Разводы на твоём сердце

Пока Сигма и Дазай едут на автобусе, второй что-то весело вещает ему, рассказывая о том, как несправедлива система образования в России и как его достало вставать рано утром на учёбу. Сигма на это лишь тихо посмеивается, наслаждаясь возможностью отвлечься от тревожных мыслей. Но они всё-таки догоняют его. Почему его жизнь состоит из сплошных сложностей? Почему он просто не может жить как все нормальные люди? Почему родители его не любят? Когда Сигма был маленьким, он часто задавал себе этот вопрос. В основном из детского сада его забирала мама, и то, она вечно опаздывала из-за работы. В конце концов, они с отцом наняли няню, которая одевала мальчика перед садиком и забирала его оттуда. Но ему не хватало родителей. Он ждал их. Звал по ночам, когда они задерживались. Рисовал картинки счастливой семьи, надеясь, что когда-нибудь эти мечты станут реальностью. Будучи маленьким, он страшно завидовал Николаю, у которого была любящая семья. Они всегда забирали его вовремя, водили в парк аттракционов, покупали игрушки и баловали вниманием, а юный Сыромятников гадал, отчего ему не повезло также, как Коле? Фёдору тоже не сильно повезло с родителями. Невероятно религиозная семья, где от Достоевского требовали быть чуть ли не воплощением идеала. Он, как и его родители, был верующим, но в отличие от них никогда не пытался навязать христианские идеологии своим друзьям. Он был терпелив со всеми, хладнокровен и придерживался мнения, что лишь Богу судить о поступках людей. Федя всегда был по развитию старше своего возраста. Потому даже когда они с Николаем и Сигмой только ходили в начальную школу, он брал на себя ответственность за глупые деяния своих непутёвых друзей. Учителя называли его «юным гением», и он всегда приковывал к себе взгляды толпы необычным равнодушным поведением и в то же время поразительной харизмой. У Гоголя всегда был статус местного шута. Он мог рассмешить любого человека своими дурачествами, порой граничившими с безумием, но это придавало ему особую изюминку. Активный ребёнок со странными, но тем не менее забавными идеями тоже пользовался популярностью среди одноклассников. А кем же был всю жизнь Сигма? Был ли он вообще на самом деле? Или всё это время тихого мальчика, отрастившего себе длинные волосы в средней школе, никогда не существовало? Мальчика, которому кричали вслед оскорбления за его внешность, которого караулили в коридорах, чтобы напугать до полусмерти, зная, что он боялся даже собственной тени. И в последствие парня, с которым никогда не заговаривали девушки, который в свои почти восемнадцать ни разу ни с кем не встречался, да даже за руку не держался. Автобус подъезжает к нужной остановке, и Дазай тянет Сигму за руку на выход. Сыромятников не может оторвать растерянного взгляда от их рук. Этот простой дружеский жест трогает его до глубины души. Почему Осаму к нему добр? Разве есть что-то интересное в нём, Сигме? На этот вопрос у парня нет ответа. — Эй, Си-игма, ты чего задумался? Всё нормально? Шатен улыбается, но в его карих блестит тревога. Ему не хочется, чтобы к другу вернулись неприятные и тревожные мысли. — Д-да, всё в порядке, просто задумался. Пошли поскорее, я из-за этого дождя замёрз. — Сыромятников поёжился, приобнимая себя за плечи. Дазай понимающе кивает, и они ускоряют шаг. Он достаёт из кармана ключи, пропуская Сигму первого в довольно унылый подъезд. Здесь стоят старые бутылки из-под пива, потушенные сигареты и запах дыма. Двухцветный морщится, испытывая глубокую неприязнь к такому обустройству жилого комплекса. Почему все подъезды в их городе выглядят вот так? Даже в жилом доме, где проживает Сигма всё максимально уныло, хотя это почти лучшая недвижимость в их городе. Они поднимаются по ступеням на четвёртый этаж, и из задумчивости Сыромятникова выводит звук ключей в замке. Он встрепенулся, рефлекторно отреагировав на этот звук. Прямо как в детстве. Как вечерами он ждал возвращения родителей, приносил подушку к двери и порой засыпал прям в коридоре. А всё потому, что мечтал, чтобы мама с папой обняли его. Погладили по голове, спросили, как у него прошёл день, сказали, что любят. Он ждал этого момента столько дней, что уже сбился со счёта. А теперь его родители разводятся. Они не любили ни его, ни друг друга. Почему всё сложилось именно так? Осаму и Сигма заходят в квартиру, и взору длинноволосого предстаёт небольшая однокомнатная квартирка, на удивление довольно опрятная. Ему всегда казалось, что Дазай живёт как неряха, раз уж у него такой несерьёзный характер, но его подход к собственному быту оказался довольно рациональным. Это открывало глаза на другую сторону его личности. А ведь наверняка есть много вещей, которых Сигма не знает о своём друге… — Ну, не хоромы конечно, но жить можно. Осаму весело фыркнул, закидывая ключи на полку, и ребятам навстречу выбежала трёхцветная кошечка, тут же с тихим мурчанием потёршись о ногу шатена. Тот мягко улыбнулся, почёсывая животное за ушком. Сыромятников почувствовал прилив умиления при виде столь очаровательного создания и еле сдержался, чтобы не броситься тискать кошку. — Ты говорил вроде её зовут… Хана, да? — Да, Хана. Это кошка Одасаку. Дазай проговорил это будничным тоном, но в воздухе повисло неприятное ощущение. Ода ведь жил в этой квартире. Гладил эту кошку. Общался с Осаму. Делал себе кофе на завтрак, параллельно выслушивая жалобы друга на учёбу. Здесь жил человек, которого больше нет. И чьи вещи наверняка до сих пор хранятся в этой квартире. От этой мысли по спине Сигмы пробегают мурашки. — Можно погладить? — тот старается отвлечься от тревожных мыслей, присаживаясь на корточки рядом с другом. — Конечно, Хана ведь не кусается. — Дазай тихо хихикнул и убрал руку, чтобы Сигма мог погладить кошку. Двухцветный завороженно, со всей возможной осторожностью гладил Хану, наслаждаясь тихим мурчанием этого милого существа и мягкостью её шёрстки. — Такая мягкая… — Сыромятников почёсывает кошачий подбородок, его серые глаза словно сияют. На это суицидник улыбается, обрадованный, что так или иначе, смог помочь другу развеяться. — Ну конечно мягкая. Это же кошка. Внезапно шатен протягивает руку, чтобы коснуться волос Сигмы. Последний замирает, когда чужая рука осторожно поглаживает его по макушке, как только что он сам гладил Хану. — Интересно, если у тебя мягкие волосы, можно ли считать, что ты тоже кошка? Осаму широко улыбается. Длинноволосый смотрит на него растерянно, на его щеках проступает лёгкий румянец. Впервые прикосновение не вызвало у него дискомфорта. Смущение, но никак не дискомфорт. Он не нашёлся с ответом, продолжая просто пялиться на друга. Что он имел ввиду? Это можно считать проявлением дружеских чувств, или… чего-то большего? Можно ли предположить, что существует такая вероятность… что он нравится Осаму? Сигма хлопает серыми глазами, пытаясь разглядеть на лице шатена ответ на свой вопрос. Какие чувства им двигают? Жалость? Дружеская привязанность? Сочувствие? Симпатия? Почему он ведёт себя с ним так? Их игру в гляделки прерывает Хана своим тихим, коротким «мяу». Дазай смеётся, убирая руку с головы друга и встаёт. — А ты как всегда проголодалась. Такая маленькая кошечка, а столько корма вмещается, я поражаюсь. Он идёт на кухню, и трёхцветное недоразумение следует за ним. Сигма заставляет себя подняться и кладёт руки на горящие щёки, стараясь привести себя в чувство. Нечего надумывать себе всякие глупости. Парень неловко выглядывает из-за угла, наблюдая, как Осаму насыпает своей питомице корм в миску. Он выглядит так… по-домашнему. Спокойный, слегка растрёпанный, искренний. В школе порой забываешь, что он такой же человек, не ходячее воплощение суицидального и странного подростка, а обычный парень. — Эй, Осаму… А где я буду спать? Раз уж я остаюсь у тебя ночевать, мне ведь нужно где-то устроиться на ночлег. Шатен поднимает голову, встречаясь взглядом с Сигмой. — А, поспишь на кровати Одасаку. Она всё ещё нетронутая и чистая, и это куда лучше, чем спать на полу. — Угу… — парень кивает, вновь вспоминая о том, что в этой квартире раньше было два человека. Там, где сейчас стоит он, Сигма, мог стоять Ода, и также беспечно болтать с Дазаем. А суицидник бы весело улыбался ему, не задумываясь о том, что когда-то его друга может не стать. Осаму оставляет Хану у миски и направляется в комнату, помогая Сыромятникову расстелить постель и показывая ему, где что находится. А длинноволосый всё не мог перестать думать о том, что он нарушает заведённый здесь порядок вещей, вторгается в пространство погибшего человека. Это неправильно. Он не должен здесь быть, не должен… — Знаешь, я так рад, что наконец-то эта кровать не будет пустовать. Я ведь с тех пор ничего не трогал, никак не мог принять, что Одасаку умер, а потом просто привык к такому безмятежному спокойствию, царящему в его уголке комнаты. Он был бы рад узнать, что я смог отпустить его с миром. Уверен, он бы точно был рад. Дазай улыбается на удивление печально, и в этой печали проявляются его искренние чувства. Он всегда весел, и кажется, будто суицидника не беспокоят никакие неудачи, но ведь это не так. Осаму всегда окружён людьми, но по-своему одинок. Потерявший лучшего друга, ставшего ему почти что братом, парень с кучей проблем, которые он умело маскирует за маской непринуждённости. И Сигма проникался сочувствием именно к такому Дазаю. Длинноволосый крепко сжимает друга в объятиях, надеясь, что этим жестом сможет оказать ему хоть какую-то поддержку. Он хочет быть рядом, хочет помочь Осаму также, как тот помогал ему всё это время. — Если ты так говоришь, то не сомневаюсь в этом. Он бы точно был горд за тебя. Уверен, Ода желал тебе всего самого лучшего, как своему лучшему другу. Сигма говорит это более тихим тоном, в его голосе звучит мягкость и участие. Дазай чувствует себя растерянным от такого внезапного проявления заботы и неуверенно обнимает друга в ответ, кладя голову ему на плечо. Тревоги не уходят, сердце болеть не перестаёт, но в обществе друг друга им спокойнее. В темноте, разглядывая чужой силуэт на душе становится теплее. Впервые за столько лет Сигма засыпает не один. Он прислушивается к тому, как Осаму ворочается в кровати, и это вызывает у парня улыбку. Он так давно не чувствовал себя таким живым. От присутствия другого человека в его жизни на сердце становилось теплее. Больше он не чувствует себя одиноким.