воспоминания с записок

Мои штаны не приятно липли к коже, и пришлось даже на мгновение остановится, снимая ботинки, дабы вылить из них остатки воды со станции. Мои ноги оставляли мокрые следы, когда я подходила ко второй точке. Двери больницы на удивление открыты и в нос сразу бьет запах присущи этому месту. Диктофон скрежещет, когда записывает мои очередные слова, когда я старательно ступаю на гладко вычищенном кафеле, стараясь не упасть из-за влаги в ботинках. “все детские больницы пахнут одинаково. Запах чистоты, от которого тянет блевать. Как от смеси отбеливателя и клея. Обожаю его” Запах хлорки и стерильности. Запах спирта и йода. Стараясь не вздыхать этот слишком едкий для носа запах, я оглядываюсь вокруг. Я давно не была в больницах, эти белые помещения один из пунктов моих извечных страхов. Больницы единственное место, где с порога нет ржавчины и пыли, но есть явный запах смерти. “врачи всегда улыбаются, когда говорят, что ничем не могут тебе помочь. Они будут уверять, что ты не полон рака и неизлечимых болезней, а ты просто давай больше денег и умирай дальше” Я морщась отхожу от ресепшена, спотыкаясь о провода. Желание покинуть эти белые стены такое же ощутимое, как дрожь от надписи на стене. Ненавижу больницы. Но все же я не осознанно вздыхаю полной грудью и стараюсь как можно быстрее найти необходимую лазейку. Я не могу пребывать здесь больше. Это сравнимо с пыткой белой комнатой! “больницы кажутся мне самым безопасным местом, хоть я и знаю что это не так. Они самые опасные, они проглотят и заразят тебя болезнями, вскроют тебя и заставят других этому радоваться” Но не типичный запах для больницы увлекает меня за собой, я расплываюсь в улыбке. Это лифт. “и лифт тоже здесь. Я чую его. Вонь ржавчины и бензина пробивается сквозь чистый больничный запах. Двери широко раскрыты и ждут, когда я войду” Поворот, скрип кафеля под ботинками, открытые двери лифта, что разительно отличались от белых стен этого места. Лифт ехал долго до самого низа, но все также аккуратно открыл мне двери. Я вновь улыбаясь лифту, входя в нижнее больничное крыло, уже не ощущая запах стерильности, а лишь слыша отдаленную какофонию из звуков.

***

Это крыло отличается от верхних этажей. Оно ржавое и старое. Оно ужасное на вкус и запах. Пахнет затхлостью и гнилью, и решеточный пол вместе с давно немытым кафелем устало скрипит под моими ногами. Грязный кафель липнет к ногам, когда я подхожу к медсестре. Она смотрит на меня через безглазую пустоту. Она точно думает о мясе, выглядя уставшей. Ее голос, будто противный шепот, что проникает в уши, когда она обращается ко мне видя мое недопонимание и легкую растерянность от вида здешнего этажа больницы. -добро пожаловать в нижнее крыло. Здесь мы стараемся сохранить самых важных личностей человеческого рода, как в знак благодарности за их вклад, так и в качестве примера для остальных людей. Я тянусь ее потрогать и к моему удивлению, она не возражает, даже наклоняется вперед. Она сухая и теплая на ощупь. Она правда заботиться о мне, как хорошая и преданная своей работе медсестра! Таких ответственных не встретишь в обычной больнице наверху. Стоя посередине комнаты из каждого проема доносятся противные шумы. Шум войны, смех детей, звон аплодисментов. Шагая влево я оказываюсь пред чем-то ужасным, чем-то противным на вид, с лицом Александра Великого. Нечто неистово извивается и хлюпает, сотрясаясь от звуков сражения. Ужасный шум. Вокруг Македонского разные экраны демонстрирующие злобу мира, словно гипнотизируя былого императора. Он бормочет о чем то, что я нечетко слышу за противным гулом смертей. -в мире нет ничего лучше, чем чувство битвы. Побеждать или быть побежденным.. От шума начинает рябить в глазах, и шатаясь, я пытаюсь уйти от назойливости гула, запинаясь на каждом шагу. Теперь я иду по правую сторону от середины узора на кафеле, и в уши бьет смесь смеха и аплодисментов. Будто я вышла на сцену за призом или являюсь никчемным шутом в кругу цирка. Вокруг лишь глаза и руки, а посередине Клеопатра. Точнее остатки от нее. Она трясется и двигается в амбициозной и опасной манере. Словно одним своим видом говоря мне приклонится перед ней. Смех и аплодисменты стали тише, как только она заговорила со мной, показывая власть в этой комнатушке. -в жизни нет ничего лучше чем заставлять людей думать что помогаешь им. Популярность- ключ к движению вперед. Если правильно разыграть карты то что тебе нужно, покажется всем необходимым. Они все для вас сделают, главное знать как. Она подчёркивает свои слова рывками взад и вперед. И как только она замолкает, аплодисменты стали громче, поддерживая ее точку зрения. Из комнаты посередине тоже доноситься смех. Детский смех. Наравне со звуками ребячества и веселья каких-то ребятишек. Но среди экранов с изображением детских площадок и люлек для новорожденных, которые могли обрадовать какую-нибудь одержимую или молодую мать, что так трепетно ждала свое чадо, находится нечеловечный Платон. Он трясется и дрожит в извращенной манере. Меня тошнит лишь от одного его вида. И завидев меня, он сразу же начинает высказывать мне свое ненужное никому мнение. -я был прав во всем, кроме пещеры. С этим я полностью промахнулся. Не суть. Нет звука лучше, чем звук детей. Прикосновение детей. Запах детей. Сократ со мной согласен, так что знай это хорошо и правильно. Я кривлюсь в отвращении и стараюсь как можно быстрее уйти от извращенного остатка сознания философа, стараясь избегать каждую мысль, что мозг придумывал. На пути меня встретила уже другая медсестра, в которую я врезалась. У нее ключ карта на шее и я уже знаю, что это карта мне будет необходима. Медсестра делится со мной рассказами, радостно докладывая мне о своей работе, отряхивая меня, ставя обратно на ноги. Она выпирает грудь вперед, словно с гордостью вертя ключ картой передо мной. Я лишь хмыкаю, сжимая молоток крепче. -в благодарность за их вклад в общество, наши пациенты окружены их самыми любимыми вещами в жизни! Им никогда не будет грустно и скучно! Когда ты вечно оглушен какофонией того что тебе нравится ты сходишь с ума, теряясь в вожделении. Я замахиваюсь на медсестру, все же роняя ее на пол. Отряхивая руки от ее крови, ключ карта у меня. Жаль что без жестокости с этими медсестричками не обойтись, они явно трудятся больше и усерднее обычных врачей и медсестер. Спускаясь чуть ниже, в более темные коридоры этажа, мне видны лишь кабинеты и палаты, видны клешни, что пытаются впиться в меня. Здесь же и главврач этажа, скаля зубы, мчится ко мне на своих 6 ногах. 4 ударов достаточно, чтобы списать его со столь высокой должности и откинуть остатки его туши подальше с пути. Глубже в коридоре заметен свет. Свет будто с..улицы? Но я же спускалась глубоко вниз. И вновь ощущая озноб, я оказываюсь на странном балконе, где мечтательно стоит медсестра, вглядываясь в луну, что смотрит на нас обеих. У меня мурашки по коже от столь пристального взгляда, а медсестра же в оцепенении от мыслей о замечательных небесных телах, наклоняется ближе. Чутка прикасаясь к моему плечу, будто делясь комфортом ее пребывания на перерыве, она тихо шепчет. -чудесная ночь, да? Хорошо знать, что когда смотришь на луну, кто-то смотрит в ответ! Я касаюсь ее и понимаю, что ее теплый внутренний мир прикрыт холодным внешним. Она кажется хорошей. И выпутываясь из-под ее рук, я быстро отхожу в сторону. Я здесь не за этим. Доставая украденную ключ карту, я открываю вход в зону для персонала. Сверху слышен смех и аплодисменты. Сверху Клеопатра. Обходя сгусток мяса, я нажимаю на рычаг. Вновь улыбаясь от воплей сверху. Спи и упивайся снами о былом величии и восхищении. Осталось двое. В очередном коридоре, очередная медсестра. Она хвалится, что каждый человек в комнате это важная личность и скоро их также переселят наверх в основные комнаты, а я лишь думаю о том, как задушить ее своей же собственной ключ картой. Но это уже не важно. Она забитая в углу коридора, ключ карта у меня в руках. В очередном темном коридоре на дальней стене флаером прикреплена записка на ней два до боли знакомых символа и окровавленные пальцы тянутся к ремешкам. На моих лентах присутствуют символы древних ткачей вселенной символы тех кого, кажется, все забыли. Кроме трейтов, что старательно охраняют статую возможной королевы. Я тоже не забуду их. Их символы осветили мой Психопомп, а значит, они не осознанно мне помогают. Шаг за шагом и я в неком сквере близь коридоров больницы. Тут тихо, лишь трава и одинокое голое дерево. Хруст веток, хруст мятой травы и ко мне подходит медсестра, она двигалась так, будто шаталась по улице внерабочее время. У нее на шее необходимая ключ карта. Она смотрит на меня через безглазое лицо и будто улыбаясь, говорит. -ах, как приятно выйти на улицу! Тоже выходи на улицу, потому что если ты этого не делаешь, ты буквально убиваешь себя! Я лишь сухо киваю. Я не ощущаю к ней агрессии, и когда она довольная моим послушанием отворачивается, я рывком снимаю ключ карту с ее шеи. Пусть живет. Здесь есть хотя бы хоть кто-то выполняющий работу нормально. Очередной проход, две двери для персонала. Заходя внутрь, я опять морщусь от безобразного тела. Сверху лишь смех детей. Значит это Платон. Отвратительное создание. Как только я собираюсь нажать на рычаг, меня окрикивает медсестра. Она смотрит сквозь пустоту и сочиться самым мерзким образом, когда начинает тараторить, глупо пытаясь меня остановить. -ты должна понять, питательные вещества и мясо высасываются из пациентов по всему миру, чтобы поддерживать наших ВИП гостей! Может казаться жестоким, но я уверена, до сих пор ты этого и не замечала. Она пыталась меня переубедить. Наглая стерва. Но я жму на рычаг, а затем замахиваюсь и пробивая ее голову молотком, иду дальше. Остался один. В последней комнате для персонала уже другая медсестра, от ее исходит пухлое чувство любви, когда она начинает хвастаться, заботливо оглядывая «тело» императора. -мы так хорошо кормили наших пациентов! Смотри, какие у них пухлые и счастливые тельца! Я так ими горжусь! Она покрыта слоем влаги, и я незаметно жму на рычаг, пока она в недоумении оглядывается на вопль сверху. Теперь и Македонский мертв окончательно. Осталось никого. На выходе к лифту я впервые рада воцарившейся тишине. Нет смеха, нет звука сражений, нет аплодисментов. Ах какая приятная тишина. Передо мной, как и в прошлый раз, яйцо с эмбрионом. И старательно отряхивая кровь с рук, я беру его в руки. Я нашла яйцо земли.