Талая вода

Адамберг снял с вешалки в прихожей свою черную куртку, Амадей, немного поколебавшись – бежевое пальто. Из гостиной высунулся Виктор: - Добрый день. Все в порядке? - Добрый день, - ответил Адамберг, застегивая куртку. – Все нормально, мы сходим воздухом подышим. Вы тут как? - Вещи собираем. Господин комиссар, что делать с вашей бронью – отменять, не отменять? Вы полетите в Париж с мсье Шато? - А как же, - сказал Адамберг. – Конечно, я полечу в Париж с мсье Шато. Амадей стянул с полки клетчатый шарф: - Я готов. - Мы недолго, - бросил комиссар, пропуская Амадея в дверях. Над Гримсеем сияло солнце. Ветра почти не было, и серые волны сонно ворочались с боку на бок, поблескивая, словно ртуть. Амадей с Адамбергом неторопливо шли по тропинке вдоль берега и курили на ходу. Амадей заговорил первым: - Вы правы. Люди Рольбена не обнаружили в Бреши никаких признаков чужого присутствия – и никаких следов пропавшего завещания. Сам Рольбен уже в четверг вечером был убежден, что отца убили. Хотя до получения результатов экспертизы нельзя было полностью исключать самоубийство… Мы-то с Виктором сначала так и подумали. Но Рольбен всегда предполагает худшее. Насчет Алисы он ни секунды не сомневался, что она не могла покончить с собой. - А почему? – Адамберг свернул с тропинки и направился к деревянной скамейке, стоявшей между двух больших камней. - Он ее с детства знал. Она несколько лет была его репетитором по математике, Рольбену этот предмет в школе не давался. Они с Алисой и позже поддерживали отношения. Как он сказал – «мадам Готье научила меня не сдаваться до тех пор, пока не найдешь правильное решение. Это очень пригодилось мне в жизни. Она и сама была из тех, кто борется до последнего, и никогда не вскрыла бы себе вены». - Вы близко общались с Рольбеном? – спросил Адамберг, опускаясь на скамью. Амадей запахнул пальто и тоже уселся: - Близко?.. Это не тот человек. Но довольно много, да. - А что он за человек? – Адамберг, запрокинув голову, выдохнул дым в ослепительно синее небо. - Вещь в себе. Черный ящик. Никто до конца не знал, что у него в голове. Даже Франсуа. Хотя Рольбен его всегда очень уважал, и это было взаимно. Когда он сказал, что берет расследование на себя, Франсуа не стал возражать. - И не потребовал, чтобы Рольбен держал его в курсе? Амадей еле заметно покачал головой: - Рольбен никогда не скажет больше, чем считает нужным. Разве что под пыткой, да и то… сомневаюсь. Выспрашивать – бесполезно. Ответит: «на данный момент я располагаю неполными и непроверенными сведениями, обсуждать которые было бы преждевременно». Мы ждали, пока Рольбен придет к каким-то выводам и не вмешивались в его расследование. Адамберг затоптал окурок в траве и повернулся к Амадею: - Которое он начал с того, что попытался вывести из игры полицию. Да? Судья Вермийон давил на Бурлена, требуя закрыть дело Готье, судмедэксперты забыли упомянуть в своем отчете, что на запястьях и на ногте большого пальца вашего отца были участки без следов пороха… Амадей не отвел взгляда: - До того, как вы с комиссаром Бурленом приехали в Брешь, мы об этом не знали. Ни я, ни Виктор, ни Франсуа. Но вы нашли рисунок на столе отца, погиб мсье Брегель, дел со знаками стало три… - Ага, а потом четыре, - перебил комиссар. – Вам известно, что об этом думает Шато? Об убийстве Гонсалеса? - Известно, - Амадей тщательно стряхнул пепел и убрал фильтр в сигаретную пачку. - И как вы считаете? Он прав? - Мне кажется, да. Комиссар сунул руки в карманы куртки, откинулся на спинку скамейки и потерся об нее плечами: - Вот не зря мне мерещился клубок водорослей. Вы все, все врали и прикрывали друг друга. Виктор и Селеста – вас, вы и Шато – Рольбена… кстати, это он придумал сказочку про убийцу с Лисьего острова? - Нет, - спокойно сказал Амадей. – Мы с Виктором не успели с ним посоветоваться. Пришлось импровизировать. - Ну ничего, зато потом он вас, надо полагать, без присмотра не оставлял, - саркастически заметил комиссар. – Да, и кто все-таки был тот налоговый инспектор, в трактире «Брешь»? - Но вы же сами ответили Виктору на этот вопрос, - Амадей заломил бровь. – Как вы сказали? «Это был убийца, он за мной следил»? - Я просто хотел, чтобы Виктор успокоился… - Тогда вы достигли своей цели, - Амадей веселился все более откровенно. – Виктор хотел убедиться, что вы не станете искать этого человека. Убедился – и успокоился. Это был деловой партнер Рольбена, господин комиссар. Виктор не ожидал увидеть его в трактире и действительно растерялся. - И что он там забыл, этот деловой партнер? - Он ничего не забыл, - ответил Амадей, становясь отстраненным и сдержанным. – Он выполнял просьбу Рольбена. - Рольбен продолжал вести расследование? - Конечно. - А вы ждали результатов? - Да. - И дождались? - Нет. - То есть, он так и не выяснил, кто убил вашего отца? Или выяснил, просто вам об этом не сообщил? - Не знаю, - глухо ответил Амадей. Он сидел, сгорбившись, перебирая в пальцах бахрому шарфа. – Я знаю, что я его не убивал. И ни Виктора, ни Селесту, ни Пеллетье я не подозреваю. Этого не мог сделать никто из них. - Это мог сделать любой из них, - негромко сказал Адамберг, тоже наклонившись вперед. – И сколько бы вы ни гнали от себя эту мысль, она будет возвращаться. Снова и снова. Как вы собираетесь жить дальше, мсье Мафоре? Амадей глубоко вздохнул и выпрямился: - Так, как будто это имя принадлежит мне по праву. Мой приемный отец был хорошим человеком – умным, щедрым, порядочным. А родная мать была бессердечной дрянью, воровкой и убийцей. Я не могу это изменить. Но я могу выбрать, чьим сыном себя считать. И я выбрал. Я – сын своего отца. Я продолжу дело Анри. Дострою завод в Крёзе. Буду финансировать Общество и Бюро, выпускать журнал и платить стипендии, выделять гранты на важные исследования… - Впечатляющий список благих намерений, - оценил комиссар и немного помолчал, наблюдая за большой белой птицей, которая кружила над скалой – на одной и той же высоте, словно на невидимой привязи. - А о себе вы не хотите подумать? Амадей напрягся: - В каком смысле? - В том самом, - в голосе Адамберга проскользнула почти глумливая хрипотца. – Так и будете с ним в шахматы играть? О Революции беседовать? - Я сам решу, с кем и о чем беседовать, - ответил Амадей с нарастающим раздражением. - Это моя жизнь, господин комиссар. - Да я ж не спорю. Просто на вас смотреть больно, когда вы рядом с ним. - Так не смотрите. Ни на меня, ни на него! – Амадей вскочил. – Все, хватит, мне это надоело! - А по углам прятаться – не надоело, за девять лет? – Адамберг тоже встал, вынимая руки из карманов. – Чего вы боялись? Услышать правду, которую и так знали? Анри не стал бы вам запрещать с ним встречаться. Просто сказал бы – оставь его в покое и сам не мучайся, ты для него никто. - Я его друг, - в непроглядно черных глазах Амадея вспыхнули искры. – И этого достаточно. А он – мой воздух и свет. Что вы можете знать, комиссар – обо мне, о нем, о Революции? Для таких, как вы, этот воздух слишком чист, этот свет – слишком ярок. А мне всегда было с ним легко. И вы понятия не имеете, сколько он для меня сделал. Помог преодолеть страх перед выступлениями – и у меня почти прекратились приступы! Несколько дыхательных упражнений дали мне больше, чем годы психотерапии и горы лекарств. Увлек латынью, и для меня открылся целый мир – Сенека, Декарт, Франциск Ассизский. Он умеет рассказывать и умеет слушать, замечает любую мелочь – настроение, самочувствие, новую рубашку. Но самое главное – он… Амадей тряхнул головой и рассмеялся: - Бабетта права. Он такой добрый. - Короче говоря, он вас учил, лечил и опекал, - со скучающим видом подытожил Адамберг, перекатывая камешек подошвой кроссовка. – «Возился», как вы и сказали. Вы, а не Анри. Слушайте – так, может, он с вами и переспит по доброте душевной? Из жалости? Помолчал, глядя на Амадея – вприщур, словно в прицел – и добавил: - Или на это он все-таки не способен? От внезапного порыва ветра черные кудри взвились и заметались, словно живые. Амадей неторопливо отвел от лица длинную прядь. - В некоторых странах Азии, - сказал он, улыбаясь загадочно и слегка лукаво, – есть такая поговорка: «Кто плюнет в небо…» Дальше знаете? Адамберг сунул руки в карманы: - Нет. - Узнаете, господин комиссар. И Амадей, развернувшись, направился к гостинице – пружинистой ровной походкой. Адамберг достал сигареты, закурил и медленно пошел следом, время от времени останавливаясь и задирая голову, чтобы посмотреть на птиц. Общий зал был забит людьми – к обеду туристы нагуляли аппетит на свежем воздухе. Пахло сосисками, звякали ножи и вилки, между столиками сновала Эггрун. Адамберг поднялся на второй этаж, зашел в номер и повесил куртку. Зачем-то пригладил волосы. Дверь в гостиную была наполовину открыта. Шато – в кресле, с ноутбуком на коленях – читал с экрана вслух по-английски, с невозмутимым выражением лица, однако сидевшие на диване Виктор и Амадей из последних сил сдерживали смех. Читал Шато вполголоса, не переигрывая и не кривляясь – но так выразительно, что даже не зная языка легко было догадаться: это диалог между молодым человеком и почтенной дамой. Нетерпение и беспокойство, проступающие сквозь напускную сдержанность, сменялись чопорной величавостью; тембр становился то чистым и глубоким, то чуть скрипучим, с гнусавыми нотками. Амадей вдруг расхохотался, ткнувшись Виктору в плечо. Тот, усмехаясь и приобняв брата, глянул поверх его головы и встретился глазами с Адамбергом, который стоял в дверях. Адамберг кашлянул. - Добрый день, господин комиссар, - сказал Шато. Закрыл ноутбук и пояснил: – Оскар Уайльд, «Как важно быть серьезным». Решил освежить в памяти цитату и поневоле увлекся. Ну – серьезности нам в последнее время не занимать, но ведь и посмеяться иногда – не велик грех, правда? - Извините, - сказал Адамберг, подходя к подоконнику и включая электрический чайник. – Не хотел вам мешать. - Вы и не помешали, господин комиссар. Это так… время скоротать, до самолета, - Шато рассеянно улыбнулся. – Сумки мы собрали, с Эггрун расплатились… кстати… Он протянул Адамбергу несколько сложенных купюр: - Это остаток, за ваш прежний номер. Адамберг сунул деньги в карман и предложил: - А почитайте еще. - Но вы же не знаете английского, вам будет неинтересно, - возразил Шато. Положил ноутбук на журнальный столик и встал: - Я лучше, с вашего позволения, пройдусь. Сегодня такая чудесная погода… Откровенно говоря, даже немного жаль уезжать, здесь красиво. По-своему, конечно – что называется, суровой северной красотой… - Это весной и летом, - сказал Амадей. – Зимой тут – Хель. - Могу представить, - Шато вздохнул. – Хотя нет, не могу. Но сейчас – очень хорошо. Не откажетесь составить мне компанию, мсье Мафоре? Или вы с господином комиссаром еще не все обсудили? Амадей был спокоен и светел – хоть сейчас на эшафот: - С радостью, мсье Шато. Что касается господина комиссара, полагаю, мы исчерпали темы для бесед. Чайник щелкнул и выключился. Адамберг снял его с подставки и спросил, не оборачиваясь: - Виктор, вам кофе налить? - Можно, - откликнулся Виктор. - Спасибо. Из прихожей донесся голос Амадея – приглушенно, слов было не разобрать. Шато рассмеялся. Хлопнула дверь. Адамберг перенес на журнальный столик чашки с кофе, сахарницу и вазочку с конфетами. Вышел в прихожую, вернулся с двумя рюкзаками, привезенными с Лисьего острова, и вытряхнул из них все прямо на ковер. Достал из шкафа свои вещи, бросил в ту же кучу и уселся рядом по-портновски – с чрезвычайно глубокомысленным видом.