предпочитает детей. Она превращается в ночного мотылька, пчелу или муху, чтобы попасть в дом. Ее жертвы чахнут, заболевают и в итоге умирают.       — Жуть какая, — поежилась Светла Млынарж.       — Распознать стригу можно, если посмотреть в отверстие от сучка в гробовой доске или через замочную скважину церковной двери в полночь накануне дня святой Люции. Часто у стриг, как и у стригоев, рыжие волосы и голубые глаза… но не всегда, конечно, — снова весело засмеялась Марта. Рыжеволосый голубоглазый Патрик Уилан явно испытал облегчение — на него уставился весь класс.       — Штригу распознать сложнее, — продолжила профессорка. — Иногда ее признак — седеющие волосы у девушки.       Теперь все взгляды сосредоточились на Льюл Каса. Ей было всего двадцать, как всем студентам одиннадцатого курса Дурмстранга, но в ее черных, как смоль, локонах виднелась одна седая прядь.       — Это из-за нервов, — проворчала Льюл.       С первого года ее обучения все таращились на эту седину. Тем, кто спрашивал, она обтекаемо отвечала «от нервов» и больше не добавляла ничего.       Ей до сих пор это снилось.       Самое ужасное — эта трагедия не подошла к логическому концу, и, возможно, не подошла бы никогда. Круговорот смертей мог длиться не одно десятилетие.       Ее родина была особенной. Страна Орлов, Шкиперия; здесь жили гордые и вспыльчивые люди, верные слову. Они строили крепости на крови и бункеры во дворах, они сочетали несочетаемое, они — щиптары — были потомками таких же гордых и воинственных иллирийцев…       Льюл родилась и выросла в Леже; после окончания тирании Ходжа Албания стала оправляться, приходить в себя и становиться свободной; они так жаждали свободы, что очень быстро легализовали однополые контакты и аборты, достигли равенства полов и не препятствовали развитию ни одной религии, одинаково пышно празднуя Пасху и Курбан-Байрам, но были на ее родине и самобытные традиции, не относящиеся к какой-либо религии, начало которых уходило в глубь веков. В горах все еще жили бурнеши, клятвенные девственницы, женщины, которые в отсутствие мужчины в семье брали на себя мужскую роль, взамен отказавшись от половых контактов, а вне гор действовал обычай, который все ее знакомые не из Албании назвали бы дикостью.       Gjakmarrie и была настоящей дикостью, хотя говорили, что обычаи ее древние придумали, чтобы сократить число кровопролитий. Gjakmarrie испортила ей всю жизнь — но ей было еще грех жаловаться; ее отец, дядья и братья пострадали куда больше. Они были вынуждены жить затворниками, благодаря цивилизацию за возможность работать на дому и за изобретение интернета; иначе им пришлось бы туго, одни женщины бы много не заработали.       Началось это еще в самом начале диктатуры Ходжа. Дардан Тоска изнасиловал Рилинду Синани; кем она была Льюл, та понятия не имела — какой-то бабушкой. От этой связи шестнадцатилетняя Рилинда забеременела. Аборты в стране тогда были запрещены, вдобавок она боялась рассказать родителям и о насилии, и о беременности, и попыталась сделать аборт самостоятельно — вязальными спицами. Из-за этого Рилинда погибла, но, умирая, все-таки рассказала родным, что с ней произошло, и семья Синани объявила семье Тоска кровную месть.       Спустя целых десять лет они подкараулили Дардана, когда тот имел неосторожность покинуть дом, и расстреляли — в ответ семья Тоска объявила gjakmarrie Синани.       Льюл было семь лет, когда это случилось — когда ее дед, Гждон, решил прервать порочный круг; для этого нужно было принести в дом врага новорожденного младенца. Старшая сестра Льюл, Пранвера, как раз родила сына, и согласилась пожертвовать им, чтобы прекратилась вражда. Ее муж погиб от пули Тоска за месяц до ее родов. Пранвере было тяжело, она все время плакала, и до сих пор Льюл не помнила на лице сестры веселой улыбки; иногда она даже говорила, что не была бы против стать бурнешей, только уже поздно.       Дедушка взял ребенка, еще не получившего имени, и оставил на пороге дома семьи Тоска. Они забрали это «подношение», что было хорошим знаком. После дедушка вошел в дом Тоска со связанными впереди руками, чтобы просить прощения.       Его не простили.       Все это рассказывали Льюл позже, она видела только тело в прихожей — когда-то это был ее любимый дедушка, а теперь лишь оболочка. Его принес мужчина из семьи Тоска, высокий, с ясными голубыми глазами — слишком ясными для убийцы. Чуть позже он присутствовал на похоронах — Канун обязывал к этому, и никто из семьи жертвы не имел права мстить ему в это время.       После похорон, глянув на себя в зеркало, Льюл нашла среди своих черных волос ту самую седую прядь.       Gjakmarrie переняли на себя Синани, и теперь уже Тоска прятались от них по домам, подобно крысам, выходя лишь по ночам и работая удаленно, но легче от этого никому не стало. Помочь не могла даже магия матери Льюл — ее отец и все родственники со стороны отца были магглами, зато мать, Лалджета, урожденная Каса, происходила из чистокровного магического рода. Она предлагала использовать колдовство, но отец, Скендер Синани, был против — если бы он принял помощь женщины, то опозорил бы и себя, и семью. Он никогда не нарушал данной бесы и не нарушил бы даже под страхом смерти.       Остаток урока Льюл провела в раздумьях, едва слушая про штриг, стриг и их различия.

***

      По правилам Кануна, который некогда составил Лека Дукагъини, кровника нельзя было убивать в нескольких случаях: по ночам, где бы тот ни находился, и в его собственном доме — в любое время суток. Также нельзя было убивать главу семьи, лишая тем самым защитника и опоры мать, сестер, жену и детей, малолетних мальчиков до четырнадцати лет и женщин любого возраста.       Синани соблюдали Канун. Синани были честными щиптарами, и их клятва была нерушимой.       Синани первыми пошли на уступки. Синани первыми пострадали от Тоска.       И что сделали Тоска? Своими руками обрекли себя на новый круговорот gjakmarrie. Не простили Синани, а убили того, кто просил прощения.       Энвер Тоска не хотел сидеть дома, прячась от жизни, как мышь. Ему повезло; вышло так, что его мать, Буджейр Буши, оказалась полукровной ведьмой, а он, единственный сын, унаследовал ее дар. Мать провожала его в школу — сначала в Шармбатон, но позже пришлось перевестись. По многим причинам; виноват во всем был один Энвер, и он бы ответил за это даже кровью, но у французов не существовало такой традиции.       В Дурмстранге не было девушки, которая обвинила его в изнасиловании, и не было Синани. Переводиться посреди учебного года — неудобно, но иначе никак.       Энвер прижался лбом к холодному пластику. В окне автомобиля пролетали виды скандинавского города — словно он оказался во временах древних викингов.       Если бы Луиза забеременела, это бы походило на тот случай — между Дарданом и Рилиндой, но Луиза не забеременела. Либо предприняла меры до, либо избавилась от ребенка после. Скорее первое; ему говорили, что она — хитрая шлюха. Что может быть проще, чем переспать с парнем на вечеринке, а после обвинить его в изнасиловании и состричь с него и его семьи столько денег, сколько не состригают с самых лучших овец горных районов?       Многие случаи таких обвинений были правдой, но часть — ложью. Случай Энвера был лживым насквозь. Луиза хотела. Луиза шепнула ему, чтобы он шел за ней на той вечеринке. Луиза оседлала его бедра. Луизе было хорошо, он это видел и чувствовал.       Потом она плакала и говорила, что он взял ее против воли.       До нее у Энвера не было женщин. Она стала первой. Он не искал любовных приключений; сначала было рано, потом… какая девушка захочет отношений с парнем, на ком лежит тень смерти?       По крайней мере, в Дурмстранге эта тень отступит — хоть и на время. И Дурмстранг — в горах, а Энвер обожал горы. Близилось первое марта, весна, когда небо северных стран потеплеет, он слышал, что в Дурмстранге празднуют этот день…       — Забудь, — твердо сказала мать, лихо поворачивая руль. — Забудь и все. Они не нашли доказательств твоей вины. Ты не виноват. Расслабься и попытайся отдохнуть. Не только получить образование, но и повеселиться. Еще год, и…       — И я могу получить пулю в лоб, — проворчал Энвер. Буджейр не стала возражать — так вправду могло случиться.       — Потому и постарайся получить от жизни все, что можешь, — сказала она. — А потом… увидим, что будет потом. Никто не знает заранее.