Талая вода

- До чего же здесь красиво! – с умилением говорил Шато, озираясь по сторонам. Он, как и хотел, всласть отоспался в дороге и теперь был свеж, словно ландыш. Его глаза сияли, волосы растрепались от ветра. – Какой воздух! Какое небо! - Синее, - зевнул Адамберг. Хмурого, небритого комиссара раздражали восторги Шато, которых он не разделял, а также слишком яркое солнце, чересчур зеленая трава и невыносимо крикливые птицы. В гостинице Шато первым делом улыбнулся и представился Эггрун, после чего все стало простым и само собой разумеющимся. Конечно, мсье Шато может остановиться до завтра в комнате господина комиссара. Да, у них есть кресло, которое превращается в кровать, они его принесут. Нет, никакой дополнительной платы не нужно. Шато вкратце пересказал Адамбергу содержание разговора, который велся на английском языке – у Шато он был беглым, у Эггрун более медленным, но правильным – еще раз улыбнулся хозяйке, подхватил сумку и последовал за комиссаром на второй этаж. - Очень мило, - сказал Шато, оглядев номер, обставленный с монастырской простотой: односпальная кровать, стол, стул и двустворчатый шкаф. – Прошу прощения, а где здесь можно руки помыть? - Душ совместный, на два номера, - с некоторой неловкостью пояснил Адамберг. – Соседняя дверь, белая. Есть еще общие удобства в конце коридора… - В конце коридора? Отлично, спасибо, - Шато положил портфель с ноутбуком на стол, сумку на колесиках – прямо на пол, достал из нее какой-то пакет и удалился. Комиссар поскреб подбородок и полез в шкаф за полотенцем. Адамберг вернулся через двадцать минут – в мятом черном костюме и гораздо более приятном расположении духа. За это время в номере кое-что изменилось: возле окна, в углу, появилось кресло, в котором с ноутбуком на коленях сидел Шато. На нем были все те же узкие темно-синие джинсы, серый вязаный свитер с высоким воротником и знакомые тапочки. - Виктор и Амадей прилетают завтра в десять, - сказал Шато, поднимая глаза. – Эггрун просила узнать, не согласитесь ли вы с пятницы перебраться в тот номер, который забронировали братья Мафоре – там две комнаты и четыре спальных места. Сюда она хотела бы поселить другого человека. Деньги за три дня вам вернут. - Да не вопрос, - Адамберг повесил мокрое полотенце на дверцу шкафа и растянулся на кровати. - Угощайтесь, господин комиссар, - Шато показал взглядом на стол, где стоял поднос с двумя чашками кофе и какими-то сладостями. – Небольшой комплимент от хозяйки. - Я смотрю, вы с Эггрун нашли общий язык, - сказал Адамберг. - Да, - кивнул Шато, - она неплохо говорит по-английски. Кстати, господин комиссар, а где ваш переводчик? - В этот раз я… - начал Адамберг и нахмурился. – Откуда вы знаете про переводчика? - От Виктора и Амадея Мафоре, - безмятежно ответил Шато. Дальние раскаты грома в голосе Адамберга он словно бы и не расслышал. Комиссар привстал, опираясь на локоть: - Я не говорил про него братьям Мафоре! - Вы в отпуске, господин комиссар, - мягко напомнил Шато. Насупленный Адамберг сел на кровати. Шато закрыл ноутбук и сунул его под локоть. Поднялся, подошел к столу, взял с подноса чашку: - Альмар сам вышел с ними на связь. - Вот мерзавец! – комиссар стукнул кулаком по колену. - Ну что вы, - коротко рассмеялся Шато. - Он просто любит деньги. - Это я заметил. - Так чему вы тогда удивляетесь? Выяснить имена участников той истории – пять минут поиска в интернете… - Имена я при нем называл, - буркнул комиссар. - Тем более. А найти сайт конезавода Мадлен и адрес электронной почты – еще пара минут. Мсье Альмар решил, что наследнику Анри Мафоре интересно будет узнать, что какой-то полицейский перемывает кости его погибшей матери – в буквальном смысле слова. Настолько интересно, что Амадей Мафоре не пожалеет… скажем, нескольких тысяч евро... за эту информацию. Или за то, чтобы она не попала к журналистам. - Какой мерзавец, - повторил комиссар. - Предприимчивый, - Шато отхлебнул кофе. – И очень шустрый. Вы еще не добрались до Парижа, а Виктор Мафоре уже летел в Стокгольм, чтобы встретиться там с Альмаром и услышать от него совершенно… фантастическую версию гибели собственной матери. Думаю, братья Мафоре были бы крайне шокированы, если бы не знали правду. Вы ее тоже узнаете, господин комиссар – совсем скоро, уже завтра. А сейчас вам не мешало бы вздремнуть. Я пока что по острову погуляю. Шато положил ноутбук на стол и залпом допил кофе. - Сегодня плюс пять, вы замерзнете, - предупредил Адамберг, глядя, как Шато набрасывает легкий серый плащ и обувает туфли – обычные, городские, с тонкой подошвой. - Нет, но благодарю за неравнодушие, - Шато достал из шкафа берет, шарф и перчатки в тон плащу. – Отдыхайте, господин комиссар. Разбудить вас часов в шесть? - Я раньше проснусь, - сказал Адамберг. – Но если не проснусь, то будите. - Хорошо. И Шато вышел, без стука затворив за собой дверь. Адамберг снял кроссовки, повесил на стул пиджак, забрался под одеяло – прямо в футболке и брюках – и потыкал подушку кулаком. Полежал немного на спине. Повернулся на бок. Потом снова на спину. Сел, вытащил телефон из кармана пиджака и набрал Вейренка. - Какие люди, - лейтенант Вейренк был явно обрадован. – Привет. Я уже сам тебе звонить собирался. - Привет. А что, есть новости? – комиссар подобрался. – Рольбен заговорил? - Да нет, Рольбен молчит, - ответил Вейренк. – Просто ты с понедельника не звонишь, мы волноваться начали. Как ты там? - Я нормально, - Адамберг зевнул. – Море, чайки, свежий воздух. Гуляю, рисую. Помнишь тот портрет акварелью? - Ну, - настороженно сказал Вейренк. - Вот его рисую. Карандашом, правда, красок нет. Надо было в аэропорту купить, не подумал. Короче, новых уже штук пятнадцать, и представляешь, странно так получается: за рулем его нарисовал, в кресле самолета, в холле гостиницы, тут, вместе с Эггрун… Дал волю фантазии, так сказать. - Угу-у, - еще более настороженно протянул Вейренк. - Местным нравится, как я рисую, только они того чудака с трубкой не узнали – говорят, не похож. И этого, который художник-не художник… ну ты понял. Хотя у меня обычно вроде похоже получается. - Обычно да, - настороженность в голосе Вейренка пропала. Появилась уверенность. – А помнишь, у тебя тогда вместе с акварельным был еще портрет? Ты его с собой не захватил? - Захватил. - И что? - И ничего. Только это между нами. - Ну дела, - сказал Вейренк с веселой злостью. Он все понял и рвался в бой. – Слушай, а может, ты и меня нарисуешь? Рядом с теплым камнем? О, и Ретанкур! Как тебе идея? - Обойдешься, - строго произнес Адамберг. - А ты уверен? – интонация Вейренка показалась бы угрожающей всякому, кто не знал, что у лейтенанта так проявляется забота. - Обойдешься, говорю, - повторил Адамберг. – У меня и так уже блокнот почти закончился, а я завтра хотел еще этих нарисовать… Темненького и светленького. - Темненький – это который молчит? – растерялся Вейренк. - Да нет, братцев. - А-а-а… Ну удачи, рисуй. Тебе передать что-нибудь? Альбом там, я не знаю, краски… - Не, не надо, - сказал Адамберг. – А то я его опять акварелью нарисую, и тоже пятнадцать раз. - Может, ты это… перестань его рисовать? – поколебавшись, предложил Вейренк. - Не получается, - вздохнул Адамберг. – То есть, портреты получаются, перестать не получается. А ты бы его не рисовал? - Так я не умею. - А если бы умел, рисовал бы? - Нет, - откликнулся Вейренк. Готовность поддерживать любые, сколь угодно абсурдные разговоры с комиссаром Адамбергом была одной из самых ценных способностей лейтенанта. - А что бы ты сделал? – спросил Адамберг. - Оставил его в покое, - ответил Вейренк, не задумываясь. Возникла пауза. - Ладно, ты же в роуминге, - спохватился Вейренк. – Но ты держи в курсе, не пропадай. Я позвоню, если будут новости. Хорошо? - Хорошо, - сказал комиссар. Сунул телефон в карман, снова улегся, закутался в одеяло, немного поворочался и заснул. Адамберг проснулся в четыре. Шато в номере не было. Подноса на столе тоже не было. Приговаривая сквозь зубы что-то неразборчивое, комиссар переоделся – то есть, сменил брюки и футболку на черные джинсы и рубашку того же цвета – накинул пиджак и спустился вниз, в обеденный зал. Шато сидел за маленьким столиком у окна, в компании пышногрудой и пышноволосой брюнетки лет двадцати пяти. Девушка, бурно жестикулируя, тараторила на английском – с акцентом, который даже Адамбергу показался чудовищным. Шато внимательно слушал ее, подперев подбородок рукой, и время от времени с улыбкой кивал. Адамберг сел на свободное место за длинным столом и потянулся к глубокому блюду с тушеным мясом. Десять минут спустя он отодвинул от себя пустую тарелку и обнаружил, что Шато успел обзавестись еще одной собеседницей – к брюнетке присоединилась молодая худощавая блондинка. Адамберг встал и подошел к столику у окна, прихватив по пути табуретку. - Извините, не помешаю? – спросил он. - Конечно нет, мсье Адамберг, - приветливо откликнулся Шато и представил комиссара обеим девушкам. Блондинка оказалась начинающей журналисткой из Дании, брюнетка – фотографом из Италии, имена комиссар немедленно забыл. Шато еще немного поболтал с ними, переводя Адамбергу отдельные фразы, потом глянул на часы и поднялся, рассыпаясь в извинениях. - До приезда Виктора и Амадея Мафоре, - говорил Шато, идя по коридору вслед за Адамбергом, - я должен вам еще многое рассказать. Завтра будет тяжелый день, господин комиссар, очень тяжелый. Вы услышите историю, которая вряд ли оставит вас равнодушным, хоть вы и полицейский… - То есть, чурбан бесчувственный? – уточнил Адамберг. - Ну что вы, господин комиссар, - мучительно смутился Шато. – Я имел в виду, что вам в силу профессии хорошо известно, до каких глубин низости способны дойти люди. И тем не менее. - Вы сегодня ели? – спросил Адамберг, открывая дверь номера. - Наверное… - невпопад ответил Шато, переобуваясь. Подошел к креслу, наклонился над ним, что-то дернул и потянул на себя. Спинка и подлокотники остались на месте, сиденье выдвинулось вперед и превратилось в узкую низенькую кушетку. Шато с усталым вздохом устроился поудобнее – полусидя, полулежа – и тронул виски кончиками пальцев: - Давайте восстановим последовательность событий. Анжелино Гонсалес погиб третьего апреля, в пятницу, Алиса Готье – седьмого, во вторник, тело Анри Мафоре обнаружили девятого утром. Да, я помню все даты, хотя предпочел бы забыть, видит Бог… Смерть Гонсалеса квалифицировали как несчастный случай, смерть мадам Готье – как самоубийство. Ведь это дело хотели закрыть? - Угу, - сказал Адамберг и сел на кровать. Шато продолжал: - Смерть Анри Мафоре тоже посчитали самоубийством, причем его дело уже закрыли, и если бы вы с комиссаром Бурленом не приехали в Брешь… О том, что произошло с Анри, я узнал одним из первых. Виктор позвонил сначала Рольбену, потом в полицию, а Рольбен – мне. Вечером в четверг, девятого апреля, мы собрались на срочную встречу – я, Шарль и Доминик. Мы были очень подавлены и встревожены. Мадам Готье я почти не знал – в Обществе она бывала редко — но обстоятельства ее гибели просто ужасны, а что касается Анри… Шато замялся и отвел глаза. - Он спонсировал вашу деятельность, - сказал Адамберг, - и его смерть выбила у вас почву из-под ног. - Если вы считаете, что я относился к Анри Мафоре как к ходячему банковскому счету, вы заблуждаетесь, господин комиссар! – возразил Шато. – Я глубоко уважал его, как ученого и общественного деятеля. Мсье Мафоре занимался очень интересными разработками, которые могли принести пользу всем людям, он думал о будущем человечества, о судьбе планеты. Анри воспринимал Землю, как живое существо, которое отравляют и калечат – ради надуманных, навязанных потребностей, сиюминутной выгоды… Он хотел добиться принятия закона, ужесточающего нормы выброса вредных веществ и ответственность за их превышение. Причем! – Шато поднял руку, словно призывая к вниманию. – Эти новые стандарты должны были распространяться на все предприятия, принадлежащие гражданам Франции – в том числе и за рубежом. - Ого, - сказал Адамберг. – Мсье Мафоре решил отдавить больные мозоли сразу многим серьезным людям. Шато кивнул: - Да. Он понимал, что его предложения вызовут активное сопротивление. Так и оказалось. Рене при поддержке нескольких коллег удалось зарегистрировать проект, но на этом все застопорилось. Разработку стандарта попросту саботировали, перебрасывая его из комитета в комитет, из ведомства в ведомство. Вы же понимаете, никто не горит желанием тратить деньги на более тщательную фильтрацию выбросов и очистку сточных вод, на полную переработку отходов… Мсье Мафоре занимался исследованиями и экспериментами в этой области. Завод, который строится в департаменте Крёз, предназначен для моделирования технических условий вредных производств. Анри собирался показать на практике, что предельно допустимые нормы выбросов можно снизить – благодаря системам фильтров и реакциям нейтрализации… простите, я не специалист, объясняю, насколько сам сумел понять… Снизить, и весьма существенно. В разы, а то и на порядки. Но без результатов тестов – без полных, достоверных, подтвержденных экспертами данных – о принятии закона можно было даже не думать. Хотя Анри рассчитывал в этом деле и на помощь Бюро. У нас есть возможности, скажем так, убедить некоторых людей принять правильное решение. - Лоббирование посредством шантажа, - восхитился Адамберг. – Я смотрю, вы идете в ногу со временем, мсье Шато. Или за вами и раньше такое водилось? Шато тут же выпрямился и оскорбленно поджал губы. - Как будто противники мсье Мафоре вели честную игру! – сказал он почти вызывающе. – То, что происходило с заводом… - А что с ним происходило? - Чем дальше, тем больше это было похоже на откровенные диверсии. Постоянно срывались поставки каких-то деталей. Выходила из строя то одна, то другая установка. Попала в аварию фура с оборудованием – японским, между прочим, очень дорогим. Опрокинулась в кювет. Водитель пострадал, аппаратура тоже. Сгорела лаборатория в Париже, где работали над созданием автомобильного фильтра, хотя никаких явных взаимосвязей между Анри и этой лабораторией не было. Мсье Мафоре подозревал шпионаж. Прошлой осенью он рассчитал всю прислугу, оставив в доме только Виктора и Селесту. Но неполадки не прекращались, и у Анри было ощущение, что утечка информации продолжается. А потом пришло письмо Алисы Готье, в котором она приглашала Амадея на встречу. Как вы думаете, господин комиссар, кто получил это письмо? Адамберг пожал плечами: - Сам Амадей и получил. - Примите, пожалуйста, во внимание, что у Анри Мафоре была обширная корреспонденция. Он состоял в переписке с разными научными обществами, ему присылали отчеты из лабораторий и профильные журналы… Кто, по-вашему, занимался приемом и обработкой почты? - Виктор? - Конечно – как помощник и секретарь мсье Мафоре. Письмо Алисы Готье попало в руки Виктору. - И он его вскрыл? - Нет. Он отнес его Анри, и они вскрыли письмо вместе. Вы его видели, читали? - Да, но наизусть не помню. - Одну минутку… Шато встал, взял со стола ноутбук и устроился на кушетке в прежней расслабленной позе. - Сейчас… Вот:

Дорогой мсье Мафоре, Мы с Вами незнакомы, и это письмо удивит вас. Речь пойдет о Вашей матери, Мари-Аделаиде Мафоре, и ее трагической гибели на том ужасном исландском острове. Вас заверили, что она умерла от холода. Это не так. Я тоже участвовала в той поездке, была на острове и знаю, что говорю. Все эти десять лет мне недоставало мужества рассказать, что случилось, и я не могла спать спокойно. Из эгоистических соображений – а я известная эгоистка, – будучи одной ногой в могиле, я бы хотела открыть Вам всю правду, я сама и все остальные утаили ее от Вас, хотя Вы имеете на нее полное право. Прошу Вас приехать ко мне, как только сможете, между семью и восемью вечера, в эти часы я обычно бываю дома одна, без сиделки. 33-бис, улица Трамбле 75015 Париж Подъезд B, 6 этаж, дверь напротив лифта. PS: Постарайтесь, чтобы Вас никто не видел, войдите через черный ход (с улицы Бютт, дом 26), – Вам не составит труда открыть замок при помощи тонкой отвертки. Если только его опять не сломали, это у нас обычное дело.

Дочитав, Шато откинулся на спинку кресла-кушетки и посмотрел на комиссара: - Какие выводы должны были сделать из этого письма Анри и Виктор Мафоре? - Что Алиса Готье собирается рассказать Амадею, что на самом деле произошло на Лисьем острове, - сказал Адамберг. – Хотя я не знаю, применимы ли к этой истории слова «на самом деле». Лично я уже готов поверить во что угодно. В афтургангу, в летающую тарелку, в то, что Аделаида Мафоре и Эрик Куртелен просто превратились в туман и растаяли на глазах остальных… - Увы, не превратились и не растаяли. Шато закрыл ноутбук, положил его на кушетку и встал. Скованной, напряженной походкой прошелся по комнате. - Господин комиссар, - сказал он. – То, что вы сейчас услышите, я скажу с разрешения Виктора и Амадея Мафоре. Правда, мне тяжело об этом говорить… Шато поднес руку к горлу и скомкал высокий воротник свитера. Он дышал с усилием, приоткрыв рот, словно на жаре, хотя в комнате было скорее прохладно. - Что вы так волнуетесь? – с недоумением спросил Адамберг. – Вы про себя и то спокойнее рассказывали. - Про себя проще, - ответил Шато. – Нет, не сейчас. Извините. Здесь можно курить только на улице? - Можно еще в курилке, она возле туалета, - предложил Адамберг. - Давайте лучше выйдем на воздух, если вы не возражаете. Воздух был чист и свеж. Никакого тумана, ясное вечернее небо – синевато-лиловое, уже усыпанное звездами. Шато курил вторую сигарету подряд – сосредоточенно, молча. - Как вы в этом не мерзнете? – поинтересовался Адамберг, рассматривая легкий серый плащ и тонкие джинсы Шато. Сам он был в теплой черной парке с капюшоном. - Господин комиссар, - откликнулся Шато, - как вы изволили заметить, я иду в ногу со временем. Человечество уже давно придумало такую замечательную вещь, как термобелье. А, да, и здесь подкладка из полартека, - Шато слегка отвернул полу плаща. - Вы и на Лисий остров так плыть собираетесь? – спросил вдруг Адамберг. Шато вздрогнул и растерянно посмотрел на комиссара: - Почему вы решили, что я собираюсь на Лисий остров? - Не знаю, - Адамберг пожал плечами. – Мне так показалось. А что, нет? - Мне бы этого крайне не хотелось, - ответил Шато таким голосом, словно у него в горле застряла кость. Сделал последнюю затяжку, потушил сигарету в маленькой карманной пепельнице, щелкнул круглой крышкой и повернулся к Адамбергу: - Шестого апреля Амадей Мафоре узнал, что его единоутробный брат и приемный отец несут прямую и непосредственную ответственность за смерть его матери. Родной матери, о чем Амадей даже не подозревал. - Что?! – выдохнул Адамберг. - Так посудите сами! – Шато сжал пепельницу в кулаке. – Аделаида рожает анонимно и тут же отказывается от ребенка. Амадей проводит пять лет на ферме Тот, потом туда приезжают мужчина и женщина, и говорят – теперь мы твои мама и папа. Историю о том, что Амадей был в лечебном учреждении, сочинили для жителей деревень вокруг Бреши, от самого Амадея факт усыновления не скрывали. Он считал Аделаиду и Анри своими приемными родителями - приемными! обоих! Как, по-вашему, он должен был догадаться, что Аделаида его мать, если он видел ее всего пару минут, сразу после своего появления на свет? Как она должна была объяснить сыну, что на пять лет отдала его в руки этих извергов, Гренье, и ни разу даже не приехала навестить? - Ч-ч-черт… - комиссар схватился за голову. - Да, - скорбно кивнул Шато. – В тот понедельник, шестого апреля, на Амадея рухнул такой шкаф со скелетами… Он, конечно, давно узнал в Викторе своего приятеля с фермы Тот – вы же видели Виктора, его улыбку и шевелюру трудно забыть. Но Виктор сказал, что это будет их маленький секрет, и Амадей понятия не имел, что мальчик с фермы – его брат. Тогда как Анри Мафоре это было прекрасно известно. - С ума сойти, - Адамберг яростно тер подбородок, хотя никакой щетины там не было. – Вот люди! - Они решили, что так будет лучше. - Кто решил? Кому лучше? - Анри и Виктор думали, что Амадею лучше не знать. Ни про брата, ни про мать. - Ага, а потом взяли и передумали, да? – взбесился комиссар. - Да, когда прочитали письмо Алисы Готье. Они хотели, чтобы Амадей с ней увиделся, но только после того, как узнает всю правду. - И в чем же она, в конце концов, заключается, эта вся правда? Они ее убили? Виктор и Анри Мафоре убили Аделаиду? - Они ее не убивали, - Шато отвернулся и немного помолчал. – Они даже не присутствовали при ее… - Смерти? - Завтра, - решительно сказал Шато. – Пойдемте, господин комиссар. Мне-то не холодно, а вот вы, кажется, уже продрогли.