А какие на вкус ноты?

скачай меня бесплатно, без смс и регистраций без авторских прав и цензуры с прищуром, вопросом с подковыркой. скачай меня себе на плеер, и слушай как я буду признаваться тебе в любви*

       Этот день настал. Когда я просто признался, что он для меня — все. Что мне с ним — правильно, спокойно, и еще сотня-другая синонимов. Он — мой островок абсолютного счастья. Все произошло, как он и обещал, так давно, будто в другой жизни. Мы справились. Вместе. Разделили горькую микстуру из боли от прошлого и выпили напополам. Чтобы не давиться в одиночку. И сейчас он лежит у меня под боком, я могу свободно его касаться. И это больше не единоразовая акция и не сон. Это моя реальность. Я дошел путь до конца. Я имею право. Чтобы быть сегодня здесь, я прошел все стадии: отрицание, гнев, торг и депрессию. Не просто чтобы дойти до принятия, а чтобы осознать, к чему именно я стремился все это время. И теперь я способен наконец сказать ему, что я… (30.04.18) ***        — Я тебя люблю, — это прозвучало в тишине комнаты не выстрелом даже. Разорвавшейся бомбой, выносящей к чертям барабанные перепонки вместе с ушами. В этих простых словах сквозило столько искренности, столько чистоты и веры, что из Арсения выбило весь воздух разом. Он просто вдруг забыл, как делать вдох, и покраснел, учась заново. Антон его любит… Он знал это, конечно, он же не совсем дурак. Видел в движениях, в готовности отвечать на поцелуи, в желании быть рядом как можно дольше. Да даже то, что мальчишка приехал сегодня сюда, к нему, отчетливо на это намекало. Но догадываться — это не то же самое, что слышать. Ты никогда не можешь быть до конца уверен, пока человек не произнесет три заветных слова. И только если это случится, ты можешь окончательно позволить себе пропасть.        Теперь Арсений позволил. До этого он пытался сдерживаться, пытался уверять себя в том, что все может быть лишь защитным механизмом в голове его ученика, который так справляется с пережитками прошлого — через касания, объятья, поцелуи, взгляды… Но теперь обманывать себя было незачем. Шастун все озвучил сам. Он его любит.        Чтобы не вешать паузу в воздухе, Арсений прижимается к мальчишке еще ближе, хотя казалось бы, куда, и шепчет ему прямо на ухо:        — И я тебя, — пауза, специально, чтобы набрать в легкие побольше воздуха и успокоить разбушевавшееся сердце. — Люблю.        Он давно был готов произнести это слово. Еще до того даже, когда Антон рассказал ему свою историю. Кажется, это началось в баре «Чумной доктор», когда Попов позволил себе представиться именем своего ученика. Потом усугубилось, когда он смотрел на Антона через щелочку между дверью туалетной кабинки и косяком. Тогда он пообещал себе, что спасет этого прекрасного человека. Потом чувство взорвалось в нем фейерверками, когда Шастун впервые запел. А потом завертелось водоворотом. От колкости к колкости, от поцелуя к поцелую. Антон мог быть самым разным, но Арсений любил любого: уставшего, раздраженного, колючего, любопытного, целеустремленного, расстроенного, поглощенного работой. Красивого до невозможности внутри и снаружи.        Почему не говорил раньше? Боялся. Сначала того, что отпугнет, потом, узнав историю его жизни, что предаст доверие. Страх победил чувство, и Арсений не мог пересилить себя, чтобы сделать еще один первый шаг. Ему казалось, что это сделает все только хуже, что это поломает и без того хрупкую идиллию между ними. Что из-за своей поспешности Попов ученика потеряет.        Но теперь, увидев, что Антон готов, Арсений позволил себе тоже пустить все на самотек. Тоже открыть свое сердце, которое и так уже было нараспашку. Оставалось только озвучить. И они это сделали. Впервые сказали вслух, что это не просто влечение, безумие, зависимость. Это любовь. Проверенная всем, чем только можно.        Антон не помнит, как они начинают целоваться. Он все еще не может отойти от осознания того, что только что на его чувства ответили взаимностью. Он впадает в подобие транса, а приходит в себя только тогда, когда чужие губы уже покрывают его шею. Они уже делали так, но сейчас каждое прикосновение парня ощущается острее, ярче, и мальчишка мычит от полубезумного удовольствия почти неосознанно, когда слегка шершавые, пересохшие, но все еще до невозможности родные и почти мягкие губы проходят вверх по его кадыку к подбородку, опаляют россыпью поцелуев щеки. И лишь после этого может ощутить наконец в полной мере вкус табака и вишни, такой привычный, но до этого являвшийся в его голове почти недосягаемым. И от осознания того, что это теперь — его, что весь этот невозможный мужчина почему-то решил в него влюбиться, мычание непроизвольно становится еще громче, опасно гранича со стоном. И Арсений это слышит, ему это нравится, поэтому он старается угодить втрое сильнее. Почти терзает чужие губы, зная, как сильно мальчишке такое нравится, впускает в рот Антона свой непослушный язык, исследует территорию на правах уже не гостя, а владельца, пытается запомнить карту неба и альвеол. Он касается всего, до чего физически может, а потом чувствует, как Антон почти инстинктивно, потому что сознание уже затуманилось, посасывает его язык.        Шастуну хорошо, и он не может понять, как жил без этого раньше. Как вообще можно было существовать без этих горячих губах на твоих собственных, без этого прыткого языка, без Арсения целиком?        — Рядом с тобой я готов кричать, — Антон говорит это неосознанно, имея в виду, конечно же, то, что вместе с преподавателем смог преодолеть свою потерю голову. И даже не сразу понимая, насколько двусмысленно звучит это предложение. А у Арсения плывет в голове. Сердце плавится, превращается в кипящую лаву, и он тонет в этих чайных глазах, так преданно глядящих на него. Смотрит, смотрит и задыхается.        Попов проводит пальцами по чужим кудряшкам, спутанным, словно воронье гнездо, ведь мальчишка так и не успел причесаться после поезда. И мягким, будто шелк. Будто кожа… Он словно под гипнозом. Из этого сумасшествия больше нет выхода.        — Мой сладкий, мой… Тоша, — только и может выдавить из себя парень. Слова не идут из горла. Их больно произносить, но так хочется сделать ему приятно не только физически. — Если бы ты знал, какой ты блядски невероятный. Все те люди… все те люди, которые когда-либо сделали тебе больно, просто не могли смириться со своей блеклостью на твоем фоне…        Он хочет сказать так много, но задыхается на середине. Снова целует Антона куда-то в шею, в ключицы, повсюду. Хочется касаться, а кожу губ обжигает. Но Арсению плевать настолько, насколько вообще может быть все равно, на физическую боль. Ему бы справиться с болью моральной. Своей… и этого мальчишки, который мелко дрожит под его пальцами. Совсем успел забыть, что, пусть проблема из головы успела испариться, тело продолжает реагировать отторжением на смелость чужих касаний. Но все равно хочет до безумия, до маниакальной потребности быть ближе. И Арсений балансирует с ним на грани, словно стоя на канате, протянутом между этажами небоскребов. Он пытается быть осторожнее, пытается вызвать доверие, притормозить. Хочет, чтобы его мальчишка ему позволил.        — Арс… — этот голос. Попов бы все отдал, чтобы слушать его всю свою жизнь. А его собственное имя из чужих уст ощущается настолько интимно, настолько близко, что у Арсения внизу живота все узлом завязывается от возбуждения. И поэтому он идет дальше, переступает все границы, которые они выстраивали между собой, потому что теперь можно. Потому что Антон змеей извивается от каждого его касания, от каждого поцелуя, перебарывая, насколько это возможно, и страх, и боль, и разум. Потому что даже слепому понятно — мальчишка его хочет до безумия. И это взаимно.        — Арс… — словно доказывая эти откровенные мысли в голове парня, Антон снова почти выстанывает его имя, когда преподаватель приподнимает пальцами край его футболки. Оглаживает горячими ладонями худой впалый живот, ведет ими вверх, к груди и нагло, будто исподтишка легонько сжимает горошины сосков. Теперь Шастун, уже не скрываясь, скулит от болезненной волны удовольствия, прошедшей от кончиков пальцев ног до самой макушки, и смотрит на парня взглядом, явно говорящим: «Сними с меня эту ебучую футболку. И с себя. И вообще давай снимем все и останемся друг перед другом первозданно обнаженными, как два Адама в райском саду». Евы им двоим, к счастью, не досталось, но они все равно покусятся на плод познания** прямо здесь, в этой квартирке в Борисоглебске.        Арсений повинуется чужому взгляду и стягивает с Антона майку. Тут же, не дожидаясь, пока мальчишка откинет с глаз спутанную челку, припадает к чужим соскам уже губами, тут же понимая, что, кажется, только что нашел одну из эрогенных зон Шастуна. Антона выгибает от движений чужого языка на его теле, и он по инерции хватает Попова за волосы заставляя его примкнуть ближе, не останавливаться. Арсений ухмыляется и еще и еще раз обводит горячим языком сначала один, потом другой сосок, наслаждаясь тем, что Антона бьет мелкая дрожь вспышек удовольствия. Рука парня непроизвольно опускается на чужой пах, и преподаватель не без восторга отмечает, насколько его мальчишка возбужден. И прекрасно знает, что у самого сейчас стоит не меньше только от взгляда на Антона, только от звука его тихих полустонов, только от осознания, что все это теперь — его.        Пальцы сами собой проходятся перебежками по скрытому пока джинсами и трусами члену Антона, а потом расстегивают пуговицы и молнию на штанах, стягивая их вниз. Все это время, проделывая эти махинации, Арсений не перестает покрывать поцелуями ключицы, грудь, живот Шастуна. Не зря получил так много полезных навыков, находясь в отношениях с Эдом. Антон ему по возможности помогает, стряхивая с ног штанины, выпутываясь из ненужного уже предмета одежды. Потом то же самое происходит с дурацкими боксерами с утками, настолько в духе мальчишки, что Попова их вид заводит еще больше. Одежда отправляется в дальний угол точным пасом увлекающегося футболом Шастуна, и Арсений уже хочет дотронуться, наконец, до стоящего колом красивого, аккуратного члена Антона, когда тот опять подает голос.        — Подожди, — будто угадывая мысли парня, просит он, и голос его звучит хрипло и немного плаксиво. — Так не честно, что я тут перед тобой голый, а ты до сих пор ничего не снял.        — Может быть, мне нравится смотреть на тебя такого, — парирует Арсений и знает, что сейчас ни капли не лукавит. Такой Антон, обнаженный перед ним, невозможно притягательный, словно греческий бог, пусть и не такой накаченный, Антон, беспрекословно ему доверяющий, кажется ему самым прекрасным существом на планете Земля.        Но мальчишку такой аргумент не устраивает. Он, больше ничего не говоря, снова утягивает парня в долгий поцелуй до потери всего воздуха из легких, параллельно умудряясь развязать узел на поясе домашнего халата, в котором тот был все это время. Белый, похожий на отельный, халат падает на пол и чуть менее прицельным пинком отправляется вслед за остальным ненужным барахлом.        Арсений, думая, что мальчишка свой план уже выполнил, хочет было вернуться к изучению карты его тела на ощупь, но Антон, видимо, еще не закончил. Неожиданно он сползает с дивана и встает на колени перед Поповым, вынуждая того посмотреть на себя недоуменным взглядом.        — Что ты…? — хочет спросить парень, но Антон его перебивает, прикладывая палец к своим губам. Он долгим, гипнотизирующим взглядом смотрит на выпуклость на боксерах Арсения и, поглощенный этим срывающим крышу зрелищем, протягивает руку.        — Можно я? — мальчишка ничего не объясняет, но Попов все понимает и без лишних слов. Придвигается ближе, стягивая с себя трусы.        Арсений знает, что картина, открывшаяся перед ним в этот момент, будет еще долго сниться ему в самых эротических снах. Антон на коленях прямо перед его стоящим членом, смотрящий на него таким взглядом, будто великолепнее он никогда и ничего не видел. В зеленых глазах бесконечное желание смешивается в опасное варево с такой теплой любовью, что ее волной сносит все. А потом Антон целует головку так наивно и непосредственно, что Арсений от трепета и благоговения жмурится, не в силах смотреть больше на такого мальчишку. Иначе сердце не выдержит и взорвется, доведя его до смерти.        У Антона почти нет опыта, зато есть безумное стремление сделать своему мужчине приятно. Сначала он не дрочит даже, просто поглаживает чужую кожу, но даже от таких невинных прикосновений Арсения плавит. Еще пару раз оставляет влажные поцелуи на головке, ведет дорожку вверх, к пупку, и обратно. Может показаться, что мальчишка над Поповым издевается, доводя его до пика лишь этими действиями, но на самом деле просто собирается с силами. А потом размашисто проводит языком по всему стволу, именно так, как парню нравится. Не останавливаясь, обводит член по спирали и пытается взять в рот. Совсем немного, но уже это отдается в Арсении головокружением от пронизавшей его волны наслаждения. У него были разные партнеры, с разной степенью навыков и талантов, но никогда ему так сильно не нравилось просто смотреть на то, как ему пытаются сделать минет. Антон на коленях между его разведенных ног выглядел одновременно пошло и как-то абсолютно ангельски, и этот гротескный контраст приковывал взгляд.        Арсений смотрит, как Шастун пытается проделать все снова. Облизывается, припадает языком и губами к члену, целует, посасывает головку и вновь и вновь пытается взять глубже. В какой-то момент получается до середины. Целиком Антон не решается, но Арсению и так до одури хорошо. Он лишь осторожно берет мальчишку за волосы, пытаясь не сделать ему больно, и направляет, прося начать двигаться. И Шастун слушается без пререканий, поднимая и опуская голову, в какой-то момент даже пытаясь подключить язык, помогает себе руками, и от прикосновений вечно холодных пальцев к чувствительной плоти парня раз за разом выгибает. Шастун все делает немного неуклюже и неумело, но с таким рвением и так по-блядски, что Арсений почти доходит до пика. Вовремя остановив самого себя, он снова легонько тянет за гречишные кудряшки, прося мальчишку прекратить.        — Плохо? — спрашивает Антон, и голос его звучит еще более хрипло, чем до этого. Арсений лишь усмехается добродушно и мотает головой.        — Для первого раза отлично. Я просто не хотел, чтобы все это раньше времени заканчивалось, если ты понимаешь, о чем я…        Щеки Шастуна залились пунцовой краской, и он тихо пробормотал:        — Кстати об этом…        — Не надо. Молчи, — перебил его Арсений, понимая, что сам мальчишка вряд ли справится с эмоциями. — Я догадывался. Поэтому сегодня будешь сверху.        Арсению было не впервой. Желание экспериментировать в юности приводило его к разным позициями, и он не был из тех, кто ограничивал себя чем-то одним. А Антон… Было понятно, что тело пока не сможет позволить себе переживать подобие опыту, который когда-то оказался травмирующим. И пока мальчишка не привыкнет до конца к тому, что ему больше не навредят, Арсений готов обеспечить ему максимум комфорта. Он был к этому готов. А Шастун, походу, удивлен.        — Ты уверен? Тебе точно будет нормально? — уточняет он, недоверчиво глядя на преподавателя. Попов лишь уверенно кивает.        — Да. Мне не впервой, а тебе так будет психологически проще, — поясняет он свое решение.        — Как же я тебя люблю, — признается Антон, снова переползая на диван и целуя парня, передавая ему его собственный вкус, смешанный с персиком, а забирая привычные уже табак и вишню.        Мальчишка будто в раз смелеет после предложения Арсения. Вся паника, которая окутывала его сердце и мешала сосредоточиться на удовольствии, теперь перекочевала в другое чувство — в страсть. Попову казалось, что его руки были везде — на бедрах, груди, ягодицах, обжигая каждую клеточку кожи холодом. Только до все еще болезненно стоящего члена Антон благоразумно не доказывался, прекрасно зная, что парень на грани и в любой момент может сорваться в пропасть. А им обоим хотелось ощутить сейчас весь спектр наслаждения.        Еще до того, как мальчишка успевает что-либо спросить, Арсений опережает его мысли и выдает, давясь очередным стоном, вызванным прикосновениями ледяной кожи к каким-то таинственным точкам на его теле.        — Смазка и презервативы под диванной подушкой.        Естественно, он готовился основательно. Потому что надеялся, что все, что сейчас происходит, произойдет. Потому что верил в то, что взаимность чувств наконец восторжествует над всеми страхами. Антон на ремарку лишь хитро улыбается и извлекает все необходимое из складок дивана.        — Приколист, — мальчишку распирает на совсем несвоевременный смех, когда он видит надпись на тюбике. Вишня.        — Ну что поделать, если ты сам говорил, что тебе нравится мой вкус, — это звучит настолько грязно, что Попов думает, что стоило бы держать свои мысли при себе, но Антон лишь смеется еще громче и легонько ударяет парня по бедру.        — И то верно, — признает он. — Только с твоего позволения сегодня я ее пробовать не буду.        Сегодня. Это что, было обещание, что такое будет не один раз? Что что-то подобное может повториться завтра? Или через неделю?        Пока Арсений тонет в осознании, что они теперь друг от друга никуда не денутся, Антон осторожно просит его перевернуться. Попов подчиняется без колебаний, являя перед мальчишкой картину Репина — свою упругую задницу, усеянную, как и вся кожа, созвездиями родинок. Шастун едва ли не скулит от этого вида, закусывает губу до крови и медленно ведет пальцами по шелку чужого тела, соединяет родинки между собой в причудливую звездную карту. Он клянется себе, что когда-нибудь поставит Арсения в коленно-локтевую и потратит несколько часов на то, чтобы внимательно все разглядеть. Но сейчас нет сил терять на подобную романтику время, пусть и очень хочется, и Антон открывает вишневую смазку, выдавливая ее себе на пальцы. Комнату наполняет знакомый запах и в то же время… не тот.        — И все-таки ты явно вкуснее, чем это, — выпаливает Антон, краснея от своих слов, потому что прекрасно понимает, насколько пошло это звучит. И пока Арсений не успел ничего сказать, осторожно вводит в него один палец, удивляясь тому, насколько просто оказывается это сделать. Попов точно готовился.        За первым внутри парня оказывается второй, а потом и третий палец. Антон, памятуя, возможно, о той боли, которую когда-то испытал сам, старается как можно лучше Арсения растянуть, даже несмотря на то, что это явно было не так уж и нужно. Двигая пальцами, второй рукой мальчишка иногда как бы случайно задевает чужой член, затем лишь, чтобы посмотреть на то, как парня выгибает от желания, словно кошку. В какой-то момент преподаватель не выдерживает этой сладкой пытки, поворачивается к Шастуну так, что шея громко хрустит, и шепчет, потому что голос успел осипнуть, да и сил в полную мощь говорить не осталось:        — Может все-таки перестанешь уже издеваться?        — И что дальше? — настроение у Антона менялось все так же стремительно. Теперь он переключился со скромности и неуверенности на дерзость.        — Дальше ты трахнешь меня так хорошо, как сможешь, — не остается в долгу Попов.        Мальчишка усмехается, кивает и с пошлым хлюпающим звуком вынимает свои пальцы из чужой задницы. С презервативом приходится повозиться, потому что опыта надевания его у Антона нет, но Арсений терпеливо помогает ему разобраться, и уже через пару мгновений он оказывается внутри.        Жарко. Стремительно. До наркотического прихода ярко. Мальчишка и сам не знает, как ему удается с первого раза войти под правильным углом, но он чувствует, как Арсений под ним всхлипывает восторженно и сам пытается насадиться еще глубже. И Антон, повинуясь этим толчкам, наращивает темп, не останавливаясь. Он чувствует, как вокруг его члена сжимается теплота, и это ощущение срывает башню настолько, что перед глазами плывут разноцветные точки и линии, лишая его зрения. Все что он может делать — это входить с каждым толчком все глубже, делать им обоим все приятнее. И космос. Он видит открытый космос. Из чужих родинок на спине. И он его часть.        Арсений балансирует на пике скалы удовольствия. Он специально как можно дольше не касается своего члена, чтобы продлить наслаждение еще на пару мучительных секунду. Он пытается позвать Антона по имени, но получается какая-то галиматья, основательно перемешанная с истерическими, неконтролируемыми стонами. И он бы все отдал, чтобы на этом моменте попасть во временную петлю и переживать это снова и снова.        Но все обрывается. Скала под его ногами наконец ломается, и он летит в пропасть. А космос перед глазами у Антона начинает взрываться и расплываться в помутненном зрении. Оргазм накрывает их с головой по очереди. Сначала Шастун с громким чпоком выходит из чужого тела и падает на диван, пытаясь найти в нем опору для обретения потерянного равновесия. Потом Арсений все же касается своего все еще стоящего члена. Одного движения хватает, чтобы он громко простонал, в последний раз, и обрушился рядом с мальчишкой.        Они больше ничего друг другу не говорят. Попов видит расфокус в зеленых глазах напротив и не лезет с расспросами. Дает Антону прийти в себя. Сам не встает, оставаясь рядом и методично путая пальцы в гречишных кудрях, пока обессиленный мальчишка не засыпает у него под боком.        Тогда парень осторожно слезает с дивана, пытаясь не потревожить покой своего любимого человека. Долго стоит под душем, пишет сообщение Алевтине Александровне с извинениями за то, что не вышел работу, врет что-то про непредвиденные обстоятельства, стойко встречает угрозы вычета этого дня из зарплаты. Потом возвращается в комнату и долго, пристально смотрит на Антона, мирно посапывающего на его диване. И это все кажется таким правильным, будто так было всегда. И навсегда останется так.        — Мы это сделали, — ни к кому конкретно не обращаясь, шепчет он. — Мы справились. Мы обрели покой. И, кажется, друг друга.        А потом, через пару секунд, добавляет, улыбаясь широко-широко:        — Я так тебя люблю, Антош.        И будто слыша его, а может и действительно улавливая чужие слова, мальчишка бормочет сквозь сон, не открывая глаз:        — И я тебя, Арс. И я тебя…