Талая вода

Над крыльцом длинного двухэтажного здания на улице Кур-Ложи тускловато светился кованый фонарь. Адамберг припарковался и достал телефон. Шато ответил на звонок сразу же: - Да. - Мы на месте, - сказал Адамберг. - Хорошо. Заезжайте во двор, там шлагбаум, вас пропустят. - Я бы лучше здесь машину оставил, у подъезда. Вы не против? - Мне все равно. Если вам так удобнее - пожалуйста. Я сейчас спущусь. Комиссар сунул телефон в карман пиджака: - Пошли. Поднявшись на крыльцо, он пропустил своих спутников вперед, оглянулся и недовольно поморщился. За высокими дверьми полицейских встретили двое парней в черных костюмах. Поздоровались, ощупали всех по очереди взглядами – внимательными, немного с поволокой – и расступились. - Добрый вечер. Худощавый человек в белом завитом парике, очках с зеленоватыми стеклами, оливковом фраке и светлых панталонах чуть ниже колена отвесил поклон, сцепив руки за спиной, и резко выпрямился. – Прошу за мной. Развернулся и быстро пошел по пустому просторному фойе – направо, к арке. Каблуки черных туфель стучали по мраморному полу, мелькали белоснежные чулки. Данглар и Вейренк, справившись с замешательством, зашагали следом. Ретанкур комиссару пришлось слегка подтолкнуть. - Какой он бледный, - сказала Ретанкур шепотом. - Это грим, - ответил Адамберг. Коридор, лестница, снова коридор, дверь из темного дуба, а за ней – неожиданно уютный кабинет. Бронзовая люстра с тремя плафонами, паркет, зеленые портьеры, два кресла и диван, обитые бархатом – тоже зеленым; книжный шкаф, большой письменный стол и низенький деревянный столик на гнутых ножках. Человек в оливковом фраке вошел в комнату последним, прикрыл за собой дверь и превратился во Франсуа Шато: - Мадам Ретанкур, господа – верхнюю одежду можно снять, вот вешалка – и присаживайтесь, пожалуйста. Кофе, к сожалению, только растворимый, но неплохой, право слово… За портьерой обнаружился электрический чайник и поднос с посудой. - Мсье Шато, разрешите, - сказал Вейренк, оттесняя человека во фраке от окна. Адамберг повесил свою куртку на железную вешалку в углу. Ретанкур сняла черный шерстяной кардиган, Данглар – бежевый плащ; костюмы у них оказались почти одинаковые – темно-синие брюки и пиджаки. Вейренк включил чайник, переставил поднос на стол и тоже разделся, оставшись в джинсах и свитере. Шато раскладывал по чашкам кофе: - Господин майор, сахару? Прошу… Отдал Данглару сахарницу, взял с подоконника коробку конфет, одним движением освободил ее от целлофановой обертки: - Угощайтесь. - Мсье Шато, - Адамберг занял место на диване между Дангларом и Ретанкур, - давайте согласуем план действий. - Давайте, - Шато поставил конфеты на столик и присел на край кресла. – Позвольте мне для начала в общих чертах… Будет два заседания, первое займет минут двадцать, потом пять минут перерыв и второе – около получаса. Мы сильно сокращаем, конечно, на самом деле каждое из них длилось часа по три, но кто ж это выдержит. Да и день как-никак будний, людям завтра на работу. На первом заседании ничего особенного не произойдет, а вот второе получится… драматичным. Основное действие будет разворачиваться возле трибуны. В какой-то момент вам может показаться, что меня вот-вот убьют, но вмешиваться не надо, - Шато натянуто улыбнулся, - так и должно быть. Господин комиссар, мсье Данглар, мсье Вейренк – вы можете занять любые места в зале, на свое усмотрение. Мадам Ретанкур… Шато перевел взгляд на Ретанкур, застывшую в мрачной неподвижности: - Прошу прощения, но вам придется пройти на галерею для зрителей. Не беспокойтесь, оттуда все прекрасно видно и… - Я должна находиться как можно ближе к трибуне, - Ретанкур встала. Шато тоже поднялся – мгновенно и явно машинально: - Мне очень жаль, но среди депутатов Конвента женщин не было, это исторический факт. Следовательно… - Я офицер полиции, - сказала Ретанкур. Шато, который даже в парике был ростом ей до подбородка, запрокинул голову: - Но это вовсе не делает вас в меньшей степени женщиной! Вейренк обернулся от окна и едва не выронил чайник. Ретанкур и Шато молча глядели друг на друга, разделенные низеньким столиком. Наконец Ретанкур заговорила, и ее слова звучали, как мерные удары колокола: - Любой из них справится хуже, чем я. А пострадает – больше. Они без оружия. Я – сама оружие. Шато опустил глаза и прерывисто вздохнул. - Ваша решимость исполнить свой долг вызывает восхищение, - сказал он тихо. – Что ж, госпожа лейтенант… Нет. Гражданка. И капитан. Национальной гвардии. В зале всегда есть несколько приставов в мундирах, обычно они охраняют выходы, но сегодня… все немного иначе. Вы будете стоять у трибуны. Вы и… мсье Вейренк? И Шато вопросительно посмотрел на второго лейтенанта, который осторожно разливал по чашкам кипяток. Вейренк кивнул: - Отлично. Так пойдет. Шато внезапно рассмеялся, по-мальчишески звонко, но тут же успокоился: - Прошу прощения. Мадам Ретанкур, ваш кофе. Господин комиссар, господин майор… Все уселись. Наступила тишина, нарушаемая только сопением Данглара, который прихлебывал кофе мелкими глотками. Адамберг отставил недопитую чашку и достал из коробки конфету: - Вишня в шоколаде. Вы такие любите? Надо запомнить. Шато поперхнулся и закашлялся, прижимая к губам плиссированную батистовую манжету. В дверь постучали. - Да! – громко сказал Шато. - Франсуа? – в кабинет заглянул какой-то парень лет тридцати – в джинсах и красной футболке навыпуск, с темно-каштановыми волосами, собранными в хвост длиной чуть ниже плеч. – Можно? - Заходи, - Шато поманил его рукой и встал, приветливо улыбаясь. – Оба заходите. Позвольте представить: Филипп Леба, Огюстен Робеспьер – мадам Ретанкур, мсье Адамберг, мсье Данглар, мсье Вейренк. Во время второго заседания… постарайтесь не мешать друг другу. Договорились? Господа, вам пора переодеваться. Бон-Бон... Подойдя к столу, Шато быстро набросал что-то карандашом на листке бумаги: - Будь так добр, проводи. Второй парень – русоволосый, с короткой стрижкой, тоже в джинсах и в черной рубашке – взял у Шато записку и кивнул. Полицейские вышли в коридор, русоволосый повел за собой Ретанкур и Вейренка. Адамберг сделал пару шагов, остановился, сказал шатену в красной футболке: - Подождите, пожалуйста. Одну минуту. И вернулся в кабинет. Шато сидел в кресле, уткнувшись подбородком в пышный галстук, и крутил в пальцах очки. Нехотя поднял голову: - Господин комиссар? Что-то не так? - Все не так, - сказал Адамберг, подходя и садясь напротив. – Послушайте. Я прошу вас, последний раз прошу... - Не надо, - почти беззвучно произнес Шато, и серо-зеленые глаза подтвердили: не надо. - Вы сегодня без линз? - спросил Адамберг. Шато смотрел на него, не двигаясь. – Ну да, очки тонированные, никто не заметит. Или подумают, что вы, наоборот, в линзах. А вы без линз. И без грима. Когда мы сюда ехали, Вейренк спросил – «он что, хочет умереть?» Я сказал, что вы хотите умереть красиво, но мы вам не дадим. Имейте в виду. - Я смерти не ищу, - Шато медленно надел очки. - Но и не боитесь? Совсем? - Почему же, - бесстрастно ответил Шато. – Боюсь. Но это страх другого рода. Как перед экзаменом. Когда не знаешь, что за билет ты вытянешь. Какая в нем будет задача. И сможешь ли ты ее решить. - Франсуа? – шатен с хвостом вошел без стука. – Все в порядке? - Да, - сказал Шато, вставая. – Господин комиссар, идите одевайтесь, осталось… - он глянул через плечо на часы в книжном шкафу, - двадцать минут всего. Потом вы с майором Дангларом выйдите, пожалуйста, в фойе, а мадам Ретанкур и лейтенанту Вейренку надо будет сразу в зал – Филипп, попроси Бон-Бона об этом позаботиться, хорошо? - Конечно, - откликнулся шатен. Распахнул дверь и выразительно посмотрел на Адамберга. Комиссар вздохнул, поднялся и сунул руки в карманы. - Я думал, вы будете в лиловом, – сказал Адамберг. Данглар, который крутился перед зеркалом, пытаясь заглянуть себе за спину, пожал плечами: - Что дали, то и надел. Но мне нравится. Даже больше, чем тот. - Ничего так, - буркнул Адамберг, рассматривая наряд Данглара – серо-голубой фрак со стальным отливом, кюлоты из той же ткани и темно-синий жилет. Сам Адамберг был во всем черном, включая чулки – белизной сияли только галстук и манжеты, да еще парик с мелкими завитками, который совершенно преобразил комиссара, придав его неправильному ироничному лицу озорной и при этом невинный вид. Парик Данглара был, наоборот, с крупными локонами, оттенка благородной седины. - Это Франсуа выбирал, - сказал шатен с хвостом, который стоял у дверей гардеробной, наблюдая за полицейскими. Он так и остался шатеном с хвостом, только джинсы и футболку сменил на длинные бежевые панталоны, заправленные в коричневые сапоги с отворотами, белую рубашку и зеленый фрак, который очень шел к его карим глазам. Губы у него были выразительные, чуть насмешливые, нос – крупноватый, но породистый, с легкой горбинкой. - Как вас зовут? – спросил Адамберг. Шатен ухмыльнулся: - Филипп. - Понятно, - сказал Адамберг. – А костюмы, значит, выбирал Франсуа. - Ну да, - ответил Филипп. – Максимильен-Мари-Изидор-Франсуа, если полностью. Но его все называют просто Франсуа. Свои, я имею в виду. У ваших телефонов есть режим без звука и без вибрации? - Э… да, - выдавил ошарашенный Данглар. - Тогда переключите их в этот режим и можете оставить при себе. Запирайте шкаф и пойдемте, начало через семь минут. Адамберг запихнул телефон, удостоверение и ключ от шкафа во внутренний карман жилета. Данглар, расправив плечи и втянув живот, украдкой бросил еще один взгляд в большое зеркало и поплелся к дверям. - Насчет машины не беспокойтесь, - говорил Филипп, торопливо шагая по коридору, - за ней присмотрят. - Камеры? – спросил Адамберг. Филипп кивнул: - Конечно. Хотя обычно на улице никто не паркуется. Все заезжают во двор. Главный вход на самом деле там. И рамки – тоже. Но сейчас их несколько. Адамберг хмыкнул. Филипп свернул за угол, полицейские – следом, и все трое внезапно оказались в вестибюле, заполненном людьми в одежде восемнадцатого века. Мужчин среди них было большинство, однако и женщин довольно много. В негромком ровном гуле голосов чувствовалось нарастающее возбуждение. - Зрители тоже в костюмах? – спросил Адамберг. - Да, - ответил Филипп. – Сегодня здесь только постоянные члены Общества. Где вы хотите сесть? - Возле трибуны, - подумав, решил комиссар. – У прохода, в первом ряду. Там же нет барьера? - Нет. Слева или справа? - Лучше, пожалуй, справа, - важно заявил Данглар. Адамберг покосился на него, но промолчал. - Хорошо, - Филипп смотрел на круглые часы, висевшие на стене над высокими двустворчатыми дверьми. – Без трех минут… - Волнуетесь? – спросил Адамберг. Вместо ответа Филипп скользнул взглядом по толпе, густые ломаные брови сошлись на переносице: - Вся шайка в сборе. Фрерон, Тальен, Фуше… - Это же не… не тот, кто его играл в прошлый раз? – комиссар подозрительно присматривался к сухопарому, очень бледному человеку с короткими рыжеватыми волосами и впалыми щеками, который шептался в углу с нервным растрепанным толстячком. - Я не знаю, кого вы видели раньше, - сказал Филипп. – Но сейчас это не важно. Жорж, привет и братство! - Добрый вечер вам, граждане, - отозвался густой баритон. К Адамбергу и Данглару, поскрипывая, подкатилось кресло на колесах, в котором сидел мужчина лет сорока, в парике и черном фраке. Его ноги были укрыты пледом, а на коленях, свернувшись клубочком, лежал маленький бигль, поблескивая любопытными темными глазками. - Какая прелесть! – умилился Данглар. – Можно погладить? Не укусит? - Конечно же нет, - с непонятным веселым легкомыслием вмешался комиссар. – Он отлично… воспитан. Не так ли, гражданин Кутон? - Безусловно, - человек в кресле кивнул и посмотрел на комиссара спокойным умным взглядом. Глаза у него были такие же темные и блестящие, как у бигля. – Вы совершенно правы… коллега. Данглар растерянно таращился на них. Песик понюхал и лизнул его протянутую руку. - Время, - выдохнул Филипп. Минутная стрелка на больших круглых часах дрогнула и стала вертикально. Двери распахнулись, толпа тонкой струйкой потекла в зал. Филипп взялся за спинку кресла и двинулся вперед, бросив через плечо: - Не отставайте. Полицейские пошли следом, шаг в шаг. Данглар прошептал на ухо Адамбергу: - Почему вы так сказали про бигля? - Аэропорт, багаж, - ответил Адамберг очень тихо. Через пару секунд на Данглара снизошло озарение: - А!.. - Ага, - комиссар пропустил его в дверях. Узкий проход был забит людьми, но Кутону давали дорогу, и вскоре Данглар и Адамберг добрались до первого ряда скамей. Прямо перед ними возвышалась трибуна, а за ней – президиум, где за длинным столом уже сидел председатель с трехцветным шарфом через плечо и двое секретарей. Филипп откатил кресло немного вправо, вернулся и указал полицейским на скамью: - Сюда, пожалуйста. - Это же слева, - возразил Адамберг. - Считается от председателя, - Филипп протянул две трехцветные розетки с булавками. – Приколите к воротникам. - Зачем? – насторожился комиссар. - Знак почетных гостей. Вы заняли чужие места, - Филипп оглянулся. - Все, я пошел. Если что – Кутон рядом, поможет. И нырнул в толпу. Данглар завертел головой: - Так, это Бийо-Варенн… Точно Бийо. Вадье! С ума сойти, до чего похож! А президент кто – Колло? - Адриан, - Адамберг приколол розетку, сел и подвинулся. – Опомнитесь. Уязвленный Данглар плюхнулся на скамью – с краю, у прохода – и принялся возиться с булавкой. Слева от Адамберга уселся мужчина лет шестидесяти в коричневом старомодном сюртуке, заметил розетку и вежливо кивнул: - Добрый вечер, гражданин. - Добрый вечер, - ответил Адамберг, оглядывая зал – ряд за рядом, снизу вверх. Свободных мест на скамьях почти не осталось, галерея для публики была переполнена. У двух боковых выходов стояли национальные гвардейцы: справа – высоченный, дородный, слева – ростом поменьше, но статный и крепкий, оба в мундирах, треуголках и с саблями на перевязях. Топот и шарканье постепенно стихали. - Где же они? – в смятении бормотал Данглар. – Вейренк? Ретанкур? Ша… И подавился на полуслове. Правая боковая дверь открылась. В зал вошел человек в оливковом фраке и круглых очках с зеленоватыми стеклами, а за ним – кто-то стройный, темноволосый, с гордо поднятой головой. Среди густых локонов сверкнула серьга. Данглар прохрипел: - Это же… - Сен-Жюст, - опередил его Адамберг. Но по рядам прокатилось другое имя – волна за волной, как прибой перед штормом, глухо и грозно: - Робеспьер… Робеспьер… Робеспьер! Молодой человек с серьгой, в черном фраке и бордовом жилете, тронул своего спутника за локоть и тихо с ним заговорил. Гвардейцы между тем отошли от боковых дверей и встали у подножия трибуны – плечом к плечу, лицом к залу. Данглар оцепенел от изумления: узнать Виолетту Ретанкур в исполинского роста капитане Национальной гвардии было почти невозможно – из тени низко надвинутой треуголки выступал только упрямый рот и твердо очерченный подбородок. Второй гвардеец нехорошо улыбнулся, сморщив верхнюю губу, встретился глазами с Адамбергом и на мгновение стал Луи Вейренком. Темноволосый кудрявый молодой человек продолжал говорить – торопливо, горячо, явно пытаясь переубедить собеседника; но тот вдруг дернул головой, указывая куда-то вверх, развернулся и направился к трибуне. С галереи донеслись аплодисменты, на скамьях левых и в центре зала подхватили. Человек в оливковом фраке взбежал по лесенке, обеими руками прижимая к груди свернутые листки бумаги. Сказал несколько слов председателю. Положил речь перед собой, на трибуну, и привычным жестом сдвинул очки на лоб: - Граждане представители народа! Все затаили дыхание. - Пусть другие рисуют вам приятные картины… - «Я же собираюсь высказать полезные истины», - одними губами произнес вместе с оратором Данглар.