А жизнь не кончится завтра

      Ночью арена преображалась. Не внешне, конечно нет, тут оставались все те же ограждения и скамейки, но духовно. Ночью на арене нет только поступивших легионеров, не умеющих держать оружие, нет отлынивающих "больных", есть только офицеры и, иногда, танцовщики.       Ночью на арене клинки бьются чаще и ожесточённее, хотя людей меньше.       Карла знала об этом с детства: нельзя вырасти в семье преторов, нельзя общаться с другими офицерами и не знать, что именно ночью они наконец-то имеют время порезвиться на арене. Но одно дело знать или даже видеть, совсем другое — чувствовать на своей шкуре.       Днём у вас не сильно много времени: первая половина дня школа, потом обучение легионеров и всякая бумажная работа, без которой не возможно носить офицерское — особенно преторское — звание. Почти нет времени даже обняться с девушкой, что уж говорить о полноценном бое на мечах.       Нет, конечно, она знала на что идёт, она с детства хотела получить это звание, она желала даже заниматься всей этой бюрократией, ради заветного штампа в удостоверении, такого же, как у мамы с папой. Но она все ещё оставалась подростком, и от этого ритма жизни её ещё неокрепший организм страдал.       Ей очень сильно хотелось всей той жизни из сериалов, которые она пару раз видела, и которые ей всегда казались бредом: обсуждать с подругой парней и девушек, а не то, кто пойдёт в лазарет собирать списки проходивших лечение в этом месяце, чтобы предоставить очередную отчёт сенату, или красть родительскую выпивку, чтобы закатить вечеринку на всю школы, а не чтобы вместе со своей девушкой выпить для храбрости, потому что её родители по поручение богов (опять) непонятно где.       Ей хотелось идти по ночному городу после свидания в свой дом, чтобы продолжить ночь уже в горизонтальном положении, а не после тренировки тащиться в офицерский барак, чтобы до утра заполнять ненужные бумаги, а с утра идти в школу, где можно будет выспаться на уроках (или нет, если бумаг будет слишком много).       Ей хотелось отдохнуть.       Но она не могла себе это позволить. Ещё месяц до лагеря, вот там можно расслабиться, а пока... Работать в утроенном режиме, и радоваться, что она закончила курс таблеток, которые никак не сочетались с кофе.       Карла вздрогнула, почувствовав, как чужие руки обвились вокруг шеи, и любимые губы начали щекотать её ухо, шепча ей всякое, что офицеры не имеют право делать, но делают всегда. Например, невзирая на комендатский час пробраться в город.       Вернее, в одну конкретную забегаловку, которая уже давно стала местом спасения для офицеров.

***

      Город ночью тоже преображался, но уже не внутренне: с веранд рестораны убирали столы, закрывались витрины магазинов, исчезали толпы жителей с лестниц школы и университетов. Карла никогда не понимала, как живут девушки в обычном мире, если не могут пойти гулять в темноте: именно такой полусонный, без скопления людей, с шумными забегаловками и тихими домами Рим привлекал её всю жизнь.       Возможно, поэтому она влюблена во внучку Плутона.       Они двигались по теням — по обычным теням, как шпионы из дурацких детских комедий — лишь бы не засветиться нигде. Это всегда смешило, но это также и всегда выполнялось: весь Рим знал о вылазках офицеров по ночам, об их тоже ночных тренировках на арене; все офицеры знали, что о них знают; но обе стороны послушно делали вид, что это не так. Вот и в этот раз они, улыбаясь, практически бесшумно пробежали мимо кучки подвыпивших студентов (те, верно, отмечали начало сессии), которые даже взглядом не проследили за ними, а для легионеров, пусть и бывших, это большая задача.       Хелен рассмеялась, когда они отдалились от других жителей. В этом районе редко кого встретишь ночью, поэтому можно было не стесняясь смеяться и дурачиться: тут есть лишь одна круглосуточная пекарня, в которой по ночам бывают лишь отпетые работяги, отложившие работу до последних сроков и судорожно пытающиеся дописать её, благо в пекарне позволяют это и большие столы, и малое количество народа, и вкусные пироги с кофе, никто не выгонит. А ещё переодически появляются офицеры, уставшие от безудержного ритма.       Прямо как она сейчас.       Вернее около получаса назад: сейчас и здесь слушая смех любимой она была счастлива. И хотела смеяться сама.       Хелен встала на носки, все равно оставаясь ниже Карлы, и, вдруг стукнув её по плечу, бросилась бежать от неё. Банальные салочки, но поймать любимую надо умудриться: маленькая, она все равно умудрялась развивать большую скорость при беге, а ещё повсюду были тени, которыми Хелен могла пользоваться куда больше, чем сама Карла.       Впрочем, деревьев и более мелких трав тут тоже было полно, поэтому они равны.       Куст около одного из домов закачался, чуть-чуть налезая над дорогой, чтобы не поранить Хелен, но затормозить её. Сама Карла встала тут же, а Хелен, ничего не подозревая, выскользнула из тени.       Почти сразу же оказываясь в объятиях любимой.       Карла улыбнулась: ей нечастно удаётся угадать из какой тени появится Хелен, но в этот раз она заметила, как та смотрела на угол дома.       Повезло.       Девушка, наклонившись, подняла любимую на руки. Та и сама была как тень: темная, пушистая, бурчащая что-то о ношении невест. Резко замолчавшая, при появлении опасности. Мимо них прошёл человек, и Карла его бы и не заметила, сосредоточенная на том, чтобы не упасть самой и не уронить возлюбленную, но Хелен замолка, от этого притихла и сама Карла, зашагала быстрее и тише.       По краям дороги стояли неяркие фонари, которые рассеивали свет лишь вблизи себя. Карла улыбнулась мыслям, в которых во всех ведомых и неведомых позах крутились цитаты из фильмов про дорогу и принятие себя, про дом, что не четыре стены, и про счастье. И она, наверное, и была счастлива.       — Ты уснула там? — она наклонилась к Хелен, и в самом деле выглядевшей уснувшей.       — Неа, — девушка мотнула головой — горячий шоколад или чай?       — Горячий шоколад, конечно же.       Карла никогда особо не любила горячий шоколад, но пить чай в такую красивую ночь казалось ей недостачно сказочно что-ли. Чай, пусть и менее привычные чем кофе, все же более обыденное явление, а таким ночам обыденность не подходит.       Хелен кивнула и, соскачив, с рук толкнула дверь пекарни. Сладкие ароматы выпечки тут же налетели на них, словно маленькие дети, которые сразу же бегут в гостям посмотреть на них, показать себя, и наконец-то пойти есть то, что родители готовили весь день, но разрешали трогать без гостей. Хелен глубоко вздохнула, и Карла понимала почему. Её мама умеет готовить вкусно, поэтому у них дома вечно стоят такие ароматы.       В том самом доме, что очень близко, но очень далеко: соседний квартал и месяц до отдыха.       Малочисленные посетители даже не обратили внимания на них: все слишком заняты были работой. А им и не нужно было внимание.       Преторки быстро приблизились к кассе, улыбнулись продавщице — милой девушке, лишь недавно окончившей службу, и оставили заказ.       Два горячих шоколад, две булочки, и пара шоколадок.       С собой.       Карла вмешалась в последний момент, поняв, что сидеть в душной комнате в такую красивую ночь — преступление. Особенно, когда есть вариант получше.       Крыша.       Крыша старого, давно неиспользуемого здания на границе города и лагеря легионеров. Крыша, которую уже век (если не больше) используют для свиданий офицеры.       Когда-то туда убегали её родители, и это так странно и в тоже время так обыденно: Новый Рим, хотя и поменялся с появлением греческих полукровок, хотя и чуть изменился уклад жизни легионеров, хотя и появились в городе новые памятники, но все же по больше части он оставался тем же городом, в котором ещё детьми бегали её родители, который они защищали, за который готовы были отдать жизнь. А теперь уже она гуляет по нему с девушкой, сидит на Крыше, и несёт службу.       И вот чего-чего а подобного, она уверена, нет ни в однором ромкоме: нет легиона, нет города, который отсраивали родители, нет лагеря полукровок, который был так страшен для римлян, а стал так близок. Нет той опасности и той обнаженности чувств, что сопровождает опасность, и как бы она не хотела их отсутсвия, она слишком к ним привыкла, раз стоит сейчас на самом парапете разглядывая протянувшийся внизу город: тёмный, спокойный, родной.