Ухаживание за Шерлоком Холмсом

***

Лестрейд бросил на меня взгляд. Зная этого человека много лет, даже десятилетий, я узнал тот самый взгляд, которым я одариваю людей, являющихся идиотами. Поскольку он также знал меня десятилетиями, я понял, что он говорил это по-доброму. Он знает, что я не обычный идиот. − Я ухожу на пенсию, − повторил он. − Ты это уже сказал. Что я хочу знать, так это почему? − У меня нет выбора. − Он пожал плечами. − Через месяц мне исполнится шестьдесят пять. Кроме того, я преследую преступников больше лет, чем могу припомнить... − Сорок лет. И последние пять лет ты сидел за письменным столом, ел пончики и пил ужасный кофе. На самом деле эти пять лет ты не преследовал подозреваемых. И, если я правильно помню, ты не особо увлекался погоней, прежде чем начал сидеть за столом. − Я указал ему на это, потому что это было правдой. Он стал значительно медленнее с тех пор, как я впервые встретил его. Это неудивительно; мы работаем вместе более тридцати лет. − У Скотланд-Ярда есть правила на этот счёт. И даже если бы их не было, я готов уйти. У меня дрожат колени, повышено кровяное давление − и у меня есть внуки, с которыми я хочу проводить время. Моя жена вышла на пенсию два года назад. Господи, Шерлок, неужели ты никогда не задумываешься об этом? − Я моложе тебя, и мои колени не скрипят. И у меня нет высокого кровяного давления, внуков или жены. Он покачал головой. − Тем не менее, ты был ранен, и не один раз, и у тебя есть шрамы, подтверждающие это. Ты падал с пожарных лестниц, тебя били ножом, в тебя стреляли, ты ввязывался в драки с подозреваемыми. У тебя было три раза сломаны руки, две раза вывихнуты лодыжки и, по крайней мере, было одно сотрясение мозга, о котором я знаю. И я даже не могу вспомнить, сколько раз мы вытаскивали тебя из Темзы. − Четыре раза. Какое отношение имеют к чему-либо все эти смутно припоминаемые инциденты? − Тебе не всегда будет так везти. − Лестрейд серьёзно посмотрел на меня. − То, что мы делаем, опасно. Большинство из нас достигают точки, когда понимают, что готовы прекратить это делать. Время реакции уменьшается, мы двигаемся медленнее, и всё начинает болеть сильнее. Ты никогда не задумывался, что произойдёт, когда ты больше не сможешь этого делать? Я не задавался этим вопросом. Это внезапно показалось довольно большой оплошностью. − Это то, чем я занимаюсь, − сказал я. − Я не могу представить, как откажусь от этого. − Подожди ещё несколько лет, и ты изменишь своё мнение, − ответил Лестрейд, беря ещё один пончик и макая его в свой чуть тёплый кофе. − Просто подожди. В течение нескольких недель, предшествовавших вечеринке по случаю выхода Лестрейда на пенсию (где другие детективы отпускали оскорбительные шутки на его счёт и подарили ему новые рыболовные снасти), я думал об этом разговоре. Я думал о том, чем бы я мог заняться, если бы больше не решал дела − помимо каталогизации пепла, чтения всех старых выпусков журналов по химии, сваленных стопкой рядом с моим креслом, и игры на скрипке. Однако единственное решение, к которому я смог прийти, было «не принимать решения». Вот почему я продолжал работать, потому что Работа − это то, что важно для меня. Дело не в том, что у меня нет других интересов, но я просто не могу представить, как я встаю утром и мне не нужно решать дело. В пятьдесят восемь лет я не был готов столкнуться с бездельем. У меня впереди было ещё много лет. По крайней мере, я на это надеялся. Если мне повезёт, возможно, я умру до того, как мне придётся прекратить работать. Решив таким образом проблему, я больше не думал об этом. Однако я поймал себя на том, что наблюдаю за пенсионерами. Они сидели в кафе, читая газету или книгу в мягкой обложке. У них были маленькие собачки, с которыми они гуляли в парке. Они покупали печенье, чай и кошачий корм в «Теско», разгадывали кроссворды и ходили на бесплатные мероприятия в библиотеку. Скучно. У меня не было интереса ни к одной из этих вещей. Я бы не стал уходить на эту хорошую пенсию. Хотя я сожалел о потере коллеги, который был лучшим из того, что мог предложить Скотланд-Ярд, были и другие сотрудники, с которыми я мог работать. Я начал вести дела под руководством Грегсона, Хопкинса и Бартона, все они были моего возраста или немного моложе. После Лестрейда они были самыми компетентными детективами в Скотланд-Ярде. У каждого из них были свои специфические недостатки, но они не были необучаемыми и вскоре стали более уступчивыми. Таким образом, несколько лет прошли без излишней скуки. Однако со временем они начали тешить себя той же глупой фантазией, которая привела Лестрейда к пенсии. Один за другим они покидали полицию, и меня, ранее разыскиваемого лучшими специалистами Скотланд-Ярда, вызывали консультировать по меньшему количеству дел. Никто из младших сотрудников полиции, казалось, не был заинтересован в моей помощи. Поскольку все они казались идиотами, это не имело значения. Тем не менее, я пропустил стимулирующий эффект раскрытия двойного убийства. Несколько месяцев спустя я встретился с Лестрейдом за кофе. Мы поддерживали связь с тех пор, как он вышел на пенсию, в основном для того, чтобы он мог показать мне фотографии своих внуков и праздников, на которые его затащила жена, и чтобы я мог пожаловаться на его коллег. − Эти молодые парни консервативны, не любят рисковать, − сказал он. − Начальство хочет, чтобы всё делалось по правилам. Думаю, слишком много судебных исков. − Ты имеешь в виду, что твои коллеги знают обо мне достаточно, чтобы не работать со мной, даже если они не в своей тарелке. Он улыбнулся. − У тебя действительно есть репутация. − Я не утратил хватки, − ответил я. − Я справляюсь с этой работой так же хорошо, как и раньше. − Но ты не можешь продолжать вечно. Никто не может. Должно быть что-то, чем ты хотел бы заняться, когда перестанешь работать. − Я не собираюсь останавливаться. Я не такой, как ты, Лестрейд. У меня нет внуков, и я не люблю праздники, рыбалку или тусовки в пабах со стариками. − Ты так и не был женат, − заметил Лестрейд. − Очень проницательно. От тебя ничего не ускользает, Лестрейд. − Послушай, Шерлок. − Он вздохнул и бросил на меня взгляд, который означал, что я идиот, и что сейчас он мне кое-что объяснит. − Я тебя не осуждаю. Если брак − это не твоё, если женщины − это не твоё, всё в порядке. − Я знаю, что это нормально. − Но ты никогда не задумывался об этом? − Очевидно, мне не хватает твоего обширного опыта − у тебя за плечами три брака, жена номер четыре в настоящее время таскает тебя на уроки танцев − но я достаточно осведомлён о себе, чтобы понимать, что романтические отношения, хотя и приносят удовлетворение другим людям, могли бы... − Дополнить тебя как человека, − закончил Лестрейд. − Наличие друга, даже соседа по квартире, дало бы тебе дружеское общение. С ними можно было бы что-то делать. − Я не нуждаюсь в общении. В то время как другие люди могут ненавидеть одиночество, я считаю, что я полноценен без компаньона. Я живу один с тех пор, как окончил университет, и никогда не чувствовал себя неполноценным − или что бы ты ни предполагал, что я должен чувствовать. Я не одинок. − Откуда тебе знать? − Он улыбнулся. — Просто... иногда я беспокоюсь о тебе. Сколько я тебя знаю, ты был одиночкой − не то чтобы это плохо, но ты человек. Может быть, тебе и не бывает одиноко, но это не значит, что иногда не приятно выпить кофе с кем-то, кто тебя знает, просто чтобы всё обсудить. − У меня есть ты, − заметил я. Он покачал головой таким образом, что это означало, что я всё ещё идиот. − Знаешь, иногда я задаюсь вопросом, как пребывание с кем-то − в романтическом плане, я имею в виду − изменило бы тебя. Возможно, ты открыл в себе ту сторону, о которой никогда не подозревал. Разные люди пробуждают в нас разные качества. Выбрав одиночество, ты лишил себя этой возможности. Я не мог придумать, что на это сказать. Из гипотетических предположений нельзя извлечь никакой полезной информации. В молодости я, возможно, и интересовался романтикой, но я был чудаком, одиночкой, и никто никогда не подходил ко мне. Я, конечно, не искал отношений. Пока мои сверстники были одержимы друг другом, я наполнял свои Чертоги разума полезной информацией, каталогизируя её так, чтобы легко найти то, что мне нужно. Мне было ясно, что любовь − это эмоциональная вещь, противоположная тому истинному, холодному разуму, который следует ставить превыше всего. Любовь разрушала способность людей мыслить логически, катастрофа для такого человека, как я, который зарабатывал на жизнь этой способностью. Вступление в романтические отношения, несомненно, повлияло бы на моё суждение. И связывать романтического партнёра с собой, человеком, который ненавидит романтику, казалось несправедливым. Я не был девственником (строго говоря), но в конце концов мне исполнилось сорок, а у меня так и не было романтических отношений. Однако моя жизнь не казалась пустой. Я был женат на своей работе и стал чем-то вроде знаменитости после нескольких громких дел. Я не беспокоился о смысле или открытии неожиданных сторон себя. Пока мне не было скучно, жизнь приносила удовлетворение. Если мне было скучно, я звонил Лестрейду и умолял его заняться делом. Его уход на пенсию доставил мне серьёзные неудобства. Когда мне перевалило за шестьдесят, дела Скотланд-Ярда стали редкостью, но всё ещё было несколько интересных частных дел, которые попадались мне на пути. Их становилось всё меньше, и в конце концов они отдалились друг от друга, а затем прошёл месяц без клиентов. Если я замечал изменения в своём теле, я говорил себе, что стал менее активным, теряю форму. Хотя я не прибавлял в весе, килограммы, которые у меня были, казалось, перестроились в менее приятную конфигурацию. Раньше мне никогда не требовались физические упражнения, чтобы оставаться в форме, и сейчас, похоже, было неподходящее время для того, чтобы навязывать себе режим. Я решил, что мне просто следует больше ходить пешком. Мои колени не скрипели, но по утрам я чувствовал себя более скованным, а подъём по лестнице заставлял меня немного раздражаться. Мой врач рекомендовал мне бросить курить. Он прописал никотиновую жвачку. Однако мой ум был таким же острым, как всегда, и я не видел причин позволять незначительным болям превращать меня в пенсионера. У моего брата Майкрофта был обширный сердечный приступ, и он умер, когда мне было шестьдесят три. Ему только что исполнилось семьдесят, так что это не было большим сюрпризом, особенно учитывая, что он годами не следил за собой. Он был не только заядлым курильщиком, но и страдал избыточным весом. Он много лет говорил о выходе на пенсию, но, как и я, казалось, никогда не мог бросить работу. Когда я рылся в его вещах после его смерти, я нашёл стопки туристических брошюр, заметки для написания проектов и погреб, полный вина. Это меня опечалило. Он прожил свою жизнь так, как хотел, но планировал прожить гораздо дольше. Всё, что могло бы ему понравиться, было гипотетическим. Я мрачнел, думая о том, что он больше не находится на расстоянии телефонного звонка. Мы не были близки, но во многом были похожи, оба умные люди, которые предпочитали собственное общество, и наша общая история означала, что мы одни понимали определённые вещи. У него не было ни жены, ни детей, которые могли бы оплакивать его, только младший брат. Кто будет оплакивать меня, когда придёт это время? Свой шестьдесят пятый день рождения я провёл в одиночестве в своей квартире, составляя свой индекс преступности. Я работал консультирующим детективом почти сорок лет, у меня было более двух тысяч дел. Временами я подумывал о том, чтобы описать некоторые из наиболее интересных, но моя мотивация вернуться к прошлому была слабой, и я не видел в этом смысла. Лестрейд прислал мне сообщение: «С днём рождения». Больше я ни от кого ничего не услышал. Я не умер, но работа, которая придавала смысл моей жизни, заканчивалась. Никто в Скотланд-Ярде меня больше не знал. Все мои старые знакомые умерли или вышли на пенсию. Однажды утром я зашёл заказать кофе в своё обычное кафе, и новый бариста спросил, как меня зовут. Когда я сказал, что я Шерлок Холмс, он выглядел озадаченным. «Как это пишется?» − спросил он. Моя домовладелица, миссис Хадсон, много лет назад вышла на пенсию, оставив управление зданием своему племяннику. Однако, когда я услышал, что она умерла, это показалось концом важной исторической эпохи. Как могла Бейкер-стрит, 221Б, существовать без миссис Хадсон? Разве сама Англия не пала бы без этой величественной пожилой леди, пекущей булочки, рассказывающей бессмысленные истории и делящейся соседскими сплетнями? Я с нежностью вспомнил, как она каждое утро носила мне чай вверх по лестнице. «Ты сын, которого у меня никогда не было», − говорила она. Временами я чувствовал себя ребёнком, оставшимся без матери. Её племянник, довольно скучный адвокат, живший в Мейфэре, сдал квартиру на первом этаже семье с детьми. Теперь я находил велосипеды, шлемы и футбольные мячи в нижнем холле. Это раздражало. Однажды вечером я больше не смог выносить болтовню и случайные крики детей. Я решил, что прогулка в парке освежит мои мысли и улучшит настроение. Спускаясь по тёмной лестнице, я внезапно обнаружил, что поскальзываюсь и падаю. Спустившись на пять ступенек, я поймал себя на том, что стою на площадке первого этажа, и уставился на виновника − роликовые коньки детского размера. Грохот предупредил моих соседей, которые вышли в коридор посмотреть, что произошло. − Это, − прорычал я, размахивая роликами с выражением, должно быть, бешенства на лице. − Вы пытаетесь меня убить? Они помогли мне подняться на ноги, сказали, что им очень жаль, заставили владельца роликов извиниться за то, что он оставил их на лестнице, и пообещали, что такого больше не повторится. Ворча, я заковылял обратно вверх по лестнице. Сам не понимая как, я состарился. Было время, когда я знал бы имя маленького мальчика. Я мог бы даже заплатить ему несколько монет, чтобы он принёс мне газету или передал записку. Но родители больше не были такими. Они не позволяли своим детям разговаривать с незнакомцами, не говоря уже о том, чтобы выполнять их поручения. Раньше у меня была небольшая банда бездомных хулиганов, мальчиков, которые выполняли мои поручения и не спускали глаз с тех мест, где я нуждался в наблюдении. Раньше я знал по имени каждого торговца на Бейкер-стрит и каждого полицейского в патруле. Тогда они тоже знали меня и приветствовали по имени. Что стало со всеми людьми, которые знали Шерлока Холмса и обращались к нему за помощью? Я никогда не жаждал славы, но теперь чувствовал себя анахронизмом, пережитком ушедшей эпохи. Сварливый старик. И я вспомнил предупреждение Лестрейда: «Ты передумаешь. Просто подожди».