Ухаживание за Шерлоком Холмсом

***

На следующее утро я проснулся, чувствуя себя старым. Я плохо спал, и в тот момент, когда я спустил ноги с кровати, я понял, что ходить будет больно. В течение нескольких месяцев я чувствовал себя более молодой версией самого себя − проходил пешком мили, взбирался на крышу, работал над своими ульями или каким-то проектом, предложенным Джоном − и ни разу не задумывался о том, сколько мне лет. В свои предпенсионные дни Лестрейд говаривал: «Тебе ровно столько лет, на сколько ты себя чувствуешь». Сидя на краю своей кровати, опустив холодные ноги на пол, я чувствовал себя по меньшей мере столетним стариком. Я держался за перила, спускаясь по лестнице − осторожно, зная, что Джон Ватсон больше не на расстоянии телефонного звонка. И в этом была проблема; моё внезапное старение было иллюзией. Если бы я готовился пойти на прогулку с Джоном, мои суставы не скрипели бы, а голова не болела бы. Когда я наполнил чайник, чтобы заварить чай, зашла миссис Тёрнер и сказала, что уезжает на несколько недель и какое-то время не сможет готовить мне замороженные блюда. Её дочь в Лидсе ждала ребёнка. Помимо Джона, она была моим главным источником сплетен в деревне; я всегда выпытывал у неё информацию, когда хотел что-то узнать, и находил её вполне надёжной. − Многие люди уезжают на зиму? − спросил я. − Некоторые так и делают. Если у них семья на севере, они могут провести месяц там. Мистер Дэвис в отъезде, ему делают замену колена. Тем не менее, он здоровый парень и обязательно вернётся весной. О, вы слышали, что миссис Хамфри умерла? Два дня назад. Не ожидала такого. Ей было всего шестьдесят восемь, знаете ли. − От чего она умерла? − Доктор Ватсон сказал, что у неё был рак около десяти лет назад. Я полагаю, это могло быть связано с возвращением. Кстати, вы что-нибудь слышали про доктора? Почтальонша говорит, что он не оставил никаких инструкций о том, куда пересылать его почту. Мы просто хотели узнать, всё ли в порядке. Мне было неловко, что я не знал. − Я думаю, он поехал к своей дочери. Она кивнула. − Я полагаю, что это так. Обычно, однако, он говорит что-нибудь миссис Гроувз − это начальница почты − и если проходит больше недели, ему иногда пересылают почту. Он не говорил, когда планирует вернуться? − Э-м-м... это бессрочный визит, я думаю. После того, как она ушла, я собрался с духом и открыл свои контакты. Я колебался долгую минуту, а затем нажал на номер и услышал, как он начал звонить. После четырёх гудков он перешёл на голосовую почту. «Привет, это Джон Ватсон. Оставьте сообщение, и я перезвоню вам, как только смогу». Прозвучал звуковой сигнал, и я взволнованно повесил трубку. Мне никогда не нравилось разговаривать с автоматами. Потом я понял, что у него есть мой номер и он увидит, что я звонил, не оставляя сообщения. Я перезвонил. Когда прозвучал звуковой сигнал, я сказал: «Привет, Джон. Это Шерлок». Идиот, он же видит, кто оставил сообщение. «Я просто звоню сказать... Прости. Я не должен был сердиться на тебя. Пожалуйста, позвони мне». Итак. Это было совершенно неадекватное сообщение для того, что я действительно хотел сказать, но, возможно, он бы мне перезвонил. А может, и нет. Я подумал о том, что рассказала мне миссис Тёрнер. Миссис Хамфри была медсестрой на пенсии, которая прожила в деревне около пяти лет. Она активно выступала в деревенской церкви и играла на альте в небольшом ансамбле, в котором я также выступал, хотя пару недель пропускал репетиции. Глядя на неё, нельзя было подумать, что она умирает. Я заметил едва заметные признаки того, что она была нездорова, но для большинства людей, должно быть, было шоком узнать, что она умерла. Смерть часто бывает такой. Хотя все, кого мы знаем, рано или поздно умирают, каждый раз это застаёт нас врасплох. Джону Ватсону было шестьдесят семь, на два года больше, чем мне. Он был ранен в плечо во время службы в Северной Ирландии и чуть не умер. К его собственному удивлению, он выжил, женился на медсестре, с которой познакомился в больнице, и занимался медицинской практикой, пока не решил уйти на пенсию. Он выглядел воплощением здоровья, и, несмотря на травму, которая ограничивала движение его руки, он играл в регби в лиге пенсионеров, ухаживал за садом и мастерил книжные шкафы. Он не был похож на человека, который может внезапно умереть. Но я вспомнил, когда он попросил обменяться со мной ключами, как он настаивал на том, что у любого может случиться инсульт или он упадёт с лестницы. Он был врачом и, несомненно, видел, как совершенно здоровые на вид люди внезапно заболевали или получали травмы. И, возможно, у него было состояние здоровья, которое беспокоило его, и он был рад, что рядом есть кто-то, кто мог бы его проведать. Его грузовика не было, значит, он не упал в душе и не перенёс инсульт в своём доме-трейлере. Если бы он был болен, он бы позвонил 999. Но он мог попасть в аварию, управляя своим грузовиком. Автомобильные аварии ежегодно уносят больше жизней, чем падение в душе или с лестницы. На самом деле, болезни сердца являются основной причиной смерти людей нашей возрастной группы. Инсульт за рулём автомобиля, несомненно, ставит вас на первое место по статистике. Я пытался отогнать мысли о том, что Джон заболел или попал в аварию, но весь день был беспокоен, не мог сосредоточиться ни на одном проекте. Сейчас был ноябрь, и ульи были в безопасности. Наш ансамбль активизировал репетиции рождественской программы, в которой должны были прозвучать отрывки из «Мессии». Ближе к вечеру я достал скрипку, чтобы попрактиковаться. Это на некоторое время отвлекло меня от забот, но наступил вечер, и моё уныние вернулось. Я разогрел один из превосходных мясных пирогов миссис Тёрнер, и, хотя у меня не было особого аппетита, я съел всё, что смог. Затем я устроился перед камином с книгой. Мои глаза снова и снова пробегали по одним и тем же строчкам, ничего не понимая. Наконец, я захлопнул книгу и уставился в огонь. Мы были друзьями, признал я. Я не знал, какими друзьями мы были, но я знал, что не ошибался на этот счёт; для всех было очевидно, что мы были друзьями. Я подумал о Лестрейде, друге другого рода, но тем не менее он был другом. «Ты так и не женился». Лестрейд однажды сказал мне это, и я объяснил, что чувства для меня − анафема, что сентиментальность мешает рациональному мышлению. Я полностью верил в это, когда работал. Но я знал свою ориентацию с детства. Вначале я решил не действовать в соответствии с этим. Отношения были сложными, и (особенно в то время) выяснение отношений с мужчиной было выше моих сил. Я был асоциальным мальчиком, стеснялся своих побуждений и довольствовался тем, что был странным, вместо того чтобы понять, как быть геем. Я научился самоконтролю. Полагаю, Лестрейд разгадал мой секрет. Он работал со мной достаточно тесно, чтобы заметить то, что я редко показываю другим. Я часто называл его идиотом, но он не был слепым. Он знал, что скрывало моё одиночество. Теперь я задавался вопросом, чего я добился, отодвинув эти чувства в сторону. Что я мог показать за свою сдержанность? Сейчас у геев всё по-другому. Когда я был мальчиком, меня учили, что такие чувства неуместны и являются признаком психического заболевания. Я мог бы быть другим человеком, если бы родился в другое время. Если бы мне сейчас было за двадцать, я мог бы встретить кого-нибудь вроде Джона и провести с ним всю свою жизнь. Впервые я осознал, что моё подсознание посылало мне сообщения − сны, пробуждающиеся желания, ревность. Я игнорировал их просто потому, что всегда так делал. Хотел ли Джон чего-то большего, чем дружба? Я подумал обо всех этих маленьких подарках, булочках и цветах, и понял, что в течение нескольких месяцев он флиртовал со мной. Ради бога, он подмигнул мне. Теперь так очевидно − вот что это было: он ухаживал за мной. И что я сделал? Ничего. Я не отговаривал его и не поощрял. Я полностью игнорировал его попытки − и это было несправедливо. Если я не хотел его внимания, почему я так и не сказал? На самом деле я его обманул. Но зачем Джону Ватсону, человеку с безупречной репутацией не гея, флиртовать с мужчиной? Почему со мной? В нём была тайна, которую я не смог разгадать. Он женился, родил ребёнка и потерял жену. Он не походил на человека, который любил, потерял и поклялся никогда больше не любить. Он был дружелюбен и привлекал женщин, как пыльца привлекает пчёл. С ними он был вежлив, но не более того. Он носил обручальное кольцо... Ох. Зачем одинокому мужчине носить обручальное кольцо? Потому что он хочет, чтобы женщины думали, что он недоступен. Он посылает женщинам сигнал, что он им не интересен. Трижды Джон называл меня своим бойфрендом. Дважды я промолчал. А потом я унизил его. Возможно, Лестрейд был прав. Возможно, романтика могла бы научить меня чему-то о себе. Оказавшись в своей постели, я ворочался, не в силах прийти ни к какому выводу. Всё это было так сложно − я был шестидесятипятилетним мужчиной, у которого никогда не было романтических отношений. Я не мог бы чувствовать себя более смущённым и неловким, даже если бы мне было тринадцать лет. Я был идиотом, стариком, который боялся чего-то, что в конце концов понимают даже тринадцатилетние дети. Я сел, включил свет и снова набрал его номер. «Привет, Джон. К настоящему времени ты, вероятно, уже понял, что я самый неприятный, грубый, невежественный и во всех отношениях несносный засранец, которого кто-либо мог иметь несчастье встретить. Я никогда не ожидал, что стану чьим-то другом, а тем более бойфрендом. Конечно, не другом такого щедрого, доброго и мудрого человека, как ты. Если ты ясно видишь свой путь к тому, чтобы дать мне ещё один шанс, я был бы рад этому. Я скучаю по тебе». Я проснулся от звонка моего телефона. Звук вырвал меня из мрачного сна, в котором мы с Джоном преследовали кого-то по темному переулку. Иногда мне снились дни, когда я раскрывал преступления в Лондоне, но у меня никогда не было напарника, кроме того, кого полиция назначила для этого дела. Пока я цеплялся за остатки сна, телефон зазвонил снова. Люди редко звонили мне. Я нахожу телефонные звонки неудобными, в основном потому, что я никогда не знаю, когда повесить трубку, мне не хватает визуальных подсказок, которые даёт разговор лицом к лицу. Мне нравились текстовые сообщения, потому что позже можно было просмотреть сообщение и быстро отправить ответ. Обычно Лестрейд писал мне, когда хотел что-то сказать или спросить; Джон тоже. Было приятно открывать свой телефон и видеть небольшую смс от Джона − всегда сопровождаемую глупым смайликом − и знать, что он думал обо мне. Я взял свой телефон и увидел, что у меня голосовая почта − с номера Джона. У меня перехватило дыхание, я нажал кнопку воспроизведения и поднёс его к уху. «Мистер Холмс, это Рози Аллен, дочь Джона Ватсона. Я видела, что вы пытались дозвониться до него. Позвоните мне по этому номеру, как только получите это сообщение». Я всё ещё сидел на кровати, когда слушал это. Я чуть не споткнулся, потянувшись за какой-нибудь одеждой. Очевидно, это был разговор, который требовал, чтобы я был одет. Что-то случилось, и я должен подготовиться к тому, чтобы справиться с этим. Я заварил чай и сел, чтобы снова послушать. Голосовое сообщение было коротким, но я постарался извлечь из него как можно больше выводов. Её голос звучал напряжённо. Плохие новости? Почему Джон не отвечал на звонки? Очевидным ответом было то, что он видел, что я звоню, и проигнорировал сообщения. Менее очевидным, но всё же вероятным ответом было то, что он не мог ответить на звонок, потому что был болен или ранен, или... Он не удалил их. Собирался ли он ответить, но не смог? Думал ли он о том, как ответить, или не мог ответить в данный момент? Он не был похож на человека, который беспокоится о правильных формулировках, поэтому я предположил, что он не смог ответить. Рози только что просмотрела мои сообщения за предыдущий день. Почему у неё оказался его телефон? Почему она не объяснила ничего в своём сообщении, почему отвечает на него? Обычно люди не сообщают плохие новости в голосовой почте или текстовом сообщении. Телефонный звонок или личный визит − вот как делятся подобными вещами. «Я видела, что вы пытались дозвониться до него». Тогда она, вероятно, не прослушала мои сообщения голосовой почты. «Слава Богу за это». Сказала ли она Джону, что я звонил? Если да, то почему он не перезвонил? Может быть, он не мог перезвонить. Может быть, он был в коме, или ранен, или... Мои мысли метались по кругу, кружа, как стервятники. В конце концов я решил, что я идиот и любой нормальный человек просто нажал бы кнопку перезвонить. Телефон прозвенел дважды. Женский голос произнёс: − Мистер Холмс. − Да, − мой голос звучал странно. Я старался говорить непринуждённо, но получилось напряжённо. − Спасибо, что позвонили мне, миссис Аллен. С вашим отцом всё в порядке? Я не видел его больше недели. − С ним всё будет в порядке, − сказала она. Почему-то это не обнадёживало. Когда с кем-то всё в порядке, люди говорят, что с ним всё в порядке. Слова о том, что с ним всё будет в порядке, подразумевали, что в данный момент он не в порядке, и какой-то идиот (доктор?) дал ей необоснованные заверения, что с ним всё будет в порядке. − Ох? − Он приехал на похороны. Вы знали, что его сестра умерла, не так ли? − Нет, боюсь, он мне не сказал. − Я не удивлена. Ему позвонили поздно, он позвонил мне, чтобы сказать, что приедет немедленно. Он ехал всю ночь − шесть часов до Хексема, глупое решение, но я не смогла его отговорить. Она так и не пришла в сознание. Тем не менее, он смог попрощаться, в некотором роде. − Мне очень жаль. Это было... неожиданно? − Она была старше на несколько лет, и у неё был ряд проблем со здоровьем, которые усугублялись. Это была почечная недостаточность. − С Джоном всё в порядке? Она сделала паузу. − Он сделал все приготовления к похоронам. С партнёршей Гарри, Кларой, было трудно и спорила с ним по всем вопросам, даже по тем, на которые указывала Гарри. Справляться со всем этим было для него большим стрессом. Они не ладили, вы знаете, он и его сестра, и я думаю, он чувствовал себя виноватым. Много плохих воспоминаний. Вчера на похоронах у него начались боли в груди, поэтому мы вызвали скорую. Естественно, он засуетился, сказав, что ничего серьёзного, но я настояла. − У него был сердечный приступ? − К этому времени я почувствовал, что у меня тоже может быть сердечный приступ. − Очень лёгкий. Врач сказал, что они должны подержать его пару дней для наблюдения, и я согласилась, несмотря на его возражения. Мне пришлось украсть его одежду, чтобы убедиться, что он не сбежит. Прямо сейчас он спит. Я разрешила ему прослушать ваши сообщения, но сказала, что он не сможет позвонить, пока я не объясню вам, что произошло. Я знал, что мне нужно было сделать. − Могу я навестить его? Я могу сесть на поезд сегодня утром и быть там во второй половине дня. Если всё в порядке, я имею в виду. − Конечно, всё в порядке. Ему не терпится вас увидеть. В поезде я прокручивал этот разговор в уме. Он услышал мои сообщения и очень хотел меня увидеть. Хотя беспокойство − нежелательное состояние души, когда она направлена против конкретного человека (меня, например), это лучше, чем многие другие эмоции (например, гнев). Если бы он злился на меня, то не стремился бы меня видеть. Я решил, что то, что он беспокоился, было хорошим знаком. Существует много видов и степеней сердечных приступов. Мой брат умер почти мгновенно, когда у него случился свой. Врач объяснил, что он, по сути, был бомбой замедленного действия, которая тикала до тех пор, пока сгусток крови не оторвался и не перекрыл главную артерию. В то время это казалось лучше, чем оставаться в ослабленном состоянии, неспособным говорить или двигаться. Хотя ему никогда в полной мере не нравилось быть молодым, я знаю, что он ненавидел быть старым. В целом, он, вероятно, был бы удовлетворён внезапной смертью вместо того, чтобы медленно впадать в дряхлость. Приступ у Джона был очень лёгким. Врач рекомендовал ему остаться в больнице, но только для наблюдения, а не лечения. Он, будучи врачом, знал бы, было ли это неразумным поступком. Тем не менее, как мне сказали, врачи − трудные пациенты, и они никогда не следуют медицинским советам, если их даёт кто-то другой. Тот факт, что его удерживали против его воли, не обязательно означал, что он был готов вернуться домой. Я должен был сам убедиться, что с ним всё будет в порядке. Перебрав все возможные варианты того, что значит «всё в порядке», я начал задумываться, не принести ли мне ему подарок. Как бы я ни волновался, я не горел желанием тратить время в сувенирном магазине. К счастью, у меня в кармане всё ещё лежал сборник стихов. Этого должно было хватить. Я открыл переднюю обложку и достал свою авторучку. «Дорогой Джон, Пожалуйста, постарайся поправиться как можно быстрее и вернуться в Сассекс, чтобы мне не было скучно. Я бы посоветовал тебе следовать советам твоего врача, даже если он/она идиот, потому что он/она не отпустит тебя, если ты будешь резок и груб с ним/ней. Быть вежливым и притворяться послушным − гораздо более эффективная стратегия. Я говорю по опыту. Твой друг, Шерлок Холмс» Я перечитал это и решил, что это прозвучало немного эгоистично, когда я сказал, что мне не будет скучно. Я добавляю постскриптум: «P.S. Я предполагаю, что тебе тоже скучно. Больницы − скучные места. Опять же, я говорю по опыту. Как только тебя выпишут, я обещаю, что скука не будет проблемой ни для кого из нас». Я приехал поздно вечером и сразу отправился в больницу. Рози проинструктировала меня написать ей, когда я приеду, и встретила меня, когда я выходил из лифта. В ответ на мои тревожные вопросы она ободряюще улыбнулась. − Он сварливый. Впрочем, в этом нет ничего необычного. Как и большинство врачей, он худший из пациентов. Медсестры тянут жребий, чтобы узнать, кто будет его осматривать, надеясь, что им не придётся слушать, как он рассказывает им, как выполнять свою работу. Они провели все мыслимые тесты, но, похоже, никаких повреждений нет. − И с моими ушами тоже всё в порядке. − Я услышал его голос, когда мы подходили к его комнате. Я не уверен, что отразилось на моём лице, когда я вошёл в палату. У него было право сердиться на меня, хотя я надеялся, что он этого не сделает. Я почувствовал одновременно тревогу и облегчение. Он выглядел немного бледным, но я думаю, что больницы регулируют освещение, поэтому люди всегда выглядят бледными. Они не хотят, чтобы посетители говорили своим пациентам: «Вы выглядите прекрасно. Почему вы здесь?» К нему были прикреплены трубки и провода, но он сидел, выглядя бодрым. − Холмс, − сказал он. − Ничего серьёзного. Тебе не обязательно было приходить. − Это то, что делают бойфренды, не так ли? На его лице сменилось несколько выражений − удивление, радость, смущение − а затем на глаза навернулись слёзы. − Иди сюда, мерзавец, − сказал он. Рози откашлялась. − Могу я оставить вас двоих наедине ненадолго? Или вам нужна компаньонка? − У нас всё в порядке. − Я пододвинул стул к кровати и взял его за руку. Он ничего не сказал, но посмотрел вниз на наши соединённые руки. − Мне жаль твою сестру, − сказал я. − Спасибо. − Он кивнул. − Она не заботилась о себе. − Но, тем не менее, это был шок. − Да, − вздохнул он. − Шерлок, ты не обязан... Я знаю, я был дураком, но тебе не обязательно притворяться. Я не умираю. − Я был неправ, − сказал я. − Ты приехал в Сассекс не для того, чтобы найти жену. Отведя взгляд, он покачал головой. − Я приехал, чтобы найти... тебя. − Ты услышал моё сообщение, Джон. Я имел в виду то, что сказал. Я хотел бы получить ещё один шанс. Он продолжал смотреть в окно. − Тебе не обязательно быть моим бойфрендом. − Что, если это то, чего я хочу? Он настороженно посмотрел на меня. − Ты... хочешь? Я пытался выглядеть сердитым, но, конечно, не смог сдержать улыбку. − Или это всё было шуткой, доктор Ватсон? Все эти булочки, цветы и маленькие кокетливые послания? − Шерлок. − Он сморгнул слёзы. − Я не хотел заставлять тебя чувствовать неловкость или смущение. Я не должен был предполагать... − Ты влюблён в меня, − говоря это, я почувствовал, будто в моей груди жужжал пчелиный улей. Он кивнул, но не встретился со мной взглядом. − Ты не влюблён в меня. − Я мог бы влюбиться, − сказал я. − Я мог бы влюбиться, если перестану пытаться искать в этом смысл. По правде говоря, я новичок в этом... в романтике. Если это то, что это такое. Я всё время думаю о тебе, Джон. Мысль о том, что ты болен или ранен, или... ну, это чуть не свело меня с ума, я гадал, не случилось ли с тобой чего-нибудь. − Я должен был позвонить, − сказал он. − Или написать смс. Что-нибудь. − И в тот вечер на репетиции, когда ты разговаривал с мистером Филдсом, я был зол на тебя, но никогда не должен был говорить того, что я сказал. − Почему ты разозлился? − Недавно я пришёл к выводу, что ревновал. Я думал, что ты флиртуешь с ним, и хотел, чтобы ты прекратил. − Он приставал ко мне, − сказал Джон. − Вот почему я сказал, что жду тебя. − Все твои маленькие подарки, твоё внимание − ты заставил меня почувствовать себя особенным, но я не знал, как ответить. Если моя реакция была меньше, чем ты надеялся, это потому, что я дурак. Он рассмеялся и поднял голову, вытирая глаза. − Ты никогда не был влюблён? Он приближался к вещам, о которых мне было трудно говорить, вещам, которые я упаковал и запечатал в комнате в своих Чертогах разума. Я ценил разум выше эмоций и так прожил свою жизнь. Возможно, эта комната была заперта, но она не была забыта. − Нет. Я никогда не был влюблён. − Никогда? Даже безответной влюблённости не было? − Это сложно, − сказал я. − Разве это любовь, если другой человек не чувствует того же? − Я не понимаю, как это может существовать, если оно одностороннее. Это всего лишь фантазия. Я чувствовал... ну, я не испытывал любви. Он покачал головой. − Любовь всегда сложна. Я действительно люблю тебя и приму всё, что тебе удобно. Если это дружба, я с радостью буду твоим другом. − А если это нечто большее? Он вздохнул и закрыл глаза. − Да, я хочу быть больше, чем просто твоим другом. Но я никогда не хотел тебя злить... − Я разозлился, потому что я идиот, − сказал я. − Я хочу перестать быть идиотом. Я хочу... − это прозвучало бы глупо, если бы я сказал это. − Чего ты хочешь? − прошептал он, сжимая мою руку. Я глубоко вдохнул и выдохнул, но не почувствовал себя ни на йоту спокойнее, несмотря на увеличение поступления кислорода в мой мозг. Это было немного похоже на то, как если бы я спускался по лестнице и пропустил одну ступеньку, кувыркаясь до самого низа. Конечный результат − это то, чего вы намеревались достичь (я в самом низу), но метод оставляет желать лучшего (запыхавшийся, незначительные шишки и ушибы). Я знал, что мне нужно было сделать, чтобы понять это чувство и владеть им. − До сих пор ты сам за мной ухаживал. Я не осознавал, что именно это ты делал. Теперь, когда я понимаю, я хотел бы ответить взаимностью. Я хочу ухаживать за тобой. Это нормально? Он улыбнулся. − О, боже, да. Я надеялся, что моё лицо выражало что-то более приятное, чем ужас, который колотился у меня в груди. − Я изучил процесс и полагаю, что понимаю, чего от меня ожидают. Он хихикнул. − Значит, это будет традиционное ухаживание? − Конечно. В качестве первого шага я принёс тебе подарок. Я знаю, цветы − это обычное дело, но поэзия также ассоциируется с ухаживанием. − Я протянул ему книгу. − «Полное собрание стихотворений Джона Донна». − Он открыл обложку, увидел надпись и прочитал. Улыбнувшись, он посмотрел на меня. − Я обещаю скоро выбраться отсюда, даже если для этого придётся сотрудничать с моим врачом. − Он улыбнулся книге. − Ты выбрал её для меня? − Донн − один из немногих поэтов, которых я могу спокойно читать. Его поэзия называется метафизической, что означает, что она менее пресная, чем другая любовная поэзия. Она одновременно аналитична и прекрасна. На данном этапе нашего ухаживания я хотел бы поделиться с тобой одним из его стихотворений. В поезде я столько раз перечитывал «Доброе утро», что мог бы процитировать его наизусть. Это единственное стихотворение о любви, которое я смог найти, описывающее моё чувство пробуждения в новом мире, когда моя любовь рядом со мной, когда мы вдвоём смотрим в будущее. Мне нужно было позаимствовать слова кого-то, кто думал о любви больше, чем я, чьи слова выдержали испытание временем. Я полагаю, именно поэтому стихи считаются романтичными, потому что большинство из нас идиоты, которым не хватает слов, чтобы выразить что-то невыразимое. − «...Очнулись наши души лишь теперь, Очнулись − и застыли в ожиданье; Любовь на ключ замкнула нашу дверь, Каморку превращая в мирозданье.» Во всех отношениях я чувствовал себя так, будто проспал много лет и наконец проснулся, чтобы полюбить. Сидя в этой маленькой больничной палате, мои страхи были забыты, всё казалось таким простым. Он любил меня, я любил его. Пока мы были друг у друга, у нас было всё. − «...Но если наши две любви равны, Ни убыль им вовек, ни гибель не страшны».. Он поднял на меня сияющие глаза. − «Ни гибель не страшны», − повторил он. − Это прекрасно. − Далее, − сказал я, приступая к выполнению своих задач по ухаживанию. − Я хотел бы пригласить тебя на свидание. Я считаю, что для первого свидания приемлемо выпить кофе или, возможно, пообедать, а затем сходить в кино или на какое-нибудь подобное развлечение. Наконец-то ужин, после которого мы могли бы, э-м-м... − Я не собираюсь ждать все эти свидания, чтобы поцеловать тебя, − сказал он, улыбаясь так, словно вот-вот лопнет. − Иди сюда, бойфренд. Я это сделал.