Всё - лишь бы не отчислили!

Все-таки не нужно было спорить с тем, кто очевидно выше тебя по должности… Однако в руке все ещё была тяжёлая сумка, а солнце, выползающее из горизонта неприлично жгло прям в лицо. Видимо теперь самому придется разбираться, где этот чертовый четвертый корпус. Утренний лагерь выглядел как-то приятно умиротворённо. На улочках появлялись лишь редкие работники, подстригающее кусты и поливающие местную флору. Не смотря на советские лавочки и навесы всё выглядело свежо. Идти по не асфальтированной дорожке было хоть и не особо приятно в тонких кедах, но почему-то очень ностальгично. Как будто я всё ещё жил в деревне у бабушки, и меня отправили в местный магазин за провиантом, до которого несколько километров пешком. А в воздухе царил знакомый всеми рецепторами запах манки на молоке с комочками, да какао с мерзкой плёнкой. Мне хоть и не повидалось побывать в детском лагере до совершеннолетия, однако что-то внутри подсказывало, что место это мне, безусловно понравится. Наконец-то дошагав до трехэтажной бетонной коробки с большой цифрой «4» на стене, я почувствовал облегчение. Корпус этот был совершенно не примечательным и ,вероятно, ни капельки не изменился со своей постройки ещё во времена пионерии. Он был полностью усеян балконами. А с боку, сквозь огромные окна можно было рассмотреть широкую лестницу. Коридор был выкрашен в типичный ярко-синий цвет, чтоб пуще глаза мозолить. Не сказать, что меня впечатлило чудо советской инженерии, однако это было далеко не самым плачевным местом для существования на ближайший месяц. Тем более с такими-то видами, в коем-то веке отличающимися от грязной Москвы. С новыми силами я зашёл в корпус и стал подыматься по лестнице. На улице уже совсем посветлело, а часы показывали девять утра. Непривычный график все ещё бил по самочувствию, после ночных посиделок за компом, однако теперь передо мной открывался коридор третьего этажа. Он был полностью выстелен серым ковром, а первыми дверями при входе оказались мужские душевые и туалет. Дальше же располагались бесконечные, одинаковые комнаты, двери которых были приветливо распахнуты уборщицей. Однако одна из них, все-таки была закрыта. На ничем не отличающейся от сотен других белых дверей был приклеен листок, на котором красным маркером было написано: «Вожатская комната», а снизу кривая приписка карандашом: «Не лезь — убьет» Рука сама потянулась к двери, и я уже успел морально подготовиться увидеть всё, что угодно, кроме… Такой же комнаты? Интерьер нисколечко не отличался от обычной детской комнаты. Такие же бежевые обои да жёлтые шторы. Две кровати, заправленные чем-то больше визуально напоминающим ковёр. А также тумбочки и шкаф от которых единственных несло не старостью, а дешевым китайским деревом. Я без сил плюхнулся на кровать, которая жалостливо заскрипела подо мной. Неужели я настолько поправился? Стоило на миллиметр повернутся, как тут же этот мерзкий скрип. Все-таки это не лишний вес, а лишняя цифра, дописанная в срок эксплуатации этой несчастной кровати. Однако я уморился настолько, что был готов заснуть на любой горизонтальной поверхности, а накрахмаленная наволочка подушки, приятно пахнущая порошком для стирки, лишь поспособствовала быстрому засыпанию.

***

— Подъем, Соня, — даже сквозь самый сильный сон нельзя было не почувствовать этот настырный взгляд. Я приоткрыл глаз, сразу уловив силуэт башни. Хесус стоял надо мной с его перманентно- наглым выражением лица. Он уставил руки в боки, будто всем видом желая показать свое недовольство. — Ничего божеского в тебе нет, — промычал я, отворачиваясь и утыкаясь лицом в подушку. — Соглашусь, Иуда гораздо больше подходит моей репутации. Я поморщился, не в силах с утра пораньше переваривать его панчи. — Пора детей встречать. — Че? — из той многотонной лекции Татьяны Денисовны я точно уловил, что заселение детей будет лишь на следующий день после приезда. Я озадачено приподнялся, потирая лицо. — Ниче, ты проспал весь день как убитый, мне пришлось за тебя забирать форму, — картинка в голове все еще не складывалась. Однако я стал замечать, что Хесус стоял в тапочках и с патчами под глазами. Восходящее солнце за окном совсем запутало меня. Я проспал весь день? — Очнулся наконец? — я тут же смутился от мысли, насколько же глупо со стороны выглядело мое ничего-непонимающее лицо, — До заезда детей осталось меньше часа, если хочешь в душ тебе стоит поторопиться, — ухмыльнулся он, отпивая чего-то пахучего из чашки с уже знакомым логотипом лагеря. — О, это кофе? Дай глоточек сделать, пожалуйста! —я тут же вскочил, обхватывая кружку. Хесус, явно опешив от моей настойчивости, отдал ее без сопротивления. Кофе приятно сластил высушенные рецепторы. Между кроватями едва могли разойтись два человека, из-за чего приходилось чуть ли не тереться коленками о Хесуса. — Спасиба, — протараторил я, прежде чем выскочить, уже заряженным энергией, в душ.

***

Оставалось лишь тупо глядеть на дверь, в которую как ошпаренный вылетел Вова. И что у него в голове? Осев обратно, я вновь прочувствовал всю жесткость обычных детских кроватей. За три года, что я успел проторчать в этом лагере, я видел, как они ломались пополам, разбирались и превращались в крепость. Мягкая кровать с матрасом стала настоящей наградой, встречающая исключительно старших вожатых в корпусе персонала. Но теперь я снова тут. Смотрю в опустевшую кружку с кофе, будто она может ответить: какого хуя здесь забыл. На донышке в отражении лишь расплывается мое вымотавшееся лицо. — Старый! Ты тут?! — донеслось с улицы.