Агентство "КР"

      — Палач? – Киллиан недоуменно нахмурился и пристальнее вгляделся в короткое послание, будто пытался рассмотреть в нем какой-то скрытый смысл. — И что это должно значить?       — Именно то, что написано, – Амен уже вернул себе самообладание и нормальный цвет лица. — Кто-то пожелал мне приятного аппетита.       — Рад, что юмор тебе не изменяет. Но какого хрена, Амен?       — Ты у меня спрашиваешь? – губы Кабира искривились в усмешке, словно речь шла всего лишь о какой-то неудачной шутке. — Очевидно, кто-то захотел поиграть в кошки-мышки.       Несмотря на внешнее спокойствие, он весь подобрался, сконцентрировался, превратился в пружину, готовую рвануть от любого маломальского воздействия. Посетителям ресторана, за исключением Лайтвуда, было невдомек, что рядом с ними за неприметным угловым столиком ужинает настоящая машина для убийств, заведенная и готовая действовать.       — Обойдемся, пожалуй, без десерта, – Киллиан бросил на стол крупную купюру и поднялся. — Поехали отсюда.       Пробираясь к выходу, он внимательно изучал посетителей и пытался обнаружить мельчайшие признаки слежки. Но кроме компании нетрезвых девушек, весь вечер строивших глазки им с Аменом, никто интереса не проявлял.       Мужчины вышли в промозглую ноябрьскую ночь. Прямо перед ними остановилось такси, из которого вышла пожилая пара.       — Поехали, – сказал Киллиан, придерживая дверцу, чтобы водитель не уехал.       Прежде, чем сесть в машину, Амен окинул взглядом полупустую стоянку перед рестораном, а потом всю дорогу до дома Лайтвуда думал, не привиделся ли ему снова желтый Мини в дальнем темном углу парковки.       — А твоя жена не против, что ты водишь домой друзей в ее отсутствие? – сардонически поинтересовался Кабир, пока Киллиан разжигал в гостиной камин, откупоривал бутылку с бренди и наполнял бокалы.       Амен вечно язвил насчет счастливого брака своего друга, и все вокруг знали, что за этими насмешками скрывалась тоска по собственной неустроенной личной жизни. Хотя сам Кабир никогда в этом не признавался и вслух гордился своим статусом холостяка.       — А ты, видимо, в детстве был тем самым мальчишкой, с которым запрещали общаться родители друзей? – в тон ему ответил Киллиан, устраиваясь напротив огня и вытягивая ноги.       — Один – один, – отсалютовал ему бокалом Амен, принимая такое же положение.       На контрасте с мерзкой ноябрьской погодой сидеть напротив камина с бокалом хорошего бренди и прислушиваться к треску поленьев было вдвойне приятно. Но Лайтвуд быстро прервал медитацию.       — Рассказывай, кому ты так насолил в последние дни, что этот кто-то решил покопаться в твоей биографии?       Амен сделал умильную моську.       — Ну ты же меня знаешь. Я ведь душка.       — Перестань паясничать. Тебе прекрасно известно, что, когда кто-то ворошит наше прошлое, ничем хорошим это не заканчивается. Выкладывай.       Кабир мрачно покачал в руке бокал, наблюдая за танцем янтарной жидкости. Последние дни прошли действительно тихо, без происшествий, если не считать сегодняшнюю двойную стычку с той журналисткой, Эвой. Но вряд ли записка была ее рук делом. Слишком глубоко пришлось бы копать…       — Да нечего выкладывать. Утром возле дома Уилкинса повздорил с девчонкой, а потом встретил ее же в ресторане на набережной. Она уже вовсю вынюхивала насчет исчезновения Ли.       — Журналистка?       — Ага. Пыталась раздобыть информацию от меня, но я деликатно попросил ее не лезть.       Бровь Киллиана скептически выгнулась.       — Деликатно попросил?.. Ты?..       — Ну да. Сказал что-то вроде: «Не смей совать свой нос в это дело, если не хочешь проблем на свою задницу». Вполне мягко, на мой взгляд.       Лайтвуд сжал пальцы на переносице и выругался.       — Да брось, это точно не она. Соплячке такое не по силам.       — Нельзя недооценивать прессу, – пробубнил Киллиан, включая ноутбук и запуская специальный поисковик, которым пользовались полиция, спецслужбы и «КР». — Как ее зовут?       — Эвтида Браун.       Через несколько секунд на экране ноутбука появилась фотография Эвы с краткой биографической сводкой.       —Она? – уточнил Киллиан.       Амен взглянул на девушку. Хотя фото было взято с каких-то официальных документов, в насмешливом взгляде ее серо-зеленых глаз плясали черти. Чем дольше Амен смотрел в них, тем сильнее крепло в нем любопытство вперемешку с раздражением.       — Да, – бросил он, насилу заставив себя оторваться от ее лица. — Есть что-то интересное по ней?       — Смотря, что именно тебя интересует, – лукаво отозвался Лайтвуд, от которого не укрылось изменившееся выражение лица друга. — Ей двадцать три, она работает в одной из крупнейших в стране газет, имеет три журналистские премии. Домашний адрес сказать?       Амен закатил глаза.       — А вот это, пожалуй, тебя действительно заинтересует. Эва – потомственная журналистка. Ее родители были военкорами на Ближнем Востоке и в Северной Африке и освещали оттуда события… Арабской весны.       Этой фразы было достаточно. Теперь брань раздалась уже из уст Кабира.       — Вот уж не думал, что спустя столько лет это снова аукнется, – процедил он после витиеватой череды ругательств, — да еще и на другом конце света.       — Ты никогда не рассказывал, что тогда случилось.       — Потому что это не самая приятная страница моего прошлого.       — У всех нас есть такие страницы. Без них мы бы не стали тем, кем являемся, – Киллиан сделал паузу, наблюдая, как внутри Амена борются противоречия. — В общем, если хочешь об этом поговорить, то вперед, я готов выслушать.       — И грехи мне отпустишь? – слова Амена сочились сарказмом.       — Нет, это, скорее, по части Мальбонте. И то, не уверен, что это в его компетенции. Он же расстрига.       Амен опрокинул в себя остатки бренди и молча протянул Киллиану бокал, требуя добавки. Окунаться в прошлое без спиртного было выше его сил.       — Ладно, – вздохнул он так, словно сдавался под натиском бесконечных уговоров, — но только версия «лайт», без кровавых и интимных подробностей.       — Ну, тогда хрен тебе, а не индульгенция.       Кабир усмехнулся.       — Когда в Каире и Александрии начались протесты и беспорядки, правительство поручило спецслужбам выяснить, откуда распространяется смута, и любыми способами пресечь. Объявленная чрезвычайная ситуация развязала нам руки, снимая ограничения в финансировании и методах.       Действовать нужно было быстро. Страна трещала по швам, и на внедрение, разведку и прочие интеллигентские штуки времени не было. Действовали грубо и прямо. Ни один допрос не проходил без рукоприкладства. А арестованных к нам свозили пачками. Это я уже потом осознал, что от наших рук пострадало больше людей, чем в столкновениях на улицах. Но мы продолжали оправдывать собственную жестокость и безнаказанность стремлением защитить страну от краха теми самыми «любыми способами».       Бывало такое, что с наших допросов люди не возвращались, поэтому нас быстро окрестили «палачами». Не могу сказать, что это было незаслуженно. Те, кому все же удавалось уйти, рассказывали о произволе и пытках. Наши имена и лица стали известны людям. И они жаждали нашей крови.       Прошел уже месяц после «Дня гнева», а на полу и стенах допросных не успевала высыхать кровь. Некоторые из нас стали сомневаться в правильности своих действий, задаваться вопросом: «А действительно ли неправы кругом все, кроме правительства?». Мы, спецслужба безопасности, всегда были привилегированными по сравнению с большинством обычных египтян и просто не сталкивались со всем тем, что приходилось выносить большинству. Поэтому и в революции мы не видели ничего иного, кроме угрозы нашей личной стабильности и благополучию. Но оказалось все иначе.       В очередной раз к нам на допрос приволокли восемнадцатилетнюю девчонку и велели вытрясти из нее информацию пресловутой «любой ценой». Она была такая хрупкая, маленькая, к ней страшно было прикасаться без риска что-нибудь повредить. У меня просто не поднялась рука. Даже будь она самым злостным террористом и повстанцем, я бы не смог ее тронуть. Это был предел, который я не готов был переступить.       Но руководство пригрозило, что припишет мне государственную измену и посадит на место девчонки, если я откажусь «работать» с ней, как это завуалированно называлось. Правительство не могло допустить, чтобы среди сотрудников спецслужб появились инакомыслящие. Мы ведь были их основной опорой, и стоило упустить контроль над нами, их ждал бы очень скорый крах.       Мне было плевать. Я вымотался и физически, и морально. Почти два месяца мы работали по несколько суток подряд с двухчасовым перерывом на сон, не могли выйти на улицу под страхом быть разорванными в клочья толпой, не успевали смывать кровь с рук, а от криков арестованных трещала голова. Я был готов пойти на что угодно, лишь бы это закончилось.       В итоге я оказался в соседней с той девчонкой допросной. Я слышал ее вопли, а она мои. Естественно, у моих коллег не было приказа выбивать из меня информацию. Моя экзекуция была просто показательным выступлением в назидание остальным. Когда меня наконец выпустили оттуда, я просто сгреб свой паспорт и свалил. В Египте мне нельзя было оставаться, так что ближайшим же рейсом я улетел в Кейптаун. Ну, а там повстречался с Баретти. Дальше ты знаешь.       Повисшее молчание разбавлял лишь треск поленьев в камине. В комментариях история Амена не нуждалась. Спустя некоторое время Киллиан все же сказал:       — Теперь связь записки с этой Браун очевидна. Ей, наверное, даже в архивах копаться не пришлось, чтобы выяснить твою биографию. Просто поспрашивала родителей.       — Есть еще кое-что, – признался Амен. — Это тоже может быть связано с ней. Сегодня я несколько раз видел желтый Мини. Без номеров и особых примет, но я уверен, что это один и тот же автомобиль. Он может быть ее. Ей ничего не стоило присесть мне на хвост с самого ресторана на набережной и вплоть до нашего ужина.       — Звучит правдоподобно. Все-таки желтый Мини – не самая серьезная машина. Заказные киллеры на таких не разъезжают. Несолидно.       — Мне пора, – сказал Амен, вставая. — Пока с делом Ли затишье, надо отдохнуть. Спасибо за бренди и… за то, что выслушал. Следующий раунд за мной.       Закрыв за другом дверь, Киллиан вернулся к камину и хотел было налить себе еще порцию бренди, но передумал. Напиваться в одиночестве он считал моветоном. К тому же это напоминало ему те скверные годы молодости, которые он стремился забыть.       Вместо этого он заварил себе «эрл грей», отдавая дань своим британским корням, устроился перед камином и впервые за весь день расслабился. Держа чашку с чаем в одной руке, пальцами второй машинально перебирал бахрому пледа на спинке дивана, представляя, что это волосы Амалы. Они любили вот так проводить совместные вечера – в тишине, у огня, за неспешными разговорами и в теплых объятиях друг друга.       Киллиан прикрыл глаза, и перед внутренним взором тут же появился образ жены. Стройная, смуглая, с соблазнительной улыбкой и искрами в янтарных глазах. На мгновение ему показалось, что он ощутил кончиками пальцев мягкость ее кожи и почувствовал свежий аромат ее духов. В этих мыслях не было ни капли похоти, только чистое обожание.       Уснуть вот так, под треск дров в камине и с мыслями об Амале, было соблазнительно, но Киллиан усилием воли поднялся с дивана и пошел приводить себя в порядок после целого дня беготни. В ванной комнате, отделанной темно-серым мрамором и наполненной приглушенным светом, им снова завладели мысли о жене.       У Лайтвудов был особый ритуал, связанный с этим помещением. Они любили принимать душ вместе, но Амала всегда заходила туда первой и готовилась. Мягкие пилинги, обертывания, маски делали ее кожу нежной, горячая вода расслабляла, а мысли о муже, томящемся в спальне в ожидании окончания ее приготовлений, настраивали на нужный, романтический лад.       Когда Киллиан заходил в ванную, по ароматам косметики он определял, в каком настроении пребывала миссис Лайтвуд. Если густой пар был пропитан запахами карамели, ванили, персика, значит Амала хотела нежной, неторопливой, чувственной близости в позе, которую она называла «Три шага бога Вишну» – стоя лицом к Киллиану, закинув одну ногу ему на бедро.       Но если он улавливал лимон, лаванду и пачули, понимал, что она ждала от него страсти и властности, потребует взять ее сзади, грубо, намотать волосы на кулак, заставив прогнуться в пояснице и хрипло стонать.       Был еще третий сценарий, на который намекали ароматы малины, пиона и мандарина. Он подразумевал, что, как только Киллиан войдет в душевую, Амала опустится перед ним на колени, томно взглянет снизу вверх, дразняще облизнется и подарит ему головокружительное удовольствие своим изящным ротиком. Видит Бог, ему досталась лучшая женщина на свете.       Но вот уже несколько дней в ванной царили аскетичные кедр, мята и сандал – его собственный парфюм. Встав под горячие струи и позволяя воде смыть с себя тяжесть прошедшего дня, Киллиан мыслями бродил по залу ожидания аэропорта, где уже совсем скоро сможет обнять свою неподражаемую миссис Лайтвуд, подхватить одной рукой ее чемодан, другой – крепко прижать к себе за талию и почувствовать долгожданное спокойствие.       Звякнул телефон. Ожидая увидеть сообщение от кого-то из коллег, Киллиан провел мокрым пальцем по экрану. Но отправителем была Амала, и он испытал смесь удивления и тревоги. В Рио уже поздняя ночь, почему она все еще не спит?       «Только что увидела сон про тебя, проснулась и поняла, насколько сильно соскучилась. Считаю часы до встречи. Охренеть, как люблю.»       Последняя фраза, ставшая их фишкой, заставила Лайтвуда расплыться в улыбке. Он набрал ответ:       «Приезжай скорее. Без тебя все не то. Охренеть, как люблю.»

***

      Сегодняшний вечер обещал быть особенным. Мэй ждала его несколько месяцев, накапливая в себе сладостную истому.       Торопиться не хотелось. Напротив, потомить друг друга еще чуть-чуть, зная, что желанное так близко, было особенным удовольствием. А короткая встреча днем только сильнее распалила ее. И она надеялась, что его тоже.       Прикосновение прохладного гладкого шелка к распаренной коже спровоцировало приятные мурашки. Капелька масла иланг-иланга, нанесенная на яремную впадину, окутала ее соблазнительной вуалью. Длинные тяжелые волосы, собранные в высокую элегантную прическу, держались одной лишь перламутровой шпилькой: стоит вытащить, и они заструятся по плечам подобно водопаду. В искусстве восточного соблазнения Мэй не было равных.       Она спустилась в гостиную, освещенную лишь несколькими бумажными фонарями, создающими идеальный баланс света и тени. И в следующий миг зазвенела музыка ветра, висевшая у самой двери. Он пришел.       — Ты, как всегда, чуть раньше, – улыбнулась она Кадзу, наблюдая, как он снимает пальто.       — А тебя, как всегда, врасплох не застанешь, — вернул он ей улыбку и приблизился.       Вместо жарких объятий и развязных поцелуев они обменялись поклонами: Кадзу в пояс, Мэй – изящно наклонив голову.       — Я приготовила легкие закуски, – сказала она, провожая мужчину в гостиную. — Ты голоден?       — Не до еды, – прошептал он, и по его голосу Мэй поняла, что в Кадзу восточная сдержанность борется с вполне западной похотью.       Он приблизился к ней сзади, положив широкие горячие ладони на плечи и вдыхая аромат ее волос.       — Соскучился, божественная.       Хриплый голос вновь прогнал табун мурашек по ее телу, а последовавший за этим поцелуй в шею сорвал с губ робкий стон.       На Кадзу был классический черный костюм, безупречная черная рубашка, тонкий галстук в тон. Волосы забраны в низкий пучок. Хищный взгляд, точные движения, лаконичная речь – все в этом мужчине выдавало высококлассного, бескомпромиссного бойца якудза, чьим ремеслом было убийство.       Но все это оставалось за порогом дома Мэй, а внутрь входил внимательный и заботливый мужчина.       Их отношения длились уже несколько лет, однако в фазу брака так и не вступали. Наито много раз предлагал стать его женой, но Мэй не принимала предложение, хотя любила его всем сердцем и знала, что ни в чем не будет нуждаться. От мысли, что однажды Кадзу может не вернуться домой, ею овладевал ледяной ужас. Она готова была смириться со статусом любовницы, но только не вдовы. Ей было известно, что уйти из мафии Кадзу не позволят, а значит, жить тихой и мирной жизнью им будет не суждено.       Мэй прижалась спиной к его груди, ощущая биение сильного сердца. Его руки заскользили по шелку ее халата. Развернувшись лицом, Мэй наконец завладела его губами. Медленные тягучие поцелуи, сопровождаемые ласковыми прикосновениями, поднимали градус желания до предела.       По участившемуся дыханию мужчины, Мэй поняла, что еще немного, и ее шелковый халат окажется на полу. И повезет, если вообще останется целым.       Пора было перенимать инициативу в свои руки. Она потянула его в спальню. Там, в наполненной сумраком комнате, она распустила широкий шелковый пояс халата, позволяя Кадзу на миг залюбоваться ее точеной хрупкой фигурой, и завязала ему глаза. Тот не сопротивлялся, полностью ей доверял. Легкими эфемерными движениями она сняла с него пиджак и рубашку, а галстуком связала за спиной руки. Убедившись, что ему комфортно, Мэй помогла Наито опуститься на широкую низкую постель.       Сдерживаться давалось все труднее. Обоим хотелось избавиться от остатков одежды и ощутить, наконец, всепоглощающую близость. Но Кадзу был вынужден принимать условия игры Мэй, а ей хотелось насладиться предвкушением.       — Что творишь? – выдохнул Кадзу, когда понял, что траектория поцелуев, которыми Мэй покрывала его тело, устремляется к низу живота.       А через минуту она уже сорвала с его губ первый, исполненный наслаждения стон. Затем еще один, и еще. Доведя его практически до пика, Мэй вдруг отстранилась, давая Кадзу возможность немного остыть, а затем медленно опустилась на его бедра. Ощущение долгожданного единения растеклось по телам негой, которая быстро начала сгущаться и искриться, предвещая оргазм. Он не заставил себя ждать, а после, обессилившие, но довольные, они лежали на постели, вглядываясь в лица друг друга.       — Лежала бы так целую вечность, – прошептала Мэй, накручивая на палец выбившуюся черную прядь его волос.       — А как же твои легкие закуски? – улыбнулся Наито. — Сейчас для них самое время.       В гостиной их ждал не только накрытый стол, но и дремавшая на диване Ирис. Увидев хозяйку и ее гостя, лисица подняла острую мордочку и приветливо махнула хвостом.       — Как прошел твой день? – спросил Кадзу, когда они сели за стол.       У них было заведено обсуждать дела Мэй, но в свои он ее никогда не посвящал. Не из-за недоверия, а исключительно из желания защитить.       — Кажется, в деле Ли замешана Триада, – ответила она.       Кадзу посмотрел на нее удивленно.       — Откуда информация?       — Пока только предположения. Мы мало знаем о них и их методах, но мотив кажется вполне обоснованным.       — Расскажи мне, что тебе известно. Я постараюсь помочь.