Таң

Звонок в дверь прервал утреннюю тишину в квартире Суворовых. Мать и отец уже не спали, словно ждали этого гостя. В Суворове-старшем ничего не выдавало, что буквально вчера вечером он оплакивал утраченного — хоть и живого (по крайней мере, он пока что так думал) — сына. Дверь пошла открывать Диляра. В коридоре перед ней предстал не кто иной, как старший оперуполномоченный майор милиции Ильдар Юнусович. — Доброе утро, — сказал он, входя в квартиру, как к себе домой, — Не переживайте, на этот раз я к вам не с обыском. — Здравствуйте, — всё, что ответила ему женщина. Зайдя в гостиную и пожав руку Кириллу, Ильдар начал: — К сожалению, у меня для вас пренеприятнейшее известие… — К нам едет ревизор? — попытался съязвить отец, тщательно скрывавший своё горе. — Пока что нет. Я по поводу вашего старшего сына, Владимира. — Что с ним случилось? — внезапно выпалила мачеха, — Он встретился с моим мужем, а дальше милиция погналась за ним! Он так и не вернулся! — Ещё бы он вернулся, — пробубнил про себя Суворов-старший. — Владимир завладел пистолетом и при его помощи оказал сопротивлении при задержании опергруппой. Мы были вынуждены стрелять на поражение. — То есть?.. — дрожащим голосом произнесла Диляра. — Вы всё совершенно верно поняли. Он мёртв. Соболезную вашей утрате, но ситуация буквально вынудила применить оружие. На этих словах отец, до самого конца искренне переживавший за сына, сорвался. Он схватился за больное сердце и, ища опору второй рукой и выискав стул, без сил на него упал. Жена кинулась к мужу, переживая за его и так подорванное за последнее время здоровье. — Куда мне всё это, Господи, — еле держась от тяжести потери, произнёс Кирилл, — Вы нам только горе приносите, он должен был наказание нести честно и по закону, он мне сын, я его не простил и не прощу, но родной сын… — Я Вам сейчас вызову скорую, — спешно проговорил Ильдар. — Не надо мне! Идите, мы без Вашего участия справимся. — К сожалению, мне еще с Маратом поговорить нужно, — поспешил перевести разговор на другую тему майор, — Он дома? — Да, сын в своей комнате, лежит на кровати днями, переживает за брата, — показав рукой направление, ответила мать. — Хорошо. Заглянув в комнату, Ильдар убедился в точности слов Суворовой. Марат не спал — он просто лежал, уткнувшись в стену. — Здравствуй, Марат. — Вова умер? — мгновенно откликнулся мальчик, — В прихожей вы говорили. — Погиб при задержании, была необходимость остановить его радикальным методом. — Вовы теперь тоже нет… — зарываясь лицом в подушку, вполголоса сказал Марат. — Потерять своего брата, старшего — это всегда тяжело, но нужно смотреть вглубь. Всё это путь в никуда, группировки ваши, — не услышав от парня ни слова, он продолжил, — Слышал я, тебя приняли в комсомольцы, грамоту дали за помощь в задержании, ты не отступай и дальше иди по пути исправления. — Засуньте себе эту грамоту, — отстранившись от подушки, начал Марат, — куда подальше… Плевал я на грамоты! — Как раз о твоей помощи поговорить хотел, правда косвенно. В общем, слово офицера сдержал, дал людям задание, изловили мы обидчика твоей дамы. Впрочем, ты и сам об этом знаешь уже. Ух, ты ему задал конечно, — улыбнувшись краями рта и тряхнув стиснутой в кулак рукой, бодро и в привычной склизкой манере сказал Ильдар, — Если кто поинтересуется — трудновато будет убедить, что это он так неудачно об унитаз ударился… — Это… Вы его поймали? — Ну а кто ещё? Не думал же ты, что он сам с повинной пришёл? Я же дал тебе слово офицера, что поймаю его — и я поймал. Марат молчит. Что-то его напрягает в словах милиционера. «Может писали заявление до её смерти? Нет, точно нет, позор Айгуленьке и семье, не стали бы они. Чего бы он стал так браться? Чтоб слово сдержать?», — размышлял Марат. — В общем, тебе надо будет… сегодня после обеда, скажем… прийти в отделение и дать показания по делу об изнасиловании Ахмеровой. — Вы его посадить не можете? — Чтобы посадить обидчика девочки, нужны доказательства. Вот ты их и предоставишь. — Меня там не было. — Ничего страшного. Любые свидетельства ценны… тем более в таких делах. Увидимся в отделении, Марат. С этими словами Ильдар вышел из комнаты, а Марат снова отвернулся к стене и начал думать над тем, что услышал. Слова Ильдара посеяли в нём сомнение. Из-за чего же он взялся за это дело, ведь ему до того было по большому счёту плевать? Единственное, что кто-то мог его заставить… Начальство надавило, только вот с чего? Тогда должно было быть заявление, иначе никак. Или начали раскапывать именно самоубийство… И тут Марата внезапно посещает довольно странная на первый взгляд мысль. А что, если?.. Вдруг каким-то чудесным образом его любимая всё же выжила? И сейчас где-то скрывается, возможно, под другим именем. Что, если её увезли далеко-далеко? Или же, напротив, она рядом, просто парень её не замечал? Может ей удалось подстричься как-то особенно или может её и из города-то не увозили толком, а перевели куда подальше? Нет, всё это полная хуйня. Жалкие попытки уйти от правды. Бывший пацан уже попытался один раз убедить себя в том, что Айгуль никто не насиловал, что с ней всё в полном порядке. И чем это кончилось? Смертью и горем. В одном лишь факте у Марата сомнений не оставалось — майор не из офицерского доблесного порыва сдержать слово полез в деле действительно разбираться. Человеком он казался вертлявым, врущим. Ради достижения цели может и словами разбрасываться и пытаться строить из себя сердобольного и сочувствующего, неприятный мужик. Один раз он уже добился от Суворова-младшего своего: он и пацанов на сборе сдал и пистолет брата внезапно нашёлся… Нет, о самом этом поступке он ничуть не сожалел. Они, прикрываясь ебанутыми «понятиями», его предали, разбили и морально уничтожили. Особенно… особенно этот Турбо. Как жаль, что не удалось подставить его тогда, подкинув пистолет Вовы! — Ничего, ты ещё своё получишь… Вы все своё получите… — прошептал Марат. Но больше его занимало другое. Всё же, с чего Ильдар вдруг заинтересовался происшествием с Айгуль? Он явно что-то не договаривает, иначе быть не может… Но что? В одном можно быть уверенным точно — ничего хорошего там быть не может. Ранее всё катилось от пиздеца к пиздецу, и никакого света в конце туннеля не видно. «Ладно, в любом случае надо пойти туда — чтобы хотя бы посадили эту блядь!» — подумал Суворов-младший, поднялся с кровати и начал собираться. *** В полутёмном кабинете, освещённом лишь настольной лампой, за столом сидел сотрудник милиции. Тот самый, который несколько дней назад пытался вытянуть хоть какие-то приметы насильника у непрерывно плачущей Айгуль. Тогда мать, ещё бывшая на стороне дочери, а не «общества», сама его вызвала. Но невовремя вернувшийся отец убедил всех в том, что никакого заявления не надо, иначе будет позор его семье. Милиционер тогда был вынужден отступить. И вот сейчас, уже после того, как Ильдар Юнусович дал поручение продолжить разбирательство и преступник по описанию был задержан, мужчине предстояло выслушать свидетеля по делу, который толком-то и свидетелем не был. С другой стороны стола сидел Марат. Он постарался рассказать всё, что знал про события от похищения Айгуль с видеомагнитофоном и до её кончины. И про то, как его брат обещал разобраться, но не разобрался. И про то, как его теперь уже бывшие товарищи-пацаны начали её травить на основе выдуманной Турбо истории. И про то, как он пытался остановить её, когда она побежала с дискотеки, не выдержав насмешек, мечущихся в её сторону презрительных взглядов и унижений. Однако, того, что интересовало следствие, Марат по большей части не знал и не мог знать. Ведь его же не было там тогда. Всё, что он рассказал по делу, было пересказом чужих слов, также он припомнил приставания Колика к девушке ранее, закончившиеся небольшой потасовкой перед школой. — Итак, то есть получается, что Вас там не было? — спрашивает в подтверждение сотрудник. Почему-то парня этот вопрос необычайно зацепил. Не уж то этот мужик в форме думает, что, будучи там, он дал бы свою любимую в обиду?! — Вы полагаете, что я позволил бы этому случиться, если бы я был там?! — внезапно выкрикнул он. — Успокойтесь, пожалуйста, — невозмутимо произнёс следователь, — никто не ставит под сомнение вашу мужественность, это лишь вопрос для протокола. — Вы можете уже просто посадить эту мразь? — со злобой и усталостью в голосе спросил Марат. — Я понимаю Ваши эмоции. Но мы вынуждены следовать законам. Поэтому нам нужны доказательства. — Доказательства на лицо: была девочка спокойная и под моей защитой, а потом, после вмешательства этого ублюдка, девочка решила не жить больше. О чём тут говорить ещё? — Так, насчёт Ваших слов о самоубийстве Ахмеровой… Ильдар Юнусович упоминал эту интересную ситуацию… Марат всем телом подался вперед к столу. «Интересную ситуацию?! Она в окно от безысходности вышла, а ему это «интересная ситуация»?!» — бушевал внутри себя парень. Высказывать не стал и свёл своё негодование к выводу: «черствеют на такой работе, наверное, совсем сочувствию разучиваются, тот же майор ничем не лучше». — Хотелось бы узнать, откуда Вы узнали о таких неприятных последствиях? — продолжил тем временем следователь. — В школе, на уроке. Спросил у одноклассника, он и выдал. — Хорошо, Вам есть, что ещё сказать по делу? — Нет. — Тогда подпишите протокол, и Вы свободны, — протягивая лист бумаги, ровным голосом говорит следователь. Марат поставил свою подпись в протоколе и поспешил покинуть мрачное помещение. Перед тем, как отправиться прочь, он решил зайти в туалет и немного покурить. Парень подошёл к той самой кабинке, где вчера до полусмерти избивал насильника. На самом деле, ему по большей части было безразлично, посадят ли этого уёбка Колика, расстреляют ли, да хоть четвертуют пусть или, напротив, выпустят! Никакое, даже самое справедливое правосудие, свершённое над ним, не сделает самого желанного — не вернёт к жизни его девочку. В чём вообще смысл наказания, если оно и близко не причинит тех страданий, какие причинил своей жертве преступник?! А эта кровавая месть, устроенная им до того? Ему не было приятно с каждым ударом превращать лицо ублюдка кровавую кашу. В глазах у Марата тогда помутнело, звуки ударов были на слух такими, будто он сидел в бочке, а избиение происходило за её пределами, с каждым ударом становилось лишь хуже от осознания того, что даже если он сейчас убьёт этого Колика, Айгуль это всё равно не вернёт к жизни. Это ведь просто попытка немного заглушить угрызения совести. Он не сумел защитить самое дорогое для себя, когда ещё можно было предотвратить беду. Чего теперь-то метаться? *** Тем временем у Ильдара дела шли неважно. Ещё до этого он вынужден был отпустить практически всех задержанных бывших членов «Универсама». Максимум, что им всем можно было вменить — мелкое хулиганство, а за это не сажают. В камере остались сидеть лишь Валерий Туркин и Вахит Зималетдинов, более известные как «Турбо» и «Зима». На них, как казалось изначально, зацепок больше. Однако, пересмотрев все имеющиеся свидетельства, к своему разочарованию майор понял, что и тут ему ловить нечего. Добили его пришедшие результаты экспертизы, из которых следовало, что из того пистолета стрелял действительно не Туркин. — Вот зараза, — буркнул он, прежде чем пошёл освобождать тех, кого он так жаждал изловить и засадить. Подойдя к камере, он открыл дверь и, не скрывая злости, прошипел двоим: — Пошли вон! С победным выражением лица Турбо покинул камеру, в то же время лицо Зимы скорее выражало обеспокоенность. Видок у него был такой, будто все мысли последние пару часов он занял одним важным вопросом. Турбо же с трудом сдерживал себя, чтобы не плюнуть прямо в лицо опростоволосившегося милиционера — за это его могли тут же вернуть в камеру. Отойдя немного от отделения милиции и расположившись у одной из панелек, они, зажгя сигареты, принялись обсуждать дела насущные. Валера был крайне увлечен вопросом мести Адидасу-младшему. Зима не разделял его энтузиазма, но знал, что вопрос требует решения. По его мнению Марат должен был успокоиться, когда его отшили и стараться лишний раз не отсвечивать, чтобы к званию помазка не получить ещё какое клеймо. — Вот интересное дело, человека отшили, дали пойти своей дорогой, не заплевали и не обоссали, имеем же уважение по старой памяти, а тут он появляется и сдает всех ментам, пистолет подкидывает, — Начал тему Зима, периодически прерываясь на сигарету. Он излишне нервно каждый раз, поднося её уже в полуокурочном состоянии, подергивал рукой у потрескавшихся на холоде губ. — Да потому что сказал я, что с ним не получится по-человечески, — ответил ему Турбо, — надумал он себе хуйни, что мы должны за бабу его вписываться, ему сказали по-хорошему, что с ней всё уже, не по пути, иначе отшивать придётся, он не понял нихера. Считает видно, что брат выйдет, прогонит всем, что так и так, девчонка порядочная, поступили с ней не так, а я ж сам выяснял и мне знаешь чё человек сказал? — Парень чуть наклонил голову и выгнул брови, словно спрашивая, хотя вопрос был риторическим, — А вот сказал он мне, что с неё троих сняли! Никаких там сопротивлений не было, сама она лезла. — Слышь, давай сейчас без этого опять, Адидас там сам был и мы девчонку видели, когда он её привез, давай ещё истории от домбытовских слушать, ахуительный источник, как с Ералашем было, когда Кощей от хуй пойми кого наслушался. — Ералаш наш пацан был, а эта вообще к нам отношения не имеет, так, с Маратом гуляла. — Короче, вопрос не в том, чего с ней там было или не было, Марат за беспредел отвечать должен, — Зима кинул окурок и потушил его ботинком об землю, потом чуть порыскал в кармане и вытащил из пачки новую, — Брат ничему не научил, значит мы научим. — Во, другое дело, не вопрос, — Турбо улыбнулся и, достав зажигалку, помог нынешнему автору закурить. *** Выйдя из отделения, Марат продолжал обдумывать всё случившееся за последний день. Ему всё не давало покоя поведение Ильдара. Зачем же он лично пришёл сообщить ему о допросе? Зачем он стал ловить насильника? Что ему нужно? Что он, блять, скрывает?! Подозрения, что что-то тут нечисто, у парня усилились, ещё когда в коридоре, на выходе из туалета, он случайно услышал разговор двух сотрудников. Ему послышалось, что они упомянули Айгуль и её мать. Вместе. В каком контексте, о чём они говорили — этого выяснить не удалось, так как милиционеры ушли в кабинет. Но построение фразы — «…та девчонка, по фамилии Ахмерова, вместе с матерью…» — вызывала большие вопросы. Слишком уж странно она выглядит при разговоре о самоубийстве одной лишь девушки. Неужели и мать тоже скинулась вслед за ней? И правда, вчера он застал лишь отца девочки. И он тогда сказал, что матери тоже нет. Но, с другой стороны, даже так говорить «с матерью» было бы странно. Парень свернул в сторону по направлению к дому. Точнее, как «он» — скорее, ноги шли сами, пока он прокручивал в голове все эти странности вокруг смерти Айгуль. «Ну ладно похорон не было: весь город уже наверное на ушах стоял от того, что с ней произошло ранее, кто бы там слёзы по ней лил кроме меня и её матери, если её травили? Но странно же, что сейчас внезапно делом её занялись, ещё страннее, что насчет самоубийства лишь один вопрос был и то «откуда узнали?» в смысле откуда узнал?! Такое произошло, так ещё и со школьницей, не мог же не узнать… Хотя, с другой стороны я и не сразу узнал, в школе выяснилось только. Да что за чертовщина?!», — думал Марат. — Так-так, значит, начал ты у нас помазком блядским, а продолжил гнидой ментовской… — из раздумий бывшего пацана вырвал Турбо. Суворов остановился и поднял голову, заприметив не подалёку не только обидчика, но и Вахита рядом с ним. — А знаешь, что с такими, как ты, делают по понятиям? — настырно продолжал Турбо. — Отъебитесь! — Маратик, не хорошо так со старшими разговаривать, брат не учил? — подключился Зима. — То есть ты, крыса, подкинул мне пистолет, прикрывая Адидаса, затем сдал всех бывших товарищей ментам, ну и вспомним, как ты с той шлюхой сосался, и при этом руки нам всем жал! — Сожалею, что так получилось, не хотел грязными от вас руками её пачкать, — уверенно и с ухмылкой, произнёс Марат, он и в самом деле ждал, когда сможет высказать им, что о них думает, — Дальше своими понятиями предъявляйте, по делу-то сказать нечего. — Вот уж шлюхи умеют голову вскружить мальцам, да, Маратик? — в змеином оскале, посмеиваясь, продолжал зачинщик. Марат приблизился к нему, замахнулся кулаком и вдарил по лицу. Тот лишь покачнулся, но сумел удержать равновесие. В этот момент Вахит захватил его со спины и повалил вместе с собой на асфальт. — Он твой! — крикнул Зима. Турбо злобно улыбнулся и принялся бить Марата ногами вразброс: то в живот, то по лицу. Тот пытался вырваться, но Вахит крепко удерживал его руки за спиной, будучи всё же сильнее. — Подохни, крыса! Помазок ебучий! — выкрикивал Туркин. Потом удары приходились преимущественно по животу: в печень и почки. Марату было очень тяжело и больно, но он старался выдержать с достоинством. Он не издал ни единого крика, стиснув зубы снося новые пинки. Тут раздался свисток. Это милиционер заметил их, направившись из отделения по каким-то делам, и побежал разнимать. — Бежим! — начал кричать Зима. Но Турбо настолько увлёкся своей вендеттой, злоба настолько затмила его рассудок, что он вернулся в реальность, только когда милиционер его схватил, отдирая от Марата. — И пары часов не прошло, а вы уже избиваете беззащитного подростка. Вам на свободе не живётся что ли? Однако, пока сотрудник милиции защёлкивал наручники на руках Туркина, Зималетдинова и след простыл уже. — Ты как, живой? — спросил у Суворова милиционер. Марат, еле держась, кивнул милиционеру, поднялся и, покачиваясь и держась за живот левой рукой, продолжил путь домой. Турбо плюнул ему вслед перед тем, как его повели обратно в отделение.