Талая вода

- Едем, - Адамберг забрался на пассажирское сиденье. Филипп Лере, заводя машину, спросил: - Обратно в больницу? Комиссар кивнул и набрал Вейренка: - Луи, ты в комиссариате? - Да, - сказал Вейренк. - А что? - У нас там есть кто живой? Вейренк немного подумал: - Фруасси. - Нет, нужен мужчина. - Тогда Эсталер. - Мужчина, а не мальчишка. - Тогда Вуазне! – Вейренк начинал сердиться. – Он спит, но могу разбудить. Что случилось? - Пока ничего. Буди Вуазне – и в больницу. Быстро. - С оружием? – уточнил Вейренк. - Не надо. Возьмите все для выемки — пакеты, наклейки, перчатки... Пару фонарей. А, и наручники. Ждите на парковке, вместе с Виктором. - Он не отходит далеко от Амадея. - Вместе с Виктором! - повторил комиссар. - Луи, давайте бегом. Заехав на больничную парковку, Филипп коротко посигналил. Трое мужчин, стоящих возле темно-синей «Тойоты», дружно повернули головы. Адамберг вылез из машины и махнул рукой: - Идите сюда. - Вы хотите мне что-то сказать, господин комиссар? - Виктор смотрел на Адамберга исподлобья, Вуазне и Вейренк стояли у него за спиной. - Да, - Адамберг присел на капот. – Виктор, мне жаль, но вам придется сделать выбор между многолетней дружбой и долгом честного гражданина. Предупреждаю сразу: я свой долг исполню. Не вздумайте мне мешать. Виктор побледнел. - Господин комиссар, - сказал он, раздувая ноздри, - Амадей невиновен. - Да никто его не обвиняет! – хлопнул по капоту Адамберг. – Рольбен утверждает, что Алису Готье и Анри Мафоре убила Селеста. - Селеста? – глаза Виктора округлились от изумления. – Не может быть. Зачем? - Скоро выясню. В какой она больнице? Виктор тяжело дышал, сжимая и разжимая кулаки. - Виктор, прекратите. Где Селеста? В какой больнице? - В институте ортопедической хирургии. Бульвар Сен-Марсель. - Спасибо, - Адамберг сунул голову в машину. - Капитан, вы меня очень выручили. Дальше мы сами. Луи, давай за руль. - Стойте! - Виктор схватился за дверцу. - Я не позволю… - Еще одно слово, и вы арестованы, - сказал Адамберг, усаживаясь. Зажмурился и растер ладонью лоб. - Господин комиссар, - негромко произнес Лере. Скрипнув зубами, Адамберг открыл глаза. Посмотрел на Филиппа, так и сидевшего на водительском месте. На Виктора. - Амадей спит? Виктор кивнул. - Садитесь. Посередине. Вуазне, Вейренк - в машину. Заходя в палату, Адамберг бросил через плечо: - Ждите здесь. На тумбочке у кровати слабо мерцал ночник. Адамберг огляделся и щелкнул выключателем, комнату залил холодный белый свет. - Мадам Гриньон, просыпайтесь. Взяв стул, комиссар поставил его у изголовья кровати и уселся. Селеста смотрела на него, щурясь и часто моргая. - Я был у Рольбена, - сказал Адамберг. - Если вы отдадите мне брошь и стакан, я отдам завещание Амадею. И фотографии тоже. Обещаю. Селеста сложила руки поверх одеяла и невозмутимо спросила: - А если нет? - Тогда я арестую Амадея Мафоре по подозрению в убийстве отца. Те фотографии будут во всех газетах. - Вы этого не сделаете. - Сделаю. - Вы не найдете фотографии. - Найду. Я примерно помню, где вы лежали с Марком. Рольбен тоже сможет узнать это место. Пакет должен быть где-то рядом. Я там все перерою, по камешку переберу. По листику. Комкая одеяло, Селеста протяжно, прерывисто вздохнула: - Вы ведь не скажете Виктору? - Про что? - Про фотографии. - Селеста... - Адамберг обхватил голову руками. - Это подделка. Амадей и Франсуа Шато — не любовники. Да если бы и были, в конце-то концов! Взрослые люди, что такого? - Но это же грех, - почти шепотом сказала Селеста. - Большой грех. - А убийство — не грех? А два убийства? Селеста расправила складочки на пододеяльнике: - Я отдам стакан. И брошку. И все остальное. Только не говорите Виктору. - Не скажу. Поехали? - комиссар встал. - Да, - взявшись за поручень, Селеста села в кровати и нажала кнопку на стене. - Коляска нужна, я так не дойду. Там в шкафу мое пальто, дайте сюда. Медсестра открыла дверь палаты, Адамберг выкатил коляску в коридор. Виктор бросился наперерез: - Селеста... - Мы едем в Брешь, - сказала Селеста и запахнула на груди пальто, надетое поверх больничной пижамы. - Это я убила мсье Анри. И Готье тоже я убила. - Селеста, что ты несешь? - Виктор встал перед коляской. - Пропустите, Виктор, - сказал Адамберг. - Сказано же было - не мешайте. Я предупредил. Вейренк и Вуазне подошли к Виктору вплотную, Вейренк наполовину вытащил из кармана наручники. Филипп Лере стоял у дверей палаты, рядом с медсестрой. Селеста подняла голову: - Виктор, отойди. Адамберг пошатнулся и крепче сжал ручки коляски: - Капитан, вы как? - В порядке, - ответил Лере. - Если надо, я поведу. - Надо. Виктор, мы в Брешь, вы - в Биша. - Я с вами, - насупился Виктор. Адамберг поднял брови: - В багажнике? Хотя нет, туда мы коляску положим. Она же складывается? Виктор хватал ртом воздух. - Вызывайте такси и возвращайтесь к Амадею. Он проснется, начнет вас искать... - Амадей проспит до утра. Мадам Реми дала ему успокоительное. Я еду в Брешь. - Ну так поезжайте! - сердито сказал вдруг Адамберг. - Кто вам не дает? Приедете раньше нас - ворота откройте. Сделал шаг назад, приподняв передние колеса коляски, обогнул Виктора и пошел к выходу, сопровождаемый лейтенантами. Филипп догнал их уже у машины. Ворота усадьбы были закрыты, дорожка между павильонами - ярко освещена. Следуя указаниям Адамберга, Лере подъехал к дыре в заборе. Вейренк и Вуазне достали из багажника коляску, усадили Селесту и включили фонари - силуэты вершин деревьев уже проступали на светлеющем небе, но под ногами не было видно ничего. - Капитан, отгоните машину к воротам, будьте добры. Если приедет Виктор - пусть не делает глупостей, - Адамберг, поеживаясь, застегнул куртку. - Мадам Гриньон - говорите, куда идти. Идти пришлось довольно далеко - до пересохшего ручья, где под одним из камней, на вид не имевшим никаких отличий от остальных, обнаружился небольшой сверток, замотанный в серую пленку. Вейренк, надев перчатки, стал его осторожно разворачивать. - Подождите, - сказал Адамберг. - Что здесь, мадам Гриньон? - Стакан, брошка, - принялась перечислять Селеста, - вроде серебряная, на вид как буква Н. Осколки зеркала, завернуты в носовой платок. Черный карандаш для глаз. И шнурок. - Какой шнурок? - Кожаный. Коричневый. Я на нем крестик носила. - Длина? - Сантиметров шестьдесят. - Хорошо, - Адамберг забрал сверток у Вейренка и положил в большой карман на спинке коляски. - Возвращаемся. Мадам Гриньон, как пройти к дому? Лере и Виктор стояли на дорожке между павильонами. Увидев полицейских, Виктор двинулся им навстречу: - Селеста! - Виктор, сделайте кофе, - сказал Адамберг. - На всех. Мы с Селестой скоро вернемся. Вейренк, Вуазне, отдайте ей фонари, они вам тут не нужны. Вы мне тоже пока не нужны. И взялся за ручки коляски. - Вы куда? - крикнул Виктор. - Мы недолго, - ответил Адамберг. - Светите, мадам Гриньон. - Где-то здесь, да? - Адамберг обводил лучом фонаря небольшую полянку. - Ага, этот куст я помню. У него ветки до земли, я об них оцарапался, когда Марка осматривал. А вы лежали тут, ближе к дереву. Селеста, где пакет? Селеста молчала. Адамберг опустился на колени и начал рыться в листве. - В середине куста, - с неохотой сказала Селеста. - Где стволы сходятся, там свободное место есть. Только осторожно, это шиповник. - Ничего, - Адамберг уже шарил под кустом. Запустил руку поглубже, ругнулся и вытянул пакет из плотного пластика. - А ну-ка... - Вы же обещали! - вскрикнула Селеста и приподнялась в коляске. - Я отдам фотографии Амадею, - комиссар сел на землю и открыл пакет. - Но сначала сам посмотрю. Вынул снимки, разложил их в ряд, пощелкал кнопкой фонаря: - Тут, конечно, не десять тысяч люмен, но... И рассмеялся: - Рольбен был прав. Селеста, слышите? Селеста всхлипнула. Адамберг повесил фонарь на ветку шиповника: - Это не Шато. Рольбен был прав. Где ваша трубка? - В больнице осталась, - тихо ответила Селеста. - А сигарету не хотите? Ладно, потом покурю, - комиссар достал из пакета сильно измятый, сложенный в несколько раз лист бумаги: - С кофе. Черт, мне же его нельзя. Или уже можно? - Он мне часто про него говорил, - сказала Селеста. Адамберг перевернул пакет, оттуда выпало два небольших предмета: - Кто? - Амадей. - Про кого? - Про Шато. - Что именно? - Хвалил по-всякому. Франсуа такой умный, Франсуа такой добрый... Подобрав веточку, Адамберг пошевелил ею диктофон - как жука, лежащего на спине: - И его слова слышал кто-то еще. Этот диктофон раньше был спрятан в вашей хижине. Или другой, похожий. Селеста расправила на коленях пальто. Адамберг встал и отряхнулся. Развернул завещание, взял им, как салфеткой, диктофон и фотоаппарат, и опустил в карман коляски, где лежал извлеченный из-под камня серый сверток. Сложил завещание вчетверо, снимки - стопкой, убрал в пакет. Селеста смотрела на него снизу вверх: - Вы обещали. - Я помню, - сказал комиссар. Отцепил фонарь, расстегнул куртку и сунул пакет за пояс. - Скажете, что тот человек дал вам денег. Где вы нашли завещание? - Под столом, - ответила Селеста. - Оно там скомканное валялось. А можно, я не буду про него говорить? Так лучше будет? - Кому? - Амадею. Чтоб никто не знал, что мсье Анри выбросил завещание. - Амадею – наверное, лучше. Но тогда куда оно делось? Селеста пожала плечами: - А я знаю? Я его в глаза не видела. Понятия не имею, где мсье Анри его хранил. Может, в книжке какой. Ищите. Копия-то у нотариуса есть. Она же действительна? - Действительна. - Вот и хорошо. Адамберг застегнул куртку и покатил коляску по тропинке. Сидя на подлокотнике дивана, Виктор не отводил взгляд от столика - словно пересчитывал разложенные на нем предметы в прозрачных пакетах. Селеста говорила: - Я не слышала, как они подъехали. На кухне была, обед готовила. Пошла за чем-то, заглянула в холл - а там их куртки висят на вешалке, и у Амадея в кармане конверт торчит. Я надела перчатки… - Они у вас всегда были с собой? – перебил Адамберг. - Ну да, - Селеста кивнула и деловито пояснила: - Я и фотоаппарат с собой носила, в кармане фартука. Или кофты. Диктофон я в разных местах прятала, а фотоаппарат при себе держала. Чтоб момент не упустить - если мсье Анри из кабинета выйдет и документы на столе оставит. Обыскивать меня не стали бы. Он меня ни в чем не подозревал. - Он тебя действительно не подозревал, - сказал Виктор. – Селеста, зачем ты это делала? Не верю, что из-за денег. Тогда зачем? - Из-за денег, - упрямо повторила Селеста. - Ладно, Виктор, это сейчас неважно, - вмешался Адамберг. – Вы надели перчатки – и? - Вынула письмо, прочитала, сфотографировала. Положила в конверт, слышу – наверху дверь хлопнула и Виктор кричит: «Селеста!» Я давай письмо назад пихать, куртка упала, а Виктор уже по лестнице спускается. Повесила куртку – и бегом на кухню… - Петля! - Виктор врезал ладонью себе по лбу. – Он же вешал куртку за капюшон! Амадей часто так делает. Я еще удивился... Пока Амадея грузили в «скорую», я оделся и решил его куртку тоже прихватить, беру – а она за петлю повешена. Удивился - и забыл про это. Напрочь. Клянусь. Как я мог забыть? - Так бывает, - сказал Вейренк. Он стоял, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Вуазне сидел на диване. Адамберг ходил по комнате, подволакивая ноги: - Амадея увезли на "скорой", мсье Мафоре и Виктор поехали следом. Что было дальше? - Я послушала запись... - Селеста запнулась. - Сначала про Исландию, потом про завод этот в Крёзе, и что Амадей к ней хотел еще раз поехать. К Алисе Готье. Виктор во вторник с утра позвонил, говорит - Амадею получше, но сегодня мы не вернемся. Я собралась и поехала в Париж. Адрес Готье я помнила... - Как вы зашли в дом? - спросил комиссар. - Через черный ход? - Да, там открыто было, - сказала Селеста. - Поднялась на шестой этаж, позвонила в ее квартиру. Потом постучала. Слышу из-за двери – «кто?» Говорю – «это Селеста, няня Амадея, вы с ним договаривались». Готье дверь приоткрыла, на цепочке. Я еще раз говорю: «Меня зовут Селеста Гриньон, я няня Амадея, вы с ним договаривались на сегодня, но он не смог прийти». Тогда она меня впустила. Смотрю – она в костюме, в туфлях, еле на ногах стоит, а туда же, и надушилась еще. Спрашивает – «что случилось с мсье Мафоре?» Я говорю – «он в больнице, ему очень плохо». Мы с ней прошли на кухню, она на стул села, мне не предложила. Я даже не разделась, так и была в пальто. Только шарф сняла и в руках держала. Рассказала ей про болезнь Амадея, про эти приступы страшные, как я его все детство выхаживала, а Аделаиде было плевать. Готье говорит: «Вы меня еще раз убедили, что мы тогда все сделали правильно. Впрочем, не могу сказать, что я в этом нуждалась». Я спрашиваю – а как она умерла, Аделаида? Готье говорит – «вы, похоже, медработник?» Да, говорю, я медсестра. Она говорит – «вам надо объяснять, что такое холодовой шок в ледяной воде?» Говорю – спасибо, не надо. Она говорит: «Что ж, передайте мсье Мафоре – я имею в виду Амадея Мафоре – что я желаю ему скорейшего выздоровления и помню про его просьбу. Пусть приходит, когда захочет – только черным ходом, с семи до восьми». Встала – прием окончен, типа – и пошла в прихожую. Я иду за ней, говорю – «мадам Готье, я вас очень прошу, не говорите ему больше ничего про Лисий остров, он этого не выдержит. Ему нельзя так волноваться, он чуть не умер, у него в «скорой» остановка сердца была. Он ведь ничего не знал, Анри ему только вчера рассказал, из-за вашего письма». Она губы поджала и говорит: «Я была лучшего мнения об Анри Мафоре. Жаль, что ему не хватило смелости откровенно поговорить со своим сыном. А ведь мне он еще два года назад сказал, что Амадей все знает. Но правда – как вода. Всегда найдет путь». Я говорю: «Мадам Готье, эта правда чуть не убила моего мальчика. Пожалейте его, ради Бога...» Селеста внезапно нахмурилась, пытаясь придать своему круглому лицу строгий величественный вид - вышло одновременно комично и пугающе: - Она брови сделала вот так, и говорит: «Амадей Мафоре – взрослый человек. Он имеет право знать, как умерла его мать – родная мать, какой бы она ни была. Ваш мальчик давно вырос, Селеста, вы не заметили? Ему почти тридцать, нянька ему больше не нужна. Всего хорошего». Поворачивается к двери и начинает замок открывать. А я стою у нее за спиной, с шарфом в руках, и… Я не знаю, что со мной случилось. Не знаю. Правда. Накинула ей шарф на шею, сзади, затянула и тут же отпустила. Она стала падать… - Мадам Гриньон, - перебил комиссар, - Алиса Готье умерла не от удушения. - Конечно нет, - сказала Селеста. – С ней обморок случился. Синокаротидный. - Какой? – озадаченно переспросил Адамберг. Селеста прижала ладони к шее: - Вот здесь… Не бойтесь, господин комиссар, мне это не повредит. Есть чувствительные зоны. Если на них надавить, человек может потерять сознание. Это называется синдром Шарко-Вейсса-Бейкера. Он есть не у всех, само собой, но у старых больных людей бывает часто. Я когда-то была сиделкой у такой женщины, почти год – давно еще, в Париже – так она могла в обморок хлопнуться, даже если просто голову резко повернет или воротник поправит. Мне ее несколько раз пришлось откачивать. - Но мадам Готье вы, я так понимаю, помощи не оказали? – уточнил Адамберг. Селеста выпрямилась: - Она не должна была так говорить. Про мсье Анри, про Амадея. И про меня. Это из-за ее письма все случилось, из-за ее проклятого письма. Бедный мальчик еле жив остался. Его ведь с того света вытащили, дай Бог здоровья врачам... - Вы могли просто уйти, - не выдержал Адамберг. – Оставление в опасности – тоже преступление, но все-таки не убийство. Пришла бы сиделка, вызвала «скорую»… - И Готье донесла бы на меня фликам… ой, извините, господин комиссар. - Ей вряд ли кто-то поверил бы. Пожилая, смертельно больная женщина – стало плохо после вашего ухода, помутилось в голове, напридумывала всякого… - Она не должна была так говорить, - Селеста в упор посмотрела на комиссара. – Что я больше не нужна Амадею. Адамберг, забывшись, до половины расстегнул молнию куртки - и тут же застегнул обратно. - Что было дальше, мадам Гриньон? – спросил он, возвращаясь к официальному тону. – После того, как Алиса Готье потеряла сознание и начала падать? - Я ее подхватила, посадила на тумбу для обуви, прислонила к стене. Надела перчатки – трикотажные такие, я в них приехала, холодно было. Пошла в ванную, открыла воду. Я быстро все придумала. Помню, на часы еще посмотрела, было всего пол-восьмого. Возвращаюсь в прихожую, вижу – Готье начинает приходить в себя. Я сняла с нее туфли и говорю – «пойдемте, я вам помогу, вам станет лучше». В таком состоянии человек ничего не соображает, просто делает, что скажут. Идет, куда ведут. Дотащила ее до ванной – она была совсем слабая, господин комиссар, а я себе каждый день два ведра воды с родника ношу. Ванна набралась уже до половины. Я ее посадила на бортик, потом опустила. Аккуратно, чтоб затылком не стукнуть. Виктор вздрогнул всем телом. - Достала из сумки свое зеркальце, завернула в носовой платок и разломала, - Селеста смотрела в пол. – Одним осколком порезала ей вены на руках. Готье начала хрипеть, губы стали синие, смотрю – отходит. Сердце останавливается. Я подождала, пока она умрет. Проверила. Воду выключила, собралась уходить. И тут меня как дернуло: а вдруг кто-то видел, что Амадей к ней приезжал? Там и отпечатки его могли остаться. Вдруг его в убийстве обвинят? - У него же было алиби, - возразил Адамберг. - Он был в Шато-де-Гарш. - Шато-де-Гарш… - протянула Селеста. – Вы хоть знаете, что это за клиника? Для крутых шишек. Там почти никто под своей фамилией не лежит. Зачем простым смертным знать, что дочка министра – или, там, актер какой-нибудь – лечатся от наркомании или от депрессии? Шато-де-Гарш – это вроде алиби, а вроде и не очень. Вдруг бы флики… извините, господин комиссар… вдруг бы вы не поверили? Сказали бы, что мсье Анри заплатил врачам, чтоб отмазать Амадея? Короче, я решила так: оставлю у Готье какие-нибудь следы, чтоб потом доказать, что это я ее убила, если Амадея обвинят. Или сиделку — у нее бы и на адвоката денег не нашлось. Работа собачья, а платят три копейки, я-то знаю. Какой бы такой, думаю, знак оставить, чтоб я могла его повторить, если будут спрашивать? Заметила брошку у нее на костюме, вроде буквы Н, думаю – вот ее и нарисую, а саму брошку заберу. Там на полочке черный карандаш лежал, косметический. У меня, конечно, не очень хорошо вышло – руки тряслись. Но уж как смогла. Забрала карандаш, брошку, туфли Готье из прихожей принесла и на коврик у ванны поставила. Протерла ручку на входной двери, больше я там ничего без перчаток и не трогала. Зашла еще раз в ванную. Готье… то есть тело… ушла под воду полностью, сползла. Она была точно мертвая, кровь не шла. Без пяти восемь было. Это я уже во дворе на часы посмотрела. Виктор застонал, как от сильной боли. Адамберг подошел к столику, постучал пальцем по прозрачному пакету: - Мадам Гриньон, чем вы связали запястья Анри Мафоре? Вот этим шнурком? - Нет, трубочкой для капельницы, - без малейшей заминки ответила Селеста. - В аптечке взяла. - Почему мсье Мафоре не сопротивлялся? - Он был очень пьяный, - Селеста нахмурилась. - Я зашла к нему в кабинет, была поздняя ночь, а он сидел в кресле и пил виски. И ругался на Амадея. Они поссорились накануне. Я говорю - "мсье Анри, вы бы ложились, утро вечера мудренее". А он - "я ему покажу, я ему докажу, он у меня узнает..." Еле языком ворочал. Я думаю - Амадей только-только оклемался, еще один скандал его убьет. Пошла, взяла в аптечке эзидрекс... - Что это? - Таблетки от давления. Сильные. Растолкла шесть штук, залила тоником, процедила. И принесла ему. Говорю - "выпейте, мсье Анри, а то голова утром болеть будет". Он выпил. И отключился прямо в кресле, за пару минут. Я надела перчатки, достала из сейфа ружье... - Сейф был открыт? - Адамберг сел на диван рядом с Вуазне и вытянул ноги. Селеста кивнула: - Да. Достала ружье, собрала, зарядила... - Вы умеете это делать? - В селе это все умеют, господин комиссар. Пошла, взяла в прихожей свой дождевик с капюшоном... - Зачем? - Чтоб на одежду ничего не попало и на волосы. Я такое в детективном сериале видела, - пояснила Селеста. - Поставила ружье мсье Анри между колен, дуло в рот заправила. Связала ему запястья, большие пальцы положила на курок. Сняла крестик - я его на этом шнурке носила. Шнурок развязала, пропустила поверх пальцев мсье Анри. Надела дождевик, залезла под стол, взяла шнурок за оба конца и дернула. Обхватив себя руками за колени, Виктор слегка раскачивался взад-вперед. Вейренк подошел к дивану: - Что было дальше? - Я посидела немного под столом, - Селеста повернулась в коляске боком, глянула на Вейренка, - забрала шнурок и... трубочку для капельницы потом тоже забрала, когда вылезла. И стакан. - Вот этот? Где был тоник с эзидрексом? - спросил Адамберг, указывая на прозрачный пакет. Селеста кивнула. - А что за стакан мы нашли у вас в хижине? - Тот, из которого мсье Мафоре виски пил. Я его сначала на столе оставила, вместе с бутылкой. Пришла к себе, у меня печка топилась, я дождевик и трубочку бросила в огонь, и тут же думаю - что я делаю? Надо и в этот раз доказательства сохранить. Вдруг полиция не поверит, что мсье Анри покончил с собой? Собрала все в одну кучу - брошку, зеркало, карандаш, стакан и шнурок - и спрятала в ручье. - Так зачем вы забрали второй стакан? Селеста поджала губы: - Побоялась, что перепутала. Они же одинаковые. И стояли рядом. Вдруг я не тот взяла? - И вы вернулись в кабинет? - Да. - Когда? - Точно не скажу. Светало уже. Я забрала второй стакан, и бутылку заодно. Бутылку отнесла на кухню, стакан - к себе... - Зачем? - Так я ж не знала, какой из них какой! - с досадой сказала Селеста. - Может, этот из-под виски, а в ручье из-под тоника - а может, наоборот! - А понюхать? - Я и понюхала, только для меня тогда все одинаково пахло, порохом. Завернула стакан в пакет и спрятала в другом месте, на ручей уже не пошла. Потом жандармы приехали. Потом мсье Рольбен. Потом вроде как дело закрыли, но я решила тайники не трогать - пусть пока, думаю, все лежит, где лежит. А потом вы явились. Видно было, что просто так не отцепитесь. Я достала второй стакан, позвала Марка - он как фыркнет! Значит, точно алкоголь там был. Ну я его в хижине и прикопала. Думаю - захотите у меня обыск устроить, найдете стакан, обрадуетесь, а там ничего и нет. И не было. Кроме виски. Напился мсье Мафоре и мозги себе вышиб. Медленно, с усилием, Виктор повернул голову и посмотрел на Селесту: - Что ты натворила? Селеста, что ты натворила? - А мои пятьсот тысяч достанутся Амадею? – спросила Селеста, глядя на комиссара. – Я не могу быть наследницей мсье Анри, раз я его убила, так ведь? Адамберг немного подумал: - Если честно, я в этом не разбираюсь. Но кажется, да. - Вот и хорошо, - сказала Селеста и протянула Вейренку обе руки.