Обещание

— Зачем ты уходишь туда? — Сфинкс, мне больше некуда идти.

      После того, как я стал стукачом Ральфа, прошла неделя, и за это время мой «дневник», в который я записывал всё происходящее в Четвёртой, превратился в мусор. Сначала едва ли не до конца его исписал Табаки, уверяя, что я неправильно опишу болезнь Потерявшихся, и начал описывать сам так, как умеет только он. Я не понял ничего об этой болезни даже после прочтения манускрипта Шакала. Когда я было решил, что моей тетради больше не грозят ничьи нападки, её стащил Толстый и сделал из неё «подкормку для костра», как выразился Сфинкс, из-за чего от неё осталось только честное слово; я решил, что мне нужно наведаться к Ральфу и выпросить у него новую тетрадь.       Пока воспитатель искал подходящую, он как бы невзначай интересовался происходящем в группе, но ничего дельного я ему рассказать не мог. Такие таланты рассказчика, какие есть у Табаки, встречаются крайне редко, поэтому я своими словами рассказал о болезни Потерявшихся, которая прошла у Слепого всего пару дней назад. Как я понимал, это реакция людей, выросших в Доме, на попадание в Наружность (о чём Ральф и так наверняка прекрасно знал, ведь это он вывез Слепого из Дома). Р1 только покачал головой и спросил, верю ли я в эти глупости, и я ответил, что нет. Больше он ничего у меня не спрашивал, выдал новую тетрадь и выпроводил из своего кабинета. Мне показалось, что он боится моих расспросов о вывозе Слепого в Наружность. По тем же рассказам Табаки я понял, что Ральф подозревает, что Слепой замешан в пропаже Крёстной, воспитательницы девчонок, причём, как утверждает Шакал, совершенно необоснованно.       Я медленно еду обратно в Четвёртую, неспешно рассуждая о происходящем. Кажется, совсем скоро выпуск, но все ведут себя так, будто ничего не происходит. В этом я убеждаюсь в очередной раз очень скоро, когда въезжаю в спальню.       Табаки со Сфинксом играют в шахматы и даже не оборачиваются в мою сторону; Горбач вяжет на верхней полке, с разочарованием глядя на клубок пряжи, скатившийся на пол; Македонский мается с кофе, гремя чашками; Лорд нервно курит, ровняя ногти пилочкой; Талант сидит на постели и увлечённо читает книгу, а Слепой лежит рядом с ним и дремлет. Практически вся Четвёртая в сборе, что происходит только перед самым отключением света.       Я подъезжаю к кровати и валюсь на свежее одеяло, даже не пытаясь забраться на постель целиком. Талант замечает моё присутствие:       — Привет, Курильщик, как там дружище Ральф? — Лишь мельком переведя взгляд на меня, спрашивает он.       — Откуда ты знаешь, что я был у него? — Я хмурюсь, будучи уверенным, что никого не предупреждал о моём отъезде к воспитателю.       — Да ты, кажется, говорил, разве нет?       — Нет, — я ещё сильнее хмурюсь.       Он пожимает плечами.       — Что читаешь? — Спрашивает Лорд у Таланта, замечая, как тот заворожен книгой.       — Любовный роман, — Талант расплывается в улыбке и хватается за сердце. — Я сейчас расплачусь, они такие милые.       — Чего это тебя понесло?       — Ох, настроение сегодня романтичное, — он вздыхает и откладывает книгу, — хотя бы одним глазком гляну, как нормальные люди встречаются.       — Интересно хоть?       — Очень, — с воодушевлением отвечает Талант и продолжает читать.       Македонский приносит нам кофе и садится рядом с Талантом, поменявшись местами со Слепым, который явно решил покинуть Четвёртую.       — Ты куда? — Спрашивает его Талант.       — Изображать нормального человека, — сухо отвечает он.       Мне нужно время, чтобы осознать, что он имеет в виду, и, глядя на Таланта, я понимаю, что он тоже не сразу дошёл до смысла слов Слепого. Он пару секунд смотрит на вожака, пока тот не скрывается в дверях, и только после этого, моментально покраснев, вскакивает с постели, передаёт книгу Лорду и кричит:       — Подожди меня! — И убегает вслед за Слепым.       Никто никак не реагирует, только Македонский, забирая кружку Таланта, улыбается. Лорд же делает вид, что ничего не произошло, открывает книгу с первой страницы и начинает читать.       Я и раньше замечал, что у этих двоих своеобразные отношения, однажды я даже видел, как Талант поцеловал Слепого, но тогда он был вусмерть пьяный, и я в итоге решил, что ничего значить это не должно. Но если задуматься, когда я и замечал, что Слепой о ком-то беспокоится, то этим «кем-то» обязательно был Талант. Да и сам Талант, когда я спросил у него напрямую об отношениях со Слепым, просто ушёл от ответа. Поражаясь самому себе, я решаюсь огласить свою догадку:       — Так Талант и Слепой… встречаются?       — Ты сообразительнее, чем хочешь казаться, Курильщик, — без интереса отвечает Сфинкс, не отводя взгляд от партии.       — Не обращай на Сфинкса внимание, Курильщик, он просто не может смириться с поражением! — Задорно начинает Табаки. — Они с прошлого года ещё шуры-муры крутить начали. Весь Дом наблюдал за этим, как за сериалом!       — С твоей стороны очень невежливо сравнивать их отношения с сериалом, — замечает Горбач.       Тут дверь в спальню вновь открывается и заходит Талант.       — Мне сказали подождать, — говорит он и проходит к Сфинксу и Табаки, — я здесь посижу. Кто выигрывает?       — Курильщик догадался, что вы встречаетесь, — всё так же без интереса отвечает Сфинкс.       — Оу, — он оборачивается ко мне, — это звучит, конечно, очень неловко, но да, Курильщик, мы со Слепым встречаемся. — На секунду Талант задумывается. — Даже нет, мы живём вместе — это новый уровень отношений! — Он смеётся.       Я в смешанных чувствах. С одной стороны, я вроде как совершенно спокойно отношусь к тому, что впервые в жизни стал свидетелем нетрадиционных отношений, но с другой стороны… Они кажутся очень непохожими, отчего мне тяжело представить их вместе, несмотря на то, что я видел их вместе. Задумавшись об этом, я прихожу к выводу, что с большей лёгкостью поверил бы, что Талант встречается со Сфинксом или даже с Табаки. Из-за таких внутренних противоречий я не могу решить, как относиться к этому.       — Дружище, а ты уже избавился от моего кофе? — Спрашивает Талант, оборачиваясь к Македонскому.       — Нет, ты успел очень вовремя, — он передаёт ранее отставленную чашку в руки Таланта, — я думал, ты уже не придёшь сегодня.       — Я тоже так думал, — Талант отхлёбывает и резко отстраняется, — ай, ещё горячий. Ой, ну раз все знают, то я могу и рассказать, — с азартом говорит он, — мне готовят романтический ужин и сказали подождать, и я посижу, подожду чуток и снова уйду.       — Очень рад за вас… — Со вздохом отчаяния произносит Сфинкс.       Талант смотрит на Сфинкса с ужасом.       — Это он не тебе, — переводит Табаки, — он ещё борется за победу.       — Я уже успел испугаться, Сфинкс. — Негодует Талант.       Сфинкс не отвечает, только поджимает губы и хмурится.       Больше никто ничего не говорит. Талант продолжает какое-то время сидеть и пить кофе, а после уходит. Сфинкс всё же признаёт своё поражение перед Шакалом, и они принимаются убирать шахматные фигуры в предназначенную для них коробку. Очень скоро возвращаются Лэри и Чёрный с Толстым, и все начинают готовиться ко сну. Я же для себя решаю не приходить ни к какому мнению насчет отношений Слепого и Таланта, а просто принять это как факт, иначе можно сойти с ума от всего, что происходит в Доме. Так что я спокойно ложусь и даже быстро засыпаю, хоть и снится мне всякая чепуха.       Посреди ночи Талант возвращается. Один. И тут же заваливается спать, даже не потрудившись переодеться. На завтрак мы даже не пытаемся его будить и уходим в столовую. Вернувшись, видим всё ту же картину спящего состайника, и кажется, будто спит он очень крепко, хотя обычно просыпается от любого шороха и грозится откусить голову любому, кто продолжит шуметь.       Позже мы уходим на общедомовое собрание, снова оставив Таланта. На собрании Акула разоряется, что почти никто не набрал необходимые оценки для поступления в вузы после выпуска из Дома. Нужный балл набрали только Фазаны и человек десять из остальных групп, включая меня. Никто даже не пытается делать вид, что им интересен монолог директора, конечно, за исключением Фазанов, которые с благоговейным трепетом вслушиваются в каждое его слово. Когда мы возвращаемся с собрания, картина так и остаётся неизменной.       Ближе к обеду я начинаю волноваться, что Талант всё ещё спит, и даже подъезжаю к нему поближе, дабы убедиться, что он дышит. Всё в порядке, не считая того, в каком состоянии спит Талант. В верхней одежде, но хорошо хоть разутый, он скрутился калачиком на постели, подмяв под себя одеяло; объемные джинсы, явно ему не по размеру, спустились ниже, чем положено, оголив поясницу и чёрную резинку трусов. Мне осталось только радоваться, что Талант не храпит, иначе с ним было бы очень тяжело.       Дверь в спальню отворяется, и в комнату лёгкой походкой входит Глоссария, чем-то сильно воодушевлённая. Она останавливается возле Таланта, затем, не пытаясь его разбудить, отходит к столу и садится на ближайший стул. Она явно чувствует себя здесь, как дома, что даже немного раздражает.       — Ты зачем пришла? — Спрашиваю я.       — Я пришла к Таланту, — важно замечает она и хмыкает.       — Не сомневаюсь, — ёрничаю, — а зачем ты к нему пришла?       — Я не расскажу тебе, я дождусь, когда проснется Талант.       Тяжело вздыхаю и отъезжаю от постели к столу, на котором стоит недопитый мной кофе и лежит недокуренная сигарета в пепельнице.       — Вы как дети малые, — усмехается Черный со второго яруса.       — Глоссария, ты почему не стучишься? — Талант медленно садится на постели и тут же хватается за голову: — О, боже, моя голова… Македонский, приготовишь мне кофе? Желательно с коньячком.       Македонский, чистящий привезённые Шакалом из столовой яблоки, оборачивается к Таланту и отвечает, что сейчас сделает, потом спрашивает, что с его головой.       — Это всё от вина, — Талант вновь валится на постель, — голова раскалывается.       Меня же интересует совершенно другое. Когда Талант сел на постели и вся его одежда приняла свой обычный вид, я заметил, что на его шее алеет несколько пятен, очень похожих на засосы.       — Глоссария, ты чего пришла? — Спрашивает он.       — Я сделала новую фигурку оригами! — Она с радостью соскакивает со стула и бежит к Таланту. — Смотри, это дракон!       Парень вновь медленно садится на постели, держась за голову, и смотрит на протянутую девчонкой поделку: немного кривоватая, отдалённо напоминающая дракона, фигурка зелёного цвета выглядит достаточно сложной, и работа над ней наверняка была очень кропотливой. Талант берёт фигурку в руки и с интересом рассматривает.       — Очень здорово, Глоссария, я не умею делать такого, — заключает он. — Научишь?       — Конечно! — Она подпрыгивает на месте.       — Тщщщ, — шипит Талант. — Потише, пожалуйста.       — Да, хорошо, прости…       Македонский приносит Таланту кофе, он берёт его и подносит к лицу, втягивая аромат, и только после этого пьёт. Мне кажется, будто я один вижу синяки на шее Таланта.       — Очень вкусно, Македонский, спасибо, — он улыбается, затем оборачивается ко мне и, проследив мой взгляд, говорит: — у меня засосы на шее, да?       Я изумляюсь его словам и только робко киваю. Глоссария с интересом смотрит на меня, а после вновь поворачивается к Таланту.       — Совсем разочаровалась во мне? — С усмешкой спрашивает он.       — Нет, — спокойно отвечает она, — ты же взрослый, всё в порядке.       Талант только мычит в ответ, всем своим видом показывая, что удивлён такими рассуждениями Глоссарии, затем в два глотка опустошает кружку и ставит её на тумбочку.       — Так, — начинает он, вставая с постели, — я пойду приведу себя в божеский вид и вернусь. Не скучайте. — И проходит в ванную.       Девчонка вновь садится за стол, и Македонский ставит между нами блюдо с порезанными на дольки яблоками. Глоссария, даже не пытаясь делать вид, что стесняется, с удовольствием угощается яблоками, но вскоре вновь поворачивается ко мне и со жгучим интересом спрашивает:       — Кто она? — Глоссария пододвигается ко мне поближе, но я не совсем понимаю, что она имеет в виду. — Это Крыса?       Чёрный заливается смехом.       До меня доходит, что ей интересно, с кем встречается Талант, но могу ли я ей рассказать? Я уже открываю рот, чтобы ответить, но меня опережает Талант:       — Расскажешь ей, голову оторву, — угрожает он, закрывая за собой дверь ванны. — А тебе, Глоссария, я уже говорил, что такие вопросы задают только свинки.       Девочка насупливается и отводит взгляд. По Таланту видно, что он не особо пытался привести себя в «божеский вид», только умылся и зачесал волосы назад. Он подходит к нам и садится за стол, угощаясь яблоками, но вскоре отводит взгляд к постели, где лежал, и вскакивает со своего места.       — Слепой ещё не приходил? — Он подбегает к своим туфлям, валяющихся на полу у кровати, и берёт их в руки.       — Нет, — отвечает Македонский.       — Отлично, — он относит туфли в прихожую и скоро возвращается к нам за стол. Глядя на непонимающего меня, он объясняет: — Последний раз, когда Слепой споткнулся о чью-то обувь — это были сапоги Лэри, который спит после этого с ними в обнимку; мои туфли, конечно, прекрасны, но не настолько, чтобы я с ними спал.       Я киваю.       — Так, что же я должен был сегодня сделать? — Риторически спрашивает Талант, впадая в раздумья. — А, точно, нужно сегодня сходить к Крысе, — Глоссария поджимает губы, с недовольством глядя на Таланта. — Но для начала ты покажешь мне, как делать дракона, Глоссария.       Она нехотя кивает. Талант достаёт из своих закромов бумагу и кладёт по листочку перед собой и Глоссарией, которая тяжело вздыхает, прежде чем начать сворачивать оригами.       — Зачем тебе к Крысе? — Уныло интересуется она через какое-то время.       — За припасами. Я заказал у неё блок своих любимых сигарет — отдал за них целое состояние!       Глоссария только хмыкает.       Звенит звонок на обед, но никто не реагирует. Талант спрашивает Глоссарию, пойдёт ли она есть, но та отвечает, что не голодна и не хочет отрываться от работы. Чёрный всё так же остаётся на втором ярусе и читает журнал, близоруко щурясь, а Македонский сидит вместе с нами за столом и наблюдает за складыванием оригами.       Как только шум в коридоре утихает, дверь в Четвёртую с грохотом отворяется, и в спальню грозным шагом входит Ральф. Не оборачиваясь на воспитателя, Талант натягивает капюшон своей толстовки до самого подбородка.       — Это чтобы никого не смущать, — подмигивает он мне.       — А ну живо все в столовую! — Приказывает воспитатель.       Талант нехотя оборачивается, а Глоссария удивлённо таращится на мужчину.       — Ты вообще что здесь делаешь? — Возмущается он.       — У нас урок оригами, — заступился за Глоссарию Талант. — А что вообще происходит?       — Живо в столовую, — бескомпромиссно повторяет Р1.       Талант не отвечает, оглядывается на меня с опаской, затем встаёт и, взяв Глоссарию за руку, выходит из спальни. Следом идёт Черный, спрыгнув со своего места, после я и Македонский, на ходу надевающий тёплую кофту. У самой группы ждёт Талант и с опаской глядит на дверь Четвёртой: Ральф явно не спешит покидать нашу групповую.       — Херня какая-то, — ругается он и начинает двигаться в направлении столовой.       Я оглядываюсь и вижу несколько Птиц, которых, наверное, так же выгнал Ральф, они тихо перешёптываются между собой, не глядя на нас.       — Что происходит? — Испуганно спрашивает Глоссария.       — Кто бы знал, — устало отвечает Талант, — хотя есть у меня один человек на примете, — он усмехается, и все прекрасно понимают, о ком идёт речь.       Очень скоро мы добираемся до столовой, хотя и идём со скоростью улитки, я даже успеваю заметить, что нас нагоняет Ральф. Мы успеваем пройти только пару шагов от входа, как воспитатель захлопывает дверь, явно привлекая к себе внимание.       — Оставайтесь на местах, — он прислоняется к двери спиной и скрещивает руки на груди. — В спальнях и классах сейчас проводится обыск. Когда он закончится, вам разрешат покинуть столовую.       Мы останавливаемся на пару секунд, поражённые услышанным, а затем продолжаем движение в направлении размахивающего руками Табаки. Все оборачиваются в нашу сторону, кроме Сфинкса, с пристрастием допытывающегося о чём-то у Лэри. Талант прощается с Глоссарией, и та идёт к своему столу.       — Безобразия творятся! — Негодует Шакал. — Никакого личного пространства!       Талант кивает ему в ответ, подходит к Слепому и садится на место рядом с ним.       — Я думал, ты не проснёшься до обеда, — говорит вожак.       — Так и есть, — подтверждает Талант, — я встал от силы полчаса назад. Дружище Ральф приволок нас сюда практически силой.       Слепой хмыкает. Талант кладет руку ему на предплечье, и я замечаю, что в сравнении с кистью Таланта рука Слепого кажется белой, словно лист бумаги. Когда смотришь на Таланта в отдельности, он не кажется таким смуглым. Но что сильнее приковывает моё внимание, так это присутствие одинаковых колец на пальцах их рук.       — Что происходит? — Спрашивает Талант.       — Обыски в честь выпуска, — отвечает Слепой, — боятся повторения предыдущего.       — А что было во время предыдущего выпуска?       — Ничего хорошего, — вмешивается Сфинкс, неожиданно отвлекаясь от Лэри.       Талант хмурится, но, видимо, продолжать не решается.       — Но подожди, до выпуска ещё…       — Этот вечер и ночь. — Заканчивает за Таланта Слепой.       — Что? — После некоторого молчания спрашивает тот.       — Ты всё правильно услышал.       Талант откидывается на спинку стула и тяжело вздыхает. Я пытаюсь переварить услышанное. В столовую приводят всё новых и новых запоздалых подростков, и к каждому из них подбегает крысиный вожак и что-то спрашивает. Замечаю это не только я.       — Ладно, я пойду узнаю, чего Рыжий так суетится, — говорит Талант и встаёт из-за стола.       Я смотрю вслед Таланту. Он медленно подходит к Крысиному вожаку, вальсируя между вновь прибывшими, и что-то спрашивает, после чего Рыжий немного мнётся и отвечает. Реакция Таланта непередаваема: он секунду стоит молча, а затем начинает говорить так громко, что я практически могу расслышать его слова через шум и гам, творящийся вокруг.       — Чего это он? — Невольно вслух говорю я.       — Сол поселился в подвале, а Рыжий его там подкармливает, — неожиданно отвечает мне Слепой.       Я не понимаю, о чём он говорит, но Табаки поворачивается к нам с крайне ошарашенным видом.       — Чёртов убийца! — Негодует он. — И Рыжий ещё его и кормит! Совсем все послетали с катушек! После всего, что между ними было!       — А насчёт выпуска — это правда? — Совсем осмелеваю я.       — Правда, — продолжает Слепой, — завтра утром объявят ещё одно общедомовое собрание. Соберут всех в актовом зале и сообщат о роспуске. Примерно через десять минут начнут подъезжать родители. — Он поворачивает голову ко мне и смотрит так, будто бы видит, отчего мне становится не по себе.       К нам возвращается Талант с порозовевшим лицом и садится рядом с Шакалом.       — Все знали, что Рыжий приныкал Соломона? Который в Самую Длинную едва не прирезал его? — Он секунду ждет, а затем разочаровано говорит: — Судя по тому, что никто не удивлён — да.       Слепой кивает.       — Ты почему мне не рассказал?! — Возмущённо кричит Талант, вскакивая с места.       Не думал, что он такой вспыльчивый.       — Не хотел тебя расстраивать, — звучит ответ.       Талант совсем розовеет, тяжело вздыхает и, не проронив ни слова, отходит от стола в направлении группы Совят. Акула же в это время о чём-то говорит с воспитателями и затем во всеуслышание объявляет, что обыск окончен, но также добавляет, что они должны будут осмотреть все рюкзаки и сумки присутствующих. Первыми к ним ринулись Фазаны.       — Не боишься, что он развернётся и уйдёт в Наружность? — Посмеиваясь, выдаёт Табаки.       Слепой не отвечает, но его движения выразительнее слов. Он складывает руки на груди и вжимается в кресло, опустив голову.       Все затихают, напряжённо глядя в сторону огромной очереди у выхода из столовой. Я лишь мимолетом смотрю на неё, замечая, как Ящики выворачивают огромные рюкзаки Крыс; все Фазаны уже вышли. Затем вновь поворачиваюсь к Слепому, который всё так же сидит в своей странной позе, явно впав в состояние глубокой задумчивости.       «Куда может уйти Талант, если не в Наружность? — Раздумываю я над словами Табаки. — Как, собственно, и Слепой?»       Я опускаю голову к тарелке с овощным супом и начинаю есть. Мы здесь явно надолго, поэтому нужно на что-то отвлечься. Суп уже остыл и на вкус омерзительный, так что, съев всего пару ложек, я отставляю его и принимаюсь за второе — это гуляш с отварным картофелем. Гуляш выглядит не особо аппетитно, в нем проглядывают жилы и сало, поэтому я решаю съесть только картофель, макая его в соус гуляша.       Не один я маюсь от безделья. Крысы врубили на всю магнитофон, развлекая посетителей столовой попсовой музыкой, а Птицы уже начали сооружать подобие палатки.       Расправившись с обедом, я залпом выпиваю странно пахнущий компот из сухофруктов и вновь оглядываюсь. Замечаю Таланта за столом Совят, он сидит рядом с Глоссарией и выдавливает из себя улыбку, но стоит девочке отвернуться, как его лицо становится очень грустным. У стола досмотра неожиданно появляются Слепой и Сфинкс, ухода которых я даже не заметил. Их наскоро досматривают и выпускают. В очереди остаётся с десяток Крыс, и к ним уже подстраиваются Птицы, а с нашего стола больше никто не рвётся к выходу, да и я не то чтобы очень хотел возвращаться в Четвёртую.       Нужно ли мне продолжать вести свой «дневник»? Почему Ральф ничего не сказал мне про выпуск вчера? В Доме вообще можно хоть кому-то доверять? От этих вопросов, на которые я вряд ли получу ответы, у меня разболевается голова.       Наконец, Крысы покидают столовую. После их ухода очередь начинает двигаться гораздо быстрее, потому что у каждого Крысёныша обязательно при себе рюкзак или сумка, у Птиц только у каждого второго встречается багаж, у нас же — только у Табаки, хотя его вещей могло бы хватить и на четверых. Уже минут через двадцать мы проходим досмотр и выходим из столовой. Перед тем как разойтись в разные стороны, Глоссария прощается с Талантом:       — До завтра, Талант! — Радостно говорит она и машет ручкой.       — До завтра, Глоссария, — отвечает он, но, даже не видя его лица, я уверен, что он вот-вот расплачется.       — Что с тобой? — Испуганно спрашивает девочка и делает пару шагов в нашу сторону.       — Ничего, — он отмахивается, — всё хорошо.       — Мы же завтра увидимся?       — Конечно.       Глоссария смотрит с подозрением, переводя взгляд с Таланта на меня и обратно, затем медленно разворачивается и уходит в сторону своей группы.       Талант так и стоит на своём месте ещё с минуту и только затем поворачивается к нам — глаза его наполнены слезами. Македонский уже хочет что-то сказать ему, но Талант вновь отмахивается и прячет лицо в ладонях. Мы двигаемся в сторону Четвёртой. Всю дорогу он идёт тихо, и, когда я оглядываюсь на него, то вижу, каких усилий ему стоит сдерживаться; но, едва мы входим в групповую, как по его щекам начинают катиться слёзы.       В спальне только Сфинкс и Слепой, они оборачиваются в нашу сторону.       — А вот и мы, — хрипло сообщает Талант, пытаясь улыбнуться.       Он отводит взгляд в сторону и встаёт у комода, опершись на него всем телом. Слепой подходит к нему и обнимает, Талант утыкается лицом ему в грудь и ревёт так пронзительно, что и я готов расплакаться, хотя и не понимаю, что вообще происходит. Я смотрю на Сфинкса, он хмуро глядит куда-то вниз с крайне измученным видом. Никто ничего не говорит, только медленно расползаются по своим уголкам комнаты. Когда я вновь смотрю на Таланта, он уже не держится на ногах, и Слепой, придерживая его, садится прямо на пол. Тогда я замечаю, что у вожака перемотана кисть руки, на которой было кольцо.       Это был очень странный вечер. Все были какими-то потухшими, у всех дрожали руки и срывался голос, хотя они и продолжали выдавливать из себя улыбки до ушей и веселиться; сдался только Талант, который до глубоких сумерек сидел в объятьях Слепого, подрагивая плечами от беззвучных рыданий. Горбач сказал, что исполнит для нас ирландский танец, таким тоном, будто собрался повеситься, а Табаки не переставая пел о похоронах и разбитых сердцах.       Я не понимал, к чему весь этот траур — да, у нас выпуск, но чего так убиваться? Мы все выйдем в Наружность и заживём нормальной человеческой жизнью. Я даже почти решился высказать это своим состайникам, но понял, что никто не разделит моего оптимизма.       После ужина Сфинкс объявил, что Акула велел снести весь хлеб в Кофейник, что никто не явился на ужин в столовую и теперь нам нужно поторопиться, чтобы получить свой хлеб. Табаки сразу сорвался с места и, прихватив с собой Лэри, отправился в Кофейник. Но вернулись они не только с хлебом, но и с новыми чашками, головкой сыра, пучком зелени и аппетитным батоном колбасы — они провозгласили это «последним полётом Летуна» и торжественно вручили Таланту блок сигарет с какой-то хитрой этикеткой.       Талант уже сидел за столом. Он был весь будто сломленный, с красными от слёз глазами и руками, отказывающимися его слушаться. Он неаккуратно разорвал упаковку, как никогда не делал, и принялся выкуривать сигарету одной за другой, лениво изучая сигаретную пачку. Спальня наполнялась сладким запахом ароматизированных сигарет, но вместе с тем мне пекло нос и горло, что говорило о чрезмерной крепости этих сигарет.       — Они перестали писать крепость сигарет на упаковке? — Удивленно пробормотал он. — Как же я буду складывать их в портсигар? — Он выдавил из себя усмешку и тут же вновь зарылся лицом в ладони.       Табаки торжественно объявил Ночь Сказок, и началась какая-то страшная суматоха, не выдержав которой, я выехал в коридор, пытаясь немного привести мысли в порядок. Когда я вернулся, то не сразу узнал нашу спальню. Большую кровать раздвинули на обычные узкие и растащили по углам, освобождая место в центре комнаты — для гостей, как радостно сообщил мне Табаки. Я сел в углу вместе с Лордом, который начал замешивать и дегустировать напитки, и неожиданно заметил, что на каждой кровати лежат сумки и сложенные куртки, будто бы все уже готовы исчезнуть в любую минуту.       Очень скоро начали собираться гости: подоспели кто-то из Птиц, из Крыс и из девчачьего блока — все были очень взволнованными. Потом начали читать Сказки. Как это обычно бывало, сказки были длинными и сложными, но очень интересными. Я засыпал время от времени, укутанный таинственным полумраком и сигаретным дымом, а когда просыпался, не мог разобрать голосов и определить рассказчика.       Это продолжалось до тех пор, пока меня не разбудил встревоженный Сфинкс, и, оглянувшись, я увидел, что за окном уже светает, а спальня опустела.       — Все уже ушли? — Спросил я сонно.       — Ушли, — ответил он и как-то криво улыбнулся.       Тогда я не понял, что означала эта его улыбка, но очень скоро узнал, что множество людей, включая часть наших состайников, пропало без вести, а больше двадцати «неразумных» впало в кому. Я так и не осмелился взглянуть на спящих, но слышал, что среди пропавших числились Слепой, Талант, Лорд, Рыжая и ещё несколько человек, которые не уехали на автобусе, а когда я спросил Сфинкса, куда же они делись, он странно ответил: «Ходоки уходят целиком», и больше ничего не говорил. В тот момент я понял, что любые вопросы сейчас излишни, и что-то я определённо никогда не смогу понять.       В то утро родители приехали, но никого из них к нам не пустили, к тому же перекрыли проходы между нашим корпусом, девчачьим и корпусом младших. Нас заперли в Доме на долгих четыре дня, пока специальные службы пытались разобраться, что произошло. Каждого из нас допрашивали, тыча в лицо фотографиями пропавших, но выяснить им так ничего и не удалось.       Когда нас забирали родители, я краем глаза увидел Глоссарию, выглядела она намного старше своих лет, будто за эти четыре дня, что мы не виделись, она успела повзрослеть. И повзрослела она не на пять лет, и даже не стала моей ровесницей, ей будто бы было далеко за тридцать. Она выглядела очень усталой и даже не пыталась смотреть по сторонам. Интересно, её тоже допрашивали? Показывали фотографии Таланта, Слепого, Лорда и других? Наверное, да, иначе я не знаю, что стало причиной такой её перемены. Я неловко подъехал к ней, и она слегка наклонила голову в мою сторону. Затем сняла очки и очень грустно посмотрела мне в глаза.       — Я узнала его настоящее имя, — Глоссария усмехнулась и тут же по её щеке скатилась слеза. — Это ведь Слепой увёл его куда-то? Я уверена в этом.       Я тоже был в этом уверен. И те слова Табаки в столовой только подтверждали мои догадки.       Об этой таинственной истории писали во множестве газет, и некоторые свои картины я также посвятил ей. Уже потом те, кто уехал на автобусе, сами заявили о себе, и список пропавших в то страшное утро сильно сократился. Но с тех пор иногда ночью я просыпался в холодном поту после сна, в котором встречал людей, которых никогда больше не видел в своей жизни.