Талая вода

- Господин комиссар! - Что случилось? – спросил Адамберг, зевая и щурясь. - Просыпайтесь, - ответил Амадей. – Уже девять. Прекрасное утро для допроса. Он стоял возле дивана, в черных джинсах и свитере – стройный силуэт, обведенный по контуру золотистым ореолом. - Это не допрос, - Адамберг растер лицо ладонями. – Ладно. Сейчас, умоюсь только. - Конечно, господин комиссар, - Амадей церемонно склонил голову. – Умывайтесь. Брейтесь. Я вас не тороплю. Адамберг втянул воздух сквозь зубы, но сдержался. Выпутался из покрывала, натянул кроссовки, сдернул полотенце с двери шкафа и ушел в ванную. К возвращению комиссара – хмурого, но безукоризненно выбритого – на журнальном столике появился поднос с чашкой дымящегося кофе, сахарницей и вазочкой с конфетами. Диван был аккуратно застелен. - Сахар я не клал, - сказал Амадей. Он сидел на подлокотнике кресла, положив ногу на ногу. – Я не знаю, сколько вам. Адамберг сыпанул две ложки, размешал и немного отхлебнул. Пошуршал конфетами, вытащил одну, в ярко-красной обертке: - Вы такие любите? - Нет, - ответил Амадей. – Господин комиссар, я могу продолжать? Мы остановились на том, что я потерял сознание и меня увезли в больницу… - Подождите, подождите, - Адамберг выставил перед собой ладонь. – Мсье Мафоре, давайте вернемся немного назад. К вашему разговору с Алисой. Амадей пожал плечами: - Я вам его пересказал чуть ли не дословно. - Самый конец. Вы прощаетесь с Алисой, она говорит – «приходите завтра в начале восьмого». Где вы были в этот момент - в прихожей или уже на площадке? Амадей прикрыл глаза: - На площадке. Алиса выглядывала из квартиры. - Говорила громко? - Нет. Почти шепотом. - В подъезде было двое ваших охранников. Где они находились? - Один – этажом ниже, на главной лестнице. Другой – в тамбуре у черного входа. Они вышли следом за мной, мы сели в машину и уехали. - По дороге вы обсуждали разговор с Алисой? - Нет, - Амадей мотнул головой. – Виктор спрашивает: «Ну что там?» Я говорю: «Дома расскажу». И все. - Когда вы вернулись в Брешь, куда делись охранники? - Вернулись на свои посты. На периметре. - А вы с Виктором сразу пошли в кабинет Анри? - Да. - По пути кого-нибудь встретили? Амадей покосился на комиссара: - Кого мы могли встретить? - Например, Пеллетье или Селесту. - Пеллетье был на конюшне, Селеста – на кухне, на первом этаже. Посуду мыла, обед готовила. - Угу… - протянул Адамберг, плотно сжав губы. – Значит, вы с Виктором зашли в кабинет Анри. Дверь за собой закрыли? - Всенепременно, - Амадей встал и потянулся, отводя плечи назад. – Господин комиссар, неужели вы думаете, что Рольбен нас об этом не спрашивал? Да, убийца знал, что мадам Готье назначила мне встречу - Бушар во вторник слышал стук в соседнюю дверь, мое имя и что-то про "договаривались". Но ни я, ни Виктор, ни Анри никому об этом не рассказывали – до вечера вторника так уж точно. Нам было несколько… не до того. Рольбен подозревал, что у Алисы была установлена прослушка. Наши эксперты смогли провести в ее квартире полноценный обыск – мсье Дрюо не устроила версия самоубийства, к которой склонялась полиция, и он не стал отказываться от услуг частного детектива… - Из агентства Шато, - перебил комиссар. – Просто совпадение, да? - Нет, - сказал Амадей, опускаясь в кресло. – Но никакой аппаратуры у Алисы не нашли. - А у Анри в кабинете? – резко спросил Адамберг. - Чисто. С лупой искали, буквально. - Прослушку мог незаметно установить и снять кто-то из охраны. Амадей глубоко вздохнул и сцепил руки на коленях: - После смерти отца Рольбен устроил своим людям такую проверку… Мне бы не хотелось оказаться на их месте. И вам бы не захотелось, поверьте. Он их наизнанку вывернул, всех и каждого. Безрезультатно. - И тем не менее, - упорствовал Адамберг. – Алису убил человек, который знал, что вы собирались приехать к ней во вторник. Вы сказали об этом Виктору и Анри, они никому не говорили. Охранники были слишком далеко, Селеста на кухне, Пеллетье на конюшне. Что остается? Либо прослушка у Алисы, либо прослушка у Анри. Ну, или Бушар все-таки врет. Он это слышал и кому-то передал. Либо сам и… - Бушар не убивал Алису, - Амадей помотал головой. – В тот вечер он был дома с женой и сыном, никуда не выходил. Кроме того, в начале восьмого – в семь ноль четыре, если точно – ему позвонил коллега, и они проговорили около получаса. Этот звонок сохранился в списках вызовов – и у Бушара, и у его коллеги. Наш детектив утверждает, что из прихожей Бушара слышно только громкие звуки на площадке, разговор вполголоса разобрать невозможно. Адамберг допил кофе, поднялся и стал бродить между шкафом и диваном. - Над парадными подъездами в доме Алисы установлены камеры, - продолжал Амадей, - но во внутреннем дворе их нет. Если убийца знал про черный ход с улицы Бютт, он мог прийти и уйти незамеченным. Ноэми, бывшая сиделка Алисы, не живет по тому адресу, который она оставила в агентстве по подбору домашнего персонала. Соседи ее давно не видели, телефон отключен, наши детективы ее ищут, но пока безрезультатно. Между прочим, комиссар Бурлен и не подумал вызвать ее для повторного допроса. В квартире Алисы не нашли никаких чужих отпечатков, никаких лекарственных препаратов или упаковок от них – кроме тех, которые были прописаны мадам Готье. - Алиса, Алиса… - бормотал Адамберг, ходя кругами. – Кто знал, что она вас ждет, и назвался вашим именем? Кому она открыла дверь – в костюме и туфлях? В понедельник, мсье Мафоре, вы застали Алису врасплох, в домашней одежде. При следующей встрече она хотела хорошо выглядеть. - Между прочим, это был ее парадный костюм, - угрюмо сказал Амадей. – Она в нем часто фотографировалась, еще когда работала в лицее – мсье Дрюо разрешил забрать несколько снимков. В этом костюме ее и похоронили. Только брошки на лацкане не хватало. Подевалась куда-то. - Какая еще брошка? – Адамберг остановился. Амадей, откинувшись на спинку кресла, несколько секунд смотрел на него странно блестящими глазами. Потом встал и спросил изысканно-светским тоном: - Господин комиссар, вы позволите мне воспользоваться вашим блокнотом? Хмурясь, Адамберг полез в карман пиджака, свисавшего со спинки дивана. Вытащил блокнот, вырвал оттуда чистый листок и протянул Амадею – вместе с карандашом. - Благодарю, - Амадей присел на диван, положил листок на журнальный столик и быстро начертил несколько линий: - Примерно такая. Я не художник, простите. Комиссар уставился на рисунок в полном оцепенении. - Вы издеваетесь? – сказал он наконец. И передразнил – громко, зло: - «Что это такое? Впервые вижу!» Вы все это время… - Тише, - шикнул на него Амадей. – Да, после убийства Анри Рольбен показал знак нам с Виктором, причем Селесте и Пеллетье велел ничего не говорить. Но о том, что он может означать, мы узнали только после ареста Рольбена. Детектив, который общался с Дрюо, пришел к Франсуа и передал ему все свои материалы, а Франсуа поделился с нами. И что мы, по-вашему, должны были сделать? Побежать в полицию - наперегонки, с радостным визгом? «Господин комиссар, мы знаем, что нарисовано в ванной Алисы Готье! Этот знак изображает брошь, которая всегда была у нее на лацкане пиджака, но после ее смерти исчезла». Брошь, которую хорошо видно на фотографиях из ее альбома. Серебряная брошь, сделанная на заказ – это вспомнил мсье Дрюо – немое «Н», первая буква имени «Анриетта», которое нравилось ей больше двух других ее имен. Настолько, что она подписывалась им в качестве инициала перед фамилией, во всех табелях и журналах. Это легко узнать у ее коллег и бывших учеников. Амадей швырнул карандаш на диван: - Разумеется, мы просто жаждали поделиться с вами информацией, которую получил детектив Бюро! Сделав за полицейских, между прочим, их работу. Кто мешал комиссару Бурлену узнать то же самое? Кстати, насчет буквы Н я даже нечаянно угадал! - Почему Дрюо не рассказал Бурлену про брошь? – свистящим шепотом спросил Адамберг и оперся руками на столик, нависая над Амадеем. Тот, даже не пытаясь отодвинуться, поднял глаза: - Потому что Бурлен его ни о чем не спрашивал. Вы, к слову, тоже. Мсье Дрюо обратился в полицию как ближайший родственник мадам Готье, ему разрешили забрать тело, но общение с вашими коллегами произвело на него не лучшее впечатление. Знак в ванной он заметил сам, когда попал в квартиру – вместе с нашим детективом, которому хватило пяти минут, чтобы убедить мсье Дрюо, что полицейские пытаются замять дело. А вот его заказчик – пожелавший остаться неизвестным – не верит в самоубийство своей давней хорошей знакомой, Анриетты Вермон. Кстати, кто-нибудь взял на себя труд сообщить мсье Дрюо, что следствие по делу об убийстве его кузины продолжается? Адамберг сжал кулаки, выдохнул и медленно выпрямился. - Пойдемте покурим, - бросил он. Взял пиджак и вышел из номера, не оглядываясь. В курилке можно было говорить в полный голос, и Адамберг почти кричал, размахивая сигаретой: - Вы не знали - ладно, верю, но Шато наверняка знал! И ему еще хватило наглости рассказывать мне про гильотину с двумя ножами! Мою же версию - неудачную, признаю! - о которой ему уже успели сообщить! Представляю, как он веселился! - Говорю вам, Франсуа не знал про брошь, - Амадей стоял, прислонившись к стене, со скрещенными на груди руками. – Когда Рольбен начал расследование, он сразу сказал, что будет раскрывать только ту информацию, которую сочтет нужным - и тогда, когда сочтет нужным. И попросил никого не вмешиваться. - Ага, так Шато и послушался! - Не шумите, господин комиссар, - Амадей скривился, как от зубной боли. – Вы что, не понимаете? Рольбен защищал нас от дачи ложных показаний. Пусть и не под протокол. - Да вы врали, не переставая, все и обо всем! Шато – про свое детство, про анонимность членов Общества, вы – про Виктора и ферму Тот… - Это несущественно, - заявил Амадей и полез в карман за сигаретами. – Знак, найденный на местах четырех убийств – совсем другое дело. Если бы мы знали, что он означает, и соврали - вот это было бы уже серьезно, а если бы проболтались... Сказав «а», нам пришлось бы говорить и «б». Вы вцепились бы в Дрюо, вытащили из него историю про завод в Крёзе, догадались бы, что Алиса позвала меня к себе именно ради этого, и наша исландская сага про злобного убийцу развеялась бы, как туман над Лисьим островом… - Как вы вообще такую чушь сочинили? - Что успели, на скорую руку, - Амадей ухмыльнулся, закурил и сел на скамью. – Мы с Виктором были на конюшне, прибегает Селеста, говорит – «там приехали два комиссара полиции, спрашивают про письмо мадам Готье». Я прыгаю на Диониса, и в лес. Виктор – за мной, на Гекате… - А вы убиться не боялись? – поинтересовался комиссар. Амадей удивился: - С какой стати? - Селеста сказала, что наездник из вас не очень. Глаза Амадея округлились: - Что?.. Господин комиссар, вы ездите верхом? - Пару раз пробовал, - сдержанно ответил Адамберг. - И как? - Ну… так, - Адамберг неопределенно пошевелил пальцами. Амадей рассмеялся: - Ясно. Господин комиссар, я ускакал на жеребце. Норовистом. Неоседланном. В недоуздке. Любой, кто хоть чуть-чуть знаком с верховой ездой… - То есть, Селеста мне тоже наврала, - и комиссар ввинтил сигарету в железную решетку пепельницы. – Ладно, я с ней еще поговорю. - Не трогайте ее! – Амадей вскочил. – Селеста мне как мать. Да, она хотела дать нам время. Пыталась меня прикрыть… - А вы прикрывали Рольбена, который приговорил к смерти вашу родную мать! – рявкнул комиссар. Амадей отшатнулся, переступив с ноги на ногу, уронил сигарету и неловко, скованно опустился на скамью. - Мсье Мафоре? – наклонился к нему Адамберг. Молодой человек дрожал всем телом, словно в лихорадке, широко раскрытые глаза остекленели. - А, ч-черт… - Адамберг рванулся к выходу из курилки. – Я позову Виктора… Сзади донеслось еле слышное: - Стойте. Комиссар обернулся. Амадей прерывисто дышал, хватая воздух ртом. Его лицо, резко осунувшееся, в обрамлении темных локонов казалось иссиня-белым, как скисшее молоко. Адамберг подошел и присел на край скамьи: - Вам лучше? - Да, - Амадей смотрел на свои руки, сгибая и разгибая пальцы. – Вроде обошлось. Я вас напугал? Извините. - Что-нибудь нужно? Лекарства, я не знаю… - Нет, ничего, - Амадей провел ладонью по лбу. – Сейчас пройдет. Комиссар помолчал немного и осторожно спросил: - Мсье Мафоре… Эти приступы – что они такое? - Если упрощенно – гипотонический криз, который может перейти в коллапс. - А можно как-то… еще упростить? Амадей вяло пожал плечами: - Быстро падает давление. Снижается температура тела. Если давление продолжает падать, наступает обморок. Нарушается кровоснабжение мозга. Замедляется дыхание и сердцебиение. - То есть вы… - Адамберг замялся. – В сущности, вы умираете. - Да, - спокойно подтвердил Амадей. – В тот понедельник, вечером, приступ был очень сильный. Наверное, самый сильный за всю жизнь. В машине «скорой» у меня остановилось сердце. Откачали, - молодой человек неуверенно улыбнулся и привстал. - Вы до номера дойдете? – Адамберг поддержал его под локоть. Амадей расправил плечи и высвободил руку: - Дойду. В номере Амадей забрался в кресло и накинул плед – его все еще знобило. Адамберг, ничего не спрашивая, включил чайник. Придвинул поближе к креслу журнальный столик, взял с подоконника чистую чашку и банку с кофе. Амадей положил себе три ложки сахара и неполную ложку кофе, комиссар налил кипятку. Медленно размешивая сахар, Амадей сказал: - Ну вот. Теперь вы знаете, на что это похоже. Хотя это был даже не приступ. Так, легкая дурнота. Адамберг, привалившись к подоконнику, молчал. - В тот понедельник было намного круче, - через силу усмехнулся Амадей. – Спасибо бригаде, которая за мной приехала. И Доминику, конечно. Строго говоря, Шато-де-Гарш – не для таких… состояний. Но до Парижа могли не довезти. А в клинике у меня своя палата. Пригубил кофе и добавил: - С реанимационным оборудованием. Кстати, под фамилией Мафоре меня никогда не регистрировали, я лечился инкогнито. Впрочем, я там не один такой был. - Когда вы пришли в себя? – спросил комиссар. - Вторник я почти не помню. Очнусь на пару минут, и снова уплываю. Потом проснулся, чувствую – вроде получше. Это была среда, вторая половина дня. Пришел Виктор, сказал, что Анри куда-то уехал. Сам Виктор все время был в клинике. Доминик хотел, чтобы мы еще на одну ночь остались, но Анри позвонил и сказал нам ехать в Брешь. Мы вернулись в начале двенадцатого. - Вы с Виктором? - Да, и с охраной, - Амадей сделал несколько глотков и отставил чашку. Адамберг предложил: - Вы бы съели что-нибудь. Амадей машинально взял с подноса конфету в красной обертке, развернул и отправил ее в рот. - Нас… - он чуть не подавился и поспешно допил кофе. - Нас встретила Селеста. Мне сразу показалось, что она плакала. Я спрашиваю – что случилось? Она говорит – иди к отцу, он тебя ждет. Виктор пошел было со мной, а Селеста говорит: нет, Анри сказал – только Амадей. Я поднялся на второй этаж… Прикрыв глаза, Амадей вжался в спинку кресла: - Захожу в кабинет. Отец сидит за столом. Увидел меня и говорит: «Алиса Готье умерла. Вчера вечером». Ни «привет», ни «как ты себя чувствуешь». Я… Знаете, вот со стороны непонятно, почему люди ведут себя по-дурацки в таких ситуациях, а когда сам попадаешь… Спрашиваю – «как умерла?» Анри говорит: «Ее нашли в ванне, со вскрытыми венами. Я хочу знать, куда ты ездил». Я вообще перестал понимать, что происходит. Думаю – он с ума сошел? Я же в клинике был. И тут он говорит: «В прошлую пятницу». - А в пятницу вы ездили… - комиссар отошел от подоконника и стал неторопливо расхаживать взад-вперед, - в «Кафе игроков». Так? - Да, - кивнул Амадей. – Я не понял, откуда он узнал, и молчу. Просто молчу. - Мсье Мафоре, - Адамберг остановился и постучал пальцем по подбородку. – Давайте проясним ситуацию. Ваша первая встреча с мсье Шато, в офисе Общества, тоже была в пятницу, я правильно помню? - Есть такой журнал, «Химия для всех», Анри там двадцать лет был главным спонсором и редактором, - пояснил Амадей, ворочаясь в кресле. – Журнал выходит дважды в месяц, по средам, а в предыдущую пятницу номер подписывают в печать. Анри никогда не пропускал собрания редакции и возвращался в Брешь очень поздно, около двух часов ночи. - Ага… - комиссар возобновил свое маятникоподобное движение вдоль дивана. – Понятно. А как вы добирались до Парижа? И вообще – насколько большой свободой передвижения вы пользовались? - Господин комиссар, вы в детстве часто болели? – неожиданно спросил Амадей. Адамберг глянул на него озадаченно: - Да не то чтобы. Ну, простывал время от времени… Ветрянка. Отравился чем-то пару раз. Вроде и все. - Тогда вы просто не знаете, что это такое – быть больным ребенком, - Амадей отбросил плед и напряженно выпрямился. – Когда тебя постоянно спрашивают, как ты себя чувствуешь. Когда с тебя ни на минуту не спускают глаз. Куда пошел, что читаешь, не переутомляйся, дай-ка пульс, ты побледнел, это триллер, тебе нельзя такое смотреть, ешь, через полчаса таблетки… Голос Амадея дрогнул. - И так – день за днем, год за годом. Анри, Селеста, потом Виктор… - Они за вас боялись, - проворчал Адамберг, глядя на молодого человека не то сурово, не то сочувственно. – И я их понимаю. После того, что я сегодня видел… - Да ничего вы не видели, - махнул рукой Амадей. – Виктор меня однажды сфотографировал во время приступа, я сам его об этом просил. Ну, что могу сказать… Мало кому выпадает шанс посмотреть со стороны на собственное мертвое тело. Труп, как есть. Адамберг вздохнул и сел на диван. - Я их тоже понимаю, - Амадей, забывшись, выгибал пальцы, словно перебирал невидимые нити, сплетая причудливый узор. – И я им очень благодарен. Отцу, брату, Селесте. Доминику. Но как же я от всего этого устал. Как я хотел, чтобы у меня было что-то… Личное. Сокровенное. Убежище, тайна. Я никогда не вел дневник – Анри бы его обязательно прочитал. Сложив руки на коленях, Амадей улыбнулся: - В первый раз я просто сбежал. Через лес – охраны периметра тогда еще не было. Поймал попутку на шоссе… - Не самый безопасный способ добраться до Парижа, - заметил Адамберг. - Мне было восемнадцать, - Амадей вздернул верхнюю губу. – Вам ведь тоже когда-то было восемнадцать – да, господин комиссар? Адамберг хмыкнул. - Где-то через полчаса позвонил Виктор, - продолжал Амадей. - Он меня хватился, но панику поднимать не стал, решил сначала набрать. Я сказал, что еду в город, искать меня не надо, буду дома не позже десяти. Вернулся тоже автостопом, Виктор меня встретил у трактира, я его заранее предупредил. Мы вместе пришли в Брешь, сели пить кофе. В его павильоне. Виктор не ругался, просто спросил, все ли со мной в порядке. И я… Я еще не знал, что он мой брат. Но точно знал, что он мой друг. И умеет держать слово. Он же нашел меня через столько лет. Короче, я рассказал ему про Франсуа, только взял с него обещание ничего не говорить отцу. В конце концов, у нас уже был один общий секрет. Про ферму. То есть, это я тогда так думал… И Амадей помрачнел. - А Виктор был знаком с Шато? - Ну конечно. Анри с Виктором уже полгода состояли в Обществе, это меня туда не брали до совершеннолетия. Рольбен подал Доминику идею пригласить Анри в Общество вскоре после Исландии – чтобы, так сказать, помочь мсье Мафоре отвлечься от воспоминаний о трагической гибели супруги… - Доминик Фоше знал про Трибунал на Лисьем острове? - Нет, - Амадей покачал головой. – Я после приступа - в клинике, под препаратами - говорил, что мне надо к Алисе, она обещала рассказать про Исландию. Сам я этого не помню. Доминик спросил – что это значит? Анри с Виктором ничего ему объяснять не стали - и мне, когда я пришел в себя, тоже велели про Исландию не говорить. Но Доминика это беспокоило, и после убийства отца, когда они с Франсуа и Рольбеном обсуждали ситуацию, он об этом упомянул. Ну, Рольбен взял и рассказал про Трибунал. Доминик с ним дня три не разговаривал, Франсуа - почти неделю. - Но подождите, ведь это доктор Фоше просил Рольбена выяснить, не изменяет ли Аделаида вашему отцу… - Да, и Рольбен ему сказал, что у Аделаиды действительно роман с одним типом из Сомбревера, о чем он и сообщил мсье Мафоре. Анонимно. А сам Анри потом признался Доминику, что у его жены, оказывается, был любовник, они из-за этого поругались и чуть не развелись. Но решили все-таки не рушить многолетний брак, и в честь примирения отправились в Исландию. Очиститься среди вечных льдов и забыть о прошлом. Кто мог подумать, что путешествие закончится бедой… - И Доминик им поверил? – прищурился комиссар. - Нет, - фыркнул Амадей, - он заподозрил Анри в убийстве собственной жены и еще какого-то постороннего парня. В присутствии толпы свидетелей, включая Виктора и мсье Дютремона. А Рольбен вообще был в отпуске. На Реюньоне отдыхал. Вернулся в Париж через неделю после Анри и Виктора. Аделаида Мафоре погибла в Исландии? Замерзла? Насмерть? Да что вы говорите, какой ужас, ну надо же… судьба… - Угу, - буркнул Адамберг. – Карма. Значит, это Рольбен предложил Доминику привести в Общество вашего отца. - Ну да. Анри понравилось, он стал ходить на заседания – это было еще не в Сент-Уане – и Виктора с собой брал. - И как Виктор отнесся к вашей… вылазке в Париж? - Нормально отнесся, - ответил Амадей. – Только мозги мне вправил. Говорит: «А ты про мсье Шато подумал? Если тебя приступом накроет – ему что делать?» Я представил, стало жутко. Виктор говорит – «без меня больше не поедешь». В общем, через две недели, в четверг, я позвонил Франсуа. Спрашиваю – можно с вами завтра увидеться? Он говорит – я не против, но давайте в «Кафе игроков». - Вы там до этого бывали? – спросил Адамберг. - Один раз. Отцу надо было поговорить с Рольбеном, мы заехали в кафе и мсье Жерар провел нас в комнату с камином. - То есть, на следующую встречу вас отвез Виктор? - Да. На своей машине. Франсуа видел, что мы приехали вдвоем, Виктор меня ждал в общем зале. Потом он нашел тренажерный зал рядом с «Кафе игроков», и мы стали ездить туда. Виктор оставался, а я уходил и возвращался через час. Вы спросили, была ли у меня свобода передвижения? Условная. Я мог пойти или поехать, куда захочу, но не один – или с Виктором, или с водителем, а если верхом – то с Пеллетье. Анри опасался приступа, а не нападения или похищения. Хотя по-настоящему сильных приступов у меня не было уже давно – с тех пор, как Виктор появился. Но шесть лет назад отец начал строить завод в Крёзе, вошел в состав руководства Бюро… И Рольбен его убедил, что надо принять более серьезные меры безопасности. Брешь обнесли периметром видеонаблюдения, а выехать можно было только с охраной – даже если мы с Виктором были вдвоем. - И как вы решили эту проблему? Амадей некоторое время молчал, рисуя что-то пальцем на подлокотнике кресла. - Вы будете смеяться, - сказал он наконец. - Не буду, - пообещал Адамберг. Не вполне, впрочем, уверенно. - Будете, господин комиссар, - вздохнул Амадей. – Я пересекал периметр на Марке. - В смысле – на Марке? – Адамберг невольно привстал. – На кабане? Верхом, что ли? - Скорее – низом, если можно так выразиться. - Это как? - Вы же помните Марка? Он здоровенный. Если залезть ему под брюхо, обхватить ногами за бока, руками за шею и голову прижать к груди… - Вы действительно можете удержаться таким образом на кабане? – в голосе комиссара появилось дребезжание плохо зажатой струны. – И он разрешал вам на себе… кататься? - Я помогал Селесте его воспитывать, - объяснил Амадей. – С руки кормил. Чесал, гладил, по лесу с ним гулял, он за мной бегал, как собака. Марк очень умный! Знает несколько команд… Амадей запнулся. Комиссар, согнувшись пополам и зажимая рот обеими руками, издавал придушенные булькающие звуки. - Я же говорил, что вы будете смеяться, - меланхолично изрек Амадей. - Изв-вините, - Адамберг выпрямился, кусая нижнюю губу. – Я просто представил, как вы въезжаете на Марке в комнату с камином, и… - У вас слишком богатое воображение, господин комиссар, - Амадей опустил глаза и отвернулся. - Извините, - повторил Адамберг, откашлявшись. – Мсье Мафоре, я не хотел вас обидеть. И я не думаю, конечно, что вы так ехали до самого Парижа… - Разумеется, нет, - сухо отозвался Амадей. – В лесу был спрятан мотоцикл. Вообще-то, он принадлежал Виктору, но у меня была доверенность… - И права? – заинтересовался комиссар. - На права я сдал еще в восемнадцать. Автомобиль и мотоцикл. Как знал, что пригодится. - А как же ваше… заболевание? - Мой официальный диагноз – «эф-сорок пять-три», соматоформная дисфункция вегетативной нервной системы, - скороговоркой отрапортовал Амадей. – Получению водительских прав не препятствует. Мне его поставил терапевт из Версаля – Анри возил меня туда с простудами и прочей ерундой. Про Шато-де-Гарш этот врач, конечно, не знал. Господин комиссар, я был очень осторожен: всегда в шлеме, скорость не превышал, никакого алкоголя… - Это правильно, - закивал Адамберг. – А Виктор оставался в Бреши? - Нет, он по-прежнему ездил в тот тренажерный зал, - ответил Амадей. – Только теперь один из охранников ходил заниматься вместе с ним, а второй ждал в машине. Мы выезжали практически одновременно: Виктор из Бреши, я – из леса, по грунтовке. Догонял их на трассе. Старался не терять из виду нашу машину, но и в глаза не бросаться. Хотя кто бы меня узнал на мотоцикле и в шлеме… Возвращались так же. Я прятал мотоцикл, звал Марка… как – не скажу… и снова пересекал периметр. Марку надо было меня протащить метров сто, чтобы выйти из поля обзора камер. Я выбирал те места, где была высокая трава или кусты, чтобы меня не было заметно. Но охрана к Марку особо и не присматривалась, они его узнавали по силуэту: датчик сработал – о, Марк пошел. Ну и все. - М-да, - Адамберг поскреб в затылке. – Я бы в жизни до такого не додумался. Мсье Мафоре, а не проще было все рассказать Анри? Амадей бросил быстрый взгляд на дверь в маленькую спальню: - Господин комиссар, вы не хотите перекусить?