Талая вода

Серые стены, серый линолеум, тусклый и в то же время резкий свет – одна из люминесцентных ламп часто-часто мерцала. - Снимите с него наручники, - сказал Адамберг, глядя на человека в черном, который стоял в дверях. - Не положено, господин комиссар, - ответил конвоир. - Ладно. Тогда выйдите. Ключ повернулся в замке снаружи. Человек в черном оперся плечом на дверной косяк, но тут же выпрямился. Сильно хромая, подошел к небольшому овальному столу и уселся боком на оранжевый пластиковый стул, машинально поддернув брюки на коленях. Поморщился и вытянул одну ногу – чуть не задев Адамберга, сидевшего напротив. - Добрый вечер, мсье Рольбен, - комиссар встал. – Отвратительные стулья, да? Рольбен опустил глаза, рассматривая короткую стальную цепочку, соединявшую его запястья. На левой руке, между браслетом наручников и манжетой рубашки, матово поблескивал квадратный корпус часов. Заключение не лишило Рольбена элегантности – он был чисто выбрит, жесткие темные волосы еще сохраняли форму хорошей стрижки, рубашка из тонкого вельвета выглядела свежей, неизмятой, и даже отсутствие брючного ремня казалось обдуманной небрежностью. - А вы почти не изменились, - сказал Адамберг. Рольбен молчал. Комиссар, расхаживая туда-сюда, вполголоса продолжал: - Зато изменилось многое другое. Мсье Шато пошел на сотрудничество со следствием – точнее, со мной – и был весьма… откровенен. Так что теперь я знаю про Бюро и Трибунал на Лисьем острове. Знаю про Гонсалеса и Берье. Знаю, кому вы оставили свою половину страховочного пароля. Ну, обо всем этом и вы, разумеется, знаете. А вот об этом – скорее всего, еще нет. Достав из кармана мобильный, Адамберг положил его на стол перед Рольбеном: - Посмотрите, пожалуйста. Бывший судья поднял голову. - Смотрите, мсье Рольбен, - повторил комиссар. – Это не монтаж и не инсценировка. Франсуа Шато в коме, в реанимации Биша-Клод-Бернар. Вчера вечером, сразу после заседания, в него стрелял Лоран Бассе. Он арестован, признался в убийстве Жана Брегеля и сдал лейтенанта Ноэля. Но это не помогло нам продвинуться в расследовании убийств Алисы Готье и Анри Мафоре. Я сомневаюсь, что Бассе имеет к этому какое-то отношение, но я поеду с ним пообщаюсь, а вам – спокойной ночи. Извините, что побеспокоил. В мертвенном свете люминесцентных ламп лицо Рольбена казалось отлитым из бетона. Адамберг забрал мобильник. - Лучше бы вы его убили вместо Гонсалеса, да? – сказал он почти сочувственно и протянул руку к кнопке вызова конвоя на стене. - Это Селеста, - прозвучало в ответ, словно тяжелые ворота повернулись на ржавых петлях. - Что? – переспросил комиссар. - Алису Готье и Анри Мафоре убила Селеста Гриньон, - произнес Рольбен, делая паузы после каждого слова. Адамберг глянул на него недоверчиво: - Мсье Рольбен, вы будете говорить? Бывший судья кивнул. - Но вам трудно? Понимаю. Две недели молчать. Хотите чего-нибудь? Кофе, минералки? - Воды, - хрипло сказал Рольбен. – Горячее не дадут. - А, точно… - Адамберг обернулся. На подоконнике стояла початая двухлитровая бутылка минералки и стопка пластиковых стаканчиков. – Вас устроит? Рольбен взял стаканчик обеими руками, отпил половину и сказал: - Без протокола, без записи. Адамберг кивнул. Рольбен сделал еще пару глотков: - Я не убивал Анжелино Гонсалеса. - Разумеется, - комиссар подлил в стаканчик воды и вернул бутылку на подоконник. – Я не совсем правильно выразился, извините. Его убил Венсан Берье. По вашему приказу. - Я не давал Берье такого приказа, - голос Рольбена, все еще тихий и глухой, немного окреп. - А кому давали? - Никому. - Между прочим, - Адамберг отодвинул стул к стене, сел и откинулся на спинку, – Шато думает иначе. - Я знаю, - сказал Рольбен. Допил воду, поставил стаканчик на стол. – И это главная причина того, что произошло в Бреши. Но я не приказывал убить Гонсалеса. - То есть, Шато ошибся? - Да. - Ну надо же. Франсуа Шато может ошибаться? - Конечно. Он живой человек. - А бояться он умеет, этот человек? Как он рискнул поехать к Берье, если считал его убийцей? - Он гораздо больше беспокоится о других, чем о себе, - пояснил Рольбен. – Но в данном случае ему нечего было опасаться. Берье обожает Франсуа, давно и преданно. И при этом никогда не пытался набиваться ему в друзья. - А Гонсалес пытался. И вам это не нравилось. - Да, - Рольбен тоже откинулся на спинку стула и слегка скривился. - Мне не нравилось, что он подбирается к Франсуа все ближе и ближе – с неясными, но вряд ли благими целями и намерениями. И мне крайне не понравилось, что он собрался играть Кутона. Он был недостоин этой роли, она ему совершенно не подходила – Гонсалес был человек вульгарный, шумный, неряшливый. Какой из него Кутон? Одним словом, я бы нисколько не огорчился, если бы Гонсалес какое-то время не смог появляться в Обществе. Хотя бы пару недель, а лучше – дольше. Как можно дольше. Например, заболел бы пневмонией. Или сломал себе что-нибудь – допустим, руку. Но я никому не приказывал его убивать. Клянусь. - Верю, мсье Рольбен, - Адамберг вздохнул и почти незаметно потянулся. – Верю. Не приказывали. Вам достаточно было сказать Берье то же самое, что вы сейчас сказали мне. То ли он понял вас неправильно, то ли, наоборот, правильно – а может, просто перестарался – но факт остается фактом: Анжелино Гонсалеса нашли в погребе со сломанной шеей и треснувшим черепом. - Не буду кривить душой и говорить, что этот факт вызывает у меня глубокую скорбь, - невозмутимо произнес Рольбен. – Но если бы я решил убить Гонсалеса, я бы сделал это своими руками, комиссар. - Вот что значит – опытный судья. Любой другой на вашем месте сказал бы не «решил», а «хотел». Смех у Рольбена был сухой, деревянный, как щелчки кастаньет: - Не завидую тому, кто будет вести мой процесс. Срок за перестрелку в Бреши я, безусловно, получу, улик более чем достаточно. Но мотив? Его придется поискать. Не знаю уж, чьи кости вы привезли с Лисьего острова, но точно не Аделаиды Мафоре и не Эрика Куртелена. Ваша версия оказалась несостоятельной, господин комиссар. - Так зачем вы устроили стрельбу? – спросил Адамберг. – Вам же нечего было предъявить – ни по Исландии, ни по Гонсалесу, ни по трем другим жертвам. Зачем? - Чтобы положить всему этому конец. После звонка Франсуа… - Рольбен до хруста сжал челюсти. – Я понял, что он считает меня убийцей. Убийцей ни в чем не повинного человека. И никогда мне этого не простит. Если бы я смог его убедить, что Гонсалес был опасен… Он пробрался в Общество, чтобы шпионить за нами. Я уверен. - У вас есть доказательства? - Нет. - Тогда это паранойя, мсье Рольбен. - Это опыт и интуиция. - Какая-то эпидемия интуиции, - Адамберг покрутил головой. – Сезонное обострение. То есть, вы поняли, что вам нечем оправдаться перед Франсуа… - И давно ли он для вас Франсуа? – ядовито осведомился Рольбен. – Я не хотел ставить его перед выбором между многолетней дружбой и долгом честного гражданина. Тем более, я и так знал, какое решение он примет. Если бы в тот вечер я не приехал в Брешь, на следующий день он пришел бы к вам и все рассказал – про Гонсалеса, про меня, про Берье. Начались бы допросы, очные ставки… Вряд ли вам удалось бы что-то доказать, но в его глазах я все равно остался бы убийцей. Так зачем это бессмысленное унижение? Я хотел написать признание и… Думал, не взять ли на себя вообще все – мадам Готье, Анри, Брегеля, хотя к их смерти я, конечно, никоим образом не причастен, и даже этот фарс, который устроил Берье. Но самоубийство – грех. Я католик, господин комиссар. И тут мне сообщили, что вы сломя голову несетесь в сторону Бреши. Я не был уверен, что вы вооружены, но такой шанс нельзя было упускать. - Кто сообщил? Рольбен ухмыльнулся: - Свет не без добрых людей. - Чем дольше живу, тем больше в этом убеждаюсь, - проникновенно сказал Адамберг. – Стало быть, вы приехали в Брешь не для того, чтобы кого-то убить, а для того, чтобы самому быть убитым? - Схватываете на лету, господин комиссар, - сдержанно похвалил Рольбен. – Именно так. Убивать я никого не собирался. Если бы этот чертов кабан на меня не прыгнул – вообще никто бы не пострадал. Я стрелял по Марку, Селеста просто сунулась вперед. В вас я даже не целился. - А в павильоне Виктора? Вы там всю обойму высадили. Рольбен вздохнул и объяснил, не стараясь скрыть раздражение: - Поверх голов. Там стены и потолок из дерева. Старого, трухлявого дерева. Я знал, что рикошетов не будет. Кстати, магазин я действительно разрядил полностью. Запасного у меня не было. - То есть, если бы я не пытался взять вас живым и стрелял на поражение, вам не пришлось бы смотреть в глаза Шато, который считает вас убийцей… - А вы отстали бы от него, наконец, - сказал Рольбен. – Я опасался, что вы вот-вот арестуете Франсуа. Мало ли что вам в голову взбредет, фантазии у вас в избытке. А на мертвого можно повесить все грехи. С другой стороны, мертвому их и простить гораздо легче. Но вы не оказали мне такой любезности, господин комиссар. Вместо этого вы прострелили мне колено. От ампутации врачи в последний момент отказались, но мне теперь до конца своих дней ходить с тростью… Рольбен заворочался на стуле, устраивая поудобнее раненую ногу: - С тростью, постоянной болью и чувством вины перед Франсуа. Я предпочел бы ампутацию. А лучше – пулю. Куда-нибудь… повыше. И Рольбен приложил скованные руки к сердцу. - Он действительно так много для вас значит? – тихо спросил Адамберг. - Да. - Кстати, а почему вы сейчас без трости? - Не положено. Комиссар помолчал, глядя на Рольбена. Потом встал и нажал кнопку. - Лейтенант, - сказал он конвоиру, появившемуся на пороге, - мне надо два стула. Нормальных, удобных. Два чая… - Лучше кофе, - перебил Рольбен. - Один кофе, один чай, - внес поправку комиссар. – С сахаром. И пепельницу. - Стулья можно, остальное не положено, - заявил конвоир. Адамберг сунул руки в карманы и выпятил подбородок: - Я с ним справился, когда у него был МП5. Вы считаете, что стакан кофе – более опасное оружие? Или сигарета?.. Лейтенант, ваше начальство еще здесь? Немного поколебавшись, конвоир буркнул: - Сейчас все будет. Вышел и запер дверь. - Впечатляюще, - сказал Рольбен и скривил губы не то в улыбке, не то в гримасе боли. Адамберг нахмурился: - Надо было вам таблетку попросить. - Потерплю, - Рольбен тряхнул головой. – Господин комиссар, насколько опасно состояние Франсуа, что говорят врачи? И какое у него ранение? - Сквозное, в грудь. Он в коме второй степени. Мсье Фоше сказал – «есть тревожные признаки», но я не знаю, какие. Хирург сказала… - Адамберг сосредоточенно потирал лоб, - «показатели неплохие, но мсье Шато не спешит возвращаться в наш несовершенный мир». - Который до сих пор не оставлен милостью Божьей только потому, что в нем есть такие люди, - с глубокой убежденностью произнес Рольбен. Адамберг тронулся в путь вокруг стола – плавной, скользящей походкой: - Раз уж зашла речь… Первая заповедь, если не ошибаюсь – «не сотвори себе кумира»? - Это вторая. Первая - «Я Господь, Бог твой, да не будет у тебя других богов пред лицом Моим», - процитировал Рольбен. – Я не считаю Франсуа ни Богом, ни ангелом, ни даже святым. Он – человек, на котором нет печати первородного греха. Адамберг замер за спиной Рольбена – на полушаге, словно у него под ногой затрещал тонкий лед: - А в чем состоит первородный грех? - В желании поставить свою волю выше воли Творца, - ответил Рольбен, не оборачиваясь. Забренчали ключи, дверь распахнулась. Двое мужчин в темно-зеленой форме подтащили к столу черное полукресло с подлокотниками и помогли Рольбену в него пересесть. Вышли в коридор и вернулись со вторым полукреслом, бежевым – в котором Адамберг немедленно и с явным удовольствием развалился. Лейтенант, отстраненно наблюдавший за этими манипуляциями, поставил перед Адамбергом два картонных стаканчика: - Кофе, чай. Сахар там есть. Извлек из кармана пластиковую пепельницу и пристроил ее рядом. Адамберг кончиками пальцев двинул стакан с кофе по столу, как фигуру по шахматной доске – к Рольбену: - Может, все-таки снимете наручники? - Не надо, - быстро сказал Рольбен. Лейтенант глянул на него чуть ли не с благодарностью. - Спасибо, лейтенант, можете идти, - Адамберг пригубил чай и полез за сигаретами. Дверь захлопнулась. - Не заставляйте людей нарушать правила без крайней нужды, - сказал Рольбен. Наклонился и легонько подул на кофе. – Это подтачивает внутренний стержень. А человек без внутреннего стержня готов поддаться любому соблазну, подчиниться любому приказу… – Вы имеете в виду Берье? – спросил Адамберг, закуривая. Достал еще одну сигарету: – Будете? Рольбен кивнул. Адамберг помог ему взять сигарету и щелкнул зажигалкой. - Нет, - Рольбен выдохнул дым и с облегчением откинулся на мягкую спинку. – Я не имел в виду Берье. Это не было соблазном, это не было приказом… и это не было убийством, господин комиссар. Берье очень тяжело переживал случившееся… - Ну, Гонсалес вообще не пережил, - вырвалось у Адамберга. - А после приезда Франсуа запаниковал и натворил глупостей, - закончил Рольбен. – Хорошо хоть из петли выпутался. - Выпутался, да, - комиссар подставил Рольбену пепельницу, – и запутал следствие. Молодец, постарался. Описание нападавшего, прядь из парика, еще и знак на канистре… Который ему Шато показал, кстати. Рольбен положил сигарету на край пепельницы и отпил немного из своего стаканчика: - Видимо, Франсуа хотел вывести Берье из равновесия. И ему это удалось. Хотя Берье, конечно, у Гонсалеса этот знак не рисовал, но он уже видел его раньше. Я ему показывал. - А Лорану Бассе – лейтенант Ноэль. Но зачем? – пробормотал комиссар как бы в раздумье, прихлебывая чай. Рольбен слегка развел руки в стороны, словно проверяя прочность стальной цепочки: - Бассе… Это моя вина. Но я был уверен, что все под контролем. Да все и было под контролем! - Мсье Рольбен, - комиссар постучал ногтем по пепельнице, на краю которой дымилась сигарета. Рольбен сделал пару глубоких затяжек и потушил окурок: - Три с половиной года назад, на фуршете после заседания, ко мне подошел Жан Брегель. Я знал его в лицо, хотя в Обществе он бывал нечасто. Так вот. Он сказал, что заметил на галерке человека, которого, как он выразился, «надо гнать отсюда немедленно». Кто-то из охраны ему намекнул, что с такими вопросами лучше обращаться ко мне. Я спросил, в чем дело. Оказалось, за несколько месяцев до того у Брегеля случилась неприятнейшая ситуация. Он занимался изданием книг по искусству – не очень прибыльный бизнес, но ему нравилось… Подготовил к печати альбом с репродукциями портретов французских художников восемнадцатого века. Отличный альбом получился, Брегель мне его потом подарил. Один из восьми уцелевших экземпляров. Восьми. Из пяти тысяч. Рольбен перевел дух и припал к стаканчику с остывающим кофе. Адамберг, неторопливо докурив, молча ждал. - Тираж печатала типография, где Бассе тогда работал переплетчиком, - продолжил Рольбен, отставляя кофе. – В альбоме были портреты Робеспьера и Дантона – те самые, из музея Карнавале. Бассе целый день простоял на брошюровке, глядя на лица двух людей, которых он смертельно ненавидел, и к вечеру впал в психоз. Домой не пошел, спрятался в подсобке. Ночью вылез, взял макетный нож и начал кромсать готовый тираж. Сколько смог, изрезал, остальное облил каким-то растворителем и поджег. Полыхнуло до потолка. Сработала пожарная сигнализация, прибежала охрана офисного центра, Бассе задержали. - Человек с ножом и огнем… - произнес Адамберг с остановившимся взглядом. - Простите? – удивился Рольбен. - Нет-нет, ничего, - комиссар помахал ладонью. – И что было дальше? - Бассе уволили, судили, заставили возместить убытки. Он приходил к Брегелю извиняться, Брегель послал его к черту. Бассе пришлось продать квартиру. Работу он после этого найти не смог, перебивался на пособие. По-хорошему, его уже тогда следовало принудительно лечить – тем более что он объяснил свой поступок вполне откровенно, на диагноз там хватало. Но суд решил иначе. Рольбен переменил позу, навалившись на подлокотник: - И что я мог сделать? Бассе выследил Брегеля, узнал про Общество, начал ходить на заседания. Вел себя тихо, но в любой момент мог стать опасен. Посадить его было не за что, выгнать – только озлобить, лечиться – попробуйте, заставьте. С Домиником он на контакт не шел. И тогда я решил… Комиссар невольно вздрогнул от щелканья кастаньет – Рольбен смеялся: - Приспособить его к делу. Из Бассе получился отличный агент! Мои помощники убедили его, что среди участников Общества есть глубоко законспирированная группа роялистов, более того – они повсюду, они мечтают о восстановлении монархии и втайне готовят свержение Республики! На заседаниях Бассе показывали людей, отдаленно похожих в гриме на некоторых наших фигурантов, потом он получал реальные данные и приступал к слежке. Благодаря ему нам удалось раздобыть кое-какой ценный компромат – Бассе не боялся рисковать, я не заботился о его безопасности, да если бы он и попался – что с ненормального возьмешь… А чтобы убедить Бассе в серьезности этого... роялистского подполья, его познакомили с Ноэлем. Показали, что у нас и в полиции свои люди. Лейтенанту объяснили, что Бассе – сумасшедший, который считает себя членом тайной организации, но мы используем его в своих целях. Ноэль, конечно, не знал ни про Общество - точнее, он считал его бредовой выдумкой Бассе - ни тем более про Бюро... - А Шато и Фоше - про ваш эксперимент с Бассе? Рольбен дернул плечом: - Зачем? Бассе передавал через Ноэля свои донесения. В распечатанном виде - электронной почтой он не пользовался, не доверял. Шестнадцатого апреля Ноэль принес моим помощникам очередное письмо, Бассе виделся с ним накануне вечером... - Узнал про два убийства со знаками, - подхватил Адамберг, - и тут же добавил к ним третье. Не дурак, хоть и псих. - С книгами только прокололся, - презрительно бросил Рольбен. - Про Исландию. Новые выбрал, красивые – бывший переплетчик, как-никак. Мы, кстати, выяснили, где он их купил - в сувенирном киоске на Гар-дю-Нор. Резко подавшись вперед, Рольбен зашипел от боли: - Я... Я же наводил вас на него, господин комиссар! Как только мог! Через своих помощников дал ему задание за мной следить. Договорился с Домиником, чтобы он ненадолго пристроил меня под именем доктора Русле в городскую больницу Гарша – Доминика там прекрасно знают. Сказал ему, что собираюсь ловить подозреваемого на живца. Попросил у вас охрану. Я хотел спровоцировать Бассе, чтобы он на меня бросился, вы его задержали, раскололи насчет Брегеля - и либо начали искать участников «роялистского заговора», либо просто повесили на него все четыре убийства со знаками… - Их чудом не стало пять, - сказал комиссар. – Бассе узнал адрес Шато - от Ноэля, скорее всего - и напал на него прямо у дверей квартиры. Точнее, на меня. Потому что это был я. В бежевом плаще и серой шляпе. - Вы были у Франсуа? – нахмурился Рольбен. - Да. Он дал мне ключи и отправил к себе. Если бы он этого не сделал, его нашли бы на площадке задушенным. Или с перерезанным горлом. - За домом велось круглосуточное наблюдение! - Рольбен сжал кулаки. – Бассе должны были перехватить! - Снял он ваше наблюдение, - сказал Адамберг. Допил чай и скомкал картонный стаканчик. – Чтобы агентессу какую-то прикрыть. Рольбен обмяк в кресле и закрыл глаза. Помолчав, он глухо попросил: - Дайте, пожалуйста, сигарету. Комиссар помог ему прикурить и придвинул пепельницу. Встал, прошелся по комнате. Рольбен смотрел на дым, сильно щурясь. - Я всегда стремился его защитить, - сказал он. – Я все делал ради того, чтобы его защитить... И не смог. Аккуратно стряхнул пепел и глянул на Адамберга: - Селеста со своей задачей справилась лучше. - С какой задачей? – спросил Адамберг. Рольбен откашлялся: - Защитить Амадея. Адамберг подошел к столу, сел в бежевое кресло: - Мсье Рольбен, хотите еще кофе? - Спасибо, не надо. Господин комиссар, вы видели ее картины? - Чьи, Селесты? Да, в кабинете у Анри и в трактире… - Вполне достаточно, - Рольбен положил сигарету на край пепельницы. – Картины Селесты – как старинные церкви, кто видел одну – видел все. Что на них изображено? - Долина Шеврёз, - ответил комиссар. Упираясь локтями в колени, он сложил руки под подбородком и уставился в никуда. – Тошнотворно унылый пейзаж. Грязно-зеленые тона и… В наступившей тишине стало слышно потрескиванье люминесцентной лампы, похожее на укоризненное цоканье языком. - Божьи коровки, - Адамберг расслабился и посмотрел на Рольбена прояснившимся взглядом. – Кого там убили? Рольбен склонил голову к плечу: - Ну слава Богу. Я уже начал опасаться, что Франсуа вас переоценил. Одобрение и снисходительность Рольбена были одинаково искренними. - Божьи коровки, - повторил он выразительно. – Разумеется, красные капли на листьях и траве – божьи коровки, что еще это может быть? Не кровь же, в самом-то деле… Адамберг положил руки на подлокотники: - Кого? Когда? Взяв сигарету, Рольбен сделал неглубокую затяжку и размеренно заговорил: - От поляны, с которой открывается вид на долину Шеврёз, изображенный на картинах Селесты, до усадьбы Мафоре – километра полтора. Сорок лет назад на этой самой поляне погиб Николя Дюпон. Он жил в Сомбревере, а его любовница, Селеста Гриньон – в Мальвуазене. Ей было неполных шестнадцать. Дюпону – двадцать два. Они встречались в заброшенном домике егеря, занимались сексом, потом он провожал ее домой. Селеста находилась рядом с Дюпоном в момент его гибели. Но это было не убийство. Несчастный случай на охоте. Он получил в грудь заряд картечи. Адамберг привстал вместе с креслом: - Из того самого ружья? - Угу, - просто ответил Рольбен, наслаждаясь потрясением комиссара.