А какие на вкус ноты?

Вдохни поглубже, У тебя необычно большие уши. Была раньше причёска нормальная, — Было лучше. Да и голос твой бездарный, Совсем невозможно слушать. Знаешь, всё, чем занимаешься ты — Никому не нужно! *

Дневник А. А. Ш.

       не, придурошная надпись. нужно будет потом заменить на что-то оригинальное. я же не мемуары писать собираюсь. так просто, чтобы мысли зафиксировать. так вроде ира говорила. и надежда самвеловна, мой психолог. конечно мне вряд ли это поможет, но попытаться стоит, вдруг и правда схема рабочая. сегодня день был ебаный неприятный. материться нельзя, это негативные эмоции, которые мы не хотим запирать на бумагу! (пошли вы нахуй, надежда самвеловна) пришел новый учитель музыки. приплыли голуби на юг. не хочу нового. сережи не хватает дико, хотя это и похоже на стокгольмский синдром. может я какой-то не такой? может я с ума схожу, если уже год по нему скучаю? хотя зачем я у себя это спрашиваю, если знаю ответ? год начинается ебано ужасно. хотя чего я ожидал-то вообще? когда в моей жизни в последний раз все было норм? (03.09.17)        Не, с большими буквами все-таки лучше. Воспринимать проще. Глаза потом не так болят, когда перечитываю. Может, я и вправду когда-нибудь мемуары напишу в итоге, кто меня остановит. Арсению Сергееичу че-то от меня постоянно надо. Заебал Заколебал. Такой весь аккуратный, вежливый, излучающий позитивную энергию, разве что радугой из глаз не пуляет. Где вообще таких людей оптимистичных делают? Смотрит на меня все время, черт его за ляшку. Скоро так дырку прожжет. Ира говорит, что мне кажется. Мне кажется, что мне не кажется. (04.09.17)        Я делаю слишком много из того, что до этого себе не позволял. Я реабилитируюсь? Или мне становится лучше? Как вообще понять, что это за хуйня идиотизм такой? А че это я вообще в своем дневнике мат зачеркиваю? Моя хата, творю, че захочу. Надежда Самвеловна же хуй проверит. А еще Арсений Сергеич видел, как я балякаю на пианино. Чувствую себя, как провинившийся пиздюк. Ему не надо было. Тем более знать, что я пишу. Это моя прелесть. Теперь еще больше будет на меня пялиться. Мне от этого только хуже. У него такие странные глаза. Он просит меня говорить. Но ему меня не сломать, я таких, как он, насквозь чую. (09.09.17)        Блять. Чуял, чуял и недочуял. Арсений Сергеич — одна большая наебка для уебка. Заговорил с ним шепотом. Я точно схожу с ума. (10.09.17)        Арсений Сергеевич очень красивый. Мне отвратительно от того, что я так думаю, но по-другому почему-то не получается. Постоянно сравниваю его с Сережей. Приходится давать себе мысленного леща каждый раз, когда такое происходит. На Сережу так-то уже поебать с высокой колокольни (нет), а вот Арсений… Мне почему-то кажется, что он флиртует с Ирой. Не знаю, может мне уже кроет кукуху. Учитывая то, что я по Иркиным глазам вижу. Она на меня все так же смотрит. Мне ее жалко. А Арсений этот из головы у меня не выходит. Какая-то хаотичная запись получается. Похоже, пора спать. (21.10.17)        Я заговорил вслух… и меня даже (почти) не потянуло блевать. Да, я сказал всего одно слово, но ВЫ НЕ ПОНИМАЕТЕ! Ебаный Арсений и его ебаные манипулятивные тактики. Почему я так сильно не хочу его разочаровывать? Это не нормально! Антон, ты ебнулся. Проснись. Все это, все твои предположения и чувства (особенно они, разуй глаза!) — грязь под подошвой. Не научился еще что ли понимать, когда все это того не стоит? Может уже хватит на что-то надеяться и кадриль на граблях отплясывать? Хуя себе, какие слова красивые, надо запомнить… И все-таки Арсений — какой-то шаман ебучий, а то как объяснить, что он из меня душу выворачивает, когда просто в глаза смотрит, и я готов что угодно для него сделать. (01.12.17)        Накрыло панической атакой, когда попытался прочитать текст вслух перед зеркалом. Чуть не разбил башкой это самое зеркало, а потом чуть не захлебнулся в ледяной воде. Не удивлен. Но все также не мутило. Это неплохо. Значит, за год все-таки что-то в головушке сдвинулось. (03.12.17)        Еще одна паничка. На этот раз слабее. (04.12.17)        Надеялся, что будет целая неделя без проблем. Ага, хуй там плавал. У меня случился очередной приступ. Разбил руки в кровь. Ну хоть не лицо. И хоть не попытка сдохнуть. Прогрессируем. Самое странное — я орал, и мне было почти не противно слышать это. Не могу понять, кто влияет на меня больше, Ира или Арсений с его этим ебучим «все будет хорошо». Он не знает нихуя, а каждый раз пытается помочь, герой фигов. Интересно, как быстро он меня пошлет, когда если все узнает? (13.12.17)        Послал Алису нахуй. И слава богу. Она меня просто доконала. Пусть скачет на своем Марке, сколько влезет. А он потом набьет мне морду, а я себя еще добью на всякий случай. Разве раньше мы так не играли? Я привычный, нахуй, бронированный. Вот только Арсений все видел и слышал. Почему он все время не там, где надо? И какого черта он такой красивый?! (15.12.17)        Я по нему скучаю. И я не про Сережу. (31.12.17)        Я пел, я пел, я пел, я пел. Если много раз написать это, оно исчезнет, оно перестанет иметь смысл, оно перестанет меня пугать. Я пел! Не могу поверить. Я не заревел, меня не вырвало на сцену, не пришла паничка, и все было… хорошо? Это магия, это точно какое-то колдовство, и я знаю, кто этот самый колдун… (11.01.18)        Я все ему рассказал вчера. И он не послал меня нахуй. Он меня обнял. И эти прикосновения… Я их боялся до тех пор, пока не почувствовал. У Арсения теплые руки. Он обнимает крепко. Он… сводит меня с ума, блять. Я не могу! Не могу! Не позволю себе снова! Больно же будет, Антон, пойми же эту хуйню, заруби ее себе на этом дурацком носу! Не устал еще? Арсений красивый… и добрый… (12.01.18)        Он обрабатывал мои раны. Я так сильно хотел его поцеловать. Я ужасно сильно хотел его поцеловать. Я все еще ужасно хочу его поцеловать… (25.01.18)        Он поцеловал кого-то другого. Ебаный Эдуард, в каждой жопе затычка. Лучше бы и дальше не появлялся где-то рядом со мной. От него вайб ублюдка. Я ненавижу Арсения. А еще я все проебал. (03.01.18)        Я себя ненавижу. Сильно. А паника не приходит. Я по ней скучаю. (04.03.18)        Они меня любят. Люди. Почему они меня любят, что я им сделал? Я ничтожество. Паника наконец пришла. Я ждал. (10.03.18)        Я его поцеловал. Зачем? Он ответил. Зачем? Я сошел с ума. Я, кажется, его люблю? Разве так ощущается любовь? Почему с Сережей было совсем по-другому? Я не знаю. Это неправильно. Это не… не… я его поцеловал, блять! (16.03.18) ***        Антон пулей вылетел из «InЖира», растирая тыльной стороной ладони злые ледяные слезы какого-то необъяснимого внутреннего отчаяния. Его руки не просто дрожали, они буквально ходили ходуном. До боли в пальцах хотелось разбить себе лицо, или хотя бы что-то острое, чтобы порезаться глубоко, до крови, и наконец очнуться от наваждения, прийти в себя. Мальчишка чувствовал отчетливо, как в горле сжимается неприятный ком, не дающий нормально дышать. Он знал, что это такое. Паника…        Пришлось останавливаться у первого попавшегося столба и пытаться привести себя в чувства. Он приложил лоб к холодному бетону и стал методично постукивать подушечками пальцев друг о друга, считая удары — раз, два, три, четыре, раз, два, три… Все по заветам школьного психолога, Надежды Самвеловны, боевой красивой армянки, которая работала с Антоном почти полтора года по просьбе директрисы, но так и не добилась существенных результатов. Но сейчас ее техники борьбы с атаками оказались весьма кстати. Уже через пару минут Шастун почувствовал, как дрожь притупляется, становится почти обычной, пусть и все еще немного нервной. Комок в горле рассасывается по организму, оставляя после себя лишь неприятный железный привкус — Антон случайно прокусил губу. Дышать становится чуть легче.        Но когда приступ отступает, приходит осознание — он поцеловал Арсения. И не просто, а запойно, долго, влюбленно настолько, насколько был способен. Он так давно этого хотел, он так долго представлял себе, как это случится. И все, что мальчишка настроил у себя в голове, рухнуло в порыве… чего? Он и сам не знал. Просто весь вечер пялился нагло на быстро пьянеющего преподавателя, на его невероятные губы, такие до умопомрачения красивые, а потом просто сдался самому себе и мыслям, душащим похуже, чем вот такие приступы паники. На что он надеялся? Что Арсений на утро все забудет? Антон и сам себе не мог ответить на этот вопрос. Он просто хотел сделать это. И сделал. А потом ушел.        Этот последний фактор заставил его сморщиться. На секунду он подумал, что повел себя, как Сережа. От этого имени в голове и от этих мыслей захотелось смачно сплюнуть, и он так и сделал, метя столб, к которому только что прижимался лбом в поиске спасения.        Перед глазами отчетливо предстала картина — пьяный, потерянный Арсений Сергеевич, оставшийся наедине с собой за самым дальним столиком «InЖира», с его этими затуманенными, но все такими же прекрасными голубыми глазами, усиленно пытающийся понять, что именно произошло. Антон знал, что Ира окажется рядом, скажет что-то ободряющее, успокоит. Она всегда так делала с ним самим, когда Шастуну было особенно плохо. Да и с преподавателем они общаются отлично. Но другая, здравая часть мальчишки кричала истерично, что ему следовало остаться, что-то сказать, объяснить, да хоть признаться, в конце концов. Правда он и сам не знал, в чем именно. Чувства к Арсению были странными. Он, сколько не старался, не мог найти им правильный ярлык. Казалось, они вообще не поддавались классификации. По крайней мере Антон никогда такого раньше не испытывал. Ничего, даже близко подобному той буре, которую внутри вызывал один лишь взгляд в синий океан чужих радужек, мимолетный, самый незначительных. Тому урагану, который начинался в голове от одного лишь звука чужого голоса. Это казалось мальчишке верхом сумасшествия — все то, что его обуревало рядом с этим высоким красивым парнем, едва ли намного старше его самого, по воли судьбы оказавшимся его учителем. Да еще и, судя по тому поцелую, свидетелем которого он стал в «Холле», со странной любовной историей.        Антон обессиленно сполз по столбу, не найдя ничего лучше, чем сесть новыми джинсами на асфальт, мокрый от прошедшего ледяного ливня, и уткнуться лицом в колени. В голове графиками выстраивался прошедший вечер. Почему Арсений Сергеевич ответил на поцелуй? Из любопытства? Может, из жалости? Но он делал это с такой отдачей, что Антону на какую-то долю секунды показалось, что он не один сошел с ума. Что это голубоглазое безумие, на чьих коленях он так нагло устроился, тоже что-то к нему чувствует. Надо было остаться, спросить. Но Антон бы не смог. Прекрасно знал, что струсил бы перед пронзительным взглядом пьяных глаз, которые его сознания наизнанку выворачивали.        Да он и так испугался. Поэтому и морозит теперь задницу на ледяном асфальте, пытаясь прийти в себя, придумать, что делать дальше. Через неделю объявят итоги добора. И он очевидно пройдет, он, при всей своей тревожности, не может себе даже представить, что может произойти, чтобы его в итоге не взяли в финал. А потом Москва и Арсений, который обещался приехать первым поездом, как только доделает все дела в школе и договориться со всеми на свете. И что они будут делать там вдвоем после всего, что сегодня произошло. Как преподаватель будет теперь на него смотреть? Оставалась еще надежда, что Попов ничего не вспомнит, но на это полагаться не следовало. Арсений выглядел как человек, за время учебы в ВУЗе переживший много попоек и похлеще.        — Блять, — Антон со всей силы ударился лбом об острые колени. Боль от этого действия немного отрезвила, и он наконец поднял глаза. Кажется, прошла вечность с того момента, как он сел так, прислонившись спиной к фонарному столбу в одном из центральных районов Борисоглебска. На деле же он замер в этом положении не больше, чем на полчаса. Вокруг никого не было, поздний вечер уже давно окутал город, и лишь случайные прохожие, спешившие поскорее добраться до дома, бежали мимо, совсем не замечая Антона, а если и обращали мимолетное внимание, думали, что он просто пьянчуга, не справившийся с собственным телом. Всем, в любом случае, было плевать.        Мальчишка достал из кармана телефон. Свет от экрана больно ударил по глазам, раздражая какие-то импульсы в горящей голове, и Шастун недовольно сощурился, разглядывая ниспадающее меню на экране блокировки. Пара дурацких рассылок из ВК, которые давно уже нужно было отключить, оповещения из каналов с мемами в телеграмме, мама, по традиции сообщающая о том, что они еще задержатся где бы то ни было, лишь бы подальше от сына, и сообщение от Иры. Если быть точнее, то чертова дюжина сообщений от Иры.

Девушка-пушинка, 22:03 Антон, ты куда свалил? Неужели Арс Сергеич будет за обоих платить? Антон, что у вас там произошло, скажи пожалуйста. Я на Попова из-за угла глянула, он сидит пьяный и в ахуе ШАСТУН, МАТЬ ТВОЮ ЗА НОГУ

Девушка-пушинка, 22:41 Я поняла, Тох. Но это хуйня, отвечаю Не, в смысле то, что ты сделал, не хуйня. А вот то, что ты его оставил тут, — супер некрасиво Я тебе это как женщина с опытом свиданий говорю Он за тебя заплатил, кстати, держу в курсе Не, Тох, ты можешь меня сколько угодно игнорить, можешь хоть в блок кинуть прямо сейчас, я все равно знаю, где ты живешь, но это просто детский сад «Солнышко» Ты как девственница на заклании. Сам полез, потом сам испугался, ничего не прояснил, съебал Я не хочу давить или что-то, но может хотя бы себе в голове какую-то более четкую установку выберешь?

Девушка-пушинка, 22:56 Окей, поняла, не трогаю Но Сергеич конечно очень плохо выглядел, когда сейчас из рестика уходил. И не потому, что пьяный, поверь мне

Девушка-пушинка, 23:06 Антон, если ты мне сейчас не ответишь, я начну паниковать И пулей полечу к тебе в квартиру, забив на то, что мне надо закрывать смену!

       Мальчишка прочитал весь этот поток текста, едва вникая в смысл. Ослабевшими пальцами едва получилось напечатать «прости, не было связи», на что Ира тут же пульнула реакцию — агрессивный красный матерящийся смайлик. Антон вполне понимал такое настроение подруги. После того, как сам последние несколько лет только и давал ей поводы для беспокойства… Но сейчас не было сил что-то объяснять. Единственное, что хочется сделать, — это доползти наконец до теплой кровати и уснуть.        Он встает с асфальта, чувствуя, как затекли ноги. Тут же становится нестерпимо холодно от того, что джинсы промокли насквозь. Теперь нужно будет молиться, чтобы не заболел прямо перед самым отъездом в Москву.        Шагая по темным улицам Борисоглебска в сторону своего района, Антон много и долго думает, снова и снова прогоняет каждую секунду поцелуя в голове, страдающей в этот момент от мигрени. Пытается решить, что делать дальше.        К окончательному выводу он приходит уже дома, сидя в ванне, в кипятке по самые губы. Кожа ягодиц горит от контраста, но Антону это в данный момент особенно нравится. Боль не дает уйти от реальности, зарыться в дебри своего сознания. Не дает панике пробиться наружу, а желанию умереть — внутрь. Вытащив руку из-под толщи воды и сразу почувствовав, как она покрывается колючими мурашками холода, мальчишка берет в мокрую ладонь телефон и, зайдя в Телеграмм, ищет контакт, подписанный тремя буквами. Забивая в телефонную книжку его номер, Шастун не придумал ничего более оригинального. Останавливается на секунду, занося большой палец над клавиатурой, продумывая, что именно хочет написать. Закрывает от напряжения глаза и полагается на интуицию.        Через десять минут, когда Антон вылезает из ванны и нагишом шлепает по холодному полу в спальню, потому что напрочь забыл о том, что ему, вообще-то, нужно полотенце, его телефон остается лежать включенным на корзине для грязного белья. На экране загорается оповещение о новом сообщении в чате Телеграмм. Антошка, 00:51 Арсений Сергеевич, давайте, пожалуйста, забудем о том, что сегодня произошло? Просто как будто ничего не было, ладно?

АСП, 01:03 Хорошо, Антон. Договорились.

*** Поздравил его с днем рождения. Делать вид, что все в порядке, — это пиздец. В груди будто церковную свечку зажгли и не тушат, пока все не сгорит к хуям. Наверное, это очень крутой способ борьбы с демонами. Если так, то я согласен. Жгите меня, я устал от бесов, которые во мне живут. Они мной питаются, заставляют думать, что я — это что-то неправильное. Может быть, если их не будет, я смогу жить нормальную жизнь, как адекватный восемнадцатилетний чувак. Спокойно трахать Иру, которая во мне души не чает, и отвечать ей такой же любовью. А не думать изо дня в день о мужских губах, которые были такими мягкими. Блять, Антон, ты снова? Надо пойти включить что-то из скачанной запрещенки. Должно помочь… (20.03.18) ***        Антон и вправду пытался вести себя так, будто ничего не произошло. Хотя все выходные даже не раздвигал штор на окнах в своей комнате. Почти ничего не ел. В полной темноте, не включая лампы, смотрел на свое отражение в зеркале и пытался отрепетировать улыбку, с которой будет встречать своих знакомых, когда придет в школу. С какой посмотрит в глаза Ире, которой он так ничего не объяснил. И, признавался себе с каким-то неприятным горьким чувством, не собирался. Нет, не потому, что он девушке не доверял. Просто не знал, что сказать.        Две ночи подряд ему снился поцелуй. В мельчайших подробностях, начиная от рельефа арсеньевских губ, который иррационально хотелось бы выучить наизусть, до привкуса шампанского и — совсем чуть-чуть — вишни. Мальчишка после таких снов просыпался от разливающегося по телу невыносимого жара, от которого не спасали ни открытые окна, ни снова собранный и постоянно работающий вентилятор, покрывшийся за зиму толстым слоем пыли. Антон чихал, но просто не мог позволить себе выключить эту гудящую шайтан-машину. Иначе после очередного сна с Арсением в главной роли он бы просто зажарился. Просыпаясь, он шел в душ, открывал ледяную воду и стоял под ней по десять-пятнадцать минут, коченея от температуры, но не останавливая мощный поток. Это было наказанием за неправильные, как ему казалось, мысли. Таким образом мальчишка пытался изгнать из своей головы образ, превратить его из «я без тебя не могу, пожалуйста, будь рядом» в тотальную субординацию. Он репетировал, что скажет, когда снова увидит преподавателя.        — Здравствуйте, Арсений Сергеевич, — обращался он к своему отражению, пытаясь сделать голос как можно ровнее, а лицо превратить в маску. И ничего больше. Он не собирался больше говорить преподавателю ни слова. Отвечать на его вопросы на уроке — да, делиться чем-то личным — не сейчас. Антон понимал, прекрасно осознавал, что не готов к таким эмоциям. Если он переборщит, если даст себе почувствовать слишком много, его просто разорвет.        В понедельник он подавил в себе желание не пойти на уроки и явился в школу, опоздав лишь на пару минут. Ира подсела к нему на общем предмете, и Шастун ответил ей дежурной улыбкой, натренированной до автоматизма. Он по ее глазам видел, что девушка хотела обо всем узнать, что-то для себя понять, но его холодность оттолкнула ее. Антон знал, насколько глубоко Кузнецова научилась его чувствовать. Не понимал, каким образом ей это удавалось — ощущать его эмоции лучше него самого, разбираться в мельчайших гранях его души. И Шастун прекрасно осознавал, что у него не получится обмануть подругу. Но его гримаса безразличия даст ей понять, что он еще не готов.        Они почти не разговаривали. Ира спрашивала о здоровье, о планах на последние дни в Борисоглебске. Она тоже негласно решила, что уже меньше, чем через неделю Антон уедет в Москву на финал. Они пообещали друг другу сходить вместе в «InЖир» в день, когда будут официально объявлены итоги. И все. Ничего больше. Шастун был благодарен подруге, правда благодарен. Просто за то, что она могла контролировать их обоих. Иногда к нему в голову закрадывалась грустная мысль — «Почему же я просто не могу полюбить ее? Насколько бы проще было жить, если бы я просто научился ее любить». Но вселенная решила иначе. И поэтому они оба страдали.        На уроке Арсения Сергеевича, как ни странно, не было самого Арсения Сергеевича. Вместо него в класс со звонком вошел Станислав Владимирович.        — Доброе утро, дорогие выпускники, — поздоровался он, немного нервно проводя ладонью по растущей проплешине на макушке. — Сегодня я у вас на замене.        — А где Арсений Сергеевич? — спросила немного нагловато сидевшая теперь за первой партой Алиса. Антон не удивился, что именно она задала этот вопрос. Это было вполне в стиле Афанасьевой — быть самой первой в нарушении субординации и конфиденциальности. Шастуну на миг подумалось, что кто-кто, а он девушку обвинять в подобном не может, ведь еще недавно дерзко курил при преподавателе и смотрел, как тот накидывается в зюзю, а потом сосался с ним по собственной инициативе. И снова стало плохо.        — Ему нужно уладить кое-какие дела, — отозвался между тем Шеминов и, пресекая дальнейшие расспросы, начал урок.        Без Арсения было пусто. И Шастуну совсем не нравилось, что это ощущалось именно так. Но он не мог ничего с собой поделать. Он смотрел на маленького неказистого Станислава Владимировича, выводящего фамилии на доске кривым курсивом, и представлял на его месте красивого подтянутого голубоглазого дьявола. На уроке совсем не получалось сосредоточиться. Потому что Шеминов не говорил голосом Арсения, он не интонировал так, как это делал Арсений, он не смотрел так…        В какой-то момент, потеряв нить повествования, Антон просто сдался и уткнулся носом в телефон, открывая заметки, в которых записывал приходящие в голову тексты для песен. Он баловался таким, когда было особенно скучно или нечем было заняться, а сейчас два фактора слились воедино, создавая самую благоприятную обстановку.        Слова магическим образом сами лились на электронный белый лист. Чувства, не поддающиеся объяснению, такие фактурные, заполняющие его так, что приходилось ими булькать, копившиеся внутри слишком долго, переросшие, перелившиеся через край, теперь трансформировались в вязь печатных букв. I′d open a heart when a heart is locked and guarded We're a million miles away from where we started **        Когда Антон уже был готов приступить к написанию припева, телефон коротко завибрировал, и на экране высветилось сообщение от Иры.

Девушка-пушинка, 11:14 АНТОН! А вот ты в курсе, что у Сергеича завтра др?

       Антон не сразу понял, что имеет в виду девушка. А потом пришло осознание. У Арсения Сергеевича завтра день рождения. Ему исполнится двадцать четыре. Подумав об этом, Шастун вдруг отчетливо ощутил, насколько молодым был его преподаватель. И снова ударило мыслью, что в другой вселенной, при других обстоятельствах, будучи другими людьми, ментально целыми, а не битыми на осколки, они бы уже, скорее всего, были вместе. И так сильно захотелось сделать Попову что-то приятное в его день. Не важно, что между ними происходит. Это идет параллельно, это никак не связано с праздником, с днем, когда вся боль и все обиды уходят на второй план. Летающий мальчик, 11:18 Думаешь, мне стоит его поздравить?        Ира отвечает бойким «конечно», и Антон усмехается себе под нос. Конечно, какой бы чуткой она не была, как бы не хотела пойти на поводу у друга и ничего не обсуждать, сделать вид, что все прекрасно, у нее на все свой взгляд. И Шастуну кажется, что этот самый взгляд он отлично знает. Вот только не может понять, почему Кузнецова не была такой активной в случае с Сережей. «Это другое!» — билось набатом о грудную клетку, но мальчишка продолжал упорно в это не верить.        Они встретились с Ирой на большой перемене, взяли в буфете по горячему комплексному обеду, к которому Карина с барского плеча добавила по пирожку. Женщина, казалось, была рада больше всех, когда Антон заговорил, и у нее вошло в привычку при встрече о чем-то спрашивать ученика и иногда делать ему вот такие маленькие подарки в виде сосисок в тесте или булочек с маком. Шастун всегда сопротивлялся, но буфетчица и ее удивительная харизма были сильнее его несговорчивости.        — Ну и что же ты предлагаешь ему подарить? — спросил Антон, сидя за столом и за обе щеки уплетая гороховый суп. Это, кажется, был первый раз за последние дня три, когда он заставлял себя нормально поесть. С непривычки живот болезненно скрутило, но он постарался не подавать виду.        — Да черт этого мужика знает, — пожала плечами Ира, которая сидела и считала на калькуляторе калораж обеда. В последнее время она особенно пристрастилась к правильному питанию, и мальчишка, с одной стороны, был очень рад за нее, а с другой совсем чуть-чуть волновался.        — Бля, Ир, ну ты ж с ним общаешься, — состроив страдальческую гримасу, пробормотал Антон.        — Ну я не его лучшая подружка, Шаст, ну ей богу. Я не могу говорить с преподом о его хобби, — бросила в ответ девушка, подняв глаза от телефона. За черными линзами Антон отчетливо увидел что-то типа: «Ну если так смотреть, ты явно больше моего знаешь». Но вслух Кузнецова конечно же ничего не сказала.        — И что же мне делать? — грустно спросил мальчишка, буквально допивая оставшийся в тарелке бульон.        — Да Антон! Тебе что, вариантов накидать? — Ира окончательно оторвалась от калькулятора, забив на подсчеты и просто начав неуверенно ковырять вилкой котлету из индейки.        — Было бы неплохо, — отозвался Шастун, тоже приступая ко второму. — Хоть какая-никакая помощь от тебя.        — Сейчас получишь у меня, — девушка посмотрела на друга с деланной обидой, но по веселому блеску глаз было понятно, что ее это совсем не задело. — Ну смотри. Часы? Футболку может какую-нибудь, с дурацким принтом? Ты видел, какие он носит?        — Нормальные у него футболки, — тут же вставил Антон, а потом смущенно отвел взгляд. Ему и правда нравился стиль преподавателя в одежде, но Ире сейчас не обязательно было знать об этом наверняка. Девушка, заметив его реакцию, в очередной раз улыбнулась и сделала вид, что пропустила реплику мимо ушей.        — Еще можешь алкоголь, мы же с тобой видели, как Сергеич его любит.        Антона от этих слов аж передернуло, но он не мог отрицать очевидного. Кузнецова накидала еще парочку симпатичных вариантов, но все это казалось каким-то пресным, скучным. Н е д о с т о й н ы м.        — Не, Ир, это все какая-то хуйня, — наконец признался мальчишка, спрятав голову в сложенные на столе руки. — Все бесполезно.        На время замолчали, задумавшись каждый о своем. У Антона промелькнула мысль, что все пустое. Решил же, что все будет по-прежнему. Так, как было до… не поцелуя даже, а первой истории на двоих и первых объятий. Зачем тогда пытается сейчас сделать что-то приятное. Да, это обычный жест вежливости, но почему это тогда так важно? Шастун уже хотел сказать девушке, что передумал и не будет делать никакой подарок, но та его опередила. Как всегда.        — Слушай, а почему бы тебе не спросить у Сережи? — осведомилась она, поймав взгляд друга и устанавливая длительный зрительный контакт. — Они же вроде как сильно сдружились.        — Сережи? — Антон не сразу понял, о ком речь. Через мозг перекати-полем прокатился образ Лазарева, но Ира бы не посмела говорить о нем, это было очевидно.        — Ну у Сергея Борисовича, Матвиенко, — мальчишке показалось, что, сказав это, подруга слегка покраснела. Но это наваждение быстро прошло. Осталось только осознание гениальности этой идеи.        — Бля, Ирк, ты богиня, ты знала об этом? — спросил Антон, громко чавкая, пытаясь как можно быстрее впихнуть в себя остатки макарон.        — В курсе, — усмехнулась она и добавила, — давай, цигель, цигель, дорогой, у тебя еще минут пятнадцать есть, чтобы с Борисычем поговорить, а то потом у него еще один урок и все.        Антон не стал уточнять, откуда Ира так четко знает расписание преподавателя обществознания, пообещав себе подумать об этом как-нибудь в другой раз. Он только кивнул, дожевал обед и побежал в сторону кабинета Матвиенко.        А потом, когда уроки закончились, мальчишка долго ездил по немногочисленным ювелирным магазинам города, пристально рассматривая весь их ассортимент, каждое украшение, которое у них было. Он уже сбился со счета, скольким продавцам он пообещал вернуться, если не найдет вариант лучше. Все ради того, чтобы утром двадцатого марта тайком пробраться в кабинет преподавателя, не без помощи лояльной к нему вахтерши, и поставить на его учительский стол маленькую черную коробочку с прикрепленной к ней запиской на простом листочке клетчатой бумаги с одним лишь словом: «Поздравляю».        Сидя на уроке литературы, Антон нервничал. Он не знал, как отреагирует Арсений Сергеевич на его подарок. Поймет ли, что это от него? Воспримет ли правильно? Может, этим жестом он сделал только хуже? Может, испортил все еще сильнее?        Сердце забилось почти на грани возможностей, когда, почти к концу урока, в телеграмме ему пришло новое сообщение от контакта, подписанного тремя буквами.

АСП, 10:03 Антон, зачем? Она же стоила баснословных денег, наверное!

       Антон ухмыльнулся, читая это сообщение. Вообще-то, преподаватель был прав, но ему знать об этом не стоило. Семья Шастунов жила в неплохом достатке, а сам мальчишка, оставленный на волю судьбы, тем более. Десяти тысяч, которые раз в неделю отстегивал ему отчим на еду и всякие «подростковые нужды», как любил выражаться Толик, хватало с лихвой на все прихоти Антона. Этот подарок был одной из таких. Именно так Шастун приказал себе относиться к этому. Получалось, конечно же, плохо, но он очень старался. Антошка, 10:05 О чем Вы, Арсений Сергеевич?        Конечно же, он попытался поиграть в дурачка. Это было его самым любим развлечением — сделать вид, что он ни при чем. Но Арсений, кажется, уже слишком привык к заскокам своего ученика, потому что следующей в чат прилетела фотография с краткой подписью «спасибо». На ней была рука преподавателя. Она была из таких, какие Шастун любил называть «кошачьими лапками», с выступающими косточками кисти, с паутинкой едва заметных голубоватых вен, утонченная, с музыкальными длинными пальцами. На одном из них Антон и заметил свой подарок. Безымянный палец преподавателя гордо украшало золотое кольцо-печатка, не слишком громоздкое, но и не слишком тонкое. Идеальное. Увидев ее на витрине, Антон первым делом подумал, что она очень похожа на Арсения. Аристократичная, но не вычурная, какая-то по-богатому правильная. И сейчас, глядя на эту ладонь, мальчишка понимал, что не прогадал от слова совсем. Печатка определенно нашла своего владельца.        Напечатав в ответ лаконичное «не за что», Антон не удержался и расплылся в улыбке. От всего этого дня, от его поступка и от реакции Арсения веяло такой невыносимой теплотой, что хотелось остаться в этом чувстве на подольше. Такое для мальчишки, росшего без любви, было в новинку. Попов показывал ему новые грани ощущений, Шастун не переставал этого осознавать. И это его пугало. Определенно это страшило его больше всего. И снова он признался себе в одной простой истине — пока не готов. Просто не способен переступить еще одну, кажется, на этот раз последнюю невидимую черту, которую установило для него его прошлое… ***        Ира сказала, что если эмоций больше, чем нужно, стоит записывать их более подробно. Это поможет мне понять, какая срань со мной происходит. Она не раз повторяла, что я чувствую неправильно. Я уверен, что она права. Она всегда права. Но что, если я не знаю, каким словами описывать эти ебучие эмоции? Как описать что-то среднее между ужасом, наслаждением и абсолютным облегчением? У этого разве есть название? Или нормальные люди такой хуйни не испытывают, и это только моя прерогатива? Прерогатива, которую мне впихивает Арсений. По самые гланды, блять, заставляя в этом безумии захлебываться. И самое жуткое, что иногда я сам не хочу всплывать… (25.03.18) ***        Результаты добора были очевидны всем еще до официального объявления итогов, но даже несмотря на это, накануне пятницы Антона бил мандраж.        — Антох, ну не будь ребенком, правда! — Ира пришла к нему на ночевку, чтобы вместе отпраздновать официальный пост, который обещали выложить к полуночи. Она принесла с собой бутылку Честера — для себя любимой, и два литра вишневого сока — для пьющего только по особым случаям друга. Антона от одного вкуса вишни после поцелуя с Арсением немного трясло, но он ни слова не сказал, принявшись покорно пить принесенный подругой сок. Сейчас же он сидел на диване и курил в потолок в попытке снять напряжение.        — Не, ну бля, в прошлый раз все тоже были уверены, что я вообще гениальный человек и меня возьмут в финал сразу. И где я сейчас? — пожал плечами парень, делая очередную затяжку.        — Ждешь результатов, чтобы в итоге пройти в финал, только по выбору тех, кому за тебя в итоге и на проекте голосовать придется. Задумайся об этом, — парировала Ира своим вечно неунывающим голосом.        В итоге, когда в ночь с четверга на пятницу в официальных аккаунтах «Музыкальной бойни» появились посты о том, что Антон Шастун проходит в финал решением абсолютного большинства зрителей, мальчишка наконец позволил себе выдохнуть с облегчением. К часу утра ему пришло сообщение от Арсения Сергеевича, который поздравил ученика в паре слов и переслал информацию об отъезде.        Организаторы взялись оплатить путь до Москвы. Отправка планировалась вечером воскресенья. До этого момента ему нужно было собрать вещи, закупить все необходимое и написать заявление об уважительной причине пропуска занятий на имя директрисы. Антон не знал, насколько придется задержаться в столице. Когда он спросил об этом у Попова, тот ответил, что это будет скорее всего напрямую зависеть от его успехов на шоу, и посоветовал на всякий случай предупредить родных. Антон догадывался, что Ира что-то рассказала преподавателю об их общем прошлом тогда, в долгую ночь в «InЖире», а после этого сообщения уверился в этом еще сильнее. Но это его почему-то не напугало. Наоборот, дышать стало проще. Арсений узнал о нем чуть больше, пусть и не лично. Он начнет понимать его еще лучше.        Немного подумав, Антон все-таки написал маме короткое сообщение о том, что он уезжает в Москву. В ответ последовало равнодушное ничего… ***        Воронежский вокзал в воскресенье был под завязку забит людьми. Приехавшие на выходные к семье студенты толпились стайками на перроне, ожидая, пока двухэтажный недорогой экспресс отвезет их обратно в столицу, в общежитие. И среди них Антон чувствовал себя подставным актером, каким-то до ужаса не вписывающимся в эту разномастную толпу. Ему все еще не до конца верилось, что вот он, финалист масштабного музыкального проекта, который всего через десять минут сядет в поезд и уедет из родного города на долгие недели, а если особенно повезет, целые месяцы. Руки, оледеневшие от холодного ветра, характерного для конца марта, подрагивали, то ли от температуры на улице, то ли от волнения. И только присутствие Сергея Борисовича, который по традиции привез его сюда, и Арсения Сергеевича с Ирой, которые решили его проводить, придавало уверенности.        Попов стоял близко, кутаясь в свое черное пальто и зажимая в зубах сигарету. Выглядел он при этом настолько эстетично, что мальчишка невольно сравнивал его с картинами эпохи Возрождения. Когда преподаватель только достал упаковку, Антон не смог сдержаться и спросил:        — Вы же курите только по особым случаям, Арсений Сергеевич.        Парень лишь насмешливо пожал плечами и вернул остроту обратно, бросив:        — А как тут не закурить, когда такого ученика не пойми куда отпускаю.        На это мальчишка не нашелся что ответить, поэтому присоединился к преподавателю, тоже доставая свою пачку и размеренно затягиваясь. Почему-то после разговора недельной давности на пустой школьной парковке такой жест казался нормой. И плевать, что Антон так сильно стремился к этому эфемерному и пресловутому «как раньше». Возможности свободно дымить при взрослых терять совсем не хотелось.        Кузнецова и Матвиенко, увидев эту идиллическую картину курящих рядом преподавателя и ученика, лишь синхронно подняли брови в удивленном жесте, а потом начали какой-то отвлеченный диалог, давая Арсению и Антону просто провести пару утекающий между пальцев моментов в спокойствии и умиротворении.        Когда двери поезда открылись, и молодая проводница начала проверять документы перед посадкой, Попов повернул голову к мальчишке и тихо спросил:        — Волнуешься?        — А вы как думаете? — ответил вопросом на вопрос Антон, бездумно затушивая бычок о стоящую рядом урну и выбрасывая его туда же.        — Думаю, ты пытаешься показать, что тебе все равно, — отозвался преподаватель, и было непонятно, про какой именно из моментов он сейчас говорит. Но Антон лишь кивнул, отвечая, кажется, на все сразу.        — Правильно думаете…        Замолчали еще на пару мгновений. Арсений докурил свою сигарету, тоже выбрасывая ее в мусорку. Антон видел, как он закрыл глаза, будто пытаясь собраться с мыслями.        — Ты же будешь не против, если я приеду? — наконец спросил он.        — В Москву?        — Да, — было видно, что Попов нервничает, задавая этот вопрос. По покрасневшим кончикам ушей и по едва подрагивающим пальцам.        — Вы же мой куратор, вы не можете не приезжать, — удивленно бросил Антон, во все глаза глядя на парня.        — Могу, если ты этого не захочешь… — и это прозвучало так странно, будто на самом деле Арсений хотел произнести что-то другое. Что-то вроде «скажи, нужен ли я тебе? хочешь ли ты меня видеть? Если нет, я исчезну. Но, пожалуйста, не говори нет».        — Приезжайте, — кажется, даже слишком поспешно бросил Антон, а потом добавил совсем чуть-чуть краснея, — я этого хочу.        Арсений кивнул, а потом осторожно, будто приглашая, распахнул ладони для объятий. И Шастун, наплевав на свои попытки сохранять субординацию, сделал шаг навстречу. Чужие руки тут же обвились вокруг его худого тела, крепко прижимая к себе. И где-то совсем на грани осознания Антон почувствовал чужие искусанные губы, прижимающиеся к его шее в совсем невинном, теплом поцелуе. Он хотел было отстраниться, хотел было спросить, что это было, но проводница за его спиной закричала: «Следующий!» И ему пришлось выпутаться из рук Арсения, так ни в чем и не разобравшись, и показать ей паспорт.        Когда мальчишка не без помощи Сергея Борисовича заталкивал в вагон пару огромных чемоданов, его глаза на секунду встретились со смеющимися голубыми радужками преподавателя. И на коже шеи тут же снова загорелся совсем невесомый след от чужих губ, рельеф из трещинок, на которых он теперь, кажется, изучал все лучше.        «Что же вы творите, Арсений Сергеевич?» — пронеслась в голове мысль и Антон согласился с этим вопросом на все сто процентов. Он не мог понять. И ему очень бы хотелось во всем разобраться. В преподавателе, но в первую очередь — в себе самом…