Клиническая, но не смерть

Была во времена молодости Андреевых родителей одна известная поговорка: «Ума нет - иди в пед, стыда нет - иди в мед, нет ни этих, ни тех - поступай в политех». Поговорка, безусловно, пророчила Андрею блестящую карьеру на техническом поприще, но поскольку его отец был академиком и дохуя премированным светилом российской нейрохирургии, да и стыда у Андрея не просто не было, а не было в масштабах промышленности китайской народной республики, поступил он все-таки в мед. Точнее, его поступили. Вариантов батя ему не оставил. Иди, Андрейка, защищай гордость семьи. Гордость Андрей защитил прямо с полпинка, с мощным гитарным запилом провалив вступительные экзамены, но Андреев отец, как самый настоящий важный человек, поговорил с другими важными человеками - и вот уже Андрей по утрам вместо того, чтобы дома давить прекрасным юным ебальником подушку, начал давить им деревянную скамью аудитории Первого Санкт-Петербургского Государственного Медицинского Университета имени академика И.П. Павлова. В Альма-матер Андрея не полюбили, потому что он этаблировал в универе одну замечательную традицию: Андрей с размахом всей своей широкой души проебывал сессию - в универ приезжал и устраивал панику в деканате Князев-сениор - Андрей получал свой незаслуженный студенческий левел-ап. Повторять до достижения необходимого эффекта. Однако после достижения-таки окончательного результата (а именно после госэкзаменов) батино терпение лопнуло (довели папашу, вашу мать), он созвонился с каким-то там своим другом-главврачом Филиппом и выбил Андрею интернатуру подальше от отчего края Купчино и таких любимых Андреем праздных шатаний в компании «таких же долбоебов». Сослали Андрея, короче, в деревню, к тетке, в глушь, в Саратов. В Самару, на самом деле. Почему в Самару? А почему бы и нет. Оранжевые кирпичные стены с разводами птичьего говна, утыканные, как изюмом в куличе, подслеповатыми окнами, сине-белая вывеска с вайбами армейского КПП - ну здравствуй, город-герой-моих-кошмаров Самара. Летящим вдаль беспечным ангелом раскинув руки, Андрей выпадает из длинноусого троллейбуса и на волнах стремящихся к Эльдорадо регистратуры пенсионеров несется к дверям областной клинической больницы. Лавируя между бурунами цигейковых дубленок и избегая подводных течений валенок и тележек на колесиках, Андрей протискивается к окошечку регистратуры, за которым многоруко управляет хаосом прелестная белокурая фея с кустистыми бровями и кокетливо выглядывающей из-под белого халата футболкой цветов ЛСД-шного трипа. Щегольски облокотившись на стойку регистратуры и приспустив солнечные очки, Андрей представляется: - Князев Эм Ди! - Пизди, - кокетливо улыбается божественное создание за окошечком и ногой пихает под стол пластиковый пакет с по пояс обнаженным ковбоем. Из пакета слышится чарующее стеклянное позвякивание. - Пизжу, - охотно кивает Андрей. - Интерн я, из Питера. А как к вам обращаться? - Шурочка, - откидывает назад челку повелительница направлений на кровь и мочу. - Можно Балу. - Почему Балу? - не может не удивиться Андрей. - А по ебалУ, - взмахнув ресницами, исчерпывающе отвечает Шурочка и начинает возиться рукой в пакете под столом. - Ваше появление было предначертано нам главврачом, так что мы о вас и так уже все знаем. - И… что конкретно знаете? - немного тушуется Андрей, ибо слава у него в медицинском сообществе… гм… своеобразная. - Андрей Сергеевич Князев, - поиграв в воздухе острыми, как одноразовые скальпели, ноготками, довольно воззряется на Андрея Шура, - Вошел в анналы истории благодаря тому, что единственный за все время существования Санкт-Петербургского Медицинского Университета имени академика Павлова умудрился перепутать мочевой пузырь с желчным. На четвертом курсе. - На втором! - в защитном жесте поднимает ладони Андрей. - С тех пор я преисполнился знаний и эво… того… люционировал! - Эволюционировал-эволюционировал, да не выэволюционировал, - мелодично тянет Шурочка. Из-под стола слышится характерный звук отворачиваемой металлической крышечки. - Значит, теперь вы желчный пузырь от мочевого отличаете? - Как нехуй нахуй, - клятвенно прикладывает ладонь к груди Андрей. - А от плавательного пузыря? - трогательно смотрит исподлобья хозяйка приемных часов. - А есть? - задумывается Андрей. - Бля, - вздыхает Шурочка, достает из-под стола бутылку «Столичной», делает глоток из горла и жеманно занюхивает рукавом халата. - Ладно. Филипп Бедросович сказал приставить к вам наставника. - Филипп… Пидросович? - хрюкает Андрей. Отчество старого товарища отец от него предусмотрительно скрыл. - Вы еще не знаете, насколько Пидросович, - поднимает на него бездонные глаза Шура, сдувая с лица особенно непокорные фрагменты белокурой гривы. - Выбирай…те, короче, к кому стажироваться пойдете. Свободны гинеколог Зирбинштейн и травматолог Поручик. - Поручик… это как Ржевский? - заинтересованно приподнимает (левую, конечно, левую) бровь Андрей. - Нет, - загадочно улыбается прелестница Балу. Она опять возится под столом, и Андрей может поклясться, что слышит знакомое, затрагивающие особые струны в душе бульканье. - Значит, это у него фамилия такая? - продолжает настаивать на выяснении невыясненных обстоятельств Андрей. - Тоже нет, - Шура мечтательно вглядывается в бурлящий пенсионерами коридор. - Он на дежурстве в приемном покое у пациента из жопы эполет поручика достал. Андрей задумывается. Гинеколог - это, конечно, перспективно, но эполет из жопы - тоже аргумент. - Давайте в травматологию, - решительно наклоняется к окошечку регистратуры Андрей. - И это правильный ответ, - подмигивает Шура, доставая из-под стола и протягивая Андрею через окошечко до половины наполненный граненый стакан. - Ебнешь? - Я же… на работе? - полувопросительно отказывается Андрей. - Ебни, - внезапно по-матерински кивает Шура. - Для скорейшего нахождения взаимопонимания со старшими товарищами. Ах Шура, Шура, как же ты была права. Травматолог Поручик высок, красив и невозмутим. Из-под его наполовину выглаженного белого халата торчат худые голые ноги. Андрей очень старается не думать о том, что там под этим халатом вообще есть, а главное - чего там под этим халатом нету. Посвящение Андрея в тайны самарского лекарского искусства Поручик начинает с того, что раскладывает перед ним достойный маньяка-коллекционера лабаз инструментов для ампутации. - Вот это - большой ампутационный нож. Это - мышечные ретракторы. Подсовываешь такой зубцы под кожу и отгребаешь мышцы там, ткани всякие. Это - распатор. Поддеваешь им надкостницу и так хрррясь, - Андрей незаметно от наставника выдвигает ящичек шкафа с перевязочным материалом и аккуратно блюет внутрь. - Это - пилы. Листовая, дуговая, осцилляторная, - мечтательно загораются глаза Поручика. Он ласково оглаживает мизинчиком нежные зубчики дуговой пилы, закидывая ногу на ногу. Андрей, повинуясь неосновному, но спасительному инстинкту, предусмотрительно отводит взгляд. - Это - долото, его ты ставишь на кость и начинаешь стучать по нему чугунным хирургическим молотком. Стучишь, стучишь, стучишь, стучишь…,- Поручик чуть прикрывает глаза, начинает раскачиваться туда-сюда и погружается в невиданный Андреем доселе транс. - Стучишь, стучишь, стучишь, еще, стучишь! Стучишь! …а потом вот этим вот рашпилем стачиваешь край кости. Печально скрипит ящичек шкафа с перевязочным материалом. Оскорбленный в лучших чувствах Поручик снова меняет положение ног. В этот раз Андрей отвести глаза не успевает. Несмотря на несколько смазанное знакомство, Андрей и Поручик быстро находят общий язык. Поручик смиряется с тем, что Андрей в медицине понимает примерно нихуя и доверять ему делать что-то самостоятельно опасно для жизней пациентов, самого Андрея, Поручика, а местами и всей больницы, а Андрей осознает, что уязвить тонкую душу Поручика может только адекватное отношение к его маленькой (большой) ампутационной страсти, и начинает носить с собой пустой контейнер для хирургических инструментов, в который, если что, можно незаметно для сэнсея тошнить. Так они целый месяц и живут, пока не наступает их первое совместное ночное дежурство. В дежурке мягкий приглушенный свет, дохлые мухи в горшке чуть более, но все-таки не вполне живого фикуса и стеллажи с какими-то старыми учебниками (Андрей ожидаемо не интересовался, какими). За стеной сестринская, из которой доносятся ритмичные стоны Шурочки и чье-то ежиковое пыхтение. Андрею грустно. Причину грусти он знает - к нему заходил патологоанатом Алексей Юрьевич Ягода, а каждый, кто общается с Алексеем Юрьевичем и обладает эмоциональным диапазоном шире, чем контейнер для сбора биоматериала, начинает минут через пять чувствовать непреодолимое желание по собственной воле прилечь в одну из подвластных ему холодильных камер. Ягода приносил коньяк и провел у Андрея целых полчаса, и несмотря на то, что он просто рассказывал о том, как на выходных ходил по грибы, Андрея одолевают смутные суицидальные настроения. Чтобы отвлечься и перестать чувствовать себя леммингом, Андрей наугад вытаскивает из стеллажа какую-то книгу. Большая советская медицинская энциклопедия. Год издания - 1970. О, заебись, с картинками! Хотя нет, в жопу картинки. Надо бы, что ли, хоть раз поучить чего, а то вся больница, кажется, начинает что-то подозревать. Андрей открывает энциклопедию наугад и попадает на раздел эндокринологии. Читает. Много думает. Сложно. В конце проверочные вопросы. Ну че, можно и проверить то, чего никогда не знал. Для разнообразия Андрей начинает переписывать вопрос на собственное предплечье: «Симптомы - лунообразное лицо багрово-красного цвета, абдоминальное ожирение с одновременной потерей жировой ткани на руках, бедрах и ягодицах, повышение артериального давления, склонность к истончению костей. Диагноз - …» - и Андрей пять минут вырисовывает на коже красиво изогнутые вопросительные знаки. Так, бля, все-таки картинки. Пролистав раздел анатомии и немного задержавшись на всяких там письках, Андрей доходит до раздела патологий. Обморожение, базедова болезнь, столбняк… Гнойные раны. Иллюстраторам Лавкрафта следовало бы поучиться у художников советских медицинских энциклопедий, потому что нагнать ТАКОГО страха еще надо постараться (Андрей дает себе мысленный зарок даже под угрозой еще одного совместного возлияния с самарским Аидом Ягодой не заглядывать в раздел венерических заболеваний). Хотя… вот эта картинка Андрею что-то напоминает. Рука сама тянется за карандашом. Вот если взять и дорисовать еще вот тут и тут трещины, и как будто в них лава, получится похоже на извержение вулкана в Исландии. Когда вулкан - не гора с дыркой, а вся земля, считай, вулкан, и под ней бродит-коловоротит-хуевертит, и золотым посверкивают сосудистой сеткой расползающиеся по черной земле разломы… Андрей рисует. Рисует самозабвенно, как в детстве, пока батя, полистав его тетрадку, не фыркнул: «Маляром бы еще быть захотел. Реставратор, блядь. Иди делом займись». Андрей рисует. Все еще можно разглядеть, что раньше это была кожная язва, но теперь на ней, как наложенная сверху калька, очертания исландского побережья и стекающая к морю тропинка лавы. Андрей ворошит рукой пушистые цыплячьи вихры и дорисовывает рядом лейкоцита-вулканолога. - Интерн, выходи давай! - чем-то продолговатым, по звуку напоминающим осцилляторную пилу, стучит в дверь дежурки Поручик. - У нас пациент, возможен жопный аларм, по коням! - О! Жопный аларм! - внезапно заинтересованно восклицает голосом Зирбинштейна сестринская. Андрей со вздохом захлопывает медицинскую энциклопедию и тащится за Поручиком в смотровую. По пути к ним присоединяются одергивающая халат Балу и поддергивающий штаны Зирбинштейн. - Скорая привезла? - интересуется Шура. - Угу, - кивает Поручик. - Гаврилов. - Вот же везет ему вечно, - вздыхает, но как-то не очень сочувственно, Зирбинштейн. - А жопный аларм - это что? - не может не поинтересоваться Андрей. Поручик на полном ходу имитирующим смерть опоссумом застывает у дверей смотровой и во все глаза уставляется на Андрея. Взлетают вверх Шурочкины брови. Мерзко хихикает гинеколог Яша. - Бля, ты точно в меде учился? - неверяще переспрашивает Поручик. - Я, типа, начал что-то подозревать, когда ты на слове «трахея» заржал, но думал, мало ли, может, просто дебил. Но чтоб кто-то про жопные случаи не знал… - О, сколько вам открытий чудных, - разнеженно-довольно улыбается Балу и ласковым тычком между лопаток вталкивает Андрея в смотровую. В смотровой Андрея встречают пациент и еееебаный в рот. То есть вот то, что там рядом с пациентом стоит, никак нельзя заводить в отделение офтальмологии - совсем же все ослепнут нахуй. Потому что фельдшер скорой помощи Гаврилов, сука, красивый. Копна дохуя пышных темных волос обрамляет возвышенное ебло с бровями вразлет и рафаэлевскими скулами. В левом углу чувственных губ, приоткрывающих отсутствие передних зубов, болтается пожеванный бычок, с плеч свисает широкий кожаный плащ поверх фельдшерской формы, а из-под коротких штанин выглядывают крепко зашнурованные гады. Смотря на Гаврилова, Андрей чувствует повышение синусового ритма и чувства. - Привез вам тут, - мимолетное виденье начинает говорить, и от его обволакивающего, как спасательное термоодеяло, голоса Андрея развозит совсем. - Инородное тело, бля. В анальном, е-мое, отверстии. На грешную землю (из собственных грешных мыслей) Андрея возвращает голос Зирбинштейна: - Ну что, интерн, пришла пора боевого крещения? Андрей беспомощно оглядывается на Шурочку, но она вальяжно облокачивается на стену и приглашающим жестом указывает на пациента. - Ебись, - согласно кивает Поручик и протягивает Андрею ректальное зеркало. - Ну, - Андрей принимает из рук наставника орудие ректальных манипуляций и неловко присаживается на уголок кушетки к небольшого роста и интеллигентного вида пациенту . - Приступим к анамнезу. На что жа… - Доктор, - поднимает на него глаза, чтобы заглянуть в самую душу пациент. - У меня игрушечный Пикачу в жопе. Зирбинштейн отворачивается и палевно хрюкает куда-то внутрь аппарата для ЭКГ, Шурочка заинтересованно подается корпусом вперед, гений чистой красоты Гаврилов скромным «Охуеть, бля» выражает мнение всего коллектива, и только Поручик невозмутимо прикрывает ладонью глаза и медленно выдыхает. - Ну… Пика-пика, - согласно кивает Андрей. - А как он, если не секрет, нашел дорогу в такие неведомые дали? - Я…, - начинает пациент и мнется, вертя в руках рыжую лисью шапку. - Упал, - с готовностью и почти незаметным ехидством подсказывает Шурочка. - И прямо-таки анусом на несчастного - хотя, может, и счастливого - покемона? - Да нет, - вздыхает пациент, поправляя очки. - Дрочил я. - Молодец, - хвалит Поручик. - Честный. Под экзаменующими взглядами старших товарищей и Гаврилова (который на вид Андреев ровесник) Андрей разворачивает пациента к лесу передом к себе задом и обнажает поле деятельности, чтобы увидеть призывно помахивающий из того места, откуда хвостики растут, желтый хвостик в форме молнии. - Молнию поймал, - констатирует Шура. - Надо ж выдумать такое…, - качает головой Яша. - Во дурак, - завершает Поручик. - Ну что, интерн, как доставать будем? Андрей решительным жестом откидывает назад голову, принимает героическую позу и орет в таинственные глубины: - Пикачу, я выбираю тебя! Тишину смотровой разрывает похожее на ангельские песнопения «Гыгы» Гаврилова. Андрей достаточно вознагражден, можно приниматься за работу. Но работа не спорится. Навазелиненные инструменты скользят по навазелиненному Пикачу, пациент пыхтит и морщится, Андрей пыхтит и морщится, Поручик, Зирбинштейн и Шура морщатся, но нихуя не помогают. Мучать несчастного тренера покемонов Андрею уже совсем жалко и даже почти выступают слезы на глазах, когда он чувствует рядом с собой крепкое кожаное плечо Гаврилова. Фельдшер чуть облокачивается на кушетку и со спасительным чпок в одно движение извлекает из пациентовой жопы пластикового зверика. - Гаврил, ну он же так никогда ничему не научится, - кивает на растерянного Андрея Балу. - Придурки вы, - тихо и серьезно говорит Гаврилов. - Пациенту, бля, больно было. А вы вроде как клятву Гиппократа давали, - и, скосив взгляд на исписанное Андреево предплечье, бурчит себе под нос: - Синдром Кушинга. Диагноз твой. Топая гадами, Гаврилов покидает притихшую смотровую, а Андрей долго пялится на свою руку с вопросительно смотрящими в пространство вопросительными знаками. Когда он, проводив пациента и закончив со всей необходимой бюрократией, возвращается в дежурку, он достает с полки медицинскую энциклопедию и дорисовывает лейкоциту-вулканологу лицо. У вулканолога брови вразлет и не хватает передних зубов.